Князь Пушкин

Глава 16

— Что успели у подранка выяснить? — спросил я у Исааковичей, когда со двора уехала карета внутренней стражи и увезла с собой любителя заглядывать в чужие окна.

Сам я в оперативных мероприятиях участия не принимал, поскольку братья велели мне сидеть в доме и не отсвечивать. Ну, я и не отсвечивал. Так, краем глаза посматривал в окошко, как дядья немного помутузили раненого в задницу человека-невидимку, а затем сдали его на руки подъехавшим бойцам внутренней стражи.

— Шешков Гаврила Иванович. Уроженец села Бакалды Княгининского уезда Нижегородской губернии, принадлежащего бригадиру Шешковскому Ивану Степановичу, — доложил Павел, плеснул себе в бокал заварку и принялся заливать её кипятком из самовара, который я предупредительно до этого вскипятил.

— Ого. Откуда такая осведомлённость о месте рождения? — удивился я. — Это он после пары тумаков такой разговорчивый стал?

— Я же пашпорт его в руках держал, — объяснил Павел. — Выписан бурмистром села.

— А на словах что задержанный сказать успел?

— Только то, что он выблядок владельца села, — пожал плечами дядя.

— Четверть часа лупцевали человека, а выяснили только его фамилию, да место рождения? — Начал было закипать я, но быстро остановился.

Братья Исааковичи бывшие строевые офицеры армии, а не контрразведчики или полицейские. Откуда им знать методы допросов. Так, попинали раненого для острастки в надежде на то, что тот со страха сам всё расскажет.

— Так он всё время своим отцом и стращал, — вступил в разговор Пётр.

— А что о его отце известно?

— Кроме того, что этот недогенерал сын покойного палача Екатерины Великой — ничего. — Продолжил Пётр Исаакович. — Я про такого даже не слышал никогда. Впрочем, таких полковников-переростков на Руси, как свиней не резаных. На войне в чинах быстро поднимались. Всех и не упомнишь.

— Пашпорт подранка я стражникам отдал, а это решил пока оставить, — высыпал на стол Павел Исаакович несколько артефактов инкрустированных в перстни. — Ты у нас в перлах больше всех соображаешь — может, что интересное для себя узнаешь.

Хоть и бесполезная в плане использования, но любопытная коллекция попала в наши руки. Естественно я не удержался и разглядел ядра каждого артефакта, чтобы понять их возможности.

Колечко с дешёвым фонариком я сразу отложил в сторону, как не заслуживающее внимания.

Перл, создающий огненные гранаты, был уже более интересен, но про такой артефакт я читал в книге прадеда. Со слов дядек — удобная вещь для отражения конной атаки противника, потому что необученная лошадь панически боится огня. В общем, три десятка огненных гранат способны остановить налёт полуэскадрона неприятеля.

Схема следующего артефакта оказалась мне знакомой. Я в руках графа Завадского примерно такой перл видел воочию. Настоящее орудие для убийства, поскольку может создавать не только лёд в ведре с шампанским, но и, вытягивая влагу из воздуха, формировать сосульки. Проткни такой человека, и через пару часов никто не узнает, чем он был убит.

Ещё один перл из арсенала ниндзи оказался жалкой копией моего воздушного перла. Я делал для себя многофункциональный артефакт, способный не только рубить деревья, а этот был заточен лишь на метание полудюжины воздушных лезвий.

Неожиданной находкой в плане инженерной мысли оказался перл из ветви Движения, заставляющий коэффициент трения между человеком и поверхностью стремиться к бесконечности. Другими словами, обладатель артефакта мог «приклеиться» к любому предмету. Разглядев ядро и поняв принцип работы перла, до меня наконец-то дошло, как Шешков умудрялся ползать по стене, чтобы добраться до окон, которые в купленном доме довольно-таки высоко над землёй.

Ну и самым мощным и одновременно самым нелепым для меня оказался перл, делающий человека невидимым для окружающих.

