Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1

Глава 22

Тан Лань сидела на деревянной скамье, подставив лицо последним тёплым лучам встающего солнца. К тому времени, как вернулась Сяо Вэй, её мысли уже отпустили её — то ли от усталости от бесконечных переживаний, то ли от того, что солнце так приятно разморило её, и хотелось лишь сидеть в оцепенении, уставившись куда-то вдаль, в сторону гор.

— Ваш роман, госпожа, — почтительно прошептала Сяо Вэй, протягивая книгу в бархатном переплёте.

— Спасибо, Сяо Вэй, — устало протянула Тан Лань, лениво бросив взгляд на подношение. Её взгляд скользнул по названию, написанному изящными иероглифами сверху вниз: «Сто тысяч поцелуев под лунным покрывалом».

Какая сентиментальная глупость, — мельком подумала Тан Лань, и её разум уже начал было уплывать обратно к облакам. Но тут же её окатило ледяным душем осознания. Сверху вниз…

Она резко выпрямилась, схватила книгу и судорожно принялась листать её, перескакивая со страницы на страницу. Её глаза, привыкшие бегать по строчкам слева направо, теперь видели их истинное расположение — столбцы иероглифов, аккуратно идущие сверху вниз. И теперь, когда её взгляд переходил от одного знака к другому правильно, смысл написанного становился до боли понятен. Она всё это время могла читать! Вся её борьба с «неграмотностью» была порождена не отсутствием знаний, а чудовищной, вопиющей тупостью!

Тан Лань, будто разозлившись на саму себя за такую феноменальную недогадливость, с силой шлёпнула себя ладонью по лбу. И тут же вскрикнула от пронзительной боли — её пальцы наткнулись на свежую, ещё пульсирующую шишку.

Сяо Вэй подскочила, как ошпаренная.

— Госпожа, да что же вы с собой делаете-то опять⁈

— Ох, Сяо Вэй… — простонала Тан Лань, с выражением глубокого страдания на лице, и отложила роман на скамью рядом с собой, как будто тот внезапно стал раскалённым углём. — Кажется, я только что совершила величайшее открытие в своей жизни. И оно оказалось до смешного очевидным. Как та шишка на моём лбу.

Тишина, внезапно обрушившаяся после ухода Сяо Вэй, показалась Тан Лань неестественно гулкой. И тут её осенило: что-то было не так. Что-то важное отсутствовало в привычной картине мира. Она медленно провела взглядом по саду, и холодок беспокойства пробежал по её спине.

А где Лу Синь?

Обычно от тени высокого, молчаливого стража было просто не спастись. Он возникал позади, стоило ей сделать шаг за пределы покоев, его присутствие ощущалось спиной — напряжённое, незыблемое, как скала. Разве что в своих комнатах она могла быть уверена, что он не появится из ниоткуда.

Но сейчас его не было. И это отсутствие, столь непривычное, беспокоило куда сильнее, чем его вечное мрачное присутствие. Особенно после тех обрывков воспоминаний, что выплыли после удара головой. Обрывков, где его голос звучал как приговор.

— Наверное, обедает, — беззаботно предположила Тан Лань.

Проследить за ним, что ли? — пронеслось в голове у Тан Лань с внезапной, навязчивой настойчивостью. Мысль была рискованной и глупой, но любопытство и растущая паранойя перевешивали.

Приняв скоропалительное решение, она раздала служанкам и евнухам несколько срочных и нарочито странных поручений — то принести особый чай, что варят только на рассвете, то найти свиток с вышивкой десятилетней давности. Никто не посмел перечить первой госпоже, даже если её просьбы граничили с бредом. Наконец, отправив всех в суматошные поиски, она осталась одна.

Именно так, под предлогом суетливой деятельности, она смогла, наконец, выскользнуть из цепких объятий протокола и начать свою собственную, куда более опасную миссию — аккуратно, как охотник, выслеживая своего личного стража, чьё внезапное исчезновение стало зияющей дырой в её мире, внезапно ставшем зыбким и полным угроз.

