Обманутая жена дракона

13. Как вам такой вариант?

Волтерн слегка наклоняет голову, его холодные проницательные глаза изучают каждую мою реакцию.

Неужели он действительно готов бросить вызов Ройнхарду?

В груди разливается обжигающая лава. Ройнхард… Его имя — как удар хлыста. Боль, смешанная с… любовью. Его улыбка, его прикосновения, обещания, шёпот… все это было ложью. Но почему тогда при одной мысли о нём в животе всё переворачивается? Почему сердце, преданное и растоптанное, всё ещё отчаянно тянется к нему?

А Волтерн? Он — тьма, в которой можно спрятаться.

Он не обещает солнца, не плетёт иллюзий. Он видит меня такой, какая я есть — сломленной, израненной, и предлагает убежище.

Но хочу ли я прятаться? Неужели я так и не смогу вырваться из капкана боли и предательства? Почему нельзя вырвать все чувства из сердца и переступить? Почему же так трудно?

— Не уверена, что мы… что я… — слова застревает в горле комом.

— Давайте сделаем так, — продолжает Волтер, будто видит, как я вязну в собственных чувствах. — Чтобы вы не сомневались и чувствовали себя в безопасности. После развода мы заключим брачный контракт. Вы останетесь под моим именем — это даст вам защиту и статус, — его голос звучит плавно, но в нём проскальзывает стальная нотка. — При этом я гарантирую вам полную свободу. В контракте вы можете прописать любые условия.

Его пальцы слегка постукивают по рукояти кнута, словно отсчитывая секунды раздумья.

— Как вам такой вариант?

— Это… неожиданное предложение. Сложно решиться на подобный шаг. Мне нужно… подумать.

— Понимаю. Тогда я подожду.

Волтерн чуть улыбается — лёгкий, едва уловимый изгиб губ, будто солнце, пробивающееся сквозь тучи после долгого дождя. Он не давит, не ставит условий, не требует, как это делал Ройнхард. И от этого я теряюсь. Я не привычна к такому отношению — оно обволакивает, как тёплое одеяло, но где-то в глубине души шевелится тревога: а не обожгусь ли снова?

Мы возвращаемся к столу. Оставшуюся часть ужина я чувствую на себе его взгляд — не раскалённый, не властный, а… изучающий. Будто я — дорогая книга, страницы которой он листает с осторожностью, боясь повредить хрупкий пергамент. Не такой обжигающий, как у Ройнхарда. Можно ли к этому привыкнуть? Не знаю.

А главное — смогу ли я скрыть правду?

Живот ещё плоский, но внутри уже бьётся крошечное сердце — его сердце. Ребёнок дракона. Моя тайна. Моя погибель. Если Ройнхард узнает… Он вырвет его у меня, как вырывал всё, что ему принадлежало.

Безумие.

Но самое безумное — это то, что после ужина я думала не о Вольтерне и его предложении.

В голове крутились как вихрь последние встречи с Ройнхардом: его пальцы, впивающиеся в мои запястья, голос, низкий и густой, как дым от костра, слова, которые обжигали сильнее драконьего пламени.

“Ты думаешь, я позволю тебе уйти?”

Я цепляюсь за эти слова, как за край скалы над пропастью. А сердце… Чёртово сердце! Оно не хочет отпускать. Оно болит, ноет, колотится где-то под рёбрами, как пойманная птица.

Да чтоб его!

Утро следующего дня встретило меня сюрпризом.

Кармен входит с коробкой в руках — блестящая упаковка переливается под лучами солнца, словно покрытая инеем, а атласная лента струится как живая.

— Тяжёлая, — взвешиваю в руках, и в груди что-то сжимается. — От кого?

— Не знаю, — пожимает плечами Кармен, но в её глазах читается любопытство. — Посыльный был мрачен, как грозовая туча, строго наказал вручить лично вам.

Я непроизвольно нахмурилась. Пальцы сами сжимаются на коробке — вдруг внутри что-то опасное? Заклинание? Письмо с угрозами? Отрава?

— Может, там записка? — предполагает Кармен.

Я медленно сажусь в кресло, кожа покрывается мурашками. Сердце колотится так, будто хочет вырваться из груди.

Что, если… Ройнхард?

Нет.

Он не любитель сюрпризов. Его подарки — это приказы, его знаки внимания — цепи. На него это не похоже. Да и с чего бы? Разве он может измениться за одну ночь?

И всё же. Глупо, но я ловлю себя на мысли, что хочу, чтобы это был он.

Пальцы дрожат, справляясь с гладкой холодной лентой. Шелест упаковки кажется оглушительным в тишине комнаты.

Заглядываю внутрь. Сердце замирает на миг — и тут же падает в бездну.

Не знаю, что испытываю: радость? Разочарование?

Внутри — бумажный кулёк. Разворачиваю его, и воздух наполняется сладким тёплым ароматом. Орехи в шоколадной глазури.

Точно такие же, как десять лет назад.

Записки здесь не было, но я поняла — это не Ройн.