— Что-то смешное увидел, князь? — поинтересовался Павел, заметив ухмылку на моём лице.

— Просто не ожидал, что эссенцию из ветви Материи будут использовать для невидимости. Настоящее расточительство, право слово. — Заметив, что мои слова дяде ничего не объяснили, я решил провести небольшой ликбез. — Видишь в перстне большой бледно-розовый перл? Он делает человека с его одеждой прозрачными, и создан из эссенции Материи, которой в Российской Империи, насколько мне известно, очень мало.

— А как ещё можно стать невидимкой, не став прозрачным? — Поинтересовался Павел.

— При дефиците эссенции Матери рентабельнее делать перлы невидимости из эссенции Света. Не буду вдаваться в научные дебри, объясню проще — свет это видимая человеком часть электромагнитного излучения. Всё что мы видим вокруг, есть ничто иное, как отражение этого излучения от разных предметов и поверхностей. Ветвь Света позволяет оперировать с электромагнитным излучением, а перл, созданный из такой эссенции может заставить изображение огибать владельца артефакта. Другими словами, мы будем смотреть не сквозь человека, как это предусмотрено в перле нашего подранка, а увидим огибающее его изображение, которое находится за ним.

— Правильно Пётр Абрамович говорит, что тебе на инженера нужно учиться, — сделал единственный вывод из сказанного Павел. — Я вот тебя сейчас послушал и понял, что ни хрена не понял.

— Ой, да идите вы в баню со своей учёбой. — Махнул я рукой на улыбающихся братьев. — Я сам кого угодно и чему угодно научу. И вообще я спать ложусь. Мне сегодня ещё весь день колодцы для потенциального клиента искать. Кстати, у нашего убивцы должен был быть перл, позволяющий смотреть на окружение, оставаясь при этом невидимым. Его глаза тоже прозрачными должны были стать, а с ними ничего не увидишь. Скорее всего, он артефакт уронил под окном, или пока убегал потерял. Если не лень, то можете поискать.

— А как он выглядит? — поинтересовался Пётр.

— Светло-голубая жемчужина. Скорее всего, на ободке, как у меня для сонара.

Как и обещал Павел Силантьевич, к десяти часам от него прибыл невысокий парнишка лет пятнадцати, представившийся Дмитрием.

— Обычно меня все Митькой кличат, Ваше Сиятельство, — с этими словами пацан вручил мне большое яблоко. — А этим Орлика угостите. Так-то он парень покладистый, но кто ж от вкусностей откажется.

Не соврал Кононов — такого коня увидишь и поневоле залюбуешься. Рыже-золотой дончак с неширокой светлой проточиной ото лба до ноздрей аккуратно взял с моей руки угощение и принялся жевать яблоко, смешно при этом подёргивая ушами.

— Григорий Фомич, — окликнул я кучера, — осмотри коня. Мне за город поездка предстоит.

— Сделаю, Ваше Сиятельство, — принял Гришка у Митьки поводья и погладил Орлика по шее.

Не знаю, как Кононов мог иноходь спутать с рысью, но за городом я заметил, что Орлик с резвой рыси нет-нет да и пытался перейти на галоп. Знаю, что для верховой лошади является дефектом, когда она без команды меняет аллюр, но я прекрасно понимал Орлика — мне Гришка перед отъездом так и сказал, что конь застоялся и будет свою силу выплёскивать.

Ближе к обеду в поле зрения появилась помещичья усадьба. К этому моменту я уже успел найти несколько источников, которые легко позволили бы сделать не то что простые переговорники для пары лиц, а создать целую радиосеть. По крайней мере, шесть-семь комплектов на уже обнаруженных мной колодцах я могу создать хоть сегодня. И это я только меньше половины поместья Кононова осмотрел, той, которая была ближе к городу.

