Осколки миров: Новые дороги

Глава 1 Вопросов становится только больше

Я двигался по этому туннелю уже несколько часов, но он и не думал заканчиваться. Пробовал развернуться спустя двадцать минут и пойти в другую сторону — результат был ровно тот же самый. Спустя час я развернулся и пошел в ту сторону, в которую стоял лицом, когда появился здесь. С того момента прошло уже около пяти часов. Я преодолел больше двадцати километров, но все было без толку. Пробовал останавливаться и осматривать стены. Пробовал бить по ним бойком своего топора — на них не осталось даже царапин. А мой удар сейчас мог и рельсу согнуть… Чем дальше я шел, тем больше все это отдавало безнадегой. Спустя еще двадцать часов, когда пройденное расстояние перевалило за сотню, я присел у стены и, привалившись к ней, уснул. Снилась мне какая-то чушь, порожденная воспаленным мозгом: то как мы с женой катаемся на горках в аквапарке, но почему-то вместо воды там кровь, то падение самолета, то сход поезда с рельс… проснулся я разбитым. Сказывалась неудобная поза и видения полной фигни, которые преследовали меня все время сна. Уже довольно сильно хотелось пить, но воды с собой не было, как и еды. Может, и к лучшему, что не было еды — а то, насколько помню, когда нет питья, лучше и не есть, иначе станет только хуже.

Шли вторые сутки. Точное время я уже сказать не мог, после сна чувство времени потерялось. Сильно хотелось пить, чуть меньше хотелось есть. Я внимательно осматривал стены — но ни следа конденсата на них не находил. Ей Богу, я сейчас без вопросов слизывал бы воду со стен, если бы было, что слизывать. Вообще, странностей в коридоре хватало. Например, здесь было очень слабое освещение. Без ночного зрения, которое достигалось специальным направлением энергии к глазам, не было видно вообще ничего дальше вытянутой руки. Даже ее контуры угадывались с трудом. С использованием ночного зрения я мог видеть метров на пять, вряд ли больше, да и не очень четко, к тому же. Но странность была не в этом. Откуда тут вообще источник света, хоть какой-то? Ведь чтобы ночное зрение работало, на поверхность должен попадать свет. Пусть самый минимум, пусть хоть десятая доля люмена на квадратный метр. И таких вопросов было довольно много. Я пытался оставлять насечки, чтобы отмечать свой путь и убедится, что я не хожу по кругу. Ведь очень большой круг вполне может создать впечатление прямой дороги. С насечками не вышло и я додумался отрезать себе кусок рукава от водолазки. Вот только и на третий день я этот кусок так и не нашел — он, видимо, остался где-то сзади. Ну или круг был совсем титанических размеров, по окружности превышая сотню километров. Во время второго сна мне продолжала сниться какая-то хрень. Я видел, как брата сбивает машина, как Сарделька набрасывается на сына, чего в принципе произойти не могло — пес любил сына так, как, наверное, не любили его даже мы. Когда сына ругали, пытался его от нас защищать…

Третий день меня встретил сухостью во рту и потрескавшимися губами. Преодолевая ломоту в мышцах, я поднялся и пошел дальше. Честно говоря, я не понимал, зачем иду, не видел выхода из этой ситуации. Прошло больше двух суток. Может, даже третьи были близки к завершению, с этой темнотой и однообразностью чувство времени не работало вообще. Для себя я определил все так: я спал два раза, значит, сейчас третий день. Вставать было тяжело. Вчерашняя ломота в теле усилилась, став уже довольно сильно мешать ходьбе. Но я старался не сильно снижать темп. Мало ли, вдруг я уже через час смогу достигнуть чего-то? Хоть чего, мне было уже все равно. Любая новая вещь, новая деталь окружения вселила бы в меня надежду и разогнала бы тоску. Но я не видел ничего, кроме серых стен. Одних и тех же серых стен, час за часом. Всеми силами подавлял в голове мысли о бессмысленности дальнейшего пути. Пару раз думал о суициде, но счел это бредом.

