Федор Годунов. Интервенция

Глава 7

7 апреля 1609 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.

— Да, пойми же, Фёдор. Это сейчас у него мало людишек. Сейчас и давить нужно! А после силу набер… — перешедший на крик Подопригора, поперхнулся, по-видимому, наткнувшись на «приветливый» взгляд Грязного, отчётливо засопевшего за моей спиной, на мгновение стушевался, сообразив, что в горячке не назвав «по батюшке», нанёс тем самым моей царской особе довольно серьёзное оскорбление: — Прости, Фёдор Борисович!

Прости. Я то, может, и прощу! Хоть и вжился уже в роль царя Фёдора, к таким мелочам спокойно отношусь. Другое дело — моё окружение. В глазах свиты допускать принижение царского достоинства никак нельзя. Этакий афронт их сплочению вокруг моей персоны никак не способствует. Так что, хорошо ещё, что в шатре кроме моей охраны сейчас нет никого (все бояре за подготовкой войска перед очередным дневным маршем наблюдают). Никифор, хоть у самого Старшего над рындами тоже язык без костей, о происходящем в шатре и сам слова не скажет и своих людишек к тому же приучил, а от Грязного информация разве что к его деду уйдёт. Так Василий Григорьевич и без того Подопригору с давних пор недолюбливает. Будет одним поводом больше, только и всего.

Хотя, горячность Якима тоже можно понять. Парочка захваченных в плен раненых налётчиков бескомпромиссных героев из себя изображать не стали, «охотно» выложив всё, что сами знали. И появление под Брянском старого знакомца, Лисовского, «обрадовало» не только меня, но и Подопригору. Вот только если моя радость была мнимой (мне только крутящегося рядом с войском стервятника, подчистую вырезающего отставшие части и отряды фуражиров, для полного счастья не хватало), то злопамятный воевода обрадовался по-настоящему, рассчитывая, наконец-то, разделаться с давним врагом.

— И где ты собираешься его давить? — демонстративно я покрутил головой по сторонам. — В какую сторону ратных людишек посылать? В этих лесах целую армию спрятать можно; нипочём не найдёшь. А у Лисовского три сотни всадников всего под рукой. Иголку в стоге сена легче будет отыскать!

— Дозволь, государь, людишек во все стороны разослать, — упрямо склонил голову воевода. — Оглядимся, посошных в деревеньках поспрашиваем. С Божьей помощью, найдём супостата.

— Ага, — добавил я в голос яда. — Так тебе местные и помогли! Не забывай, Яким, что тут среди крестьян Вор ещё популярен. А Лисовский в его полковниках до сих пор ходит. Так что, это он тебя найдёт, а не ты его. И твои отряды по одному разобьёт, как уже с Беззубцевым случилось. Тот тоже свою полутысячу на полусотни разделил да малыми отрядами по окрестностям рассыпался.

— Так что же, государь, так и будем наскоки этого сына Иуды терпеть?

Я тяжело вздохнул, мысленно соглашаясь со своим воеводой. Терпеть у себя под боком неугомонного литвина, было совсем не желательно И тут дело даже не в том, что ЛисовскийО, даже имея под рукой совсем небольшие силы, мог изрядно усложнить нам жизнь. В конце концов, до Брянска, который, выдержав осаду, так и не признал власть самозванца, а после моей коронации, присягнул на верность уже мне, оставалось не так далеко. Там мне мелкие укусы небольшого отряда не так страшны будут.

Тут закавыка в другом. Это сейчас Лисовский не смог набрать большой отряд. Всё же поражение под Тихвином, разгром у Медвежьего брода, катастрофа под Переяславлем, бегство из-под Пскова; всё это очень больно ударило по имиджу тушинского полковника, перечеркнув славу удачливого командира. А тут ещё он в Ливонии едва не попал в руки Ходкевича, который хотел казнить Лисовского за поднятый им в его войсках бунт пятилетней давности. Вот он и подался, не имея возможности вступить в набираемое великий литовским гетманом войско, в киевское воеводство, рассчитывая собрать хоть какой-нибудь отряд там.

Но это сейчас. Если пустить дело на самотёк, то пройдёт совсем немного времени и Лисовский, после ряда удачных вылазок, наберёт популярность, превратившись в силу, с которой придётся считаться.

— Будем терпеть, — протянул я и вскинул руку, останавливая, вновь начавшего горячится воеводу. — Но недолго. Ловить Лисовского по лесам не имеет смысла, — решил пояснить я свою мысль. — Только умрёшь уставшим. Нужно его оттуда выманить.