В принципе, если Павел Силантьевич подгонит клиентов и позволит использовать его источники, то я готов сбросить со стоимости комплекта переговорников тысяч пять, а помещик со своими знакомыми сам разберётся. Пусть хоть борзыми берёт за такую щедрую скидку.

Да, я теряю в цене десять процентов, но зато выигрываю объёмом, и нет нужды заморачиваться поиском колодцев и сбором из них аурума — согнал в один день всю клиентуру в дом помещика, да води их по очереди к источникам. Нужно будет обсудить эту тему с Павлом Силантьевичем. Думаю, он найдёт, кому можно порекомендовать устройства для связи с таким дисконтом.

Ну и раз уж я попал на поле богатое колодцами, грех было не использовать источники для себя любимого.

Дело в том, что когда я задумался о связи, то отнёсся к этому с неким скепсисом и не предусмотрел смену несущей частоты для разговора с разными абонентами. Теперь же, когда я знаю, что связь устойчива как минимум в пределах сорока вёрст, у меня появилась мысль оставить тот же усилитель низкой частоты, но сделать новый приёмо-передатчик со сменяемой частотой, а свой старый отдать Павлу Исааковичу, как старшему из братьев. Да, у нас получится трехсторонняя связь, но ничто не мешает одному из троих снять с себя перл и выйти из чата.

— Ну что, Митька? Павел Силантьевич утверждал, что ты в усадьбе обед сможешь устроить, — обратился я к пацану, когда сделал для себя усовершенствованный передатчик, а для дяди новый усилитель. — Не обманул меня твой барин?

— Барин обещания всегда выполняет, — гордо ответил парень. — Сказал, что накормят, значит так и будет. Не извольте беспокоиться, Ваше Сиятельство.

Да я как-то и не переживаю. Даже если и не отведаю местных яств, то всё равно не зря съездил.

Кстати, два колодца Жизни в поместье Кононова тоже нашлись. На огромную семью не хватит, но самым близким можно артефакты сделать. Опять же, я ещё не всё осмотрел.

— Александр Сергеевич! — будущий жандарм Зуйков застал меня в ресторане, который мне так полюбился, поскольку готовили здесь вполне прилично и разнообразно, — А я еду со службы — смотрю, ваша карета стоит, вот и решил заглянуть, — улыбаясь, сообщил мне капитан, охотно отозвавшись на мой жест, приглашающий его к столу, — Думаю, вам интересно, что мы у вашего ночного татя вызнали? — подозвал он официанта, сделав скромный заказ.

— Так вроде мои дядья его вполне прилично выпотрошили. Он Шешков, бастард Шешковского, сына знаменитого «кнутобойца» Екатерины Второй, — без затруднений изложил я ту расширенную информацию, которую лишь поутру узнал от Виктора Ивановича, — Но сам сынок уже изрядно в возрасте и числится чиновником в отставке. Самое смешное, что я ни разу с ним не сталкивался и зачем ему ко мне убивца посылать, искренне не понимаю.

— Зависть, корысть, потеря репутации, страх потерять важных клиентов, а вместе с ними и положение в обществе — какая из этих причин для вас выглядит самой важной? — спросил Зуйков.

— При определённых условиях — любой достаточно, — объективно отметил я, перебрав все указанные причины, — Но вы точно уверены, что всё это про меня?

— А про кого же ещё? Слух о вашем перле для Строганова по всей столице разошёлся. Ещё бы! Такой взлёт карьеры у молодого человека случился, да ещё у всех на глазах! А теперь представьте, что к вашему коллеге, который уже не первый год пожинает лавры самого лучшего частного Формирователя, приходят очень знатные особы и заявляют: — «Желаем, как у Строганова, а то и лучше», а он в ответ лишь руками разводит. Мол, не могу такое повторить…

— И кто же у нас в обиженных оказался? — поинтересовался я, между делом, прикончив салатик, предшествующий второму блюду.

