Паргелий

Глава 23. Встреча

«Зона - это что? - возвращался Гриф к извечному вопросу с очередной попыткой философской интерпретации и аллегорического толкования, - это куча навозная, а мы мухи на ней. Большая такая навозная кучища, просто огромная, в которой если покопаться лопатой, то можно найти руки, ноги с головами и прочие части тела, а душ там всяких в этом дерьме немерено, и среди всего этого жидкого винегрета плавают камушки цветные, хабар то бишь. И я там вместе с остальными». Он стал думать о том, о чем давно уже не думал. «Почему я здесь оказался? Могла как-то иначе сложиться моя судьба? Разве мы со Светланой о такой жизни для нас и Танюшки мечтали?»

Почему-то в зоне он уже не называл жену, как когда-то в городке. Бывало, в мыслях и Светкой, и Светухой, и Веткой за что теперь было не то чтобы стыдно, а как-то горько за себя, за непозволительное пренебрежение к женщине, которую раньше очень любил, а потом как-то эту любовь растерял. Быт заел? Может, и быт. Только любовь стерлась, как карандашный набросок ластиком, еще не раскрашенный и даже не дорисованный. И снова в голову лез их военный городок на краю света, посреди поля, с зоной под боком. Убогая пятиэтажка из серых панелей с жуткими замазанными битумом швами, пачканная черными подтеками вара по стенам. Балконы, забитые хламом, с бельевыми веревками, с тряпками на них. Авоськи, мешки целлофановые, свешенные из окон. Дороги с растрескавшимся асфальтом, с кривыми вывороченными бордюрами со следами шин. Медсанчасть с больничным стылым запахом. Вечная вонь тлеющей за забором свалки. Детская площадка с кривыми скрипучими качелями, с вытоптанным кругом под каруселью с отломанными сидушками. Полупустая квартира с армейскими кроватями, с невзрачными бумажными обоями, с круглыми шарами-плафонами под беленым потолком, дээспэшные пошарканные двери с закрашенными железными ручками. Вспомнилось, как стаскивал с пятого этажа кресло-каталку с растрескавшимся, рваным на краях дерматином, из-под которого виднелась фанерная спинка. Вспомнилось бледное личико Танюшки, ее тусклый взгляд, застывшая на губах недоулыбка. Она имела привычку улыбаться с закрытыми губами, словно вовсе ей не было весело, а делала вид, чтобы не огорчать остальных. Она редко смеялась по-настоящему. Танюшка, бывало… «Почему так редко?» - уже в какой раз винил себя Гриф и жалел о том времени, когда мог бы многое делать по-другому. Развеселит ее дурачеством каким-нибудь незамысловатым. Засмеется Танюшка, зазвенит своим голоском детским, покажет мокрые зубки. «А что я еще мог там для нее сделать, кроме как веселить дурачествами? Да ничего, - отвечал сам себе сталкер. - Обмылком я тогда был, ни денег, ни связей. Беспомощный, как паралитик. Нет, все правильно. Пусть я сдох для них. Пусть. Зато у Танюшки шанс появился. Нигде, кроме как в зоне, я не достану столько бабла. Зона, она не только убивает, она еще, тварь такая, и кормит».

А потом перед глазами возник незнакомый сталкер, которого он в первый год своих скитаний обнаружил в подвалах Агропрома. Тот лежал мертвый на боку, с поджатыми коленями, с руками, обхватившими живот, с открытым ртом. Воротник армейки, грудь были заляпаны белыми рассыпчатыми, как густая известка, каплями, которые стекали с губ по подбородку и давно засохли. Гриф тогда так и не понял, от чего сталкер умер, что за гадость его отравила, что за излучение пронизало, и до сих пор не знал. «Я так же загнусь? - думал он, стоя над мертвым бродягой. - Или зона для меня что-то другое приберегла?»

