журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №2 1995 г.

„СВОБОДА КАЖДОГО ЕСТЬ УСЛОВИЕ СВОБОДЫ ВСЕХ ОСТАЛЬНЫХ....“
Интервью с Борисом Натановичем Стругацким (специально для журнала „Проза Сибири").

Борис Натанович, на наших глазах затонула Новая Атлантида — СССР. Другая жизнь, другие книги... Но из тех книг, которые нас когда-то радовали, останется что-то для будущих времен? Я говорю, естественно, о фантастике.

Каждая сколько-нибудь приличная книга живет два человеческих поколения: пока ее читают отцы и — пока отцам удается убедить своих детей, что книжка стоит чтения. Далее, как правило, наступает книжкина смерть, хотя, разумеется, известны и многочисленные исключения. „Сквозь пучину мерцают", это к образу о затонувшей Атлантиде, и долго еще, видимо, будет мерцать и Остап Бендер, и дядя Степа, наверняка долгая жизнь уготована „Мастеру и Маргарите". Большинство же книг того времени умерло навсегда. Они уже забыты и вряд ли кто-нибудь когда-нибудь захочет их перечитать. Конъюнктурность, откровенная и даже назойливая конъюнктурность — вот что их загубило, вот что их свело преждевременно в могилу, хотя и писались они зачастую чрезвычайно талантливыми людьми. (Однако же, „Аэлита “, тем не менее, имеет хорошие шансы выжить. Вот пример того, как талант оказывается сильнее времени).

В свое время Аркадий Натанович не раз высказывал ту мысль, что несмотря ни на что, лучшей идеи будущего, чем коммунизм, никем пока не придумано. А вы как считаете?

Мир, в котором человек не знает ничего нужнее, полезнее и слаще творческого труда. Мир, где свобода каждого есть условие свободы всех остальных и ограничена только свободой остальных. Мир, где никто не делает другому ничего такого, чего не хотел бы чтобы сделали ему самому. Мир, где воспитание человеческого детеныша перестало быть редкостным искусством и сделалось наукой... Разумеется, ничего светлее, справедливее и привлекательнее такого мира пока еще не придумано. Беда здесь в том, что само слово „коммунизм" безнадежно дискредитировано. Черт знает какие глупости (и мерзости) подразумеваются сегодня под термином „коммунистическое будущее". Жестокая тупая диктатура. Скрученная в бараний рог культура. Пивопровод „Жигули—Москва". Мир на халяву... Красивую и сильную идею залили кровью и облепили дерьмом. Воистину — идея, брошенная в массы, словно девка, брошенная в полк“.

Кто из критиков российских или зарубежных впервые увидел в братьях Стругацких нечто выходящее за рамки фантастики и какие Ваши вещи, на Ваш взгляд, сыграли в этом роль?

АБС никогда не выходили „за рамки фантастики". За рамки НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКИ — да, вышли, и уже давно, после „Попытки к бегству". Кто первый обратил на это внимание — вспомнить теперь уже невозможно. Я помню статьи Рафаила Нудельмана, главным образом, впрочем, не публиковавшиеся. Очень серьезные и глубокие тексты Олега Шестопалова, которые не были опубликованы нигде и никогда. (Олег, где Вы? Как Ваши дела?). Замечательную статью А. Лебедева по поводу „Улитки" („Новый мир", 1968 год)... „Трудно быть богом", „Хищные вещи века", „Улитка на склоне", „Второе нашествие марсиан" — все эти вещи выбивались из тогдашних представлений о том, что такое фантастика, и это было сразу же замечено внимательными читателями.

И все же, бывает ли фантастика научной? И если да, действительно ли такая, научная, фантастика, себя изжила? И если да, то что ее может заменить любознательному читателю? Природа ведь, известно, не терпит пустоты.

