Крушение "Борта № 84"

Глава 2. Петруха

Наше время.

Полярная тундра.

67-й градус Северной широты.

Из кусков покореженной обшивки и обрывков брезента соорудили некое подобие двух шалашей. По бокам разожгли два костра — в тех местах, куда уже подбирался студеный холод. Принялись за список.

— Итак, что мы имеем, — собрав всех вместе, начал проверять Строев. — Валик, читай. У тебя глаза помоложе. Семен записывал, пусть отогреет руки у костра.

При тускнеющем зареве пожара, Валька прочел корявый почерк старшего друга:

— Два шахтерских фонаря на аккумуляторах. Восемь пачек галет. Двадцать банок тушеного мяса. Бинокль. Шесть индивидуальных медицинских пакетов, — он обвел друзей взглядом. — Это значит, по пакету на брата. Чай в пакетах. Брикеты паштета. Не густо.

— Дальше, — проверял уцелевшее Строев.

— Три карманных фонарика. — Пнул в отдельной куче расплавленный хлам. — Мог бы быть и четвертый, но превратился в пластилин.

— Это мы видим. Читай то, что осталось.

— Я и читаю. Два спальных мешка… — он запнулся. — А они-то откуда в вертолете?

— Не наше дело. Может, для пилотов были. Может, от другой смены остались.

— Если для пилотов, то где третий мешок?

— Сгорел при взрыве, дурья башка! — съязвил Петруха.

Все сидели у костра, потирая озябшие руки. В одну кучку было собрано все, что могло пригодиться в суровых морозах. В другой было свалено, что еще требовало разбора — наполовину обожженные и расплавленные вещи, предметы амуниции, куски и фрагменты обшивки.

— Обрывки брезента, две канистры солярки, — он уважительно глянул на емкости. — Как не взорвались, едрит их в ребро?

— Всё?

— Из крупного, да. Из остального — всякая прочая мелочь.

— Ракетницы есть?

— Двенадцать зарядов. Хрен знает, как сохранились.

— Я их вытащил из парашютов. Те сверху сгорели, а до ракетниц огонь не добрался.

— Ясно. Всё?

— Ну, в общем-то, да…

— Как да? А фляга со спиртом? — подал голос Григорий. — Сам видел, как ты ее вытаскивал из обломков салона.

— Черт, — хохотнул, притворившись Валька. — В снег где-то упала.

— Не упала, паршивец! Закопал ты ее под шумок. Чтоб никто не видел.

— Я протестую! — взвился юный полярник. — Хотел сюрприз на ужин сделать.

— Ты бы еще стол в ресторане накрыл, — отвесил шутливый подзатыльник Семен.

Вальке пришлось открыть свой секрет. Из снега под чахлым деревом, раскопав, извлек внушительную емкость литров на шесть.

— Ого! — выдохнули все разом. При виде столь удачной находки, настроение вмиг поднялось.

— Давай, ребята, по кругу, — разрешил Строев. — По глотку, не больше. Беречь надо на случай дезинфекции. Помянем наших пилотов.

Отыскалась наполовину обгоревшая кружка. Рядом в кучке лежала другая посуда, чудом уцелевшая в огненных вихрях. Пропустив по кругу, кружку сложили к посуде. Старшим над сохранившимся скарбом назначили Петруху. В помощники дали Степана — нового члена команды. Пока никто еще не мог сказать, что он за тип. Лет тридцати. Первые минуты катастрофы казался потрясенным, растерянным. Но все больше молчал, как-то так, себе на уме. Оно и понятно, смена-то для него новая. Его бригада осталась там, на бурильных вышках, в поселке нефтяников. А он летел в Воркуту за посылками. Летел с чужой сменой, что отправлялась по домам в отпуска. Вот и застрял здесь с новой командой. Застрял в снегах, в мерзлоте, среди буйства смерти. Что будет дальше?