Вспомнилась сырая дождливая ночь. Выбиваясь из сил, он шагал, высоко поднимая ноги, по топкой гати, а за ним шли слепые псы. Их вой, тявканье слышались уже недалеко. Знал он, что оторваться не получится, что не спасут его ни вода, ни болотная жижа. Они не по следу идут, они запах его живой чуют. Хлюп-хлюп, хлюп-хлюп под ногами. Патронов осталось половина рожка. ПМ он потерял, когда провалился в яму. Еле выкарабкался. И вообще, весь рейд складывался крайне неудачно. Начиная с моросящего дождя, зарядившего с утра и к вечеру переросшего в ливень, кончая стаей слепых псов, повстречавшейся на переходе из Лиманска к госпиталю.

Оказалось, что и боеприпасов маловато взял, понадеялся по дороге настричь. А тут на тебе. Стая голов в двадцать. Он в десять-то редко встречал. Половину мутантов положил на камнях, но и патроны почти все расстрелял. Стая ушла. Он переждал некоторое время и двинул дальше. Оказалось, не ушла.

Лай и подвывание приближались, а Гриф не видел ничего, куда можно было бы вскарабкаться или схорониться. Промозглая ночь опустилась стремительно. Он помнил, вдалеке на западе был лес, но черт подери, до него идти километров эдак пять. А они тут рядом, уже совсем близко. Еще есть нож, но разве со всеми справиться.

Огонек горел в стороне неверным дрожащим пламенем. Почему он раньше его не заметил? Да потому, что его раньше не было. «Сталкеры? Военные?» - обрадовался Гриф. Хлюп-хлюп, хлюп-хлюп по болоту. И рад бы ускориться, но сил уже нет. Жижа впускала ботинок с легкостью, мягко стелила, но отдавала с неохотой, вязко, причмокивая, словно пробовала его на вкус.

Пот мешался с дождем и тек по лицу. Гриф насквозь промок и, если бы не чрезмерные нагрузки, наверняка бы продрог до костей. Он часто оборачивался, выронил фонарь и ориентировался по звукам.

Он снова устремил взгляд к огоньку, и тот, казалось, плыл навстречу. Вовсе это был не костер, как подумалось сначала, а окошко. Маленькое, с рамой в крест. Плясало за ним, трепыхалось робкое пламя, такое живое, теплое. «Никак изба», - подумал сталкер и подналег. Он слышал злобные рыки за спиной. Из последних сил вбежал по небольшому пригорку к приземистому покосившемуся срубу. Под скрип ржавых петель он распахнул деревянную дверь, ввалился внутрь и с силой захлопнул за собой так, что лязгнули скобы. Он был в безопасности.

Гриф повернулся. Вода с него стекала, образовывала мокрый круг на сухих досках. Тяжело дыша, с молотом в ушах, паровым котлом вместо сердца, изможденный, на подкашивающихся от усталости ногах Гриф стоял и окидывал взглядом избу. Почерневшие от старости, в трещинах, бревна, некрашенные доски на полу, низкий потолок, лавка, окно, кособокий стол в углу и на нем свеча.

Женщину вначале он даже и не заметил. Подумалось: «Вот блин, а где же хозяева?» Она выплыла из темного угла в длинной ночной рубахе, босая, белесая, невзрачная, как моль. И она вроде бы улыбалась, но улыбка эта была плотоядной. Гриф вдруг ощутил себя ужином. Женщина косолапо переставляла босые тощие ноги по неструганым доскам и приближалась, не сводя с него своих бесцветных глубоких глаз. Сталкеру захотелось выскочить из этой избы и бежать не оглядываясь. И сделал бы так, несомненно, если бы не слепые псы снаружи.

- Эй, - проговорил Гриф хриплым голосом, - ты чего?

Она шла, и ничего в ее бледном соломенном лице не переменилось. Гриф понял, что она его не понимает или не слышит. Он испугался. Страх горячей волной слабости прошелся по всему телу. Не тот животный, который он испытывал, удирая от слепых псов, который заставлял действовать, спасаться, отбиваться, махать ножом. Он был другим - запредельным, кошмарным, сонным, когда тело не слушается и ты можешь только обмирать.