Фантастика безусловно БЫВАЕТ научной. И в этом „поджанре" она достигает своих высот, иногда — впечатляющих. „Туманность Андромеды" И. Ефремова, „Непобедимый" С. Лема, „Штамм Андромеда" М. Крайтона... Однако, научная фантастика это всегда столкновение человека с природой, а художественная литература вообще — о коллизиях типа человек-человек, человек-общество... Научная фантастика рождена Второй научно-промышленной революцией, вскормлена и вспоена научно-техническим прогрессом и существует лишь постольку, поскольку люди сохраняют интерес к нему. Художественная же литература возникла вместе с Мифом и как Миф (еще to времен пещер и костров) и будет существовать, пока человек сохраняет интерес к себе и себе подобным. Здесь и проходит граница. Научная фантастика умерла сейчас, а может быть и не умерла, а просто — в обмороке (или впала в анабиоз). Роль ее — и вполне успешно — играют фэнтези, литература ужасов и аналогичные духовные наркотики, помогающие уйти от действительности в мир сладких грез и страшных, но абсолютно безвредных кошмаров.

Отсюда и другой вопрос: с чем связана столь откровенно высказываемая людьми неприязнь к науке? Ведь не могут же люди не понимать, что все блага цивилизации даны им именно наукой и будущее человечества, как цивилизации технологической, опять же связано только с наукой.

Я думаю, тут вся беда в том, что средний и особенно — далекий от научной работы человек ощущает себя обманутым. Помните, как у Ильфа: „Все кричали: радио, радио! Будет радио и все станут счастливы, и вот: радио есть, а счастья — нет.44 Наука обещала силу и богатство и она, надо признаться, выполнила свое обещание: человечество стало сильнее и богаче. Но какое среднему человеку дело до человечества? И кроме того, выяснилось: чем человечество сильнее, тем больше оно нуждается в безопасности, а чем богаче, тем больше не хватает ему справедливости.

Какие вещи братьев Стругацких являются, на Ваш взгляд, самыми важными — для читателей (Вы ведь можете судить об этом по письмам, по откликам), и для Вас? Совпадало ли Ваше мнение с мнением Аркадия Натановича?

Если судить по тиражам и количеству изданий — то „Трудно быть богом" и „Пикник на обочине". Если по „цитируемости" — то „Понедельник начинается в субботу". Если по отзывам близких знакомых — то „Улитка на склоне" и „За миллиард лет до конца света". Сами же АБС дружно (с точностью до распределения по местам) называли „Улитку на склоне", „Град обреченный", „За миллиард лет до конца света" и „Второе нашествие марсиан". Кроме того, они очень любили „Отягощенные злом" (и жалели, что не повезло этой повести у читателя).

Ваши произведения принимаются на ура и массовым и высокоинтеллектуальным читателем. Как сейчас Вы оцениваете соотношение масса — культура — элитарная культура?

Практически мы всегда исповедовали принцип: „Писать надо так, чтобы это нравилось нам и нашим друзьям". Никаких других критериев „хорошо-плохо" мы не'" нашли. Подозреваю, что их и нет в природе. А значит — каждому свое. Ценитель Томаса Манна должен иметь возможность в любой момент приобрести томик любимого писателя. Точно такой же свободой маневра должен обладать и любитель сколь угодно „желтого" бульварного чтива. Тем же, кто ужасается такому всеядному взгляду-подходу к столь важной проблеме, я рекомендовал бы обратить внимание на следующий многозначительный факт: огромное большинство квалифицированных читателей прошли путь от Беляева, через Хемингуэя, к Достоевскому и к Кафке, но я не знаю ни одного, кто прошел бы по этой „эволюционной лестнице" в обратном направлении.

Следите ли Вы за современной российской фантастикой? Чем отличается она от фантастики 80-х, 70-х, 60-х, наконец, 50-х годов? Имеются в виду не формальные отличия, не детали, а сам, скажем так, дух поколений.

Я слежу за русской фантастикой довольно внимательно. Во всяком случае, лучшее из публикуемого я обязательно прочитываю. Новая фантастика отличается в первую очередь свободой своей и раскованностью. Мое поколение было зажато внешней и внутренней цензурой и так писать не умело. Вот уже несколько лет я жду прорыва в новое „литературное пространство". Третье и Четвертое поколения наших фантастов успешно и вполне творчески освоили все без исключения художественные приемы, поджанры, темы, сюжеты и подходы своих предшественников. Вот-вот им (поколениям) должно надоесть писать по-старому, и тогда-то прорыв и состоится (как состоялся в начале 60-х прорыв в современную фантастику моего, Второго, поколения).

Ваш первый роман, роман, написанный одним Борисом Стругацким, без Аркадия Натановича... Как он писался? Что помогало Вам, что мешало? О чем он, и что заставило Вас взяться за него?

