Федор Годунов. Интервенция

Глава 20

22 августа 1609 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.

— Вот же ироды проклятые! Камня на камне не оставили! Всё, что смогли, поломали! Ну, ничего, придёт время, я Сигизмундушке за всё сторицей воздам! В этакий разор ввёл, образина шведская!

— Почему шведская, государь? — тут же не на шутку заинтересовался Никифор. — Он же в Речи Посполитой царствует.

Я хмыкнул, покосившись в сторону главного рынды. Вот же, злыдень. Все молча царскому гневу внимают, стараясь лишний раз не отсвечивать, а этому всё неймётся. Может мне его всё же проучить разок показательно, чтобы на будущее урок был?

Я машинально коснулся надорванной мочки уха, пряча улыбку.

Нельзя. Этак мне потом и поговорить нормально не с кем будет. Василий Грязной умер, Порохня в Сечи, Тараско со Скопином-Шуйским вдогонку за польским войском ушёл. А Янис, похоже, так и не простил до конца ту историю с Елизаветой. Даже когда за его подвиги в окольничие возводил, слово лишнего не сказал. Разве что за какого-то польского пана попросил, чтобы в чести держали, а не гнобили вместе с остальными. Да и уедет он скоро к Каспийскому морю на остров Джамбайский. Я его во главе нового морского приказа поставлю. Вот пусть на месте за постройкой первых кораблей и наблюдает. Через пару лет, если всё по плану пойдёт, мне этот опыт уже на Чёрном море пригодится.

Да и знает главный рында ту грань, через которую не стоит переходить. Научился, подлец, с первого взгляда определять, когда царь-батюшка, и вправду, в бешенстве кулаками трясёт, а когда так, больше для порядка гневается.

Сегодняшняя буря разразилась как раз «для порядку». Потому как, хоть и порезвились поляки на стройках железодельного и ружейного заводов, ничего особо важного так и не сломали. Не успели там ничего серьёзного построить. А струмент и мастеров Жеребцов заблаговременно в Тулу перевёз, за что я ему даже больше, чем за взятие Калуги, благодарен.

Но разгневаться всё не нужно. Я для того в Тулу и приехал, чтобы новый импульс этим стройкам придать. Иначе зачахнет всё, захиреет, с угрозой превратиться в долгострой.

— Всё исправить, ваше величество, — англицкий мастер, Джон Пертон, несмотря на свою комплекцию, был на редкость подвижен и энергичен, подтверждая каждое сказанное слово хаотичным движением рук. — Лорд Же-реб-цов, — по слогам выговорил он трудную фамилию, — успевай помогать, прятать всё в Туле. Всё увезти, — закивал он головой. — Нужно много э… — на секунду зависнув, он ткнул пальцем в одного из копошащихся рабочих. — Это…

— Мастеровых? — подсказал ему Никифор.

— Вот! — обрадовался ему как родному Пертон. — Мастеровых. Много. И весна завод будем готов.

— Ишь ты, — подивился Василий Грязной. Его старший брат, Борис, остался вместе с Иваном Куракиным блюсти Москву, а младшего определил на своё место, мою тушку охранять. Ну, и я был не против, так как за себя тоже порядком переживаю. Совсем не факт, что ещё одну запасную жизнь выдадут! — Вроде басурманин, а по нашему шибко лопочет.

— Да какой он басурманин, Васька? — удивился я. — В Англии тоже во Христа веруют. Только немного по другому, чем у нас или в той же Польше или Швеции. А говорит, и впрямь, хорошо. Едва полгода не прошло, как к нам приехал, а поди ж ты! Прямо вундеркинд.

— Чего?

— Того! — оборвал я главного рынду. — Где людей брать будем? У меня этих заводиков в этом году знаешь сколько намечается? И все быстро построить надо! Где я ему много народишку наберу?

— Там может пленных ляхов сюда пригнать? Чего их задарма кормить?