Оказалось, что Лу Синь был не так уж и далеко. Он сидел на каменных порожках у служебного входа, откуда открывался вид на хозяйственный двор, и без особого энтузиазма перекусывал какой-то бледной, непритязательной лепешкой. Вид у неё был настолько безрадостный, что у Тан Лань непроизвольно сжалось сердце.

Что он за ерунду ест? Чёрт… Слуг, наверное, кормят не так вкусно, как господ. Накормить его что ли сладостями? В её голове мгновенно возникла абсурдная картина: она, с подобострастной улыбкой, протягивает ему изысканную шкатулку с лакомствами. «Лу Синь, не убивай меня, пожалуйста. У меня есть печеньки с жасмином». Мысль была настолько идиотской, что она сама чуть не фыркнула.

В этот момент её наблюдения из-за густых пионов прервал громкий, пронзительный голос Цуй Хуа:

— Госпожа!

Тан Лань аж подскочила на месте, громко зашуршав листьями и выдав своё укрытие с головой. Лу Синь, услышав шум, поднял глаза от своей скромной трапезы, и его тяжёлый, вопрошающий взгляд упёрся прямо в неё, краснеющую и смущённую в зарослях.

Тан Лань, недолго думая, испуганно рванула с места и побежала прочь, подальше от места преступления, оставив кусты покачиваться.

— Госпожа! — уже почти настигая её, протянула Цуй Хуа, дыша в спину.

— Ну, чего тебе? — обернулась Тан Лань, стараясь вложить в голос раздражение, чтобы скрыть панику.

— Госпожа, я видела, как Сяо Вэй странно кралась от ваших покоев с каким-то подозрительным мешочком! — выпалила Цуй Хуа, сверкая глазами и ожидая немедленной бури.

Тан Лань её почти не слушала, вглядываясь через плечо служанки туда, откуда вот-вот мог появиться грозный страж.

— Ну, видела и видела, — быстро, почти невпопад, ответила она. — Уйди, Цуй Хуа, не мешай. — Она замахала руками, словно отгоняя надоедливую муху, всем видом показывая, что служанка должна немедленно испариться.

Цуй Хуа отступила, сражённая. Её блестящий план дал трещину. Госпожа, вопреки всем ожиданиям, не ринулась в покои с криками о воровстве. Это было странно и неправильно! Всего пару месяцев назад она устроила разнос на полдворца из-за того, что кто-то осмелился переложить книгу на её столике.

Подавив вздох разочарования, Цуй Хуа послушно ретировалась.

Тан Лань, переведя дух, снова на цыпочках, с преувеличенной осторожностью, подкралась к углу и заглянула за него. Но порожки были пусты. Лепешка валялась на земле, но самого стража и след простыл.

Куда же он…

— Вы меня ищете, госпожа? — раздался низкий, знакомый голос прямо позади неё.

Тан Лань вздрогнула так, что чуть не подпрыгнула на месте. Медленно, очень медленно она обернулась. Прямо перед ней, невозмутимый и бесшумный, как сама тень, стоял Лу Синь. Его лицо было невозмутимо, но в глубине глаз, казалось, плескалась тёмная усмешка.

— А-ха-хах… — напряжённо, с визгливой нотой выдавила из себя Тан Лань, и звук этот был так же естественен и изящен, как крик напуганной совы. Её улыбка больше походила на гримасу лёгкой паники.

— Я вам… для чего-то срочно понадобился, госпожа? — его голос был ровным, почти бесстрастным, но в самой его интонации сквозила тень едва уловимого, колкого любопытства.

Девушка замялась, её взгляд метнулся по сторонам в поисках вдохновения или хоть какого-то правдоподобного предлога. Потом она вдруг выпрямилась в струнку, подняв подбородок с видом оскорблённого достоинства, пытаясь прикрыть смущение напускной высокомерностью.

— Да, знаешь… — начала она, стараясь, чтобы голос звучал томно и свысока, но на середине фразы он всё же дрогнул. — … Страшно вдруг стало. Тебя нет… Непривычно.

Он не моргнул и глазом. Лишь слегка склонил голову.

