Паргелий

Глава 37. Продолжение следует. Была история

- Везение, - профессор загадочно усмехнулся, словно знал иной тайный смысл этого слова. - Пруха, фарт, удача. То, что вы попали в мою лабораторию, любезнейший, так назвать можно, а как назовете случай, при котором человек стрелял себе в голову и не умер?

- Будь я ортодоксом, - Юрий привычным движением поправил очки на носу, -сказал бы - перст Божий.

- А я и так скажу, что это судьба, - алкоголь приятно кружил голову и пока только размягчил, но еще не путал мысли. - Некий Людвиг Бек - генерал-полковник германской армии, начальник генерального штаба сухопутных войск, лидер выступления военных против Гитлера, не смог застрелиться с двух выстрелов, попав себе в голову оба раза. Представляете? - профессор значительно покачал головой и округлил глаза. - Его добил по приказу Фромма выстрелом в шею один из подчиненных. Борис Петрович Бутаков, советский мультипликатор из той же когорты заговоренных. А Уильям Пейс из Калифорнии? Правда, немного из другой оперы, я уже о ранениях. Прожил еще около 95 лет после того, как в 1917-м брат случайно ранил его в «кубышку», - профессор постучал пальцем себя по виску, - из 22-калиберной винтовки. Умер Пейс в 2012 году в возрасте 103 лет. Каково?

- Впечатляет, - проговорил начинающий психотерапевт и отпил из стакана, который шел в подарочной упаковке вместе с бутылкой. В лаборатории подходящей тары не оказалось.

- Финеас П. Гейдж, 1823-1860, американский строитель, - продолжал с охотой профессор, - получивший тяжелое ранение головного мозга во время строительства железнодорожных путей. В далеком 1848 году, когда он работал бригадиром взрывников на прокладке железной дороги в Вермонте, лом, которым он уплотнял пробку над взрывным зарядом, высек искру и вызвал воспламенение. Металлический стержень диаметром 3,2 сантиметра вошел в череп Гейджа ниже левой глазницы и вышел на границе лобной и теменной костей также с левой стороны. Из-за ранения строитель лишился большей части лобной доли левого полушария. Несмотря на столь тяжелое повреждение, он пришел в сознание спустя несколько минут после травмы и уже через два месяца вернулся к активному образу жизни. Он прожил еще 12 лет, и это в 1860 году.

Юрий покивал.

- В 2009 году женщина из Миссисипи, забыл имя, - профессор поморщился, -выжила после сквозного ранения головы 9 мм пулей, выпущенной из пистолета. Ее состояние было таким, что она смогла предложить чай прибывшим на вызов копам. И так можно продолжать, - профессор размашисто махнул рукой. Дело в том, дорогой коллега, пуля в голову из той же оперы, что на роду написано. У Стругацких есть книга «Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики». Смысл один: если тебе суждено скончаться от инфаркта, то ты никогда не утонешь или не сгоришь.

- А каков процент выживания от ранения в голову? - спросил Юрий.

- Проникающее ранение от любого снаряда смертельно в 92 % случаев. Огнестрельное оружие является причиной наибольшего количества ранений, несовместимых с жизнью. Сквозное ранение имеет гораздо худший прогноз, примерно 98%. Тяжесть последствий напрямую зависит от кинетической энергии, скорости, массы, калибра пули, а также места ее попадания и прохождения, - говорил профессор немного скучным, немного нравоучительным, немного искушенным тоном. Грея в руке стеклянный стакан с джином, ощущал на себе любопытный и даже… да-да, восхищенный взгляд. В этот момент ученый видел себя равным среди равных, в одном ряду с Крафтом-Эбингом, Альфредом Адлером, Алоисом Альцгеймером, Владимиром Бехтеревым. Давненько он не ощущал себя в таком духоподъемном настроении и был словоохотлив. - Например, почти нет выживших от ранения высокоскоростными пулями 12,7 х 99 мм из крупнокалиберного пулемета или выпущенных винтовками калибра 7 мм и более. Ранения дробовыми ружьями, автоматами 5,56 или 5,45 также зачастую несовместимы с жизнью и оставляют тяжелые увечья. Более благоприятный прогноз дают ранения средними пистолетными пулями с относительно невысокой кинетической энергией и скоростью вроде 9 х 18 мм ПМ, 9 х19 парабеллум. Наиболее благоприятный прогноз у пуль мелкого калибра вроде 6,35 х 15 мм браунинг. До половины выживших пациентов с проникающими ранениями головного мозга получают посттравматическую эпилепсию. Очень плохое наследство, я вам скажу.

