Обманутая жена дракона

1. Госпожа, вы куда?

О том, что муж мне изменяет, я узнала из разговоров слуг.

Острая, словно ледяная игла, боль пронзила низ живота, выбивая воздух из легких. Инстинктивно сгибаюсь, хватаясь за живот. Холодный пот мгновенно покрывает виски, сердце сильно бьется.

— Госпожа, с вами всё в порядке, может, остановить карету? — беспокоится служанка.

— Нет! Никаких остановок.

Кармен замолкает, но тревога не пропадает из её глаз.

Спокойней, Шерилин.

Срок ещё совсем маленький — два месяца. Я не могу во второй раз потерять ребёнка.

Прикрываю веки, чувствуя, как карета мерно покачивается, потом берусь за ридикюль из дорогого изумрудного бархата с цепочкой и достаю круглое в металлической оправе зеркало.

Я должна выглядеть хорошо перед мужем. Но увы, мою тревогу не скрыть, лицо такое бледное, что сапфировые глаза, обычно искрящиеся, кажутся особенно большими и печальными. Но в этой хрупкости есть своя красота. Моя гордость — это густые и блестящие золотистые локоны. Ройнхард обожает пронизывать их пальцами.

Воспоминания о его порывах страсти проступили на щеках легким румянцем.

Карета наконец въехала на закрытую территорию, проезжая пост, где нас по гербам впустили без лишних вопросов. Проехав по вымощенной камнем площадке, мы наконец останавливаемся перед главным зданием-штабом. Место мрачное, обнесенное высоким каменным забором по всему периметру.

Тишина на миг зазвенела в ушах, пока за дверкой не мелькнул курсант в форме. Дверь щелкнула.

Выбрав в лёгкие воздуха, я выбралась наружу, опираясь на предложенную мне руку. Подобрав подол дорогого, из синей парчи платья, я направилась к парадной.

— Госпожа, вы куда? — останавливает стражник, когда я повернула к главному кабинету.

— К Дер Крэйну, разумеется.

Стражник побелел.

— Госпожа… — нервно облизывает губы. — Господин Дер Крэйн занят, у него возникли неотложные дела.

— Хорошо, я подожду, — складываю перчатки вместе.

— Госпожа, это займёт много времени, — растерянный взгляд мечется в сторону другого стража.

Сердце ухнуло.

— Что за противоречивая чушь? Отойдите, я пройду, — цежу сквозь зубы и, не задерживаясь, направляюсь к лестнице.

— Госпожа! — догоняет возмущение, но я его уже не слышу.

Взлетаю по лестнице, миную длинный коридор когда-то пышущего роскошью дворца, сейчас переделанного на армейский лад. Я оказалась перед массивной дверью. Створка была приоткрыта, и звуки, донесшиеся до моего слуха, пронзили острыми клинками самое сердце: это были чувственные женские стоны.

Замираю, не в силах пошевелиться. Но что, если я ошибаюсь и за дверью окажется не Ройнхард?

Онемевшими пальцами берусь за прохладную ручку двери, медленно открываю и вхожу.

В кабинете полумрак, лишь полоска света, просачивающаяся между задернутых штор, падает на массивный письменный стол с гербом страны, на котором разместилась длинноногая шатенка. Её волосы красиво рассыпаны по спине, платье бесстыдно задрано до пояса, открывая кружевные резинки нейлоновых чёрных чулок, и между её ног ритмично вклинивался высокий роскошный темноволосый мужчина — Ройнхард. Мой муж.

Оцепенение и холод сковывают.

Ройн обратил на меня тяжелый, ещё затуманенный страстью взгляд пронзительно-синих глаз, превращая секунды в вечность. Даже сейчас он был неимоверно мужественен, сексуален и красив. Волевой подбородок с темнеющей щетиной, чувственная линия губ с ледяной ухмылкой… О, мне известно, как эти губы могут доставлять удовольствие. Мне одной. Как они шепчут непристойности, как искусно ласкают, выжигая на коже следы вечной принадлежности. И сейчас… они целуют другую. Не меня.