— Так отец нашего бастарда. Шешков и Шешковский — связь более, чем понятная, — пожал плечами офицер, — Но вот только вы мне разъясните, отчего именно по вашему указанию меня посыльный губернатора посреди ночи поднял? Какой государственный интерес этот тать нарушил?

— Вы знаете, сколько времени занимает изготовление сорока восьми фунтовой каронады на Александровском пушечнолитейном заводе в Петрозаводске? — ответил я вопросом на вопрос.

— Нет. И что с того?

— А я вам скажу. При самых благоприятных условиях — не меньше восьми месяцев.

— Зачем мне это знать? — начал закипать явно невыспавшийся Зуйков.

— А теперь представьте себе, что граф Строганов способен за день, много за два, из имеющейся заготовки произвести орудие, которое будет лучше, чем вышедшее из мастерских. А уж про двенадцатифунтовые орудия я и не упоминаю. Нам бы такого Строганова, да хотя бы за год до нашествия Наполеона… Прямо на том же Бородинском поле всю войну бы закончили, в связи с полным умертвлением значимой части противника.

— Эм-м… Вы серьёзно?

— Пожалуй, я вас должен с одним гвардейским поручиком познакомить. Он вам много интересного про новые орудия от Строганова может рассказать.

Я и сам от Ивелича многое узнал, о чём раньше представления не имел. Например, про то, что артиллерию пока определяют не по калибру, а по весу ядра.

— Да Бог с ними, с пушками, — отмахнулся капитан, — Вы мне лучше расскажите, как вы про татя догадались?

Этак, по-простецки спросил ведь… Словно, между делом. А вопрос-то далеко не прост.

— Так листвы же под дом намело чуть не по колено, — отвлёкся я от еды, чтобы изобразить удивлённое лицо, — А я сплю чутко. Слышу, шуршит кто-то под окнами. Вот и вышел на крыльцо. Смотрю, на земле следы, а около окна пар идёт, словно кто-то дышит. Ну я и стрельнул, стараясь в ноги попасть, а в ответ чуть было огненным шаром по голове не получил. Да и ослепило меня так, что дальше я рассказать ничего не могу. Убивца уже дядья вязали.

— Как говорите поручика зовут?

— Ивелич, Николай Маркович. Я с ним у губернатора познакомился.

— Кажется, я знаю, о ком вы говорите. Не так много гвардейских поручиков на улицах Пскова нынче увидишь, — кивнул Зуйков, — Благодарю за компанию, но вынужден откланяться, служба, — поднялся капитан из-за стола, сунув по пути пару монет подбежавшему халдею за свой ужин.

— А не знаете случайно, где я некоего Болотникова Модеста Ипполитовича могу разыскать? — остановил я его в самую последнюю секунду, — У меня его именем отчёт по имению подписан, — пояснил я свой интерес.

— Доходный дом Лапиной. Через две улицы отсюда, — блеснул капитан замечательной памятью и знанием горожан.

Поблагодарив Зуйкова, я подозвал официанта.

— Записку в дом Лапиной есть с кем отправить? Заплачу.

— Найдём-с, не извольте сумлеваться.

— Тогда принеси-ка мне бумагу и перо с чернилами. Записку напишу, — отправил я халдея за письменными принадлежностями, что не вызвало у него никакого удивления.

Агроном Болотников явился минут через сорок и неуверенно топчась у входа в зал, подозвал официанта, который и указал ему на мой стол.

— Ваше Сиятельство?

— Присаживайтесь, Модест Ипполитович. Что-нибудь заказать для вас? Разумеется, за мой счёт, — пригласил я смущающегося субтильного мужчину лет этак тридцати пяти, одетого довольно прилично и опрятно.

— Благодарю, но я только что отужинал, — осторожно присел агроном на самый краешек стула.

— Тогда предлагаю немного выпить. Вино здесь весьма неплохое, а мне как-то образом хочется отблагодарить вас за великолепный отчёт по Вельской волости.

— Вас не смутило, что он был грустным?