— А что? — оживился я, удивляясь, как сам до такой мысли не додумался. У нас пленных поляков около двух тысяч наберётся. Все темницы ими забиты. И главное, каждый день их кормить приходится. Головин и тут меня своим нытьём достать уже успел. Так пусть лучше ударным трудом свою миску с кашей отрабатывают. — Это ты хорошо придумал, Никифор. Хоть раз в жизни что-то умное сказал!

— Чего, раз в жизни то, государь? — не на шутку обиделся тот. — Когда по иному было?

— Будут тебе людишки, мастер, — успокоил я Пертона. — И тебе работников найду, — перевёл я взгляд на Жана Лоне. Бретонец в отличие от англичанина был хмур и сильно подавлен. — И помешать вам больше никто не должен. Но чтобы к весне заводы запустили. А ты, раз вместо воеводы в Туле остался, — обернулся я к Василию Куракину, — пригляди, чтобы мастерам сим никто не мешал. Проведаю, что из-за твоей лености и нерадения дело встало, за Камень (Уральские горы) воеводой уедешь. И ни дед, ни дядя не помогут.

Куракин мне сразу не приглянулся. Блёклый он какой-то, вялый, без огонька в глазах. Да и молод он для такой должности. Но раз Жеребцов его вместо себя в Туле за воеводу оставил, теперь быстро не переиграешь. Всё же князь Василий, родной внук моего новгородского воеводы Андрея Куракина и троюродный племянник большого воеводы Ивана Куракина, что за Москвой сейчас смотрит. Не пришло ещё время, со своими сторонниками ссориться.

— Не беспокойся, царь-батюшка, — склонился в поклоне Куракин. — Сил не пожалею, а наказ твой исполню.

Ну, ну. Все вы так говорите. А потом шведы Кемскую волость требуют. Но раз такое дело, я с Тулы глаз не спущу. Тому же Лызлову парочку своих соглядатаев послать велю. Но первый звоночек прозвучал. Всё больше Куракиных на ключевые должности садится. Нельзя одному роду столько власти давать.

В городе нас ждали. Улицы Тулы заполнились ликующим народом. Люди дружно кланялись, крича здравницу царю-батюшке, крестились, показывали меня детям. Известие об начавшемся отступлении польско-литовской армии разнеслось по окрестным городам с неимоверной быстротой, подняв до небес популярность правящего в Москве Фёдора Годунова. С моим именем связывали наступающее на Руси затишье, изгнание интервентов, возвращение к мирной жизни. Думается, что даже появлению в Туле первого самозванца четыре года назад, жители города радовались меньше. С ним связывали надежду на лучшую жизнь. Мой же приезд обещал им возвращение той, прежней жизни, которая за годы Смуты уже не казалось такой уж и плохой.

И в этот раз их надежды не были построены на пустом месте.

Время ложных царей осталось в прошлом. Имя Дмитрия, не выдержав испытания временем, окончательно потеряло свою популярность. Судьба последнего самозванца, объявившегося было в Орле, это наглядно показала. Остальные самозванные царевичи тем более были преданы забвению, быстро канув в небытие вслед за своим царственным родственником. И только царевич Пётр, мой «собрат» по ногайскому полону Илейко Муромец, всё ещё держался в Белгородской крепости, даже не помышляя о дальнейшем наступлении.

После отступления крымских татар и разгрома Ногайской орды, мою власть начали признавать южные города, выдавливая прочь остатки войск самозванца и отряды донских казаков. Как раз накануне моего отъезда из Москвы, прискакал гонец от Прокопия Ляпунова, который поклонился мне Ельцом и Липецком и сообщал, что идёт к Воронежу. Последнему оплоту воров, если тот же Белгород не считать.

Но главные события произошли на Западе.

Получив известие о снятии блокады с Пскова и Смоленска, Сигизмунд был вынужден прислушаться к совету обоих гетманов, отдав приказ об отступлении. Польская армия начала пятиться, обходя Смоленск южнее, через Рославль. Двигались поляки медленно, впитывая в себя гарнизоны из окрестных городов, бросая пушки, жертвуя обозом и то и дело теряя один отряд за другим.

