Оракул с Уолл-стрит 2

Глава 17 Ужин

Я пришел в «Синюю птицу» на двадцать минут раньше назначенного времени. Мне нужно выбрать правильный столик.

Достаточно укромный для конфиденциального разговора, но с хорошим обзором зала. В моем положении предусмотрительность стала второй натурой. Вместо отдельного кабинета лучше остаться в общем зале, где-нибудь в укромном уголке.

Джаз-клуб располагался в полуподвальном помещении на Бликер-стрит, в самом сердце Гринвич-Виллидж. У входа нет вывески.

Только маленькая латунная табличка с изображением птицы. Заведение не афишировало себя, как и многие подобные места в эпоху Сухого закона, но его знали все, кто имел отношение к богемному миру Нью-Йорка.

Спустившись по крутой лестнице, я кивнул вышибале, крупному чернокожему мужчине в строгом костюме. Он узнал меня и молча показал на свободный столик в углу.

Внутри клуб выглядел как маленький оазис свободы посреди законопослушного города.

Темно-синие бархатные шторы на стенах поглощали звуки, создавая ощущение интимности. Потолок затянут легкой тканью, имитирующей ночное небо с мерцающими звездами.

На маленькой сцене негромко играл квартет. Саксофон, фортепиано, контрабас и барабаны.

Темнокожие музыканты исполняли мелодичный, немного меланхоличный блюз, идеально дополняющий атмосферу полумрака.

Я заказал содовую, размышляя о предстоящей встрече. Часы на стене показывали восемь сорок. Элизабет должна прийти в девять, но я знал, что она обычно приходит раньше.

— Виски под видом чая, как обычно, мистер Стерлинг? — тихо спросил официант, наклонившись к моему столику.

— Не сегодня, Томас. Сохраняю ясность мысли, — ответил я с легкой улыбкой.

Сухой закон действовал уже восемь лет, но мало кто в Нью-Йорке обращал на него внимание. В таких заведениях, как «Синяя птица», спиртное подавали в чайных чашках или кофейных кружках, а полиция получала регулярные «пожертвования» за то, чтобы не замечать очевидного.

Зал постепенно заполнялся посетителями. Художники с длинными волосами и бородами, интеллектуалы в очках с роговой оправой, несколько писателей, чьи лица я видел на фотографиях в Literary Digest.

Женщины в коротких платьях и с сигаретами в длинных мундштуках. Богема Гринвич-Виллидж — мир, который существовал по своим правилам.

Я еще раз проверил внутренний карман пиджака. Фотография с участниками Continental Trust, которую я нашел в архиве, на месте. Также я захватил вырезку о подозрительном банкротстве Фридмана, владельца текстильной фабрики в Бостоне. Эти материалы могли заинтересовать Элизабет.

Но я должен быть чрезвычайно осторожен. Сближение с журналисткой рискованный шаг.

С одной стороны, она могла стать ценным союзником в расследовании Continental Trust и смерти отца Стерлинга. С другой, слишком близкие отношения могли поставить под угрозу мои долгосрочные планы подготовки к краху, о котором она не должна узнать слишком рано.

Я поймал себя на том, что нервно постукиваю пальцами по столу в такт музыке. Неужели я волнуюсь?

Странное ощущение. За последние дни я встречался с гангстерами, вел сложные переговоры с влиятельными финансистами, манипулировал миллионами долларов. Но перспектива ужина с Элизабет вызывала во мне непривычное беспокойство.

В этот момент она появилась.

Элизабет Кларк вошла в зал, и на мгновение я забыл обо всех своих расчетах и планах. Она была в темно-зеленом платье с умеренно низким вырезом, смелом, но не вызывающем. Жемчужная брошь на груди мерцала в приглушенном свете.

Волосы, уложенные в модный боб, обрамляли овал лица с точеными чертами. Но больше всего меня поразили ее глаза. Они сияли от воодушевления и какого-то внутреннего огня.

Я поднялся, когда она заметила меня и направилась к моему столику.

— Уильям! — она протянула мне руку. — Надеюсь, я не заставила вас долго ждать?

— Совсем нет, я сам пришел раньше, — ответил я, задерживая ее руку в своей чуть дольше необходимого.

