Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1

Глава 51

Первые лучи утра осветили дворец, но не принесли с собой покоя. Напротив, они выставили напоказ всю ночную неразбериху. Дворец Тан Лань, обычно относительно спокойный, теперь кишел людьми.

Слугиметались по коридорам, как перепуганные муравьи, чьи планы на день были грубо нарушены. Они перешёптывались, бросая испуганные взгляды на запертые покои принцессы, таская вёдра с водой и стараясь делать вид, что заняты делом, хотя их мысли были полны лишь страха и любопытства.

Сяо Вэйбыла эпицентром этой маленькой бури. Её истерика, приглушённая с утра, теперь вылилась в лихорадочную, бесполезную активность. Она бегала вокруг Тан Лань, которая сидела на стуле, закутавшись в одеяло, пытаясь то поправить ей волосы, то подать чай, то просто постоять рядом, всхлипывая и причитая:

— О, госпожа! Святые предки! Я чуть не умерла от страха! Как вы? Вам не больно? Хотите есть? Может, ещё одеяло? Ой, всё пропало!

Тан Лань, бледная, но собранная, лишь мотала головой и мягко отстраняла её, её внимание было приковано к другому углу комнаты.

Туда, гдеимператорский лекарь, важный и напуганный одновременно, пытался выполнить свой долг.

— Ваше высочество, позвольте осмотреть ваш пульс, — он тянулся к её руке с настойчивостью человека, который знает, что в случае чего именно его объявят виноватым. — Вы перенесли такой шок, необходимо проверить ци, убедиться, что не повреждены меридианы…

— Позже, — твёрдо, но без раздражения отрезала Тан Лань, убирая руку. — Сначала осмотрите его. — Она кивнула в сторону Лу Синя, который сидел на низкой скамье, отвернувшись, чтобы не показывать окровавленную спину. Его поза была прямой, но мышцы на лице были напряжены от сдерживаемой боли.

— Но, ваше высочество, это же просто стражник… — начал было лекарь.

— Сначала осмотрите его, — повторила Тан Лань, и в её голосе впервые за утро прозвучали стальные нотки, не терпящие возражений. — Его раны серьёзнее. Это приказ.

Лекарь, поперхнувшись, покорно поплёлся к Лу Синю, ворча себе под нос о странностях знатных особ.

А тем временем, за стенами покоев, новость уже выплеснулась наружу и покатилась, как снежный ком, набирая скорость и обрастая невероятными подробностями.

Слухи летели по всем закоулкам императорского дворца:

«Слышали? На первую принцессу ночью напали!»

«Говорят, это был настоящий демон, посланный разгневанными духами!»

«Нет, это происки враждебного клана! Наняли самого могущественного убийцу!»

«Я слышал, она сама его победила! Волшебством!»

«А вот мне кухонный мальчик сказал, что её спас личный стражник, он оказался бессмертным воином!»

Бюро расследований столицы уже начало свою работу. Чиновники в строгих одеядах с важным и озабоченным видом измеряли коридоры, осматривали место битвы, опрашивали слуг, которые, лишь разводили руками и строили догадки. Их лица были красноречивы: нападение на особу императорской крови — это ЧП государственного масштаба.

Вся эта суета, шёпот, беготня и официальное расследование создавали гнетущую, нервную атмосферу. Дворец, обычно живующий по раз и навсегда заведённому ритму, сбился с шага. И каждый, от последнего слуги до самого императора, понимал — это только начало. Кто-то посмел поднять руку на императорскую дочь. И значит, война, тлеющая в тени, вот-вот может вырваться на свет.

Воздух в некогда уединённых покоях Тан Лань стал тяжёлым — не от дыма или запаха крови, а от присутствия слишком большого количества людей. Дворец, бывший её тихой, пусть и золочёной, клеткой, теперь напоминал военный лагерь, захваченный вражеским гарнизоном.

Повсюду, словно внезапно проросшие из-под паркета, стояли стражи. Не её верные Ван Широнг и Лу Синь, а чужие, суровые мужчины в латах с гербами Императорской Гвардии и личной символикой клана Цзян. Их лица были каменными масками, глаза бдительно сканировали каждое движение. Тишина была давно растоптана топотом сапог, лязгом оружия и приглушёнными командами. Здесь больше не было умиротворения — было до омерзения, до тошноты людно.