С Востока вслед за отступающей армией двигалось войско Скопина-Шуйского, скрупулёзно подчищая отставших и постоянно тревожа арьергард. С Севера выдвинулись псковичи с новгородцами, перенимая, отделившиеся от основных сил, литовские отряды. С юга наседал Жеребцов, вошедший во вкус после взятия Калуги и уже разгромивший решившие было вернуться в Киевщину остатки запорожцев Андриевича. В руках интервентов оставались только северские города: Чернигов, Новгород-Северскй, Путивль. Но и их судьба, учитывая превратившиеся в бегство отступление реестрового запорожского войска, была предрешена. Тут уже не до обороны. Тут литвинам уже за свои земли опасаться нужно.

Эх! Если бы сейчас Порохня со своими сечевиками навстречу польскому войску ударил! Более удобного момента просто не придумать.

Мечты. Мечты.

Ну, ничего. Придёт время. Главное, что теперь со стороны Речи Посполитой большого войска можно не ждать. Сейм Сигизмунду, после такого фиаско, денег на новую войну нипочём не выдаст. Тут уж скорее, шляхта своего короля новым рокошем может порадовать. Так что о Польше на время можно забыть.

Единственное, что меня тревожило, это известие о преждевременной смерти шведского короля Карла IX. Впрочем, и Кальмарская война между Швецией и Данией началась на два с половиной года раньше и сам город Кальмар датчане опять же недавно захватили. Вот и хватил шведского короля при этом известии апоплексический удар на два года раньше. Но столь ранний приход к власти Густава II Адольфа внушает сильное беспокойство. Может, ещё не поздно на его сестре женится? Хотя, если с другой стороны посмотреть, слишком молод ещё. Да и из не самой удачной войны с Данией надо как-то выпутаться. Времени для подготовки к предстоящему противостоянию ещё много.

А пока я решил совершить небольшое путешествие на Юг по маршруту Москва — Тула — Орёл — Курск. Пусть люди увидят, что государь опалы на южные уезды не держит и карать горожан за былую измену не собирается. Мне нужно страну в один кулак собирать, а не террор там устраивать. И так южные города и крепости изрядно опустели.

Ну, а по возвращению в Москву, проверю, как там с моим заданием Иван Куракин с Борисом Грязным справились. Уезжая, я издал указ о застройке выгоревшего участка Скородома. Мммм… Не самый популярный, в общем-то, указ, запрещающий возводить в черте города деревянные постройки. Хватит, задолбали эти пожары! Хочешь строиться в Москве, стройся. Но чтобы стены были кирпичные и крыша черепицей покрыта. И то, и другое на Руси уже производят, вот только объёмы производства оставляют желать лучшего. Вот я Грязного и поставил надзирать за тем, чтобы вся готовая продукция в столицу шла, попутно повелев, увеличением производственных мощностей заняться. А князь Куракин само строительство курировать будет и подъёмные на возведение нового дома между погорельцами распределять. Всем же, кто каменный дом ставить не захочет или кому до холодов тех же кирпичей с черепицей не хватит, предложено строиться за стеной, основывая новую слободу. Посмотрим, какими темпами строительство пойдёт. В любом случае, в дальнейшем, и остальные части Скородома перестраивать будем.

— Государь! — прервал мои размышления Куракин, стараясь переорать голосящую толпу. — Гонец прискакал. Войско к Туле подходит!

— Какое войско? — не понял я. — Откуда здесь войско могло взяться?

— Гонец сказывает, донцы.

Дверь протяжно проскрипела, обдав вошедших терпким смрадом подгоревшего сала с луком, дешёвой сивухи и потом давно не мытых тел. Казимир окинул взглядом помещение, привычно оценивая силы и численность возможного противника, прислушался в беспорядочный рёв, пытающийся сложиться в песню и скривил губы в презрительной ухмылке.