Когда она села напротив, я уловил легкий аромат ее духов. Что-то цветочное, с нотками жасмина. Элизабет достала из небольшой сумочки сложенную газету.

— У меня сюрприз, — сказала она, разворачивая газету и показывая мне страницу с заголовком «Голос разума на Уолл-стрит: молодой финансист, предостерегающий о рисках». Под заголовком красовалась небольшая фотография, на которой я был запечатлен в профиль, с серьезным выражением лица. — Редактор поставил статью на третью страницу. Это неслыханный успех для материала об экономике!

Я быстро пробежал глазами текст. Элизабет изобразила меня своего рода финансовым диссидентом.

Молодым аналитиком, который осмеливается высказывать сомнения относительно безудержного оптимизма на рынке. Она элегантно описала мои опасения по поводу маржинальной торговли и спекулятивного пузыря, не используя технических терминов, способных отпугнуть обычного читателя.

— Это впечатляет, — признал я. — Как отреагировали ваши редакторы?

— Сначала скептически, — улыбнулась Элизабет. — Но когда я показала им ваши расчеты о соотношении заемных средств к реальным активам на рынке, они изменили мнение. А как отнеслись на статью в «Харрисон и Партнеры»?

— Еще не знаю, — я сделал глоток содовой. — Но примерно представляю. Харрисон будет удивлен, но, кажется, останется впечатлен публичностью. Некоторые коллеги будут подшучивать, называть меня «старик Кассандра». А Прескотт скажет, что я рискую, но действую правильно.

Официант подошел принять заказ. Элизабет попросила чай, но с легким кивком, который я уже научился распознавать. Чай с виски.

— И все же, я надеюсь, статья не создаст вам проблем, — сказала она, когда официант отошел. — Быть единственным трезвомыслящим человеком на празднике всеобщего обогащения — неблагодарная роль.

— Я привык полагаться на цифры, а не на общее мнение, — ответил я.

Музыканты закончили композицию, и по залу разнеслись аплодисменты. Саксофонист объявил короткий перерыв, и атмосфера в клубе стала более непринужденной.

— Расскажите о себе, Элизабет, — предложил я, решив перевести разговор в более личное русло. — Как вы пришли в журналистику? Это необычный выбор для женщины в наши дни.

Она откинулась на спинку стула, и в ее глазах промелькнула тень.

— Мой отец был журналистом, — начала она. — Работал в финансовом отделе Chicago Tribune. После паники 1907 года он потерял все свои сбережения, вложенные в Knickerbocker Trust. Это подорвало его здоровье, и он умер, когда мне было тринадцать.

— Мне очень жаль, — искренне сказал я.

— Последнее, что он мне сказал: «Никогда не верь, что рынок не может упасть». — Она грустно улыбнулась. — Я поклялась продолжить его дело. Училась в колледже Барнард, потом стажировалась в New York World. Быть женщиной в журналистике это постоянная борьба. Редакторы хотят, чтобы я писала о моде и светских мероприятиях. Но я упорно продвигаюсь к серьезным темам.

Элизабет говорила с такой страстью, что я невольно залюбовался ею. В ней было что-то подлинное, настоящее. Редкое качество в мире, где я привык видеть маски и фасады.

— А вы, Уильям? — спросила она. — Вы так много знаете обо мне, но я почти ничего не знаю о вас, кроме вашей работы.

Я внутренне напрягся. Это опасная территория.

Я не мог рассказать правду о себе, о падении с небоскреба в будущем и перемещении в тело Уильяма Стерлинга. Но нужно дать ей достаточно информации, чтобы удовлетворить любопытство.

— Мой путь не так интересен, — начал я осторожно. — Родился в Бостоне, в семье владельца текстильной фабрики. Учился в Йеле, но пришлось прервать учебу после смерти родителей. Тетя Агата взяла меня под опеку, но семейные финансы были в плачевном состоянии. Благодаря рекомендации профессора Майклса попал на стажировку к Харрисону.

— Вы потеряли обоих родителей? — в ее голосе звучало сочувствие.

— Отец погиб в результате несчастного случая на фабрике, — я внимательно следил за ее реакцией. — Мать не пережила потрясения и умерла от пневмонии три месяца спустя.