— В западню заманить? — сверкнул глазами Яким. — То дело хорошее. Только как?

— Литвин сейчас по своей привычки все идущие к нам обозы примется грабить. Вот и нужно ему такой обоз подсунуть, чтобы он своей добычей подавился. Есть у тебя среди десятников толковые?

— Они все у меня толковые, государь, — усмехнулся в усы Подопригора.

— Тогда пошли одного из них в Калугу. Я с ним весточку Кердыбе пошлю. Только пусть не напрямки едет, а западнее Козельска, через село Сухиничи добирается. За два дня, если в дороге не перехватят, должен доехать.

— Не должны перехватить, государь, — по своему обыкновению влез в разговор Никифор. — Если сразу незаметно через реку переправится да в лес уйдёт, ищи его потом. Проводника для такого дела найдём. А Сухиничи сельцо торговое да богатое. Они прихода черкасов пуще огня боятся и потому твою руку держат.

— Так вот, — продолжил я, оставив реплику рынды без внимания. — В том послании повелю я калужскому воеводе большой обоз собрать да в сторону Брянска отправить. Как думаешь, Яким, пропустит богатый обоз мимо себя Лисовский?

— Нипочём не пропустит, — оскалился тот в ответ.

— Так вот, — продолжил я. — Тот обоз сотня стрельцов да полсотни гренадеров охранять будут. Все в латных доспехах да с парой заряженных пистолей. Этакий отряд лисовчикам быстро не разгромить, особенно если те настороже будут. А там уже и ты со своими людишками ударишь. Тут главное, так суметь затаится, чтобы и обозу на помощь успеть, и Лисовскому на глаза не попасться. Сможешь?

— Смогу, Фёдор Борисович, — энергично кивнул воевода. — Леса тут, и вправду, большие. Я тоже умею в прятки играть.

— Эва, сколько их! И где только столько людишек набрали, собачьи дети!

— Это ещё что. Если бы Порохня низовых казаков в Крым не увёл, их тут вдвое больше было бы.

Я промолчал, не став влезать в разговор, хотя Подопригора, воздавая должное заслугам своего побратима, немного преувеличил. Здесь, перед нами на правом берегу Десны около сорока тысяч воинов выстроилось. При всём уважении к сечевикам такой армии им в данный момент не собрать. Все, кто к ним примкнуть мог и так здесь. Что, впрочем, не умаляет заслуги бывшего воеводы. Присоединись к армии Каленика Андриевича ещё и сечевики и ожидаемый результат предстоящей битвы мог стать совсем неблагоприятным. Да и крымскую орду Джанибека теперь можно сбросить со счетов. Чем бы не кончилось противостояние крымского царевича со Скопином-Шуйским, кагла (титул Джанибека, второй по значимости после хана) теперь будет вынужден спешно вернутся в Крым, спасать уже свою Родину от вражеского набега. Это, если у него будет, с кем её спасать. Всё же я в князя Михаила, несмотря на отсутствие вестей, продолжаю верить.

— Прикажешь, трубить в атаку, государь?

Я оглянулся на Пожарского. Мда. Не одобряет князь моего решения, первыми начать сражение. Вон хмурый какой! Оно и понятно; и в численности враг нас вдвое превосходит, и укрепиться, выставив перед собой соединённые цепями телеги, казаки успели. Пожарский предложил отсидеться в обороне, предоставив право удара противнику. Для того и семитысячный отряд Кривоноса за испанскими козлами построил и с десяток пушек под командованием Валуева на небольшой холме за их спинами расположил.

Вот только полезут ли черкасы первыми в бой? У них тоже совсем не дураки во главе войска стоят и монолитность стоящей перед ними пехоты наверняка оценили. Так зачем самим в выставленные пики лбами стучатся да пули моих стрелков грудью ловить, если время в их пользу работает? Переправились на правый берег Десны, оставив осаждённый город за рекой, закрепились на удобной позиции и стой себе, ожидая спешащего на соединение подкрепление.

А вот я дожидаться возвращения десятитысячного отряда, ушедшего было к посмевшему закрыть перед черкасами ворота Трубчевску, совсем не хотел. И без того сила немалая перед нами стоит. Зачем нам ещё и этот довесок? Да и Брянск, судя по многочисленным столбам дыма, поднимающимся над городом, из последних сил держится. Отдавать его жителей на растерзание озверевшим казакам, я не собираюсь.