Она была так близко, что протяни он руку - коснулся бы ее. Лицо напротив расползалось, словно сотканное из дыма, и только плотоядная улыбка была перед глазами. Бледные, почти невидимые губы, делали большой рот прорезью. Выпирающий подбородок был старушечьим, и все лицо было старушечьим, только кожа мучнистого цвета без единой морщины.

Палец сам нажал на спусковой крючок, словно жил отдельной жизнью и только он один сохранил хладнокровие. Палец разрядил весь оставшийся боезапас и продолжал давить на крючок даже тогда, когда закончились патроны. Гриф таращился сквозь грохот и дым немигающим взглядом, словно сторонний зритель. Моль отбросило к стене. Сталкер заметил, что, получая пулю за пулей, лицо ее нисколько не менялось. Оно не выражало ни боли, ни страха, ни удивления. Оно продолжало бледно улыбаться. Женщина брякнулась с костяным стуком на пол и не двигалась. Сталкеру не верилось, что ее можно так легко убить, поэтому не сводил с нее глаз. Он стоял очень долго, а палец все давил на курок.

Очнулся Гриф под утро, когда за узким грязным окном темнота сменилась серостью. От свечи на столе остался огарок и дымился. Кругом стояла мертвая тишина. Гриф пошевелился и почувствовал, как тело его затекло и теперь ломит в суставах и мышцах. Он не смог дойти до лавки, сел прямо на пол. Мокрый круг высох, как его лицо и волосы. Мертвая женщина продолжала лежать грудью в пол, скрестив босые ноги. Из-под нее не вытекло нисколько крови, и на спине он не видел сквозных отверстий от пуль. Он не мог поверить, что она мертва, и ждал пробуждения.

Ушел сразу, как почувствовал, что может идти. Его не пугали ни слепые псы, ни то, что из вооружения остался только нож, что он сутки не спал и что силы на исходе. Он хотел одного: оказаться подальше от этой нечисти и никогда больше не возвращаться.

Потом он шел словно в бреду и все думал, а была ли та кривая изба на самом деле, та тетка бледная.

Гриф резко остановился. Ненормальность он почувствовал ногами. Что-то мягкое как будто колыхалось под ним. Над головой послышались шум и треск. Гриф поднял глаза, увидел величественно раскачивающиеся, сталкивающиеся ветвями сосны и ели. Падали шишки, мелкие ветки, осыпалась хвоя. Сталкер посмотрел вниз и увидел, что земля, покрытая травой, палыми листьями, кустарником, идет волной. Он ощутил себя на гигантской кувшинке посреди озера. Подобное укачивание могло показаться даже приятным, если бы не опасность. Он стоял, замерев на месте, и только глаза шевелились в глазницах. «Что было бы, - задался Гриф вопросом, - пройди я дальше? Они бы повалились? Скорее всего, да и придавили меня. Странная аномалия». Вспомнились кадры из документальных фильмов о природе, где болото, покрытое плотным слоем ряски, так же колыхалось под ногами натуралиста, только на тех водоемах не росли и не раскачивались деревья.

Он ждал около пяти минут, прежде чем земля успокоилась и деревья раскачивали кронами не как при пятибалльном урагане, а как при умеренном ветре. Затем Гриф осторожно попятился. Прошел десять метров, прежде чем ощутил под ногами твердь. На отходе заметил нечто поблескивающее между стволов и ветвей кустарника. Достал бинокль, навел фокус. Это был чистой воды артефакт, не ведомый, впрочем, как и аномалия. Стержень железного цвета полуметровой длины торчал из ствола сосны под углом в тридцать-сорок градусов, тускло поблескивал, словно только что вышел из-под токарного резца. На ПДА сталкер пометил место с невнятной перспективой.

Заболела поджелудочная. Сталкер отметил, что боль теперь принималась за него без прелюдии. Сразу впивалась зубами и рвала. Он достал пузырек, накапал в крышку двенадцать капель, закинул в рот. Свело скулы, рот наполнил кисло-горький вкус. Сталкер сморщился, словно съел лимон, убрал снадобье в карман, потянулся за флягой. Несколько глотков воды смягчили пилюлю.