Стою как в бреду, сливаясь с тенью, пропахшей парфюмом и чужой близостью. А после замечаю детали: дорогой шелк дамского нижнего белья, порочно брошенный на спинку его кресла, полупустой бокал на краю стола и… бархатный пустой футляр из-под драгоценностей, которые теперь украшают тонкое запястье и мочки ушей соперницы, сверкая между полных грудей каплей крови.

В животе разливалась тупая боль, лишая способности дышать, магия горячим гейзером выплеснулась из тела и хлынула на него. Ройн, конечно, успел среагировать, выставив щит, и горячее пламя, ударившись о преграду, жидким огнём разбрызгалось по сторонам. Бесстыдница вскрикнула.

Ройн выпрямился во весь свой могучий рост, сильный, опасный, матёрый дракон.

— Я вижу, что ты не контролируешь свои силы, Шерелин, — запахивает брюки. — Говорил, что тебе нужна помощь в управлении ими. Но в следующий раз, прежде чем обрушивать на меня свою… ярость, попытайся объяснить, что ты тут делаешь, — пугающе спокойно говорит предатель, ледяной тон тяжёлым клинком рассёкает моё сердце надвое.

Кровь отлила от лица. Как же так⁈ Значит, это правда. Слухи, шепот за спиной, его странное поведение в последние недели — все сложилось в эту ужасную неоспоримую картину предательства. Он спит с другой.

Меня трясло, а глаза щипали подступающие слёзы, застывая комом в горле.

Я просто смотрела на него, пытаясь найти во взгляде хоть какое-то оправдание, хоть искру раскаяния. Но видела лишь ледяную ярость и… презрение. И это добило окончательно.

Шатенка обернулась, и мир вокруг утонул в боли и несправедливости.

— Беттис? — хрипло шепчу одними губами имя своей сестры.

Оцепенение. Шок. Неверие, пронзающее насквозь. Но это была она.

Я замерла, воздух словно выкачали из лёгких.

Высокая, ослепительно яркая, с вызывающе малиновыми губами и хищными раскосыми зелёными кошачьими глазами, точная копия матери… Сейчас она казалась мне воплощением порока. Эта стерва… в постели моего мужа!

— Ты… как ты мог⁈ — вырывается у меня сквозь стиснутые зубы, а предательская пелена уже застилае глаза. Нет, никогда они не увидят моих слёз.

Ройнхард отстранился от неё и двинулся ко мне. Сестра же, с ленивой грацией одёрнув короткий подол платья, прикрывавший бёдра, соскользнула со стола. Презрительно. Лениво. Победно. Я зажмурилась, судорожно сжимая кулаки, чувствуя себя раздавленной, униженной, ничтожной.

— Как ты мог лгать мне⁈ — голос всё-таки предательски дрожит, выдавая всю глубину моей боли. Где-то внутри голос разума кричит молчать и покорно принять всё, но боль рвётся наружу.

— Тебе не следовало приходить сюда, — его красивый, обычно такой холодный голос вдруг опасно понижается на градус, скользнув по нервам ледяным холодом, заставляя невольно отступить. Ройнхард сейчас чужой, пугающий, опасный.

— Я… — я запинаюсь, пытаясь собраться с мыслями, пересилить нарастающую истерику. — Я хотела сказать тебе… — подбородок дрожит, и я не могу остановить эту предательскую дрожь. — Я беременна.

Секунда тягостного, давящего, сокрушительного молчания, казавшаяся вечностью. И затем Ройнхард шумно, с каким-то болезненным надрывом выдохнул.

— Ты опять за своё? Хватит врать мне, — он делает шаг ко мне, но я отшатывааюсь, словно от удара. Меня тошнит. От него пахнет другой женщиной.

— Признайся, что ты бесплодна, так будет лучше для тебя же, — его взгляд вдруг становится каким-то жадным, голодным, болезненным, скользнув по мне, обжигая ледяным жаром презрения.

Я дышала часто, поверхностно, но казалось, что задыхаюсь. Воздух словно превратился в вязкую удушающую массу.

— Что ты такое говоришь? Я не бесплодна.