И в эпицентр этого хаоса ворвался он — Генерал Цзян Вэй.

Он вошёл не как жених, а как полководец, вступающий на поле недавней битвы. Его лицо, обычно холодное и сдержанное, было искажено гневом. Но это был не гнев за неё, не страх за её жизнь. Это была ярость оскорблённой собственности.

— Кто посмел⁈ — его голос, низкий и раскатистый, как гром перед бурей, заставил содрогнуться даже видавших виды стражников. — Кто посмел посягнуть на то, что через неделю будет принадлежать мне⁈

Его взгляд скользнул по Тан Лань, оценивающий, быстрый, как будто проверяя, не поцарапана ли драгоценность. В нём не было ни капли сострадания, лишь холодное, яростное возмущение от того, что его будущую собственность тронули без его спроса.

— С этого момента, — он обвёл взглядом новых стражей, и его слова прозвучали как приговор, — её высочество не покидает пределов дворца без моего личного разрешения. Только в крайних случаях и с полным вооружённым сопровождением. Ни шагу в одиночку! Вы поняли?

Стражи синхронно склонили головы. Приказ был отдан. Её свобода, и без того призрачная, была теперь официально упразднена.

Тан Лань сидела, сжимая в оцепенении край своего ханьфу. Она смотрела на него, на этого могущественного, разгневанного мужчину, и чувствовала, как внутри всё сжимается в маленький, холодный, горький комок.

Снова, — пронеслось в её голове с убийственной ясностью. Снова важный господин. Снова его уязвлённая честь, его амбиции, его собственность.

Он не видел в ней перепуганную девушку, едва избежавшую страшной смерти. Он видел инцидент. Угрозу своей репутации. Посягательство на свою вещь.

Ощущение было знакомым и оттого ещё более горьким. Её отец видел в ней пешку в политической игре. Императрица — угрозу своей власти. Сёстры — помеху. А теперь и её будущий муж… он видел в ней дорогую, роскошную вещь, которую нужно охранять, чтобы она не потеряла в цене перед тем, как перейти в его руки.

В её душе не осталось страха. Его вытеснила леденящая, безмолвная ярость. Она чувствовала себя не человеком, а ценным предметом в коллекции — красивым, но бездушным, чьё единственное предназначение — быть обладанным и не доставлять хлопот своему владельцу.

Генерал что-то ещё говорил страже, его голос гремел, но она уже не слышала. Она лишь смотрела в пространство перед собой, видя не роскошные покои, а стены новой, ещё более прочной тюрьмы, что возводились вокруг неё прямо сейчас. И понимала, что её настоящим врагом был не монстр, пришедший ночью, а сама эта система, эти люди, этот мир, в котором у женщины не было права даже на собственный страх.

Тихий, почти беззвучный приказ Тан Лань прозвучал как выдох в гнетущей атмосфере покоев, наполненных чужими людьми и тяжёлым взглядом генерала.

— Сяо Вэй, — позвала она, и её голос был настолько тих, что служанке пришлось наклониться. — Сама я сейчас не могу… Сходи, узнай, как там Лу Синь.

— Конечно, госпожа, — тут же откликнулась Сяо Вэй, всячески давая понять своей покорной готовностью, что в курсе всей деликатности поручения. Она юркнула прочь, ловко лавируя между неподвижными фигурами стражников.

В скромной каморке, отведённой для стражи, царила иная тишина — не тревожная, а сосредоточенная. Лу Синь сидел на краю простой кровати, сняв верхнюю часть униформы. На его спине зияла страшная рваная рана — глубокий порез, оставленный когтями цзянши, с воспалёнными, почерневшими краями. Обычному человеку такая травма гарантировала бы лихорадку и недели выздоровления.

Но Лу Синь не был обычным человеком.

Его пальцы медленно водили над раной, не касаясь её. Из кончиков его пальцев сочился тонкий, едва заметный фиолетовый дымок — сгусток его собственной, тёмной, демонической ци. Она стелилась по повреждённой плоти, заставляя ткани сжиматься, чернота медленно отступала, уступая место здоровому, хоть и бледному цвету кожи. Он лечил себя не до конца — лишь убирая очевидные следы отравления и останавливая кровь, оставляя рану видимой, но уже не смертельной. Слишком быстрое исцеление вызвало бы вопросы.