Сброд, а не воины. И доспеха доброго нет, и вооружены погано. Дозора возле корчмы опять же никакого нет. По всему видать, бывшие холопы, откликнувшиеся на призыв быховского коштеляна дать вооружённый отпор обнаглевшей татарве. Только где та татарва? Уж точно здесь на полпути из Рославля в Мстиславль басурман не сыщешь. Они по слухам к Орше ушли, а это добрых двести вёрст будет. Для безлошадных, не близкий путь. Зато отсюда с татарами и воевать безопаснее. Вот хлопы и воюют. Назвали себя казаками, вольготно расположились в местной корчме и пропивают всё, что удалось по окрестным деревенькам награбить.

Вот только много их. Два десятка, пусть неумелых и успевших напиться воинов, для семерых (это если и полковника считать) довольно многовато будет. Одолеть, не одолеют, но кровь пустить могут.

Рука привычно легла на рукоять пистоля. Зря они всё же в эту корчму заехали. Нужно было и дальше до самого Киевского воеводства лесами добираться. Вот только он уже десять лет, со времён службы у валашского господаря Михая Храброго, пахоликом (оруженосцем) при пане Александре состоит. Знает, что когда полковник скалиться начинает, со своими советами к нему не стоит лезть. Пусть лучше кто-нибудь другой свои кишки с земли собирает.

— Что будет угодно, ясновельможному пану? — к литвину подскочил дородный корчмарь, нервно вытирая руки об засаленный кафтан.

— Мяса, — полковник решительно прошествовал к длинному деревянному столу, едва не сбив вжавшегося в стену хозяина, сел на лавку. — И вина принеси. Только не те помои, которыми ты тут всех поишь. Хотя, — пан Александр напоказ вздохнул, продолжая скалится: — Откуда в здешней дыре доброе вино?

Казимир молча сел рядом, стараясь не отсвечивать, переглянулся с остальными воинами.

Ничего тут не поделаешь. Господина с самой Калуги от едва сдерживаемого бешенства корёжит. Всё разгром своего отряда и пропущенный сабельный удар, никак забыть не может. А тут ещё под арест в Калуге, куда его раненого притащил Казимир, едва не попал. Всё же пана Линского во главе гарнизона Ходкевич поставил, а великий литовский гетман тот бунт во время войны со шведами, так и не простил; помнит, кто там одним из главных зачинщиков был. Хорошо, что у коштеляна хватило совести не отправлять раненого под стражей к гетману, а к моменту выздоровления полковника, к городу Жеребцов подошёл и восстание началось. Вот, благодаря начавшейся неразберихе, и удалось из города вырваться.

Вот только с тех пор, их командира не покидает рвущая наружу ярость. Так и скачут теперь, каждое мгновение гадая, на кого его гнев обрушится. И даже вырезанные крестьяне, из попавшихся на пути деревень, не помогли.

Их появление заметили. Полупьяные «казаки» загомонили, оглядываясь в сторону новоприбывших, за одним из столов горячо заспорили, не забывая прикладываться к кружкам, выслали двух гонцов к другому столу, где судя по дорогому, но сильно потрёпанному кафтану и щегольской шапке-рогатовке сидел их командир. Тот внимательно выслушав одного из них, начал подниматься.

— Пан Александр.

Тот кивнул, показав, что услышал предупреждение Казимира и, вырвав из рук корчмаря бутыль, налил себе к кружку.

— Дерьмо! — грохнув кружкой о стол, полковник поднял глаза на подошедшего.

— Совершенно согласен с тобой, ясновельможный пан. То, что продают в этом клоповнике, просто невозможно пить. Я уже подумываю всыпать корчмарю плетей, чтобы понял разницу между благородными шляхтичами и прочим быдлом. Пан Анджей Дворкович, — довольно заметно качнувшись, представился шляхтич.

Может пить и невозможно, но ты всё же напился. Да и твои казаки от тебя не отстают. Что ж, тем легче будет справиться.