— И самое главное, — поднял отложенное в сторону ружье Вадим Строев. — Лежало под сиденьем командира экипажа. — Показал всем, чтоб видели. — Наверное, для отстрела оленей. А может, в качестве защиты. Так или иначе, это единственное наше оружие здесь, в мерзлоте. До Воркуты, что чайной ложкой до Китая. Кругом волки, лисицы, возможно, медведи. Да-да. Не белые — те ближе к берегам Ледовитого океана. Но могут в эти места зайти и одиночки-шатуны, как их называют. Редко, но могут. Однако самая наша опасность — стаи диких волков. Запах горелого мяса уже распространился на километры отсюда. А там где запах мяса, там острый нюх этих пожирателей тундры. Их могут быть десятки и десятки. Уже завтра к утру. Поэтому… — Строев обвел товарищей взглядом. — Ружье будет в руках у того, кто лучше всех умеет им пользоваться. Патронов всего десять, — он показал на кучку зарядов. — Беречь, как зеницу ока. — Строев передал оружие Грише. — Я знаю, что ты лучший из нас стрелок. В детстве ходил с отцом на медведя. Вот и будешь нас охранять.

Гриша принял. Погладил ствол. Пересчитал патроны. Молча кивнул.

— Есть четыре ножа, — продолжил Вадим Андреевич. — Его возьмут Семен, Петруха и Степан. Четвертый оставлю себе.

— А мне? — выкатил глаза Валька. Было видно, как по лицу скользнула обида. — Если самый молодой из вас, так мне что, и нож не положен?

— Их всего четыре, братец мой. А нас шестеро. Кто-то должен был остаться пустым.

— Ага! Петрухе, значит, дали. А мне? Петруха старше меня всего на три года.

— Наш Петруха, как разберется со списком, будет сегодня дежурить. Первый дежурный. Завтра заступишь ты, вот и возьмешь нож себе.

На том и решили. Валька, обиженный, кое-как успокоился. Довод, что его такой же молодой друг дежурил первым, убедил товарища по несчастью.

— Мы не знаем, куда нас швырнуло, — подвел итог бригадир. — Компас вышел из строя. Карты сгорели. Галет и консервов дня на четыре. Ни силков, ни капканов. Десять патронов, но это на случай охраны. Придется добывать подножный корм своими руками. Четыре ножа — вот и все оружие, не считая винтовки. Она неприкосновенна. У кого какие предложения?

Посыпались мнения, перебивая друг друга:

— Раскинем два шалаша. По трое внутри.

— Ночуем у костров.

— С утра, двинем гуськом на юго-запад.

— А где он, твой юго-запад?

Начались споры. Обсуждения. Каждый вносил свои предложения. Команда была сплоченной. Знали друг друга с момента бурений. Первое слово было за Строевым. Второе за Семеном, в качестве помощника бригадира. Следом Григорий и все остальные. Степан Поздняков отмалчивался, предпочитая пока наблюдать за коллегами, с кем его столкнула судьба.

— Снегоступы сделаем из кусков обшивки.

— Берем с утра все, что сможем унести.

— Распределим ракетницы и остальные вещи.

— Спирт не забудь, — съязвил Валька Семену. — А то втихаря вылакаешь его без нас… — и заржал, поднимая всем настроение. Семен сунул кулак под нос, как бывало ни раз.

— Теперь спать! — объявил бригадир. — Петруха, ты закончил со списком?

— Заканчиваю, — перебирая вещи, сверяясь, буркнул полярник.

— Заступай на дежурство. Нож у тебя. Следи за кострами. Через три часа тебя сменит Григорий. У него винтовка. Так и будем сменять каждую ночь друг друга по двое. Днем идем по морозу. Два привала. Обед. Снова в путь на юго-запад, черт бы его побрал — если б еще знать, где он! Будем ориентироваться по деревьям и местному климату. Всем задачи ясны?

— Берем все, и двигаем, — подтвердили бурильщики.

Расставили шалаши из кусков обшивки. Когда все после столь ужасного дня, наконец, прикорнули внутри шалашей, Петруха заступил на дежурство. Подкинул сучья в костер. Слезящимися глазами обводил место крушения. Повсюду тлели угли, дымили гарью фрагменты фюзеляжа. Поодаль, у двух карликовых сосен высились три свежих выкопанных холмика. Уже покрывшись инеем, они постепенно превращались в сугробы. Когда хоронили пилотов Валька соорудил три самодельных крестика. В консервной банке закопали записку. Постарался Семен. В двух словах описал крушение. Назвал имена. С такими скудными почестями и закопали. Воздали минуту молчания. Потом принялись собирать все уцелевшее в катастрофе. Вот и все похороны. А ведь у летчиков где-то семьи с детьми…

Три смерти одним махом, в одну минуту.