Профессор отпил, смакуя букет. «Хорош этот Monkey». Бутылка напоминала большую склянку для реактивов из темного стекла, не хватало лишь притертой пробки. Сто, нет, двести лет ничего подобного он не пивал. Как включился в проект, так и не прикладывался. А как хорошо идет. Профессор взглянул на настенные часы (окон в лаборатории не было), без четверти одиннадцать.

- К вышесказанному могу прибавить, что многое зависит, - продолжал он свою лебединую песню, - от степени и качества ранения. Сколько задето полушарий, затронут ли мозговой ствол и таламус, повреждены ли основные кровеносные сосуды, ранение проникающее или сквозное. Последнее я уже говорил, - он прощающе махнул рукой. - Каждая мелочь имеет значение. - Захмелевший исследователь поднял указательный палец и большим обозначил на нем мизер.

Юрий, казался, завороженным. Его глаза сквозь линзы очков гляделись большими и умными.

Профессор подмигнул парню.

- Дмитрий Анатольевич, - Юрий говорил четко и трезво, словно бы ничего такого не употреблял, - а в вашей, вашей практике что-то подобное случалось?

«Так-с, - подумал профессор, - как будто пришла пора познакомить кадра с работенкой».

- Случалось, - сказал профессор, сделал большой глоток, осушая стакан. Дотянулся, вырываясь из объятий мягкого насиженного кресла, поставил тару на низкий журнальный стол. Юрий поспешил с джином. Профессор благодарно кивнул и с порцией в руке откинулся на спинку.

- Работал я как-то над очень интересной задачкой в области онейрологии в известном исследовательском институте. Работал себе и работал, пока не натолкнулся на одну интересную статью в Nature некоего Сусуму Тонегава… Хотя нет, - прервал себя ученый, - наверное, я начал не с того. Возвращаться так далеко нет смысла. Моя задача в общих чертах такова: купировать посттравматические синдромы. Найти способ вживления пациенту ложной памяти. Психологические травмы участников боевых действий глубоки и весьма токсичны. Разъедают личность, как серая гниль, причем на протяжении всей жизни, случается, подводят к самоубийству. Одним из таковых и был мой пациент. Звать его Николай, бывший майор внутренних войск, комиссованный по здоровью. Этот самый Николай нанес себе травму головы выстрелом из табельного пистолета ПМ. История темная, то ли при исполнении, то ли несчастный случай. Приезжал его комбат, лично, так сказать, проведать подчиненного. Мы с ним пообщались, он рассказал, как было на самом деле, и я склонен верить ему, а не сопроводиловке, - профессор почесал нос, продолжил: - История, в общем, такая. Служил наш майор на кордоне, охранял зону отчуждения вокруг ЧАЭС от ненужных посетителей. В военном городке его ждали жена и больная дочь, что-то с ногами, ходить она не могла. Лечения никакого. Очереди на операцию - конца и края не видно. Как они там живут, я бы сам застрелился. Неустроенность, безденежье, глухомань, четыре пятиэтажки, школа, садик и все. А тут ко всему наш майор узнает, что у него рак поджелудочной железы второй стадии. В общем, у него случается срыв. Во время застолья, вроде бы чьи-то звездочки обмывали, зашел с сослуживцами нелицеприятный разговор. Николай вспылил, выхватил пистолет, сначала направил его на них, а затем пустил пулю себе в голову. Товарищи немного не успели. Бросились пистолет вырывать, но... Пуля вошла в голову не перпендикулярно, а под углом. Пробила височную кость, вышла через лобную, задев лишь правое полушарие. В это время я уже главенствовал в проекте «К7» получил лабораторию и перешел от теории к практике. Имел удачный опыт с низшими приматами и все. Топтался на месте, слал отписки в головной, меня журили, требовали результата, грозили, грозили… Прорыв в исследованиях произошел после того, как лаборатория заполучила одного преинтереснейшего мутанта - военные постарались. Я погрузил контролера в кому и много времени потратил на изучение его головного мозга. По сути, это был мозг человека, претерпевший сильные мутагенные изменения: лобные доли, да и мозг в целом, увеличились в размерах, некоторые его способности, в частности телепатические, экстрасенсорные, усилились в значительной мере, а пси-воздействие оказалось приобретенным. Этот мутант, к вашему сведению… - профессор внимательно посмотрел на, казалось, загипнотизированного и превратившегося в скульптуру парня, - Юрий, я вам не наскучил?