Он поднялся на гребень высокого холма и внизу метрах в ста заметил человека. Тот замер и смотрел на него. Секунду-другую они вглядывались друг в друга, после чего незнакомец резко дернул с плеча автомат.

За мгновение до выстрела Гриф успел развернуться к нему спиной.

- Сюда!!! - заорал человек, одновременно нажимая на спусковой крючок. Громкие хлопки разорвали лесную тишину. Пули застучали по кейсу. Гриф сделал два быстрых шага по склону, упал на задницу, проскользил метра три, затем судорожно принялся выворачиваться из лямок. Выстрелы прекратились, но эхо от них еще блуждало между деревьев. С противоположного склона послышались голоса. Гриф выдернул из разгрузки гранату, метнул через вершину на другую сторону холма. Граната не долетела, упала где-то на вершине и разорвалась. Вряд ли осколки кого-то задели, разве что задержали немного. Сталкер спешил воспользоваться этим малюсеньким преимуществом. Освободившись от ноши, ощутил себя резким и легким, как октябрьский ветер над пустошью.

С кейсом наперегонки он скользил по склону. Притормаживая каблуками, отталкиваясь ногами от деревьев, наконец достиг основания. Вскочил, перекинул вещмешок за спину и, прихрамывая на правую ногу, бросился в лес.

Взрыв разорвавшейся гранаты где-то на холме заставил старпома упасть ниц и в дальнейшем действовать осмотрительнее. Качака был тяжеловат для спринта, и уже на середине подъема его догнал Пистон с элэркой наперевес. Возбужденный, раскрасневшийся, он напоминал гончую, взявшую след. За ним подтянулся Жорик, и уже на вершине к ним присоединился задыхающийся Соха с тяжелым ранцем за плечами.

Приподнимаясь на вдохе всем телом, Качака лежал на животе у края склона и в снайперский прицел осматривал местность у подножия. Распластавшиеся рядом грачи шарили взглядами по лесу, протыкали заросли, шерстили кустарник в поисках кого-то, кто взбудоражил вождя. Шепотом Пистон спросил, в чем дело. Старпом не ответил. После того как убедился, что цель ускользнула, перекатился на бок и в двух словах с длинными паузами на вдохи и выдохи рассказал, что произошло. Затем тяжело поднялся, ткнул пальцем вниз:

- Там! - все посмотрели на блестящий предмет размером с чемодан. - Это то, за чем мы сюда приперлись. Не бежать! - рявкнул он на Жорика, который устремился по наклонной вниз. - Смотреть в оба!

Вглядываясь в лес, они неторопливо спустились к кейсу. Качака поднял его, взвесил в руке. Внимательно рассмотрел вмятины и царапины от пуль. От его взгляда не ускользнули капли крови на палом листе и траве. След уходил перпендикулярно холму. Старпом взвалил кейс на спину, вдел руки в веревочные петли. Поступил таким образом не только по соображениям личной ответственности за трофейную ценность, но и из соображений безопасности:

- Все, мясо, - криво улыбаясь крокодильей улыбкой, сказал он, - дело сделано. Топаем назад.

Они шли по старому следу настороже и готовые стрелять. Качака предупредил, что сталкер, у которого он отбил добычу, хотя и ранен, может представлять угрозу, при нем заметил штурмовую винтовку, очень похожую на С-14.

Соха предложил оставить тяжелые баллоны, так как туманная тварь давно не показывалась и вряд ли покажется. Объяснял необходимость избавиться от лишнего веса еще и тем, что без ранца ему будет сподручнее отстреливаться, если что. А позже, когда вернутся к оставленному на дереве ранцу, брандспойт снова соберут в полноценный огнемет, правда, с одним зарядом. Хотя и это вряд ли понадобится. Они обойдут стороной опасное место.

- Не гунди, Соха, - спокойно ответил старпом, терпеливо выслушав доводы. - Мы все заберем с собой, и те баллоны, что на суку, в том числе. Мне перед Седым отчитаться надо за них.