— Простите, госпожа, что осмелился оставить вас без присмотра даже на мгновение, — произнёс он с мёртвой, почти издевательской почтительностью. — Такое непростительное упущение более не повторится. Отныне я буду принимать пищу исключительно тогда, когда вы уже будете благополучно ложиться спать. Или, быть может, вовсе откажусь от неё, дабы не отвлекаться от столь важной миссии.

В его словах не было ни капли искренности — лишь идеально отточенная, сухая формальность, которая звучала куда насмешливее любого открытого сарказма. Он словно предлагал ей самой осознать всю абсурдность её же собственной тревоги.

Тан Лань нервно хикнула — звук, средний между приступом астмы и попыткой завести моторчик старой машины.

— Я не это имела в виду, — выдавила она из себя, чувствуя, как жар стыда снова заполняет её щёки.

Лу Синь молча сверлил её взглядом из-под шлема. Казалось, он мог разглядывать трещины в её душе с таким же успехом, как и трещины в каменной кладке.

— Давай… вместе попьём чай? — вдруг выпалила девушка, отчаянно пытаясь заполнить тягостную паузу хоть чем-то. — У… у меня есть печенье… с жасмином. — Последние слова прозвучали так, будто она предлагала ему не лакомство, а украденные драгоценности короны.

На это неожиданное, граничащее с ересью предложение, Лу Синь отреагировал так, будто его легонько ткнули током. Он не дрогнул, но одна его идеально очерченная бровь медленно поползла вверх, выражая бездну немого вопроса и лёгкого, почти отеческого укора. Его взгляд говорил яснее любых слов: «Вы вообще в своём уме?»

— Слуге недопустимо разделять трапезу с госпожой, — отрезал он сухо, и в его голосе прозвучала сталь вековых устоев и воинского устава.

— Ну да… — разочарованно, почти обречённо прошептала Тан Лань, ощущая, как её гениальный план по налаживанию отношений рушится в прах. Она беспомощно развернулась и побрела вдоль садовой дорожки к ближайшей лавочке, чувствуя себя полнейшим идиотом. Сзади её наверняка сопровождал всё тот же тяжёлый, невыносимо красноречивый взгляд, который, казалось, прожигал дыру в её спине.

Простое предложение о чае прозвучало в его сознании как взрыв заклинания, на мгновение парализовав все привычные схемы мышления. Его внутренний мир, выстроенный на строгой иерархии и железной дисциплине, дал заметную трещину.

Его мозг, заточенный на анализ угроз и расчёт движений противника, беспомощно буксовал. Почему? Этот вопрос грохотал в нем громче любого боевого клича. Утончённое унижение, где ему дадут попробовать крошку с её стола, чтобы потом напомнить о его месте?

Всё его существо восставало против этой нелепой ситуации. Он — оружие. Он — тень. Он — воплощение мести. Он не тот, с кем пьют чай и делятся печеньем с жасмином! Эта мысль была настолько абсурдной, что вызывала почти физическую тошноту.

Каждый нерв был натянут. Он искал подвох в каждом её слове, в каждом движении. Может, это проверка на преданность? Или способ усыпить его бдительность?

Но еще больше его поглощало щемящее, незнакомое и оттого ещё более пугающее чувство растерянности. Где-то на самом дне, под пластами ненависти и подозрений, шевельнулось что-то странное. Что-то, что заставило его не просто отвергнуть предложение, а сделать это почти автоматически, защищаясь. Потому что если допустить, что это хоть капля искренности… то это рушило всё. Всё, ради чего он жил все эти годы. Ненавидеть можно только зло. А если оно предлагает тебе печенье?..

И потому его ответ был не просто отказом слуги. Это был щит. Грубый и немедленный, воздвигнутый чтобы защитить не столько свой статус, сколько собственное, внезапно пошатнувшееся понимание мира.

Тан Лань сидела на каменной скамье, закинув ногу на ногу, и нервно подёргивала одной ступнёй, будто отбивая тайный кодсвоего отчаяния азбукой морзе. Руки её были крепко сложены на груди, словно она пыталась удержать внутри себя клубок тревожных мыслей, готовый вырваться наружу.