Четвертый день. Сначала идти было тяжело, но потом чувство усталости в ногах притупилось, и я стал просто механически переставлять ноги. По телу распространилось странное онемение, подавляя все чувства и мне стало, вроде как, немного легче. Часто думал о воде. Иногда, мне казалось, что где-то впереди раздается журчание ручья или звон капель и я бросался вперед, тратя последние силы. Но все это оказывалось обманом, слуховыми галлюцинациями. Я отдавал себе отчет, что этого не существует, что здесь не может быть ничего такого, но каждый раз что-то иррациональное толкало меня вперед, гнало на звук, которого в этих стенах никогда не раздавалось. Снова думал о суициде.

Пятый день. Мысли о самоубийстве становятся навязчивыми, их становится сложно прогонять прочь. Моя скорость движения снизилась минимум вдвое, может быть, втрое — ноги просто отказывались двигаться быстрее. Пробовал петь песни, но пересохшее горло отозвалось сиплым шипением и жжением. Жгло и глаза, жгло нос, кажется, жгло даже кишки… При вдохе обжигало легкие. Но это была та боль, которая позволяла мне идти дальше, не забывать, кто я такой и как сюда попал. Здесь должен быть выход, не может не быть. Иначе для чего это все? Хм, а что, если выход — это смерть?

Шестой день. Сегодня прошел совсем немного, когда ноги отказали и я упал, громыхая доспехами, на пол. Может, их стоит снять? Без них будет легче. Как и выкинуть этот чертов щит… И топор на поясе. Зачем они здесь? Здесь нет ничего, от чего нужно защищаться, здесь вообще ничего нет. Может быть, так выглядит ад? А что, это даже хуже, чем котлы с чертями — там хотя бы компания есть. И, опять же, вода имеется, пусть и кипит. По всему выходит, что это более приятное место, а? Говорят, туда попадают самоубийцы? «Неплохая вышла бы релокация, да и билет,» — я глянул на топор, — «у меня с собой имеется!». Хрипло закаркал, что должно было изображать смех и пополз дальше. Спустя некоторое время я потерял сознание.

День седьмой. Я с трудом поднял голову от пола и посмотрел вперед. Плиты пола, плиты, плиты… дальше поле зрения обрывалось. Стоп, минуточку, что это? Белая точка? Свет? Попытался встать на ноги, но не смог, грохнулся обратно. В глазах все плыло, очертания предметов исказились. Я посмотрел на свою руку. Она дрожала в воздухе, будто от марева. Опять глянул вперед — точка света никуда не пропадала. Надеюсь, это все-таки не галлюцинация. Слуховые у меня уже были, теперь добавились зрительные. Нет, ну а что. Неделю без еды и воды, в тяжелых доспехах и при оружии. Сколько я на себе тащу? Килограмм тридцать пять? Больше, может быть? «Обычный человек умер бы уже несколько дней назад. А я еще ничего…» — думал я, стараясь пободрее перебирать четырьмя костями и поглядывая вперед. Мне показалось или белая точка стала чуть ближе? Где-то через час мои ноги отказались работать даже в таком ритме, и я распластался по полу, как лягушка. Пробовал толкаться ногами, но не выходило толком зацепится за что-либо… И мне на помощь пришел топор. Я вбивал его между плитами пола, заклинивая там, и подтягивался на нем, потом вытаскивая. Адский труд, куда там любой каторге! Но я видел эту арку, видел, как она становилась все ближе с каждым разом. У меня по лбу потек пот. Откуда? Во мне не осталось воды на это! У меня даже глаза высохли и, кажется, немного сморщились. Как я вообще что-то видел? На этот вопрос не было ответа. Но факт оставался фактом — арка приближалась. Я уже видел достаточно ясно тот мягкий голубовато-зеленый свет, что переливался за ней. Я улыбнулся полопавшимися губами, но на них даже кровь не выступила — для этого в организме должно быть достаточно воды… все мои раны, ссадины — засохшая корка, да и сам весь похож на сухофрукт. Но меня это не волновало. Главное, добраться, куда бы я не выполз, а там разберемся!

