Крушение "Борта № 84"

Глава 5. Степан Поздняков

Наше время.

67-й градус Северной широты.

Седьмой день в снегах вечной мерзлоты.

У них оставалось девять патронов. После исчезновения Степана двое полярников упокоили друга во льдах Заполярья. Они уже знали. Знали, судя по ранам, что Семен стал жертвой убийства. Не волков, а их члена команды. Потом он исчез. Прихватил самое важное из амуниции, и просто исчез. Следы уводили к далеким сугробам. Там и терялись в снегах. Преследовать безумца они не стали. Там волки. Там смерть. Если он в одиночку отважился идти ей навстречу, то это его несомненное право.

А Степан все дальше и дальше удалялся от лагеря. Узел брезента давил плечи, мешал ступать снегоступам, проваливаясь по колена, но бывший нефтяник упорно шел вперед. Его влек чей-то голос, чей-то неведомый разум. Влек, приглашал и настойчиво звал:

Ты будешь среди своих собратьев. Отныне мы вместе. Ты и я — мы Хозяева тундры.

Степан Поздняков шел на этот внутренний голос, не сознавая, что сам является причиной его. Разумеется, никто и ничто не могло его звать со стороны: голос — мерзкий и отвратительный, переходящий в шелест — был просто его больным воображением. Он возникал в голове ниоткуда и пропадал никуда. Лишь омерзительный шорох оставался в сознании: Вшу-уухх…

И, подчиняясь больному рассудку, он брел навстречу своей судьбе. Почему он убил Семена? Почему напал? Почему, наконец, не остался в команде?

Останавливался, проваливаясь в снег под тяжестью груза. Задавал вопросы себе, и сам отвечал, уже в голос:

— А потому, что он был враг. Этот Семен и этот мальчишка. Они были враги для меня.

Вытирал рот рукавицей. Оглядывался назад. Среди черных сугробов едва мерцали два огонька. Это были костры, которые могли с минуты на минуту угаснуть. Поддерживать огонь стало некому, а двое полярников — старший и младший — спали в мешках, провалившись в теплые сладкие грезы.

Светила луна. Он шел наугад. Мысли лихорадочно сменяли друг друга. Он разговаривал:

— И почему я забыл взять ружье? Нож прихватил, ракетницы тоже. А ружье взять забыл?

И тотчас сам себе отвечал:

— Оно валялось у трупа. И страшно было взять его в руки. И надо было собрать остальные вещи. Меня ждут. Меня желают видеть. Где-то там. Впереди!

Набухшими веками он прикрывал от мороза глаза. Потом открывал — и глядел и глядел. Замирал, прищуриваясь. Один раз показалось, где-то там, за сугробами, метнулась чья-то огромная тень. Два красных зрачка следили за ним. Потом они скрылись во тьме. Растворились, пропали.

— Эй! — поминутно он звал пустоту.

Луна, казалось, смеялась над ним, выстилая серебристую дорожку своим загадочным светом. Путеводная нить Ариадны. Он шел по этому лучу лунного света — без компаса, лишь по наитию.

— Эй! — кричал его голос. — Ты манил меня, и вот я здесь. Покажись, мой Хозяин!

Громадная черная тень отступала в снега. Он снова кричал. Останавливался, с опаской ожидая: кто его встретит?

Два раза ему показался на слух тот самый шелест:

Вшу-ууххх…

Но никто уже не манил его в темноте. Оглянулся на лагерь. Две точки, мерцающие еще сто шагов назад, теперь окончательно пропали из виду. Погони не было. Его никто не преследовал. Он остался один посреди бескрайней тундры вековых безмолвных снегов.

— А-ауу-аа… — завыл он совсем как по-волчьи.

И тут же озарился догадкой: а эти волки-то, что преследуют нас — они-то совсем и не воют!

Потом мысленно сам себе же:

А волки ли они вообще?

Сделал привал. От лагеря теперь его отделяло два километра, не меньше. Именно столько он смог пройти с грузом. Под светом луны развязал узел. От некоторых предметов, что бросал впопыхах, необходимо избавиться. Уж больно тяжелая ноша.

