Любовь долготерпит (СИ)

Глава 12

На второй день праздника Айли и Нея улетают с подружками гулять в Надежду, а Кейн — на вечеринку с друзьями из лицея. Я собираюсь провести время с родителями и бабушкой, но не успеваю выйти из дома, как та сама приходит ко мне. И принимается выговаривать, что я живу под одной крышей с мужчиной, с которым даже не помолвлена.

Может, это нехорошо, но мне абсолютно безразлично, что скажут люди. Ведь моя совесть чиста, между мной и Кейном никогда не было ничего греховного.

Вообще это полная глупость, так про нас думать. Мы ведь каждое воскресенье в храм ходим. Кто бы нам позволил подходить к Причастию со столь тяжким грехом?

Тем более, наш священник знает всю мою ситуацию. Он такой человек, что с ним можно обо всём поговорить. Он понимает.

Он мне не раз помогал. Ещё тогда, много лет назад, когда я в первый раз прибежала к нему, охваченная ужасом из-за того, что испытываю совершенно неподобающие чувства по отношению к родителям.

Он объяснил, что испытывать чувства — не грех. Даже если они самые что ни на есть ужасные. Грех — мыслить, говорить, или совершать поступки, руководствуясь этими самыми чувствами. Бог хочет, чтобы мы были свободными и не позволяли ничему тёмному господствовать над нами.

Я не выдерживаю и заявляю бабушке, что не претендую быть столь идеальной и безукоризненной, как она. Такой уж я уродилась. В каждой семье — своя паршивая овца. Последнее, конечно, прозвучало грубо, но меня иногда заносит и я говорю вещи, о которых потом жалею.

Хорошо хоть дома никого нет. Айли и Нее точно ни к чему такое слышать.

Она заявляет в ответ, что своим образом жизни я искушаю окружающих.

И вот это окончательно выводит меня из себя.

— Хочешь, объясню, почему я не могу заниматься с ним сексом? — кричу я ей в лицо.

Сама не понимаю, что на меня находит вдруг. Я знаю, что так нельзя, но ничего не могу с собой поделать.

Бледная, как мел, бабушка начинает оседать на пол.

Что происходит? У неё идеальное здоровье, она совсем недавно была в регенераторе! В ней столько сил и энергии, что на троих человек хватит!

Я подхватываю её под руку и усаживаю на диван.

— Прости! Я не должна была...

Она выпрямляется вдруг и начинает говорить:

— Я тогда была постарше, чем ты. Но не намного. Мама рассказывала кому-нибудь из вас, что у неё был старший брат?

Ничего себе. Я даже не подозревала. О чём она вообще?

— Нет, значит, — продолжает бабушка. — Ему было восемь. Твоей маме пять. Когда объявили о вторжении, мой муж сразу примчался домой. Мы тогда жили... Ладно, это не важно. Не здесь, в другом полушарии вообще.

В лес надо было бежать. А мы решили закрыться в подвале. Подумали, даже если сожгут дом — просто выберемся потом через запасной выход.

Они взорвали дверь. Они не должны были. У них приказ был. Но вместо того, чтобы выполнять, они решили поразвлечься. И наш дом оказался первым у них на пути.

Мой муж успел выстрелить только один раз. Он попал, но их там четверо было. С оружием в руках. А у нас только один бластер. Твоя мама успела спрятаться за коробки в углу. Я всё время молилась, чтобы она не заплакала.

Мир, так звали сына, выбежал из подвала. Они его не тронули. Только он вернулся. С ножом.

Они уже сорвали с меня одежду. Мир бросился к одному, и в него выстрелили. Он не сразу умер. Я ещё долго слышала, как он хрипел и кашлял.

Затем их командир появился. Стал на них орать. Спросил, зачем мальчишку убили. Они ответили, что он сам напал и даже руку порезал кому-то из них.

Он их погнал куда-то. И сам с ними ушёл. Я сразу к Миру, а он уже всё...

Потом не помню. Я сознание потеряла, они меня до этого по голове ударили.

Не знаю, сколько времени твоя мама пряталась. Она потом вылезла и пошла, сама не осознавая, куда. Её нашли в лесу через три дня. Она думала, мы все умерли. Она видела и Мира, и отца. И я там лежала, как мёртвая. Она потом год почти ни слова не говорила.

Её музыка спасла. Мы уехали в город. Жили в доме у одной знакомой. У неё синтор был. Твоя мама как-то раз подошла и стала нажимать на клавиши. Моя подруга начала ей играть. Она сначала просто слушала, а потом подпевать стала.

Я рыдаю, положив голову бабушке на колени.

Наконец, она овладевает собой и становится прежней.

— Я пойду, пожалуй. Мне надо побыть одной!

— С тобой точно всё в порядке? — спрашиваю я.

— Абсолютно. Заключи с ним помолвку! Так будет лучше и для тебя, и для него!

Она уходит, а я сижу и думаю о том, что услышала. А потом поднимаюсь и иду в дом к родителям.

Там сейчас только мама. Но это и к лучшему.

— Бабушка мне всё рассказала, — говорю я. — Про вторжение, и про остальное.

— И что теперь? — растерянно спрашивает мама.

Я пожимаю плечами.

— Не знаю. Просто жить дальше, наверное.

— Прости меня! — говорит вдруг она.

— Да всё нормально уже, — отвечаю я. — Я же взрослая давно.

— Я... была неправа!

— И что теперь, не жить, что ли? — я пытаюсь выглядеть равнодушной, но внутри бушует настоящий шторм.

Надо слетать куда-нибудь одной. Побродить по каким-нибудь диким каменистым пустошам. Может, по скалам полазать. Пойти что ли, переодеться?

— Ты синтор совсем забросила? — спрашивает вдруг мама.

— Нет, я там даже в консерватории училась!

Я шагаю в гостиную. Мой синтор — не хуже, чем у тен Норн. Шедевр традиционного мастерства, никакой электроники. Большая редкость. Мне подарили его за второе место на конкурсе юных исполнителей со всего нашего материка. Мне тогда двенадцать лет было.

Я сажусь и играю первое, что приходит в голову. Давно не играла, но получается неплохо. Мама такого ещё не слышала, потому что композитор жил на Старом Айрине уже после Разделения.

— Это... просто невероятно! — странно дрожащим голосом произносит она. — Я всегда говорила тебе про выразительность, про то, что музыка — больше, чем просто техника, и вот... Тебе выступать надо обязательно