Спустя долгие часы, а может быть и не часы, я вообще не знал, сколько прошло времени, наконец-то втянул свое тело под арку. Кажется, во время пути меня пару раз вырубало, так что с того момента могли пройти и сутки… Но вряд ли двое. Иначе я бы уже умер. Мне предстала чудесная картина — небольшой зал, метров десять в длину и где-то шесть в ширину, на стенах мох и кажется, что-то типа плюща… Потолки высокие — мне не было видно их с пола, слишком далеко задирать голову. Но плющ уходил вверх и дальше. Но самое главное — источник. Примерно двухметрового радиуса чаша прямо в полу этого зала, над ней женщина в капюшоне, с рук которой льется вода, падая в чашу фонтана. И сама чаша, а может быть и вода в ней, светятся, порождая те самые блики, что я увидел издалека. Вода! Я пополз к ней изо всех сил, хрипя ободранным горлом. Сорвал шлем, сбросил его в паре метров от чащи, сорвал перчатки, обнажая потрескавшуюся кожу рук, которая походила на старый пергамент или кожу столетнего старика, обтянув голые кости с распухшими суставами… А потом, наконец, дополз. Добрался. Господи, как я был рад первому глотку, который я сделал из трясущихся ладоней, пролив больше половины обратно! Мои руки не были способны удержать эту драгоценность и потому я просто погрузил их в воду, уперевшись в дно, и опустил губы к самой воде, начав жадно пить. Это затмевало секс, вкусную еду, любые доступные и недоступные людям удовольствия. Чувствовать, как с каждым глотком в тебя возвращается ЖИЗНЬ… как костлявые руки, тянущиеся к тебе из тьмы, замирают, разочаровано поводят пальцами и убираются обратно, в тень. Определенно, это был мой второй день рождения. И по важности для меня первый он превосходил. Я оторвался от питья спустя долгие минуты, когда выпил, казалось, уже литра два и больше впихнуть в себя не мог категорически. Я оттолкнулся ото дна руками и подтянул их к себе… посмотрел на ровную идеально гладкую кожу без единого шрама, морщинки или родинки… а потом перевалился за миниатюрный бортик и нырнул в воду целиком. Глубина как раз позволяла мне сесть у стенки чаши и положить голову на бортик, что я и сделал. Прямо так, сидя, начал снимать с себя доспехи, выкидывая их наружу, на пол. Положил рядом с бортиком топор, чтобы мог быстро дотянуться до него, кинул рядом щит. Оставшись в одном исподнем, я, в итоге всплыл. Попробовал опустить голову в воду — и понял, что мое лицо остается над водой в любом случае. Что бы это ни было — плотность у этой воды была явно выше стандарта… И даже чуть выше, чем у воды морской. Я расслабился, покачиваясь в воде, и даже не заметил, как уснул.

Я плавал в жидкости, свернувшись в позу эмбриона. Здесь было хорошо, здесь было тепло и не было никаких тревог. Я впитывал то, что давало мне это место. Я рос, как ребенок в чреве матери, вбирая ее силы, получая все, что для этого нужно. Я становился лучше, чувствовал, как менялось мое тело. Это было хорошо, это было правильно. А потом вдруг очнулся, придя в себя на дне фонтана. Попытался вдохнуть, но в легкие попала только вода. Рванулся, выпрыгивая вверх, в облаке брызг подлетая метра на три над полом и падая на него плашмя, что выбило воду из моих легких и она струей устремилась наружу. Я приподнялся на локте, продолжая изрыгать из легких воду, после чего судорожно вздохнул и закашлялся, избавляясь от остатков, и обернулся. Чаша фонтана больше не источала свет. Лишь слабый свет исходил от струйки воды, что стекала в чашу из ладоней статуи женщины в капюшоне. Я поднялся на ноги. Было странно, но у меня больше ничего не болело, а самочувствие было просто прекрасным, прошли жажда и голод. Сделал шаг к статуе, чтобы рассмотреть ее внимательней. Женщина, которую изображала статуя, была одета в длинную мешковатую одежду, было видно только тонкие руки с длинными пальцами и босые ступни, стоящие на пьедестале. Из-под капюшона статуи были видны подбородок и губы. Я попробовал наклониться, чтоб заглянуть под капюшон, но под ним ничего не было видно, только темнота…

— Спасибо, что спасла меня. — коротко поклонился в сторону статуи, выражая благодарность этому странному месту.