Я счастлив, что сумел начать его, и трижды, четырежды счастлив, что сумел закончить. И все! И не будем об этом больше.

В движении фэнов, любителей фантастики, существует, и уже давно, группа, называющая себя „Людены“. Как оцениваете Вы их деятельность, полностью посвященную творчеству братьев Стругацких?

Начав как фэны, „Людены" сделались сейчас самыми авторитетными знатоками творчества АБС в России (а значит, и в мире). Работа их давно уже вышла на вполне профессиональный литературоведческий уровень. Я читаю их тексты с почтением, удовольствием и даже с некоторым мистическим ужасом — далеко не всякому писателю дано ознакомиться с трудами Комиссии по своему творческому наследию.

Вы не раз давали политические прогнозы на будущее, удивлявшие своей точностью. А какой Вы видите Россию, ну, скажем, в 2005 году? Ведь это совсем рядом...

Как известно, нет ничего труднее, как предсказывать близкое будущее. И чем оно ближе — тем труднее. Впрочем, сейчас каждому ясно, что Россия сегодня на развилке: либо мы пойдем торной дорогой мировой цивилизации (к постиндустриальному обществу достатка, высокого уровня потребления и социальной стабильности), либо нас снова занесет на „свой особый" путь, который, кстати, будет не таким уж „своим" и „особым" — латиноамериканский или африканский путь длительного экономического и социально-политического гниения (без доступа воздуха) под игом гнилой, насквозь коррумпированной диктатуры (этакое Гаити размером в одну седьмую суши). Интересно (для стороннего наблюдателя, разумеется), что путь наш должен определиться в ближайшие год-два и уж во всяком случае — на президентских выборах 96-го года.

Ваши планы? Я имею в виду рабочие творческие планы...

Старая добрая заповедь АБС: о планах — никому и ничего.

Что нужно, на Ваш взгляд, новому литературно-художественному журналу, главным принципом которого является — ТОЛЬКО ЛИТЕРАТУРА? Что бы Вы пожелали такому журналу? Понятно, я задаю Вам этот вопрос как главный редактор журнала „Проза Сибири“, который среди многочисленных интересных авторов, естественно, числит и Вас...

Новому журналу нужно прежде всего свое собственное особое лицо. Это самое необходимое, но и самое трудное. К сожалению, у меня нет для Вас советов по этому поводу. Если бы я знал, что Вам посоветовать, я, может быть, сам основал бы журнал.

К сему: согласие сотрудничать с журналом ПРОЗА СИБИРИ дали — Николай Александров (Москва), Виктор Астафьев (Красноярск), Виталий Бабенко (Москва), Андрей Балабуха (Санкт-Петербург), Александр Бирюков (Магадан), Кир Булычев (Москва), Владимир Войнович (Москва-Мюнхен), Евгений Войскунский (Москва), Николай Гацунаев (Москва), Ульяна Глебова (Новосибирск), Георгий Гуревич (Москва), Александр Декельбаум (Омск), Сергей Другаль (Екатеринбург), Евгений Евтушенко (Москва), Александр Кабаков (Москва), Александр Казанцев (Томск), Илья Картушин (Новосибирск), Виктор Колупаев (Томск), Василий Коньяков (Новосибирск), Галина Корнилова (Москва), Владислав Крапивин (Екатеринбург), Андрей Лазарчук (Красноярск), Вадим Макшеев (Томск), Вильям Озолин (Барнаул), Евгений Пинаев (Екатеринбург), Валентин Распутин (Иркутск), Александр Рубан (Томск), Марк Сергеев (Иркутск), Роман Солнцев (Красноярск), Андрей Столяров (Санкт-Петербург), Борис Стругацкий (Санкт-Петербург), Михаил Успенский (Красноярск), Александр Чуманов (Арамиль), Вадим Шефнер (Санкт-Петербург), Борис Штерн (Киев), Татьяна Янушевич (Новосибирск) .

Работы этих писателей, как, естественно, и тех, с кем еще ведутся переговоры, составят будущие номера нашего журнала.

РЕДАКЦИЯ:

Геннадий Прашкевич (главный редактор),

Замира Ибрагимова,

Владимир Клименко