Стал проверять, бормоча под нос:

— Это нам пригодится, — откладывал в сторону две ракетницы.

Разделял, оставляя в узле то, что еще представляло ценность: галеты, две банки консервов, фляга со спиртом — самое ценное, что смог не забыть захватить. Ценнее могло быть только ружье. Но он его как раз и забыл.

Глотнув два раза обжигающей жидкости, тут же заел снегом. Обожгло еще больше.

— Кхры-ыы… твою мать! — закашлялся.

Вытер рот рукавицей. В груди потеплело.

Все ненужное, что бросал в дикой спешке после убийства, оставил в снегу. Котелок прихватил. Рассовал по карманам ракетницы, спички, фонарь. Галеты с консервами связал теперь в маленький узел. Забросил на плечи. Оставил себе скатку брезента и два одеяла — на случай бурана. У тех в лагере оставались спальные мешки и навес. Плюс остатки тушенки, плюс бинокль, ружье, фонари и прочая мелочь. Сани им теперь тоже не пригодятся. Пойдут налегке. Пойдут…

Но, куда?

Облегчив узел, вновь огляделся. Там, в темноте, промелькнули две тени.

— Здесь я! — вырвался отчаянный крик. — Я пришел, как и звали!

Закашлялся. В голове прояснилось от спирта.

— Где ваш Хозяин? Он меня звал! Пусть меня встретят!

И сам поразился, что стал общаться с тенями.

— А-а, черт с вами, ублюдки! — отмахнулся рукой. — Не хотите встречать, сам представлюсь!

И, покачнувшись, шагнул в темень сугробов.

…Там его и видали.

Вожак стаи, черный волк огромных размеров, давно приметил человека с узлом. Два десятка волков, помельче размерами, ожидали команды наброситься, разорвать, обглодать забредшую к ним жертву. Но вожак не спешил, как будто догадывался, что этот гость может ему пригодиться. А вот для чего — время покажет. Так, собственно, и вышло. Когда путник с узлом, пошатываясь, в пьяном угаре ступил в круг поляны, вытоптанной лапами, вожак отступил в темноту. По кругу сидели и лежали его младшие сородичи, алчными взглядами приветствуя гостя. Тот скинул узел. Обвел поляну мутным от спирта взором. Икнул. Увидел двух самцов-одиночек.

— Я прибыл! — возгласил он на людском языке. — Разговариваю с вами как с разумными тварями. Где ваш Хозяин?

По всей видимости, Степан Поздняков начисто лишился рассудка. Здравый ум покинул его. Он перестал замечать, что сначала разговаривал с каким-то внутренним голосом, приходившим к нему, а теперь обращается к стае зверей. К той стае зверей, что преследует их с первого дня катастрофы. Глотнув еще спирта, под парами куража похвастался:

— Я убил одного, как и велел ваш Хозяин. Осталось в лагере двое. Теперь они ваши.

Осознание того, что волки его почему-то не трогают, придет к нему позже. Придет тогда, когда уже ничего нельзя будет сделать. Придет в ту секунду, когда его, еще живого, будут разрывать на куски.

Пока же, под влиянием спирта, он продолжал восхваляться:

— Я буду вашим собратом! Вместе мы завоюем тундру, станем ее властелинами! С вашим Хозяином мы станем всесильными!

Он нес такой бред, что сам постепенно стал верить в него. Теперь он часть волчьей стаи. Теперь он помощник Хозяина. Того вожака, что мерещился ему в темноте. Того старшего волка, альфа-самца, что обладал интеллектом и разумом. Кто гипнотически звал его, маня своим шелестящим голосом: Вшу-уухх…

А когда он после пафосной речи вдруг огляделся, несколько протрезвев, то был удивлен. Подчиняясь внутренней чьей-то команде, десяток волков сузили круг. Шерсть ощетинилась. Оскалились пасти. Все ближе и ближе раздавалось рычание. Круг сужался с каждой секундой.

— Эй! Что случилось? — хотел крикнуть он.

Но напрасно. Множество зубов вонзились одним махом в его плоть. Он не успел издать даже стон.