И как же достучаться до этого гранита? — билось в её голове, как пойманная птица. Он непробиваем!

Лу Синь, как и положено её тени, уже бесшумно занял свой пост позади неё, слившись с окружающими тенями.

Стоит и вечно молчит, — роилось в её голове, вызывая раздражение. Я даже не видела, как он со слугами говорит. Он вообще разговаривает? А что если… И тут её осенило. Точно!

— Лу Синь, — вдруг выдавила она из себя, оборачиваясь к нему так резко, что чуть не потеряла равновесие. — Ты постоянно стоишь, молчишь. Может, поговорим о чём-нибудь? О чём угодно, хоть о погоде, например. Постоянно молчать и не общаться — так сума можно сойти, — пробурчала она, пытаясь звучать небрежно, но выдавая своё напряжение высоким голосом.

Наступила пауза, такая густая, что её, казалось, можно было резать ножом. И тогда из-под шлема раздался низкий, невозмутимый голос, произнёсший слова, за которые прежней Тан Лань он бы моментально отправился на неделю в карцер на хлеб и воду:

— Сойти с ума, как вы?

Воздух застыл. Цикады, казалось, замолкли в ожидании неминуемой кары. Но эта Тан Лань не взорвалась от ярости. Вместо этого она вдруг захлопала глазами, будто пытаясь осмыслить сказанное, перевести это с языка дерзости на язык обычной человеческой речи. А потом из её горла вырвался короткий, нервный, почти истерический смешок.

— Ну, видишь? У нас уже есть кое-что общее. Оба кандидаты в сумасшедший дом. — Она обернулась к нему, подперев щёку рукой. — Так что, может, всё-таки о погоде? Говорят, завтра будет дождь.

Лу Синь не дрогнул, но в его позе появилась лёгкая напряжённость, будто он пытался понять правила новой, абсурдной игры.

— Дождь, — повторил он безразличным тоном, словно констатируя факт наличия у себя двух рук. — Это усложнит патрулирование. Мокрый камень скользкий.

— О, отлично! — воскликнула Тан Лань с наигранным восторгом. — Вот видишь, мы уже разговариваем! Первая тема: «Неудобства дождя для телохранителей». А то, что промокнешь до нитки и будешь чихать неделю, тебя не беспокоит?

— Дискомфорт слуги не имеет значения, — отчеканил он, но в его интонации прозвучала едва уловимая усталость, выдавшая, что промокать он всё же не любит.

— А если я прикажу тебе иметь значение? Как госпожа, имею право, чтобы моя тень не хлюпала сапогами и не распугивала всех своим чиханием. Это портит… э-э-э… эстетику сада! — фыркнула Тан Лань.

Лу Синь медленно повернул голову в её сторону. Казалось, он впервые рассматривает её как редкий и слегка раздражающий вид гриба.

— Вам угодно, чтобы я обсуждал эстетику сада? — в его голосе прозвучала смертельная серьёзность, от которой её предложение звучало ещё нелепее.

— Мне угодно, чтобы ты перестал быть статуей! — выпалила она, уже почти отчаявшись. — Хоть раз скажи что-нибудь, что не является отчётом о безопасности или цитатой из устава! Ну, пожалуйста! — она даже сложила руки в молитвенном жесте.

Наступила долгая пауза. Лу Синь смотрел куда-то вдаль, будто просчитывая траекторию падения каждого листа.

— … Кусты пионов у восточной стены, — вдруг произнёс он глухим голосом, — атакованы тлёй. Требуется вмешательство садовника.

Тан Лань уставилась на него, не веря своим ушам.

— Тля? — переспросила она.

— Тля, — подтвердил он с невозмутимостью, с которой обычно докладывал о заговоре убийц.

Она медленно опустила лицо в ладони, но её плечи слегка дрожали от смеха.

Она не видела, как под его шлемом уголок его рта дёрнулся в едва заметной, почти что человеческой улыбке. Но он тут же поймал себя на этом и снова застыл в своей каменной позе, хотя воздух вокруг них уже не казался таким ледяным.