Петруха смахнул слезу. Ему предстояло первым дежурить. Он еще не знал, разумеется, что станет следующей жертвой. Жертвой четвертой.

И вот, как это произошло…

Что-то странное витало в морозном воздухе. Что-то зловещее и тревожное.

Петруха, отложив список, глянул по сторонам. Уже час, как он приступил к первому дежурству в неприветливой тундре. Ровно час, как уснули его коллеги по вахте. День выдался настоящим кошмаром, и все валились с ног, если учесть, что после крушения еще хоронили пилотов. Тяжело раненных на удивление не оказалось, но ведь это была только первая их ночь в вечной мерзлоте. Что будет дальше? Каким путем они выберутся к цивилизации? Сколько им предстояло пройти по снегам и лютым морозам, пока набредут на кого-то из людей — рыбаков или охотников? В этой части Заполярья можно было часами лететь на вертолете, не видя ни жилья, ни следов человека. Выведет ли всю группу их бригадир?

Об этом думал Петруха. Думал, когда вдруг оборвал свои мысли. Пристально вгляделся в гаснущие пожары.

Показалось?

Он напряг слух. По-прежнему дымились шасси. Гарь ушла в сторону, но дым стелился мерзлыми клочьями по снежным сугробам. В черном небе мерцали созвездия. Переливалось зеленым светом северное сияние. Петруха даже не взглянул на это чудо природы. Его привлек едва доносящийся звук. Звук где-то там, за деревьями. За сугробами и снежными оврагами.

Вшу-ууххх…

Вот. Опять.

Эхо повторила едва слышимый шелест. Потрескивали два костра на морозе. Где-то шипели последние капли краски на обшивке фюзеляжа — но Петруха привык к этим звукам. Они были рядом. Весь день и весь вечер.

А то шелестение, словно шлейф платья по полу, исходил из оврагов.

Где-то с шумом обвалился кусок обшивки. Петруха вздрогнул:

— Ёпэрэсэтэ… так и обделаться можно.

Глянул на два шалаша. Оттуда был слышен храп и сопение. Кашель, всхлипы. Очевидно, самому младшему Вальке снились кошмары.

Отложив блокнот, Петруха встал. Размял ноги. Потянулся — спина затекла. Вслушался в далекий шелест. Ну, точно, что шорох листвы! А какая здесь, к черту, листва, если они в Заполярье? В лютый мороз?

— Будить бригадира? — с сомнением проворчал под нос. Еще больше всмотрелся в темноту ночи. Мешали отблески очагов, разбросанные на многие десятки метров в округе. То там, то там искрились угольки, взмывала искра в глубокое небо. И лишь тишина убаюкивала разум. Но вдруг тишину разбавили неприятные звуки.

— Да что ж за мать едрит… — по привычке буркнул себе. Когда было не с кем, он мог разговаривать и с зеркалом.

Звук повторился.

Вшу-уууххх…

Уже ближе и ближе. Зловещий. Тревожный. И это было неприятно.

Как будто лыжи скользили по снегу. Нет, не шелест листвы. Что-то мерзкое, леденящее душу.

Вот — снова.

Вшу-уу-уух…

Это что? У него в голове?

Петруха с сомнением глянул на лагерь. Пусть поспят. У троих на руках сохранились часы, и Семен отдал свои на время дежурства. Петруха всмотрелся в циферблат: полпервого ночи. До конца дежурства еще два часа. Нет — будить не буду, решил он. Пусть поспят. Потом меня сменит Гриша с ружьем!

И замер, прислушавшись. Далекий звук приблизился. Эх, ружье! Вот бы что сейчас его успокоило.

Обхватив крепче нож, Петруха взял горящую ветку. Перед сном они все сделали каждый по два самодельных факела, обмотав бруски обшивки рваной прожженной ветошью. Это на случай, если погаснут костры. Сейчас настал тот случай, когда нужно было взять в руки факел.