Элизабет положила свою руку на мою.

— Это так тяжело. Теперь я понимаю вашу серьезность и сосредоточенность. Вы рано столкнулись с жизненными испытаниями.

Официант принес наш заказ. Легкие закуски и напитки. Чай Элизабет явно содержал что-то крепче листьев Цейлона. Она слегка улыбнулась после первого глотка.

Музыканты вернулись на сцену и начали новую композицию. Что-то более мелодичное и романтичное. Пары на маленьком танцполе закружились в медленном танце.

Я решил, что пришло время перейти к более серьезным темам.

— Элизабет, помимо моей скромной персоны, над чем вы работаете сейчас? У такой талантливой журналистки должны быть более амбициозные проекты.

Она оглянулась по сторонам, затем наклонилась ближе ко мне. От ее близости у меня участился пульс.

— Если честно, статья о вас лишь часть более масштабного расследования, — прошептала она. — Я изучаю деятельность Continental Trust.

Я сохранил невозмутимое выражение лица, хотя внутри все напряглось.

— Continental Trust? Крупный финансовый конгломерат, о котором мало что известно. Интересный выбор.

Элизабет открыла сумочку и достала небольшой блокнот в кожаном переплете.

— Смотрите, — она показала мне несколько страниц с заметками, диаграммами и вырезками из финансовых отчетов. — За последние два года я отслеживала их операции. Они связаны с серией корпоративных банкротств 1927 года.

Я внимательно изучил ее записи. Элизабет выявила закономерность, которая ускользнула от большинства аналитиков. Continental Trust финансировал компании через сложную сеть подставных организаций, затем занимал короткие позиции по их акциям, и вскоре после этого компании объявляли о финансовых трудностях.

— Это впечатляюще подробный анализ, — сказал я с искренним уважением.

Элизабет сделала еще один глоток своего «чая».

— Я заметила кое-что странное, Уильям, — ее голос стал еще тише. — Когда я наблюдала за Харрисоном на пресс-конференции месяц назад, он точно так же реагировал на это название. Это не совпадение.

Она чертовски наблюдательна. Я недооценил ее.

— Возможно, и не совпадение, — осторожно согласился я. — В финансовых кругах Continental Trust имеет специфическую репутацию.

— Более того, — продолжила Элизабет, перелистывая страницы блокнота, — исследуя их операции, я наткнулась на упоминание текстильной фабрики в Бостоне. Та самая фабрика вашего отца, которая была продана после его смерти.

Я напрягся. Это очень опасная территория.

— И что же вы обнаружили?

— Фабрика была куплена холдинговой компанией Eastern Textile Enterprises, — она показала мне газетную вырезку. — А ETE, через две промежуточные компании, принадлежит группе инвесторов, связанных с Continental Trust.

Я испытал странную смесь эмоций. С одной стороны, Элизабет подтверждала мои подозрения о причастности Continental Trust к смерти отца Стерлинга. С другой, она приближалась к тайнам, которые могли подвергнуть ее серьезной опасности.

— Вы проделали впечатляющую работу, — сказал я, стараясь звучать спокойно. — Но понимаете ли вы, насколько опасными могут быть такие расследования?

Элизабет посмотрела мне прямо в глаза.

— Понимаю. Мой информатор в регистрационной палате Бостона внезапно уволился и уехал из города после того, как передал мне документы о сделке. Но я не могу остановиться. Это слишком важно.

Я решил рискнуть и поделиться с ней частью своей информации.

— У меня тоже есть кое-что, что может вас заинтересовать, — я достал из внутреннего кармана фотографию с Continental Trust. — Взгляните. Это сделано в 1925 году. Узнаете кого-нибудь?

Она внимательно изучила снимок, затем тихо ахнула:

— Это же Харрисон! А рядом с ним председатель совета директоров Continental Trust Джеральд Вортсорт! И еще несколько членов правления банка Morgan Trust. Где вы это взяли?

— В архиве компании, — ответил я. — Я получил доступ благодаря своему новому положению.

— Уильям, — Элизабет схватила меня за руку, ее глаза блестели от возбуждения. — Вы понимаете, что это может быть связано со смертью вашего отца? Временные рамки совпадают. Continental Trust приобретает фабрику сразу после «несчастного случая». Что если это была не случайность?