На миг мне показалось, что я слышал женский смех, но это, все же, только показалось. Мотнув головой, я пошел облачаться в доспехи. В противоположной стене зала виднелся еще один проход. До того, как «потух» фонтан, он не сильно выделялся. Если предыдущий туннель был весьма солидного размера — по нему бы спокойно проехала бы газель или большой внедорожник, то этот был весьма скромным — чуть меньше метра в ширину и в высоту чуть больше двух со сводчатым потолком. Идти тут мне было очень некомфортно — все время казалось, что я или притрусь боками, или черкану шлемом по потолку. Да только выбора у меня не было — туннель в другую сторону, откуда я вылез, исчез. В этот раз путь вышел не очень долгим — я вышел в круглый зал с еще тремя выходами, всюду по залу валялись кучки какого-то хлама. И около того выхода, откуда я вышел, сидел мертвец в доспехах. Он давно истлел, покрылся паутиной и каким-то налетом. Его меч был ржав, его доспехи утратили былой блеск, если он у них когда-то и был. В руке он сжимал кожаный тубус, который выглядел более-менее целым и я вытащил его из руки трупа. Скрутил пробку, что снималась с тубуса со скрипом, настолько была иссушена временем. Внутри оказался свернутый в трубочку лист бумаги в коричневых пятнах, по форме подозрительно напоминающие отпечатки пальцев. Я развернул его и уставился на незнакомые символы, что, спустя секунду, побежали перед глазами и сложись во вполне понятный текст:

«Писано в год тысяча триста двадцать третий от Краха, в восьмой день цветения. Братья, передайте мои бренные останки семье для погребения и проведения ритуалов. Я стойко выполнил долг, оставшись один, но защитив проход в купель Матери от поганых абисситов. Мои раны тяжелы, и я в скорости умру от потери крови. Сознание выполненного долга греет душу мою, братья. К несчастию, не далее, как вчера, мы опускали проклятую Врагами Настоятельницу в купель Матери и потому сейчас она для меня бесполезна — накопленных в ней сил не хватит и на десятую часть тех ран, что нанесли мне Враги рода человеческого. Но я верю, что найдется хотя бы тот, кто сможет передать весть обо мне в родные земли, если донести останки будет ему не по силам. Прощайте! Воин-храмовник Инвар Ферул.»

— Херотень какая-то — я почесал голову, забыв, что на мне шлем, пусть и с поднятым забралом. В итоге просто поскрежетал перчаткой по железке, — Хоть бы кто-то мне объяснил, что здесь происходит?

Озадаченный и раздосадованный, пнул одну из кучек в зале. Оттуда выкатился небольшой череп, похожий на крысиный. Но для крысы он был явно великоват. Его обладатель, скорее, был размером где-то с не очень крупную собаку, типа корги. Я разворошил кучку и нашел длинные, но довольно тонкие кости конечностей со здоровенными когтями, которые росли прямо от кости, что показалось мне очень странным. Насколько я знаю, когти — это ближе к волосам, чем к костям… И расти так они не должны точно. Я перешел к другой кучке — одной из трех, которые отличались размером и разворошил ее. Оттуда на меня глянул рассечённый наискосок череп с рядами ослепительно белых зубов и выдающимися клыками. Глазницы и нос были явно совершенно не той формы, что может быть у людей. Разве что у этого товарища были какие-то серьезные генетические отклонения. Я еще поворошил в куче, но ничего толком не нашел. Остатки какого-то амулета и кольцо брать не стал, помня о том, что вещи могут быть прокляты, как было с тем браслетом. Хотя конкретно от этих я никаких проблем не ощущал… Подумал, все-таки вернулся и, подцепив кольцо когтем из кучки, закинул его в тубус с бумагой. Разворошил следующую кучку и стал обладателем куска хрусталя в оправе на серебряной цепочке. Он отправился туда же. В последней же нашел, внезапно, набор инструментов из нержавейки или какого-то ее аналога в покрытом письменами кожаном чехле. Он, на удивление, выглядел весьма неплохо. Как и сами инструменты… скальпели, зажимы, небольшая пила и прочие игрушки юного полевого хирурга. Кроме того, еще пару колец и стремного вида амулет из кости, который брать, на всякий случай, не стал. Кольца же отправились в тубус. Чехол повесил на пояс, благо, у него был весьма удобный ремень. Обшаривать труп павшего воина я не стал из уважения к нему.