— Вовсе нет. Каждый должен заниматься своим делом, — поднял я свой бокал, подождав, когда и ему нальют.

— Вы считаете, что я занимался не своим? — напрягся Болотников.

— Вы — учёный, а не погонщик сиволапых крестьян, которые поколениями научены разным хитростям, позволяющим избегать тяжести барщины. Каждый должен заниматься своим делом, а разборки с крестьянами — вовсе не ваша сильная черта, — слегка исказил я своё видение ситуации, отражённой в отчёте агронома, — Вот скажите мне, насколько выгодно окажется внесение калийных удобрений в почву?

— Сами посудите, — уже гораздо уверенней почувствовал себя Болотников, понимая, что он выступает в роли консультанта, более того, он был польщён тем, что его многостраничный труд хоть кто-то прочитал с вниманием, и вник в его трудности, — Пуд германских калийных удобрений, надобных на одну десятину, у нас стоит порядка от пятнадцати до двадцати рублей серебром, при этом можно уверенно рассчитывать на прирост урожая в одну пятую.

— А теперь попрошу более предметно, — дал я знак халдею, чтобы он обновил нам бокалы, — На примере той же ржи. Что мы получим на выходе?

На самом деле, уже на этом моменте я слегка офигел от цен немецких производителей. Верхнекамский калий мне обойдётся около рубля за пуд. По крайней мере, так мой тульпа рассчитал, да ещё заявил, что взял с запасом. Выходит — немцы нас просто грабят!

— Четверть ржи сегодня продавали за десять рублей серебром, — поставил Болотников свой пустой бокал на стол, — Изрядно подорожала. В газетах пишут — голод грядёт.

А у меня траблы. Даже Виктора Ивановича переклинило. Ещё бы. Попробуйте пересчитать пуды в шестнадцать килограммов, в четверти, которые чуть больше пятидесяти семи, а потом в уме вывести среднюю цену на рожь и прикинуть как отразятся вложения в удобрения на ценах прироста урожая.

— Так. Стоять! — остановил я потуги тульпы, лишённого калькулятора, — Агроном про голод сказал. Это правда?

— Ещё какая. Даже Император со всем двором из Питера в Москву сбежит, опасаясь голодного бунта. По всей Европе неурожай который год из-за взбрыкнувшего вулкана. А русские дворяне рады — радёхоньки, что у них любое зерно покупают и за границу везут. Что самое обидное — почти все деньги в Парижах и Баден-Баденах они и прогуляют, почти ничего стоящего на них не купив.

— И зерно к весне раза в два в цене поднимется? — вполне логично предположил я, опираясь на собственный опыт.

— Кое-где и больше, чем в два, — не сразу ответил тульпа, проверяя мои догадки.

— Модест Ипполитович, а не хотели бы вы со мной поработать, но чисто по своей специальности. С вас рекомендации по культурам и почве, а уж как они будут выполнятся, то моя забота. А что жалованья касается, то я готов предложить вам в полтора раза больше, чем вы на государственной службе получали, но при условии столь же полных и понятных отчётов, как тот, с которым я ознакомился, — поспешил я расстаться с агрономом, человеком безусловно мне нужным и полезным, но в этот момент времени, далеко не главным.

Запах сверхприбылей всегда меня манил своей едва ощутимой ноткой пряной остроты, но я её очень тонко чувствовал. Иначе бы я в прошлой жизни не стал олигархом.

Я порой в такие рискованные инвестиции очень крупно вкладывался, что мои знакомые по гольф — клубу лишь вслед мне у виска крутили. Зато потом их кислые рожи долго радовали мне душу. Признаюсь — я эти фотографии коллекционировал, но никогда никому не показывал, кроме своего друга Магната. Он был на моей волне и прекрасно понимал, что и кто, и какие фирмы стоят за той или иной недовольной рожей. Так что лишь его я мог позвать в ценители своей коллекции.