Что он собственно, и сделал. Макнув в огонь тряпье, поднял горящий факел вверх.

Сделал шаг в темноту.

Еще шаг…

Еще…

Отойдя на двадцать метров, встал среди карликовых сосен. Поводил в стороны горящим светом. Шахтерский фонарь — и один и другой — они решили сберечь на самый крайняк — как сказал Валька. А карманные фонарики вообще берегли как зеницу ока. В них батареек на два-три часа света. Поэтому и взял факел. Помахал впереди:

— Э-эй… — крикнул в темноту наугад. Сжал нож.

— Э-эй! Тут есть кто? — и сам поразился нелепости. Глупо было кричать в пустоту тундры. Если бы был человек, он светил бы фонарем издалека. И первый кричал, верно?

Значит, кто?

Вжи-у-ууу… — прошелестело эхо в ответ. И было эхо жутким, зловещим.

Петруха, сделав шаг, снова вслушался в полярную ночь.

Еще шаг…

Еще…

И… пропал.

Никто не проснулся. Никто не узнал. Парень ушел в темноту. Его просто не стало.

Еще не пришел час пробуждения, как всех на ноги поднял Гриша.

— Смена, подъем! — как привыкли все пробуждаться на вахту.

Четверо в двух шалашах вскочили, озираясь, дрожа от мороза. Внутрь заходило тепло от костра, но после сна все дрожали, озябнув.

— Что случилось? — бросил взгляд на часы бригадир. — Ты сменил Петра? Где он? Что-то не вижу.

— Потому и разбудил, — с тревогой признался Григорий. Сжимая ружье, обводил лихорадочно взглядом лагерь.

— Где он? — чуя неладное, встревожился Семен. Валька только еще выползал из навеса. Степан Поздняков тер спросонья глаза.

— Нет Петрухи! — озадаченно озирался по сторонам Гриша. — Я во сне повернулся на бок, бросил взгляд на часы. Давно уже наступило мое дежурство, а Петруха не будит. Вышел наружу. Нет никого. Обошел костры. Позвал в темноту: думал, может, в кусты по нужде отлучился. Звал минут десять. Обошел по периметру лагерь. Нет парня. Пропал.

— И что? — Вадим Андреевич принялся быстро направлять фонарь во все стороны.

— Не туда свети, бригадир, — направил его руку Григорий. — Вот здесь посвети. Следы уходят в гущу тундры. Туда — в темноту.

Строев в долю секунды метнулся к следам.

— Нашел! Все за мной! Если он обморозился и уснул в стуже, надо притащить к костру. Отогреть. Степан, Гриша, Семен — вы со мной. Валька, готовь кипяток, аптечку, одеяла.

— И спирт не забудь! — напоследок крикнул Семен. — Растирать.

И бросился к чахлым кустам-деревцам следом за всеми.

Потом были поиски. Следы уводили в сугробы. Светя фонарями под ноги, группа металась в снегах, пока не скатились в овраг.

Вот тут-то следы обрывались.

Скатившись по снегу последним, Степан Поздняков застыл в потрясении. Из глотки вырвался сдавленный всхлип, совсем как у Вальки:

— О-ох, че-ееерт!

Впереди стоящие застыли на месте, округлив глаза.

То, что предстало их взглядам, лишило напрочь рассудка.

…Прямо под ногами, в затоптанном лапами овраге, лежала куча чего-то красного и непонятного. Бесформенная масса омерзительно напоминала комок вывернутых внутренностей. Это было тело Петрухи — холодное, лишенное ног и отвратительно белое. Ноги были обглоданы до бедер, до костей.

Степан подавил позывы рвоты.

Лицо парня было неузнаваемо. Вместо него застыла на холоде маска СМЕРТИ. Один глаз был выеден. Другой смотрел в морозное небо остекленевшим взглядом. Половина лица, схватившись морозом, так и застыла в ужасном крике отчаяния. Кричал ли он? Кричал ли Петруха? Звал на помощь? Пытался будить остальных? И что чувствовал, когда его раздирали на части?

— Госпо-ди-ии… — простонал Семен, склонившись над телом — над его половиной.

Отсутствие ног привело друзей в ужас.