В правом проходе обнаружилась довольно большая комната, которая, похоже, была жилой. Во всяком случае, полуистлевшие остатки кроватей и шкафов с тумбочками тут присутствовали. Я пробовал покопаться тут, но находил только ветхие тряпки, которые рассыпались от времени. Левый проход, который был значительно больше и шире остальных, обрывался через метров пятнадцать завалом, из-под которого торчали чьи-то ноги в когда-то крепких, кожаных сапогах размера, эдак, сорок восьмого или сорок девятого. На пятке и на носке были мощные стальные набойки, так что пинаться обладатель такой «скромной» ножки наверняка мог очень больно. Лет двести назад, наверное…

Центральный проход уходил вдаль, но, вроде, не бесконечно далеко, как предыдущий, по которому я шел. Я видел где-то впереди отблески света. Через пять минут очень неспешного шага, с осматриванием каждого подозрительно камня, я вышел в очередной круглый зал. Он был вдвое больше предыдущего, но в нем не было больше ничего, кроме стоящего прямо посередине саркофага из белоснежного мрамора. Ну или как там называется большая белая прямоугольная хрень? А еще сверху падал свет, просто невообразимо поднимая мне настроение. Как, оказывается, я устал от этих сраных подземелий! Сейчас выберусь и…

«Подойди, юноша…» — раздался надтреснутый женский голос у меня в голове.

— Ты кто? — я начал озираться по сторонам, но никого рядом не было. А потом мой взгляд упал на саркофаг, и я сложил два плюс два: — А, очередная нежить… Ты не волнуйся, у меня большой опыт! Ты даже ничего не почувствуешь…

Я подходил к саркофагу, поигрывая топором и прикидывая, как мне его половчее вскрыть, чтобы потом сразу лихо рубануть.

«Не трогай святые мощи. Я достаточно сделала при жизни, чтобы хотя бы после смерти обрести покой» — снова раздался голос, который шел, кажется, прямо со всех сторон и одновременно изнутри головы.

— Да кто ты, мать твою, такая?

«Не упоминай имя Её всуе. Я первая святая Матери, Навинна Изгоняющая. И Она привела тебя сюда, ко мне. В то место, где я могу присутствовать в этом мире»

— Что это за место? — спросил я вслух.

«Первый чертог, где Мать стала той, кем она является сейчас. Она ныне покинула эти скорбные земли и не может вернуться. Но может помогать тем, кто привлек ее внимание»

— Где мы находимся? И кто такая эта мать? Чем я привлек ее внимание?

«Много вопросов, юноша… Но на один отвечу. Ты привлек ее внимание, когда использовал то, что было украдено у нее Спящим… Да… Ты понял. Надеюсь, наследие того шебутного мальчишки хорошо послужит тебе, Александр. Подойди, положи руки на саркофаг. Эти дары не из тех, что легко передать»

Я подошел к саркофагу. Было немного страшно, но, в целом, я не ожидал большого подвоха от начальства того паладина, которого я наблюдал в видениях. Мне, почему-то, казалось, что это не те люди… существа, которые будут мелко гадить. Руки опустились на саркофаг, и я даже через перчатки почувствовал, насколько он холоден. А потом сознание уже привычно упорхнуло от меня.

— Навинна! — окликнули меня сзади

— Натири? — повернувшись, я посмотрела на свою старшую сестру.

— Сестра-настоятельница велела передать тебе, что надо сделать уборку в хлеву! — сказала с улыбкой Натири и звонко рассмеялась, — Хорошее дело для такой замарашки!

— Ты злословишь потому, что я лучше тебя в грамоте, в чистописании, во врачевании… да во всем. А ты хороша только в кручении жопой перед стражниками на воротах. Что, хочешь пойти к Отреченным? А? Отречься от своей женской сути перед ликом Матери и можно прыгать к любому мужику в постель! Да только тогда не видать тебе места в обители!

— Сучка! Решила, что самая умная? Посмотрим, как ты запоешь, когда тебя подловят и разденут в темной подворотне!