Казимир осторожно вытащил из-за пояса нож, положив руку на колени. В том, что схватки не избежать, он уже не сомневался. Слишком быстро пошло на убыль веселье за соседними столами, слишком внимательно уставилось в их сторону два десятка пар глаз.

Из кухни показался корчмарь и сразу попятился, прижав к груди исходящие паром миски. Дворкович затоптался, так и не дождавшись ответа, сел на лавку, бесцеремонно сдвинув в сторону Богдана-лесовика. Тот не оглянулся, что-то внимательно разглядывая на столешнице, засопел, сдвинув руки к её краю.

— И куда пан держит путь? В Мстиславль?

Ага, нашёл дураков в Мстиславль ехать! Там сейчас воеводой Андрей, младший брат великого канцлера литовского Льва Сапеги, сидит. Королевского помилования пан Александр так и не получил и ждать милости от Сапег, после его службы у их заклятых врагов, Радзивилов, не приходилось.

— А тебе что за дело? — полковник сделал едва заметную паузу и добавил, вложив в слово максимум презрения: — Пан.

— Да вот, хочу со своими людьми к королевскому войску присоединится, — «не заметил» оскорбления Дворкович. — Московиты следом идут. Литву защищать нужно. Этакие воины — шляхтич осмотрел стол, почему-то задержавшись взглядом на Казимире, — лишними не будут.

— Я сам решу, где пригодятся мои воины. И не тебе, худородный, садится за мой стол.

— Вот значит как? — Дворкович оглянулся на своих людей, поднимающихся из-за столов и злорадно улыбнулся. — Ну, что же. Раз не хочешь ехать к королю, придётся отвезти тебя к царику.

— К царику? — Казимир увидел, как застыла рука пана Александра, не выдернув до конца пистоль. — Зачем?

— Тут тебя, Збышек признал, пан.

— Признал, говоришь? — растянул губы в ухмылке полковник. — Я смотрю, он у тебя сильно глазастый, Збышек. Поберечься бы ему. Как бы слепым не стать. Так кто же я по твоему?

— Пан Александр Лисовский. Слухи о том, что ты из любой западни вырваться умеешь, уже по всей Литве давно гуляют. Вот только те, кто с тобой в поход уходят, там и остаются. Даже странно, чего это царик наградой за твою голову озаботился. Он, мне думается, наоборот, тебя беречь должен.

Награда за голову⁈

Казимир замер, страшась услышать величину вознаграждения, которую был готов заплатить за его господина царь московитов. Если много пообещал, то и свои могут в спину ударить. А тогда предстоящая схватка совсем по иному обернуться может.

— Шёл бы ты отсюда, пан, покуда цел, — выдавил из себя Казимир и осёкся, наткнувшись на бешеный взгляд Лисовского. Полковник без боя, даже если бы была такая возможность, отступать явно не собирался.

— Да я бы может и ушёл, — ухмыльнувшись, ответил ему Дворкович — Да только как же я мимо такого богатства пройду? Могу и тебя в сотоварищи взять. Там всем хватит.

— Сколько⁈ — повернувшись к шляхтичу, хрипло спросил Богдан-лесовик.

— Заткнись, — зашипел на него Казимир и в отчаянии оглянулся на Лисовского.

Чего замер? Чего команду бросится в бой не даёт? Ещё есть надежда на победу, пока Дворкович остальных на свою сторону окончательно не сманил.

Вот только пан Александр продолжал сверлить глазами шляхтича, замерев в каком-то странном оцепенении. И вдруг Казимир понял, что Лисовский ждёт ответа. Ему самому интересно, сколько же пообещал за его голову Годунов.

— По весу за голову, тому кто её принесёт, серебром отсыплет.

— Серебром, не золотом? — оскорбился Лисовский. — Тогда ты продешевил!

В следующий миг, не дожидаясь выстрела полковника, Казимир вогнал нож в бок Богдану и, развернувшись к орущей, пьяной толпе, потянул из ножен саблю.