Ну, и был ещё один момент, вынуждающий меня решить всё в одном сражении здесь и сейчас; с того времени, когда мной был послан гонец в Калугу, прошло уже три дня. И если, он вместе со своим десятком туда благополучно добрался, то уже вчера из города вышел заказанный мной обоз. Отказаться от трёхтысячного отряда Подопригоры, в предстоящей битве, я не смогу. И так всё зыбко. Вот и выходит, что мне просто необходимо решить всё сегодня, тем самым развязав себе руки, иначе весь обоз с полуторосотенным отрядом охраны будет просто отдан в жертву Лисовскому.

— С Богом, Дмитрий Михайлович, — облизал я разом пересохшие губы.

Воевода кивнул, махнув рукой горнисту. Тот подаёт сигнал и в сторону противника начинает выдвигаться лёгкая конница Подопригоры. Начинать сегодняшнее сражение предстоит именно ему. Переть грудью на врага дураков нет; всё равно у телег остановишься, потому и придерживаю до поры кирасиров, надеясь выманить вражеских воинов с укреплённых позиций.

Трёхтысячный отряд, сминая попавшийся на пути кустарник, стремительно преодолел стелящееся травой под копыта поле и, резко повернув, сместился к правому флангу противника. Всё правильно. В центре своего войска гетман Андриевич свои лучшие части выставил; реестровых казаков и отряды шляхтичей, решивших присоединится к походу. Там и доспехи на воинах имеются, и мушкетов хватает, и несколько пушек с фальконетами стоят.

Другое дело фланги. Нет, ничего плохого о выучке стоящих там черкасов я не скажу; и саблю в руках держать умеют, и в других сечах до этого большинство из них побывать успело. Но при этом у подавляющего большинства выстроившихся на флангах воинов ни доспеха, ни вооружения нормального не было. И если саблю или копьё в руках почти каждый из них держал, то с луками и мушкетами совсем плохо было.

Собственно говоря, на это и был расчёт. Навстречу скачущей коннице рявкнула пара пушек, дали жиденький залп из мушкетов и самопалов, посыпались стрелы. Мало! Слишком мало! Всадники ударили в ответ, на скаку засыпая вражеский строй стрелами. Первые крики боли едва слышные за конским ржанием.

— Этим черкасов не проймёшь, — процедил сквозь зубы Шереметев. — Они за своими обозами биться умеют. Встретят Якима со всем почтением, если с дуру к ним сунется.

— Да не полезет Подопригора к обозам, — возразил боярину Татищев. — Ему о том говорено было.

Говорено, может и было, но видать не до всех дошло! Основная масса конницы, и впрямь, отвернула в сторону, напоследок сделав ещё один залп из луков, но несколько десятков всадников продолжило движение вперёд.

— Да куда же вы! — заскрипел я зубами от бессилия, наблюдая гибель воинов.

Решение усилить отряд Подопригоры казаками Беззубцева, было явно ошибочным. Они просто не успели слиться с ним в единое целое, не научились мгновенно, не раздумывая, реагировать на сигналы об очередном манёвре.

— Нужно было раньше в сторону отвернуть. Только людишек напрасно сгубил! Меня бы туда.

— Ничего, князь, — оглянулся я на Трубецкого. — Кто знает, может и нам ещё доведётся сегодня свою удаль показать.

Бояр я по-прежнему держал под рукой, и они, со своими взятыми в поход боевыми холопами, вместе с моим отрядом стременных, составляли последний резерв.

Между тем, не дав черкасам опомниться, на смену лёгкой коннице появились рейтары.

Я удовлетворённо засопел, почувствовав прилив гордости за хорошо проделанную работу. Всё же не прошли постоянные тренировки даром. Если мои рейтары своим визави из Западной Европы и уступают, то не так уж и сильно!

Первая шеренга всадников, не доскакав до цепочки из обозов метров тридцать, разрядила в сыплющих проклятия казаков пистоли и синхронно повернули коней в сторону, вдоль вражеского строя, попутно сделав ещё по выстрелу из вторых пистолей. А на смену им уже налетела вторая шеренга.

— Хорошо бьют, государь! — закрутился на своём коне Никифор, не сводя восхищённого взгляда с исполняемого рейтарами караколя. — Этак они порядком черкасов выбьют!

— Хорошо, — согласился я, пытаясь хоть что-то разглядеть сквозь повисших над полем дым. — Две тысячи выстрелов в упор здоровья черкасам точно не прибавят!

Рёв раненых усилился, став доминантой в какофонии развернувшегося сражения. Рейтары, отстрелявшись, вернулись на исходную позицию, потянулись к берендейкам, перезаряжая оружие. А в сторону обозов, им на смену, вновь потянулись всадники Подопригоры.