Три секунды…

Две…

Одна…

И атака!

Под клыками исчезла одежда. Кусками она разрывалась на части. Хрип и рычание голодных зверей одним разом заполнили воздух. Сначала вырвали ступни. Пожирая теплую плоть, волки рвали и самих себя, не желая уступать добычу. Рык над поляной возгласил настоящее пиршество.

— А-аа… — орал, раздираемый в клочья полярник.

От боли не хватало сил отбиваться. Но больное воображение заставляло его хрипеть уже разодранным ртом:

— Я властелин тундры!

Его дикий крик в секунду оборвался. Один кусок мяса, вырванный из бедра был подхвачен одним из самцов. Сам вожак не участвовал в пиршестве. Отступив в темноту со сверкающим кровью взглядом, он наблюдал. Руководил своей стаей. Еще пять секунд, и все было кончено. Мысленно отдав команду бросить растерзанное тело, альфа-самец отозвал тварей назад. Степан Поздняков перестал существовать в этом мире. От бурильщика осталась половина. В снегу тут и там торчали обглоданные кости конечностей. Глаза мертвого властелина тундры, как он себя величал еще минуту назад, смотрели теперь в морозное небо. Где-то там, в вышине, в кулуарах небесной канцелярии, его ожидали архангелы. Волки отступали назад. Назад, в темноту. Их горящие глаза постепенно растворялись в ночи. Отступали. Исчезали. Пока…

Пока совсем не пропали.

И, блестя в свете луны, одиноко покоилась фляга со спиртом. И лишь этот деформированный жестяной сосуд теперь будет напоминать будущим путникам, что где-то здесь, на этой поляне, когда-то, был заживо растерзан некий Степан Поздняков. Тот самый бурильщик с «борта-84», который считал себя властелином тундры. Но это будет позднее. Пройдет много лет. Забудется шок от трагедии. Сменятся поколения.

А тело Степана, леденея и покрываясь налетом снега, так и осталось валяться в сугробах. Кругом виднелись следы двух десятков лап. И один, особенно крупный след, выделялся среди всех отпечатков. След вожака. След настоящего, а не мнимого Хозяина тундры.

Его-то, этот отпечаток огромных размеров, и обнаружили на второй день Валька с Вадимом Андреевичем.

А произошло все вот так…

Осознав всю степень трагедии, два друга — старший и младший — похоронив Семена в снегах, принялись за осмотр вещей. Тех вещей и скудных продуктов, что оставил беглец.

— Не слишком нас одарил он вниманием, — горестно заключил бригадир. — Две банки тушенки, две пачки галет. Стало быть, по одному пайку на брата. — Он бросил печальный взгляд на юного бурильщика. Валька проверял сани.

— Главное, винтовку забыл впопыхах, — сам себя успокаивал Валька. — И девять патронов. Как он забыл, Андреич, не знаешь?

Вадим Андреевич Строев размышлял и об этом. Вывод один:

— Боялся, что мы проснемся от стона Семена. В пылу шока, очевидно, прирезал его со спины. Сначала убил, потом пришел в себя. Ужаснулся, что не миновать ему кары. Схватил первое, что бралось в руки, взгромоздил на плечи и бросился наугад в темноту.

— Ага. Наугад. Как же! — усомнился Валька. — И ракетницы взял и два одеяла. Знал, что придется ночевать где-то в снегу. Даже флягу со спиртом успел прихватить, собака!

— Зато оставил кроме ружья нам фонарь и ракетницы. И бинокль. Глянь! — извлек из брезента прибор. — А что у тебя там в санях?

— Скатки брезента. Снегоступы Петрухи и Гриши. Сейчас добавлю к ним и Сёмы. Ну и коллекция выходит, едрит тебя в душу! Почему волки разрывают в клочья одежду, а снегоступы не трогают? Три пары скопилось.

— Это не просто волки, мой друг. Ты, к примеру, ничего не заметил странного?

— Не заметил? Да я только и замечаю кругом одно странное!