— Он не замерз! — с дрожью в голосе заявил Строев. — Он полз, пока его пожирали живьем.

— К-кто… пожир-рал? — запнувшись от ужаса, икнул Поздняков.

— Гляньте на следы лап, — обвел фонарем бригадир. — Их десятки! Два-три десятка. Они повсюду вокруг!

Куда бы ни проникал луч света, везде виделись углубления лап, словно здесь пировало зверье.

— Здесь были волки, — констатировал Семен. — Это их вмятины.

— Верно. Но не те волки, к каким мы привыкли, — с сомнением вгляделся Строев. — Не те арктические, что известны зоологам.

— А… а как-кие? — выбивая зубами дробь, плаксиво осведомился Степан — их новый член группы. — Какие еще могут быть волки, если… если они не арктические?

— Например, эти! — ткнул пальцем в следы бригадир. — Отпечатки, вероятно, огромных созданий, что еще никогда — повторяю — еще никогда не встречались людям.

— Новый, неизвестный человечеству вид, — поддакнул Семен. — Причем, вид громадных тварей, в два-три раза крупнее обычного полярного волка. Взгляните сюда, — указал он всем на вмятины лап. — Один такой след может перекрыть собой сверху отпечаток таежного тигра!

Все четверо уставились на колоссальный по размеру отпечаток.

— След вожака, — уточнил бригадир. — Вожака крупной стаи. Неизвестного нам, людям, вида. Остальные помельче, но и они впечатляют.

Григорий сжимал ружье. Семен водил лучом фонаря.

— Тогда, почему его не растерзали всего? — дрожащим пальцем указал Поздняков на изувеченный труп. Тело лежало в немыслимой позе, окоченевшее, разодранное. В нескольких местах были вырваны куски мяса прямо с одеждой.

— Почему не утащили, почему не обглодали до костей, если это были волки? — не унимался Степан. Его всего колотило. Руки-ноги ходили ходуном.

— Успокойся, коллега, — хлопнул по плечу Семен. — На нас не нападут. Судя по всему, они и не голодны были. Ты правильно подметил — иначе растерзали бы до конца.

— Тогда что? Не могут же звери бросать недоеденной жертву? Смотрите на раны: его терзал не один волк, а несколько сразу. И что? И не съели?

Он таращил глаза, не веря в этот жуткий, осязаемый ад.

Строев, напротив, был настроен решительно. В нападении не было ничего из ряда вон выходящего. Испокон веков волчьи стаи, терзаемые голодом, нападали на одиноких рыбаков и охотников за пушниной. Но именно это позднее поразит его больше всего. Что поразит? Он пока не мог осознать. Не мог уловить, хотя истина крутилась где-то рядом. Действительно, почему оставили тело наполовину нетронутым? Судя по окоченению, оно было брошено задолго до их прибытия. Тем самым отпадала версия, что учуяв группу людей, звери, пусть и громадных размеров, покинули пир. Но не из-за испуга. Тогда отчего?

Предупреждение? Месть? Нет, разумеется! Бредовая мысль. Людоеды они или нет, но звери не могут иметь человеческий разум. А только разум способен на месть. На месть, предупреждение или…

Или?

Где-то в мыслях брезжил ответ на вопрос. А какой? К нему придет он позднее.

Пока же…

Пока, оставив овраг смертельного пиршества, Строев распорядился нести то, что осталось от Петрухи в их лагерь.

Взвалив на плечи обмороженную половину без ног, Семен едва не издал вопль ужаса. Она показалась ему до жути легкой. Комок заледенелой плоти — вот что он теперь нес хоронить.

Их встретил озабоченный Валька. Рации расплавились при взрыве, и все это время парень не знал, что случилось с Петрухой. Кипятил воду, готовил растирку. Открыл индивидуальный пакет аптечки. А когда увидел, что именно несут его друзья, схватился за голову.

— Петя… как же… как же та-аак! — заорал дико он.

Потом были похороны. Никто в эту ночь не уснул.

Это была уже четвертая смерть. Четыре трупа, последний из которых был объеден неведомыми тварями. Их люди не знали. Не видели. Никогда не встречали.

И они где-то рядом. Там — в темноте. Следят. Выжидают.

Что последует дальше?