- Тогда перевесь его на Жорика, - взвился Соха, - от него толку никакого, пусть осликом хоть поработает, - гневно посмотрел на старпома, который шел в нескольких метрах сбоку.

Качака быстрым движением вытащил из кобуры пистолет и нацелил в зарвавшегося грача. Он смотрел с ненавистью во взгляде и боролся с искушением. Эта борьба явственно проявилась на его большом скуластом лице с подрагивающими желваками. Жорик, шедший за Сохой, испугался и встал. Он уже будто слышал выстрел, видел, как разлетается череп буяна на кровавые ошметки. Подозревающий такой же исход, остановился и сам Соха. Глаза его расширились, рот открылся то ли от удивления, то ли с застрявшим словом.

- Достал ты меня, имбецил конченый. Ничему, скотина, не учишься. Тебя, как паршивую псину в упряжке, легче пристрелить, чем заставить ходить строем.

- Нет, нет, нет, - скороговоркой затараторил Жорик, - Качака, не делай этого. Нас это…и так мало осталось, а этот, ну…сталкер, мы ведь не видели его тело. Он может напасть, и тогда, ну…каждый ствол на счету. И потом это…никто не хочет тащить баллоны.

Старпом переместил на Жорика тяжеленный взгляд, за которым, казалось, слышался скрип гирь по бетонному полу. Смотрел некоторое время, потом сказал:

- Ты прав, Жора, пусть тащит эти гребаные баллоны, гниль болотная, а дойдем до тех, и их зацепит. Понял, мясо? - старпом вновь вернулся к Сохе.

- Понял, - пробурчал тот.

- Не слышу!! - гаркнул Качака так, что все вздрогнули.

- Понял! - выкрикнул Соха.

- То-то же, - старпом убрал пистолет на место и зашагал дальше, покачивая тяжелым кейсом. Отряд двинул следом.

Хромая, теряя кровь, Гриф отбежал подальше от места встречи. Временами он останавливался, оборачивался и всматривался в пространство между деревьями. На ходу вытащил брючный ремень и перетянул бедро. Край намотал на кулак и так держал, пока не остановился у поваленной ели. Спустил штаны, внимательно осмотрел ранение. Пуля прошла навылет выше колена на ладонь, не задев ни кости, ни артерии.

Гриф обработал рану, наложил тугую повязку, после чего вернул брюки на место. Покончив с ногой, сунул руку под одежду, нащупал рубцы на пояснице. Крови не было. При падении он сильно ударился спиной. Рана тянула, и Гриф опасался за швы. Мысленно поблагодарив провидение за подарок, вернул ремень в шлевки, после чего достал мятую пачку «Кэмэла». Сложившаяся ситуация с кейсом требовала решения.

Он не выкурил и половины сигареты. Отбросил бычок, закинул за спину шмотник, подхватил винтовку и захромал назад к холму. Сначала, когда убегал от смертельной опасности в лице человека, и надо признать, крупного человека с автоматом, да еще и с командой (кому-то же он кричал «сюда»), сталкер думал лишь о спасении. Но сейчас, когда починился, осознал несерьезность ранения, решил действовать иначе, решил вернуть свое. Тем более что от содержимого чемодана зависела судьба дорогого ему человечка.

Подстегиваемый этой мыслью, Гриф старался не замечать боли и шел на пределе сил. Когда стало невыносимо, остановился, достал аптечку и вколол промедол. Спустя несколько минут значительно полегчало, он даже перестал хромать.

У подножия склона кейса он, конечно, не нашел, зато по отпечаткам ног насчитал четверых. Судя по размеру следа, тот, который в него стрелял, не обманул впечатление и был громилой. Но почему сразу стал палить? И каким ветром их занесло в этот мертвый лес? До недавнего времени Гриф считал эти места нехожеными. Нет карт. Никаких. Или тоже по спутнику? Кто эти бродяги? Охотились за документами, как и те спецы?

«Твою в корягу, Шеф! - мысленно воскликнул сталкер. - Да тут весь лес в курсе о чемодане!».