— Глупая! Ни один разбойник не станет насиловать служку Матери! Даже если он твой дружок! Если не хочет стать неизлечимым бесплодным импотентом! — я рассмеялась и ушла, слушая вопли за спиной. Времени спорить не с безмозглой курицей не было. В конце концов, хлев сам себя не почистит…

Еще один без руки. Эти бароны не считаются ни с чем, когда устраивают свои разборки за очередную деревню, которая им приглянулась. Будто бы мало им тех врагов, что есть у людей, они ищут себе противника и среди своих! Послали бы свои отряды на границу к зеленым или к тем выпердышам бездны, раз такие храбрые! Я привычно обработала проверила жгут на ране, омыла ее Благословлённой водой из храма Матери и наложила малое заклинание лечения. Сделать больше у меня не выйдет — он не последний раненый за сегодня. Среднее исцеление изматывает слишком сильно, но оно закрыло бы рану вовсе, Большое мне недоступно, являясь вотчиной уже старших целителей, а оно бы запустило процесс восстановления руки. Да, это заняло бы месяц или два, в зависимости от питания, но все-таки, все-таки! А пока моя задача просто не давать людям истечь кровью или подхватить горячку, затворяя кровь их обрубков, разрезов, обрабатывая раздробленные пальцы и проткнутые животы.

— Сестра Навинна! Здесь сын барона, у него стрела в брюхе! — крикнула мне помощница.

— Пусть ждет, пока я закончу с очередью! Пред матерью все равны! И он не лучше прочих, кто лил кровь зазря!

— Да как смеешь ты, жрица, отказывать мне?

— Ваше сиятельство, я и мои сестры останутся в форте. За эти десять дней капитан Виран отбил уже третий приступ. И если бы не помощь сестер в последнем, форт бы пал, пропуская в Ваши, Граф, земли, крупный отряд абисситов. Стоит ли напоминать, чем бы обернулось для деревень и хуторов подобное?

— Мой сын болен! Что мне за дело до деревень и хуторов! Ты едешь со мной!

— Нет. Они падут без нас. — я обвела рукой побитую сотню капитана, от которой осталась половина. Ротация будет только через две недели, раньше этого срока сюда никого не пришлют. — А за ними погибнут и другие люди. Твой сын, граф, важен, но он только один человек. Один, когда на другой чаше — сотни или тысячи. Для служителя матери выбор очевиден. Ты можешь поехать до ближайшего города герцогства и привезти лекаря оттуда.

— Я запомню это, жрица! Кровь моего сына будет на твоих руках!

— На этих руках было столько крови, что я переживу и эту. И мою жизнь в конце всего взвесит сама Мать. А переживешь ли ты предательство людей?

— Смола! Смола где?

— Не нагрелась еще, господин капитан!

— Так подкиньте дров! Дацин!

— Да, господин капитан!

— Бери свой десяток и смени Арча на стене!

— Есть сменить! Подъем, толстожопые!

Форт Корнхолл расположился на дальних рубежах королевства людей. В одном из стабилизировавшихся осколков, что прекратил рост и почти не менялся в своих границах. Рукав шел дальше, упираясь уже во владения абисситов, но крепость расположили именно здесь, так как этот осколок был весьма удобен в плане рельефа. Ущелье шириной метров двадцать пять и отвесные стены. Вероятность того, что оборона форта будет прорвана — почти нулевая. Сотня бравых воинов продержится здесь достаточно долго, чтобы получить помощь от местного владетеля и не допустить прорыва неприятеля в тылы людей. Но только ни строитель крепости, ни начальник пограничной службы, распределяющий сотни по фортам, даже не думали, что граф, живущий на границе, на свои обязанности положит болт.

— Что с ранеными, сестра? — обратился капитан ко мне.

— Трое встанут в строй завтра. Еще трое — послезавтра. Оставшимся четверым потребуется минимум неделя, и это при моей постоянной поддержке и на отварах сестры Зании. Им сильно повредило внутренности, это не лечится быстро.

— Плохо, плохо… мне нужен каждый из них. У нас осталось три десятка на ногах. Два на стене, один отдыхает. Да только в таком режиме все мы кончимся к завтрашнему вечеру.

— Капитан!!! — закричали со стены.