На единственном столе в комнате, рядом с глиняным кувшином для воды, сиделМо Юань. Большой, блестящий ворон с глазами, полными неестественного для птицы интеллекта. Он наблюдал за процессом, склонив набок голову.

— Хозяин, — тихо сказал он, и его голос прозвучал прямо в сознании Лу Синя. — Почему Вы не испепелили эту нежить сразу? Вашей силы хватило бы, чтобы обратить его в прах одним лишь взглядом. Зачем эта комедия с бумажками?

Лу Синь не поднял глаз, продолжая свою методичную работу. Его лицо оставалось невозмутимым, но в глубине глаз плескалась тень.

— Нельзя выдавать себя, — ответил он мысленно, его «голос» в голове ворона был ровным и безэмоциональным. — Слишком много глаз. Слишком много вопросов. Ещё не время.

Наступила короткая пауза. Мо Юань щёлкнул клювом.

Лу Синь замолчал. Его рука на мгновение замерла над почти затянувшейся раной. Он смотрел на грубые доски пола, но видел не их, а её лицо — испуганное, но полное решимости, когда она запускала к нему тот дурацкий бумажный самолётик. Её взгляд, полный доверия, когда он ловил его.

И тогда, в тишине своего сознания, он признался самому себе в той правде, которую не решался озвучить даже вслух в пустой комнате.

Она испугалась бы. Увидев мою истинную силу… Увидев, на что я действительно способен… что я есть на самом деле… Его внутренний голос дрогнул. Она бы возненавидела меня. Или… ужаснулась.

Вот он, главный страх, куда более страшный, чем эта физическая рана. Не раскрыть себя перед врагами. А раскрыть себя перед ней. И потерять тот хрупкий, едва зародившийся мостик понимания, что возник между ними за последнее время. Он предпочёл рискнуть своей жизнью, играя в слабого, лишь бы не увидеть в её глазах отвращения к тому, кем он был на самом деле.

Он с силой выдохнул, снова запустив поток ци, чтобы заглушить эту мысль. Но она уже поселилась в нём, жгучая и ясная.

Лу Синь закончил сжимать последние края раны. Кожа на спине всё ещё пылала болью, но теперь это была управляемая, знакомая боль, а не угроза жизни. Он медленно надел нижнюю рубашку, и его взгляд упал на Мо Юаня. Ворона сидел неподвижно, его блестящие чёрные глаза, казалось, видели всё, что происходило за стенами этой каморки.

Мысленный приказ был отдан безмолвно, мгновенно и с предельной чёткостью, как отточенный клинок.

«Иди. Следи за ней. И за генералом. За каждым шагом, за каждым словом. Я должен знать всё».

В этих словах, переданных без единого звука, не было ни ревности, ни простого любопытства. Это был холодный, аналитический расчёт хищника, охраняющего свою территорию и оценивающего угрозу. Генерал Цзян Вэй был переменной, непредсказуемой и опасной. Его мотивы, его истинное отношение к Тан Лань — всё это было тёмной водой. А Лу Синь ненавидел неизвестность.

Мо Юань не издал ни звука. Он лишь медленно кивнул своей блестящей головой, словно подтверждая получение приказа. Затем он взмахнул крыльями — бесшумно, изящно — и выпорхнул в узкое окошко под потолком, растворившись в утреннем небе.

Его полёт был стремительным и целенаправленным. Вскоре он уже парил высоко над дворцом Тан Лань, его острое зрение фиксировало каждую деталь. Он видел, как генерал, всё ещё хмурый и полный ярости, отдаёт последние приказы страже у ворот. Видел, как тот бросает короткий, властный взгляд в сторону покоев принцессы — взгляд, полный не заботы, а раздражённого собственичества.

Затем Мо Юань спустился ниже, найдя удобную ветку на старой сосне прямо напротив окон покоев Тан Лань. Он устроился там, превратившись в живую, но совершенно неприметную часть пейзажа.

Внутри Сяо Вэй (как раз вернулась) и что-то взволнованно шептала своей госпоже. Тан Лань сидела, всё так же закутавшись в одеяло, но её поза была менее напряжённой — видимо, новости о состоянии Лу Синя её немного успокоили.