Беременность… выдумка? Я почувствовала, как его слова бьют меня словно пощечины. Сердце бешено колотилось, а в горле стоял ком. Больше всего ранило даже не его неверие, а то, как Беттис злорадствовала, наслаждаясь моим унижением.

— Возвращайся домой, — продолжает он холодно, словно отчитывая непослушного ребенка. — Займись своими игрушками, заройся в книгах, пока меня нет. Считай это моим великодушием, Шерелин. Я закрываю глаза на твою очередную глупость.

В его голосе не было ни капли сочувствия, только снисходительное презрение.

— Но когда я вернусь, — его тон становится угрожающим, — подумай хорошенько над тем, что ты собираешься сказать. Хватит испытывать мое терпение. И признай уже наконец, что твоя магия бессильна в этом вопросе. Ты не сможешь выносить ребенка.

Слова жгли как кислота. Неужели он действительно считает меня такой лгуньей и дурой? Неужели он совсем не верит в то, что я говорю? Он ведь знал, как мне было плохо, сколько я переживала! Да, у нас не получалось зачать ребёнка в первый раз, и вот спустя два года я снова беременна, но он не верит, думает, что я лгу. Что с ним?

А Беттис… ее ликующая ухмылка говорила о том, что они все эти месяцы вместе.

Сердце бешено стучит от обиды. Семья разбилась, и боль от осколков ранила меня.

— Я ухожу от тебя, Ройнхард, — слова срываются с дрожащих губ словно чужие, те, что я никогда бы не посмела произнести даже в самых страшных кошмарах.

В ответ Ройнхард резко сжал мою шею своей пятерней, перекрывая доступ кислорода. В глазах потемнело.

— Шерелин, ты, кажется, забываешь, — рычит он сквозь зубы. — Я осыпал тебя драгоценностями и артефактами. Ты получила лучшее место в жизни, влияние, ресурсы… А как насчет защиты? Ты забыла, как тебя хотели выдать замуж за старика? Где бы ты была сейчас, если бы не я?

Его слова были правдой. Мой брак должен был стать политическим союзом, но метка истинности все изменила. Я верила, наивная, что истинность — это прежде всего верность. Как же я ошибалась! Упустила из виду, что суррогатом может стать даже родная сестра.

Холод сковал меня изнутри. Все это время он делал это не ради меня, а ради контроля. Драгоценности, статус — все это оказалось лишь золотой клеткой для драконицы. Наш брак был шахматной партией, где я — всего лишь пешка, жертва в его игре за власть. Мои крылья, когда-то сильные и свободные, теперь опутаны золотой паутиной обязательств и смирения. Я — трофей, выставленный напоказ, символ его триумфа, а не любимая жена.

— Ты должна быть благодарна мне, Шерелин. Не забывайся, кто здесь главный. То, что я вообще выслушиваю твои сопли после твоего внезапного появления — это уже великая милость. И не смей больше выкидывать такие фокусы. Особенно это касается твоего недовольства. Забудь, что видела. Всё до последней секунды. Или я помогу тебе это сделать, и поверь, тебе не понравится.

Меня затрясло от осознания: Ройн — собственник, чудовище.

Воспоминания проносились лихорадочным сном: как он выбирал мне платья, как указывал, с кем мне общаться, как контролировал каждый мой шаг. Я всегда думала, что это забота, что он просто хочет уберечь меня. Но теперь я понимаю — это была клетка.

По позвоночнику стекает жар, а затем ледяной ужас сковывает всё тело, и внизу живота снова режет.

— Отпусти меня, мне больно, — хриплю я, силясь вдохнуть. В лёгких жжёт, а перед глазами плывут чёрные точки. Запах мускуса и горечи черешни, когда-то любимый и родной, смешался с приторной тошнотворной сладостью.

Вырываюсь и выбегаю из кабинета, больше не в силах вынести это.

По щекам текут горячие слёзы, больше я их не сдерживаю. Сбежав с последней ступени лестницы, я падаю, вскрикнув от острой пронизывающей боли внизу живота, сжимаюсь, сворачиваясь клубком, но легче не становится. Паника оглушает, а вместе с ней приходят страх и внезапное облегчение от мук.

Кажется, вместе с очередным выкидышем я умерла…