Здоровая туша двухметрового роста с щупальцами на лице перевалилась через гребень стены и сразу отбросила в сторону двух защитников простыми ударами в грудь. Капитан бросился ей навстречу, оставляя небольшую вспышку после каждого шага. Еще далеко не элитный воин, но и не простой смертный… Демон был повержен, а капитан снова отошел на свою позицию, оглядывая всю стену.

— Поправка. Если такие начнут лезть чаще, то продержимся до утра. После, я за наши шкуры не дам и ломаного талера. — сказал капитан мужчина, немного отдышавшись и присев.

— Мы с сестрами помолимся об избавлении. Но ты знаешь заветы Матери, Виран. Ничего не дается просто так. Веруйте в Мать, как никогда не верили. И немного в меня, чтобы мне хватило сил…

— Делай свое дело, Навинна. Потом вместе пойдем на отчет к твоей Матери…

— Она такая же твоя, сколь и моя, капитан. Она смотрит на всех одинаково. И все мы ей одинаково родны.

— Что ж. Если у тебя получится, обещаю, брошу к чертям армию, будем с парнями — он обвел всю крепость рукой, — ей всей бригадой храмы строить. Вот тебе мое слово.

— Риносы! Капитан, риносы!

— Как видишь, не все у нас получится, жрица. — сказал Виран, вставая и отряхивая штаны, — Пойдем, посмотришь хоть на них со стены, пока она есть.

А зрелище открывалось удивительное в своей мрачной неумолимости — на стену, через разошедшиеся в стороны ряды абисситов и призванных ими демонов перли сразу восемь туш. С огромным двойным рогом на голове, в высоту метра два с половиной, в длину все пять. Он весил, должно быть, сразу как десяток коров… И выглядел просто омерзительно. Открытое мясо без кожи, местами выпирающие шипами кости… Тварь не принадлежала к этому миру и не стеснялась это показывать, всем своим видом оскверняя его, загрязняя своим порочным естеством. Сложно было сказать, что отдали абисситы за такой призыв, наверняка пошел в ход не десяток и даже не два десятка жертв…

— Сестры! — крикнула я со стены, — За избавление, гимн, запевай!

«Светлый лик яви нам с неба, разгоняя мрак и хмарь…»

— Великая матерь! К Тебе взываю! Надели частицей силы Твоей! Обрати взор, дай силы на противостояние врагам! Не ради себя, но ради рода людского!

А затем я поняла, что в этом мире для изменилось все. Осознание было почти мгновенным. Меня поддерживали сестры. Солдаты верили в меня. Каждый взор был обращен в мою сторону, каждый был полон надежды. И я поняла, что нужно. Мир откликнулся на мой приказ — и я велела ему, что риносы должны перестать быть. Он отозвался довольно охотно, сделал то, что я повелела, забрав все силы и немного сверху. В тот день форт так и не пал. А через три дня пришла дружина вассала графа, узнавшем о творившемся бедствии, подставляя свое плечо. В тот месяц демоны форт так и не взяли…

«Запомнил, юноша?» — голос в голове вернул меня обратно в реальность.

— Что это было?

«Воля. Ты мог получить особую дружбу со стихиями, контроль людей, умение видеть будущее, что угодно. Великий дар — он на то и великий, ибо достается он одному из ста тысяч. Но тебе достался, пожалуй, самый сильный среди них — Воля. То, что ты чувствовал — было ее проявлением. Ибо я повелела, и моя Воля оказалась сильнее нежелания мира меняться»

— Звучит как-то читерно. Это я могу пожелать, чтобы все пидорасы сдохли, а я Д’Артаньян?

«Мне неизвестны это слова, но я поняла смысл. Нет. Тебе понадобится много лет, чтобы развить Волю. И много лет, чтобы накопить силы этот мир менять. Но именно Воля — кратчайший путь к тому, что ты ищешь. Теперь — прощай. Пусть люди верят в тебя!»

И спустя секунду я влетел носом вниз прямо в дорожку посередине нашего участка, сломав лобешником тротуарную плитку. Кое-как поднялся, отряхнулся и посмотрел на офигевшие лица людей вокруг — на них отображалась крайная степень офигевания.

— Скотина, ты где лазил десять дней⁈ — раздался за спиной гневный голос Насти.

— Упс…