Мо Юань видел, как по её лицу пробегают тени разных эмоций: усталость, горечь, а затем — та самая стальная решимость, которую Лу Синь научился в ней узнавать. Она что-то обдумывала. Строила планы.

И ворон, верный слуга своего хозяина, безмолвно наблюдал. Он был его глазами и ушами. Каждый её вздох, каждое движение генерала — всё это будет донесено до Лу Синя. Ничто не ускользнёт от внимания тёмного стража. Пока Мо Юань наблюдал, Тан Лань была под незримой, но абсолютной защитой. И генерал, сам того не ведая, находился под не менее пристальным, враждебным наблюдением.

Генерал Цзян Вэй перед уходом задержался на пороге её покоев. Его массивная фигура заполнила проём, отбрасывая длинную, давящую тень на и без того переполненную комнату. Он стоял несколько секунд, наблюдая за ней — за этой хрупкой, бледной девушкой, которая причиняла ему столько непредвиденных хлопот.

— Ваше высочество, — его голос прозвучал громко, нарушая хрупкую тишину, которую пыталась сохранить Тан Лань. — Надеюсь, этот… инцидент… послужит вам уроком. Двор — не место для безрассудных прогулок и своеволия. Впредь вы будете соблюдать правила безопасности, которые я установил.

Тан Лань медленно подняла на него глаза. В них не было ни страха, ни покорности, лишь усталое, ледяное равнодушие.

— Правила безопасности, генерал, или правила содержания ценной вещи в надлежащем виде? — её голос был тихим, но каждое слово падало, как отточенная игла.

Цзян Вэй нахмурился. Его брови сдвинулись, образуя тёмную, грозную складку.

— Не говорите глупостей. Я пытаюсь уберечь вас. И свою будущую репутацию.

— Ах, да, репутация, — она слабо улыбнулась, и в этой улыбке не было ничего, кроме горькой насмешки. — Главное, чтобы ваша новая собственность не оказалась с помятым боком. Это ведь так портит впечатление.

— Вы намеренно пытаетесь вывести меня из себя? — его голос загремел, заставив пару стражников у дверей вздрогнуть. Он сделал шаг вперёд, и его мощное тело казалось ещё больше в тесном пространстве комнаты. — После всего, что случилось, у вас хватает наглости язвить?

— После всего, что случилось, — парировала Тан Лань, не отводя взгляда, — у меня хватает наглости желать, чтобы ко мне относились как к человеку, а не как к трофею, за которым нужно присматривать, пока его не перевезут в новый дом!

Это стало последней каплей. Ярость, копившаяся в генерале от унижения, от ночного провала, от её непокорности, вырвалась наруому. Его лицо исказилось гримасой чистого, ничем не сдерживаемого гнева.

— ХВАТИТ! — проревел он так, что, казалось, задрожали стёкла в окнах.

И затем, движением, полным слепой ярости, он обрушил свою богатырскую ладонь на низкий лаковый столик, стоявший между ними.

Удар был сокрушительным.

Стол с грохотом перевернулся. Дерево треснуло. Фарфоровая посуда, кисти для каллиграфии, свитки — всё взлетело в воздух и с оглушительным лязгом и звоном разлетелось по комнате. Кусочки фарфора и брызги туши разметало по дорогому ковру и стенам.

В наступившей оглушительной тишине было слышно лишь тяжёлое, яростное дыхание генерала. Он стоял над осколками своего гнева, грудь его высоко вздымалась.

Тан Лань не отпрянула. Не вскрикнула. Она лишь сильнее вжалась в своё кресло, её пальцы впились в подлокотники. Её глаза, широко раскрытые, были прикованы к нему — не в страхе, а в леденящем, абсолютном презрении.

Он выдержал её взгляд несколько секунд, потом с силой выдохнул, словно пытаясь выдохнуть вместе с воздухом свою ярость.

— Вам следует отдохнуть, — прошипел он, и его голос снова стал опасным и тихим. — И хорошенько подумать о своём поведении.

Развернувшись, он тяжёлой поступью вышел из покоев, оставив после себя гробовую тишину, хаос и Тан Лань, сидящую среди осколков её прежней жизни, которая, казалось, разбилась вдребезги вместе с этим столом.