— Я другое имею в виду. Вот эти волки, к примеру. За все наши дни пути от места крушения, ты хоть раз слышал их вой? Настоящий волчий вой, какой мы, люди, привыкли слышать на ту же, скажем, луну? Хоть раз ты услышал их природный голос зверей тундры?

— Я слышал другой голос, — вспомнил, дернув плечами, Валька. — Будто шорох листвы. Вот, примерно, такой: ВШУ-УУХХ… — изобразил он, вытянув губы. — Как ветер шумит в проводах. Не знаю, как объяснить.

— Ты тоже слышал? — удивился старший начальник.

— А что?

— И мне мерещился такой же шум. Не то голос, не то шепот. Будто манит к себе.

— И зовет. Ты прав, Андреич. Эти волки, они… они странные. Необыкновенные какие-то.

Оба пришли к одному похожему мнению. Спустя три часа после сборов и похорон, наскоро перекусили. Отметив могилку Семена самодельным крестом, закопав в снегу банку с запиской, покинули место трагедии. Теперь в блокноте маршрут отмечал Валька. После Семена эта обязанность легла на него. Покидая лагерь ночлега, оба поклялись на могиле, что вернутся сюда с экспедицией. Вернутся, пройдут по следам погибших друзей, чтобы разыскать их могилки. Холод и вечная мерзлота долго может хранить тайны людей.

…И вот они шли по сугробам. Шли долго. Смотрели под ноги. Сани не взяли: все, что осталось, взвалили на плечи. По сугробам мела поземка. Вчерашние следы беглеца уводили куда-то к поляне.

Спустились в овраг. Поднялись наверх. Сумрак полярного дня позволял видеть в десятке шагов от себя. Хотя, если по сути, они пребывали в долгой полярной ночи. Но по часам сейчас был как раз день.

Тут и увидели место пиршества.

— Ёптыть! — выдохнул из груди Валька. — А вот и мерзавец-беглец. Глянь-ка, Андреич!

Бригадир уже сам видел место трагедии. Половина окоченевшего тела, припорошенная снегом, валялась в кругу вытоптанных следов. Кругом брызги крови в виде сосулек. Разорванный брезент с остатками чего-то… Оторванный фрагмент кисти левой руки.

Валька нагнулся, ковырнул носком сапога:

— Да. Левой. А правая где?

Обвел взглядом поляну. Вадим Строев держал ружье наготове.

Валька в три захода, по кругу, подобрал на снегу жалкие крохи, что могло пригодиться. И замер, радостно выкрикнув:

— А вот и спиртяга, Андреич!

Нагнулся. Извлек из мерзлого грунта жестянку. Потряс. Внутри булькнуло.

— Не замерз!

— Спирт не замерзает, братец мой.

— Я в восторге! Не все успел вылакать, собака! Видимо, волки не дали опомниться.

— Меня другое занимает, — обводя дулом ружья место пиршества, поделился начальник.

— За каким хреном он поперся сюда? Прямо в пасти волков?

— Именно так! Ну, положим, боялся нашей кары за убийство Семена. Положим, бежал без оглядки. Но он ведь должен был знать, что как раз здесь, в этих сугробах они поджидали свои жертвы.

— Ни хрена он не знал, бригадир. Я еще накануне заметил его безумный взгляд зверя. Помнишь, когда хоронили Гришу? Его взгляд мне уже тогда показался… безумным. А когда нашего друга, пустился в бега напролом, не разбирая дороги. Ружье-то забыл впопыхах, верно?

Потом уже с долей серьезности:

— Хлебнем за Семена. И за наших товарищей. А про эту падаль забудем.

И, собрав кое-что подходящее, двинулись дальше. Необходимо было как можно скорее выйти из снежной долины. По их подсчетам еще дня четыре предстояло идти в полном безлюдье. По белой пустыне. По безмолвию.

Что до Степана, как там его, Позднякова — оба полярника даже не похоронили останки. Бросили банку с запиской, что именно этот труп виновен в смерти их друга. Имя, фамилия — всё. Больше, формально, они о нем ничего не знали.

А когда покидали поляну, во тьму отступил силуэт альфа-самца.

Он наблюдал.