Беру одну конфету и кладу в рот.

Шоколадно-карамельный вкус напоминает прошлое.

Каким же оно было беззаботным, лёгким и солнечным. Воспоминания проносятся одно за другим и одновременно глушатся тоской и сожалением.

Тогда казалось, что я справлюсь с любыми невзгодами, что всё получится и я стану самой счастливой женщиной.

Замужество с Ройнхардом зажгло звёздочку в моём сердце.

Мне казалось, что я самая счастливая. Ведь сколько возмущений о нашем союзе ходило в высших кругах. Ведь это такая редкая случайность — обзавестись накануне помолвки с нелюбимым меткой истинности.

“А я помню, как вы смеялись над теми орехами и прикрывали веки от удовольствия, когда шоколад таял у вас на языке.”

Выдыхаю и отворачиваюсь. Волтер совершенно другой.

Смогу ли я построить снова счастливую жизнь?

Сердце снова вспыхивает то ли болью, то ли любовью к единственному…

Знала ли я, что любить это так больно?

Нет. Счастливой мне уже не быть, остается ждать, когда сердце замолчит, а чувства останутся под замком. Они не угаснут. Никогда. Как бы я этого ни хотела.

Заворачиваю кулёк обратно и протягиваю Кармен.

— Бери, ты ведь тоже любишь сладкое, — улыбаюсь с горечью.

Кармен растерянно моргает.

— Спасибо, госпожа… — неуверенно, но всё же принимает угощение.

В плечо дует холодным сквозняком, ёжусь и поднимаюсь с кресла, подхожу к окну, закрывая плотно оконные створки, как вдруг всё плывёт перед глазами. Меня ведёт в сторону. Успеваю схватиться за портьеру.

— Госпожа! — вскрикивает Кармен, но её возглас тонет будто в толще воды под звук рвущейся с петель плотной ткани. Короткие полёт, и ум гаснет, я падаю на пол, но уже не чувствую боли и грохота.

…Слышу звуки, голоса. Они усиливаются становятся объёмнее, весомее.

Говорит женщина.

Голос молодой, немного грубоватый. Короткий миг, и я узнаю его…

— Я не знаю, что мне делать… Он потребовал проверку. Он не верит, что я забеременела от него. У меня всего двое суток.

Девушка резко встаёт, встряхивает каштановыми локонами. Черты её лица заостряются, руки сжимаются в кулаки. Шёлковое платье шелестит, а камни в волосах мерцают, будто насмехаясь над её тревогой.

— А что так? — мужчина откидывается в кресле, его силуэт растворяется в контровом свете. Голос звучит неестественно гулко, искаженно, как будто нечеловеческий. — Ты же уверяла, что он по тебе с ума сходит. Что любое твоё слово для него — закон. Выходит… ты либо переоценила себя, либо недооценила его?

Пауза. Он знал, что эти слова вонзаются как лезвие.

— Может, оставишь свою язвительность и скажешь, что мне делать?! — голос женщины дрожит, в нём звенит паника. — Он казнит меня, если я не пройду проверку!

Тишина. Намеренная, тягучая. Он наслаждался её страхом, давая ему разгореться.

— Кровь… — наконец произносит он, недоговаривая, упиваясь её недоумением.

— Что… кровь?

— Нужна кровь его истинной. Всего капля — и он не отличит.

— Но как я её достану?! Она сбежала! Прячется, как побитая собака!

Уголки его губ дрогнули в тени. Жестокое удовольствие от её беспомощности?

— Понятия не имею, — он разводит руками, демонстративно беспечно. — Но разве не ты уверяла, что справишься? Или… — голос становится мягким, почти сочувствующим, но в этой мягкости таится яд, — ты уже не хочешь жить?

— Знаешь что?! — она вскипает, шагнув вперёд. Тень от её фигуры накрывает его, но он даже не вздрагивает. — Если я пойду на дно, то ты — вместе со мной!

Он медленно поднял голову. Даже в полумраке она почувствовала его взгляд — холодный, оценивающий.

— Если ты пойдёшь на дно, дорогая, то… одна, — голос становится тише, но каждое слово бьёт точно в цель. — Ведь кто поверит словам обречённой?

— Ты — мерзавец, я ведь беременна от тебя.

— Соберись и действуй, а свои истерики оставь при себе…

Выныриваю из омута времени, как утопленница, выброшенная на берег бурей.

Глоток воздуха обжигает лёгкие словно лезвие, и я падаю на колени, потом — на пол, пальцы судорожно впиваются в ковёр. Сердце колотится так, будто рвётся из груди, а в ушах — глухой звон, будто колокол бьёт где-то глубоко под чёрной водой.

— Госпожа! Госпожа! — Кармен мечется рядом, её голос то приближается, то отдаляется, будто доносится из другого конца длинного коридора. — Да что с вами?! Господи, да вы вся в поту, как в лихорадке! Я сейчас позову лекаря, сейчас же!