Я медленно кивнул, позволяя ей развивать эту мысль.

— Мне тоже показалось странным, что опытный управляющий оказался в опасной зоне фабрики в неурочное время, — сказал я. — Но у меня никогда не было доказательств…

— У меня есть и другие материалы, — продолжила Элизабет, перелистывая блокнот. — За последние пять лет я нашла еще три случая с похожим сценарием. Владельцы малых и средних предприятий погибают при загадочных обстоятельствах, а их бизнес вскоре оказывается в руках структур, связанных с Continental Trust.

Я внимательно изучил ее записи. Элизабет действительно провела колоссальную работу. С ее журналистскими методами и моими финансовыми знаниями мы могли продвинуться гораздо дальше.

— Вы нашли упоминания термина «Анакондо» в документах? — спросил я, вспомнив запись в документах.

Она подняла голову, в ее глазах читалось удивление.

— Откуда вы знаете это название? Я наткнулась на него всего раз, в служебной записке Continental Trust, которую мне удалось увидеть мельком у моего источника. «Операция Анакондо», без подробностей.

— Я слышал это название в разговоре Харрисона с одним из партнеров, — солгал я. — Они замолчали, когда заметили меня.

Мы замолчали, когда официант подошел предложить десерт. Оба отказались.

— Уильям, — тихо сказала Элизабет, когда мы снова остались одни. — Думаю, мы могли бы объединить усилия. У вас доступ к внутренним документам фирмы, у меня сеть информаторов и журналистские методы расследования. Вместе мы могли бы раскрыть правду о Continental Trust и… — она запнулась, — о том, что случилось с вашим отцом.

Я смотрел в ее искренние глаза и чувствовал себя мошенником. Она видела во мне Уильяма Стерлинга, ищущего справедливости для своего отца.

А я был Алексом Фишером, человеком из будущего, преследующим свои цели. Но наши интересы действительно совпадали, и ее помощь могла быть неоценимой.

— Я согласен, — сказал я. — Но мы должны быть предельно осторожны. Continental Trust могущественная организация с связями на самом верху.

— Я умею хранить секреты, — улыбнулась она. — И защищать свои источники.

Музыканты объявили последнюю композицию вечера, медленную, чувственную мелодию.

— Потанцуем? — неожиданно для себя предложил я.

Элизабет выглядела удивленной, но с улыбкой приняла мою руку.

На маленьком танцполе было всего несколько пар. Я осторожно обнял Элизабет за талию, чувствуя тепло ее тела через тонкую ткань платья. Мы начали медленно двигаться в такт мелодии.

— Вы полны сюрпризов, мистер Стерлинг, — тихо сказала она. — Никогда бы не подумала, что серьезный финансовый аналитик умеет так хорошо танцевать.

— У меня было хорошее образование, — улыбнулся я, мысленно благодаря танцевальный класс в корпоративной школе XXI века. — И я полон сюрпризов.

Когда музыка закончилась, мы еще несколько секунд стояли близко друг к другу, словно не желая разрывать контакт. Наконец я предложил проводить ее домой.

Ночной Нью-Йорк встретил нас прохладным бризом и звездным небом. Мы шли по затихающим улицам Гринвич-Виллидж, обсуждая дальнейшие шаги в нашем расследовании. Я предложил встретиться через два дня у нее, чтобы более детально изучить ее материалы.

Дойдя до угла, где можно было поймать такси, мы остановились под тусклым светом уличного фонаря. В этот момент Элизабет повернулась ко мне и, поднявшись на цыпочки, легко поцеловала в губы.

Это короткий поцелуй, но в нем чувствовалось обещание чего-то большего.

— До встречи, Уильям, — тихо сказала она. — Берегите себя.

Я смотрел, как ее такси удаляется по темной улице, и испытывал странную смесь эмоций. Радость от развивающихся отношений с умной, красивой женщиной. Воодушевление от продвижения в расследовании Continental Trust. И тревогу, глубокую тревогу.

Впрочем, надолго погрузиться в эти мрачные мысли не получилось. Такси остановилось, Элизабет вышла наружу.

— Я не могу ждать так долго, — сказала она. — Пойдемте сейчас…