И враг не выдержал. Очевидно, что до воеводы правого фланга, кто бы им не был, наконец дошло, что этак мы всех его воинов перебьём. Протяжно проревел горн уже с той стороны и в промежуток из раздвинутых телег выехала казацкая конница.

— Вот сейчас и посмотрим, чего в бою всадники Якима стоят, — вновь процедил Трубецкой, сильно недолюбливающий Подопригору. — Черкасов числом не меньше будет!

— Должны справиться, — жёстко припечатал Пожарский. — Нет у меня больше конницы. А кирасиров ещё рано в бой вводить.

Две конные лавы сшиблись в яростной рубке, добавив к лошадиному ржанию звонкий скрежет железа. И тут же в звуки боя вплелись отрывистые щелчки выстрелов, позволив мне облегчённо выдохнуть.

Всё же не зря, как раз имея ввиду предстоящий бой с вражеской конницей, я посоветовал Подопригоре не тратить пистолетные выстрелы на пехотинцев. Потом на перезарядку могло просто времени и не хватить. Вот и сработала задумка, позволив моим всадникам в упор расстреливать своих противников, тем самым решительно склоняя чашу победы на свою сторону.

— Бегут! Бегу черкасы! — громко выкрикнул Никифор, хлопнув Грязного по плечу. Борис удивлённо вскинул брови и неожиданно улыбнулся, разделяя радость рынды. Оживились и бояре, делясь друг с другом мнением о ходе боя.

А вражеская конница действительно отступила, вновь отойдя в тыл своей пехоты. А следом за ней опять закрутили свой хоровод рейтары, успевшие к этому времени перезарядить свои пистоли. И вновь почти безнаказанный расстрел укрывшихся за возами черкесов. Во всяком случае соотношение потерь среди запорожцев и моих рейтар было несопоставимо. Хотя, нужно признать, действия тысячи Ефима были эффективны настолько, насколько им это позволяет враг. Был бы у Андриевича на правом фланге нормальный мушкетёрский полк или боеспособная артиллерия, и мои рейтары там бы собственной кровью умылись. Потому и срок жизни этого рода войск оказался так недолговечен. Стремительно взлетели, став на полвека настоящим бичом пехоты, и так же быстро исчезли с полей сражений, выкошенные огнём всё тех же пехотинцев.

И вновь протяжный рёв горна с вражеской стороны.

— Всё, и кончилось терпение у Андриевича, — выдохнул я, наблюдая как на поле боя, качая пиками, выезжают панцирные казаки. — Гетман решил с нами одним ударом разделаться.

Наша лёгкая конница и рейтары тут же ретировались назад, под защиту собственной пехоты. Копейщики, несколькими взмахами опорожнив мешочки с чесноком, ощетинились копьями, готовясь к отражению атаки.

— Эх, не успели мы нормально позицию укрепить, — посетовал Пожарский, явно кидая большую булыгу в мой огород. — Андриевич наверняка сначала вперёд лёгкую конницу пустит; выстрелы наших стрелков на себя принять да дорогу панцирным, — небрежно кивнул он на испанские козлы, — расчистить. А потом попробует наших стрелков в землю втоптать.

Вот, блин, оракул недоделанный! И получаса не прошло, как на мою пехоту накатило больше десяти тысяч всадников, засыпая её стрелами. Я буквально зарычал, видя, как падают один за другим драгуны Кривоноса. Те, впрочем, в долгу не оставались, выкашивая запорожцев залпами из мушкетов и закидывая гранатами. Но на месте погибших появлялись другие, с отчаянной решимостью прорываясь к рогаткам.

— Чего ты ждёшь, князь⁈ — не в силах больше сдерживаться, развернулся я к Пожарскому. — Ещё немного и они наш строй прорвут! Тогда поздно будет!

Большой воевода не ответил, не став напоминать, что командует здесь он, но всё же подал сигнал, вновь бросая в бой конницу Подопригоры. Те яростно ворвались в бой, слегка ослабив напор на копейщиков, давая им возможность немного оправится. Но на другом конце поля уже стронулись с места панцирные казаки, набирая ход.

Вот она, кульминация сражения! Не сможем эту четырёхтысячную одетых в кольчужные панцири всадников лаву остановить и вышедшей вслед за конницей в поле пехоте останется только добить разгромленного врага. Вот только Пожарский тоже это понимал.

Басовито рявкнули пушки, вступая в бой и в стремительно надвигающуюся конницу полетели гранаты, разрываясь под копытами коней. Те, непривычные к разрывам, сбились с ритма, закрутились на месте, ломая монолитность строя. И в этот момент в фланг слегка замедлившейся вражеской конницы, несясь во весь опор, врезались кирасиры Тараски.