Её туфли шаркают по полу, юбка мелькает перед глазами — она уже повернулась, чтобы бежать. Я с трудом разжимаю онемевшие пальцы и хватаю её за подол, цепко, как утопающий за соломинку.

— Нет… — голос хрипит, будто не мой, а чей-то чужой, выскобленный изнутри. — Никого… не надо.

Тело бьёт мелкая дрожь, зубы стучат. В горле — ком, и каждый вдох даётся с усилием, будто грудь сдавлена железными обручами.

Кармен замирает, её лицо искажается испугом.

— Но вы… вы же…

Я качаю головой, чувствуя, как по спине струится ледяной пот.

— Просто… дай мне минуту.

Глаза залипают, веки тяжелеют, но я сжимаю их, пытаясь выдавить из себя этот ужас, этот холод, что въелся в кости.

— Горячий чай… — выдавливаю я. — И… закрой окно и двери плотнее.

Где-то за спиной ветер бьётся в стекло, будто хочет прорваться внутрь. Будто враги — там, снаружи. И ждут.

Хватаюсь за подлокотник кресла, пальцы впиваются в ткань, будто пытаясь зацепиться за реальность. Кармен осторожно помогает сесть, её прикосновение тёплое и твёрдое — единственное, что сейчас кажется живым и необходимым.

— Я сейчас, — торопливо бросает она, хватает поднос и уходит, оставляя меня наедине с хаосом мыслей.

Испуг медленно отступает, сердце больше не рвётся из груди, но в висках всё ещё стучит. Даю себе время, чтобы собрать мысли воедино, но они разлетаются как испуганные птицы.

Я видела её. Беттис. Но с кем она разговаривала?..

Снова дрожь, словно ледяные пальцы, сжимает горло.

"Мой ребёнок… Он сделал это снова".

Он — моя кроха, ещё не рождённый, но уже способный прорывать занавес времени, переносить меня туда, где происходит то, что скрыто от всех. Прямо сейчас. Я стала незваным свидетелем тайного разговора.

Осознание ударяет с новой силой — и в груди вспыхивает странная смесь ужаса и восторга.

"Какой же силой ты обладаешь, малыш?"

Драконы управляют стихиями, это знают все. Но временем?.. Это не просто редкий дар — это нечто из легенд, из запретных преданий, о которых шепчутся за закрытыми дверьми.

Сначала он перенёс меня в прошлое. Теперь — через пространство.

"Что дальше? Что ещё ты сможешь?"

Мысли цепляются одна за другую, как крюки за борт корабля, подтягивая ко мне что-то огромное, неведомое и пугающее.

— Что же у тебя за дар, родной? — шёпотом говорю, кладя ладонь на живот, будто пытаясь защитить его от всего мира.

"Кровь истинной…"

Воспоминание всплывает, и снова становится дурно.

"Беттис беременна… Он не поверил…"

Ройнхард.

Я бледнею, кровь стынет в жилах.

"Неужели она хочет его обмануть?"

— Какой кошмар… — накрываю ладонью глаза.

"Кровь истинной. Я — его истинная. И ей… ей нужна моя кровь."

Понимание обрушивается на меня как каменная стена — тяжёлое, неотвратимое, оставляющее лишь один вопрос:

"Что она задумала?"

Дверь приоткрылась тихо, и в комнату вернулась Кармен, бережно неся поднос с горячим чайником. Аромат липового цвета сразу разлился в воздухе — сладковатый, успокаивающий, как воспоминание о детстве. Она постаралась: не просто заварила чай, а бросила туда листочки липы, зная, что они помогут мне прийти в себя.

— Спасибо…

Я попросила её остаться. Не хотела оставаться одна — не с этим, не с тем ужасом, что затаился за завесой.

Глоток за глотком чай согревал изнутри, прогоняя ледяные щупальца страха. Постепенно дыхание выравнивалось, а увиденное начинало казаться просто дурным сном.

Но я-то знала, что это не сон.

Мой малыш… Он показал мне угрозу. Но в чём она заключалась? Всего лишь в капле крови. Моей крови.

Беттис беременна. И если она получит мою кровь… Ройнхард поверит, что это его ребёнок.

Допив чай до дна, я попросила Кармен оставить меня. Бросив на меня тревожный взгляд, она покинула комнату, тихо прикрыв за собой дверь.

Встаю.

— Поверит. И что с того?

Гнев вспыхивает в груди, жгучий и ядовитый. Он так жаждал наследника от Беттис, а получит — подменыша. Чужую кровь. Чужого ребёнка.

— Подло… — шёпотом вырывается у меня, и я сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладони.

Беттис переходит грань. Переспала с моим мужем, а теперь хочет использовать меня, чтобы закрепить ложь?

Нет. Я не дамся.

А Ройнхард… Он получит ровно то, за что боролся.

Но тут — предательский толчок в груди. Сердце дёргается, глупое, слепое, словно цепляется за давно умершую надежду.

— Нет! — вслух выдыхаю я.

Он предал нас. Не дал ни единого шанса.

— Никто не подойдёт к нам, — шепчу, кладя руку на живот. — Никто.