- Что вы, профессор, я просто поглощен. Вы так это все подаете… - начинающий психотерапевт сделал жест руками, словно жонглировал, - продолжайте, пожалуйста.

- Хорошо, - согласился ученый, - только с условием, что вы мне еще плеснете пальца эдак на три, а то и четыре, - при этом стрельнул глазами на бутылку.

- Разумеется, - Юрий засуетился в стремлении угодить.

- Вот и славненько, - профессор улыбнулся, взял стакан и сделал маленький глоток. Зачмокал губами, - превосходно. Так о чем я бишь?

- Вы говорили о мутанте, - напомнил Юрий.

- Ах да. Он-то и стал тем связующим звеном между пациентом и корректирующим устройством. С помощью нейростимуляции электрическими и электромагнитными импульсами определенных участков гипертрофированного мозга я добился результатов. Не вдаваясь в подробности, скажу следующее - на начальной стадии эксперимента, вернее, терапии, я соединил нейросетями реципиента и так называемого донора. При этом оба находились в искусственной коме. После чего мне только оставалось перейти к приборам и отслеживать процесс. Правда, иногда все же приходилось вмешиваться, подвергая воздействиям тот или иной участок мозга псионика. Более того, я мог сам подключаться к этой сети и становиться ментальным свидетелем, точнее, участником, сна нашего майора, погруженного в сознание контролера. Каково?

Профессор не без удовольствия запечатлел лицо Юрия с открытым ртом и вытаращенными глазами.

- Бесподобно, - выдохнул Юрий, - я с трудом могу поверить, что вы сознательно присутствовали в чьем-то сне. Невероятно. Я, я, - начал заикаться молодой человек, - видел фильмы с похожим сюжетом. Если память не изменяет, «Ванильное небо», старый такой фильм, там про сон, хотя нет. А с Крюгером? Тоже не то, - Юрий сморщил лоб, и по нему было видно, как он тщится откопать нужное. - «Астрал», - он взглянул на профессора, который с затаенным интересом и блеском в глазах наблюдал за экзерсисами коллеги, - там тоже герой в коме и тоже… хотя, там потусторонние силы припутаны, но сон тоже был управляемым. Отца экстрасенс переместил в сон сынишки. Еще вот «Клетка» про маньяка и психотерапевта, который по собственной воле трансформировался в сознание… Блин, - Юрий хлопнул себя по ноге, - «Матрица». Точно «Матрица», правда, там искусственный интеллект создает окружающий мир и люди…

- Да, да, да, - перебил парня профессор, - братья Вачовские. Злобные машины в обмен на энергию дарят донорам иллюзорный мир. Нео, Тринити, Морфеус и все такое. А еще «Наука сна», «Начало» с Ди Каприо, который способен проникать в чужой сон и манипулировать поведением клиента. Делает это он с целью ограбления, я же работаю на пациента. Я даю ему новый мир, мир, близкий по духу. Мир, полный опасностей и сложностей. Где выживание выступает на передний план. Такой мир, где нет места для, романтики, бытовухи, копания в себе, на всякие размягчающие и разлагающие сентиментальности. Нет всей той шелухи, что облепляет человека и делает его похожим на чучело в перьях. Все, что пациент видит, он воспринимает как единственную возможную реальность. Человек выкристаллизовывается, ведет себя так, как желает. А это очень важно в процессе излечения. Подчеркну, безмедикаментозного лечения. А наш пациент, напомню, хотел убить сослуживцев. Это тянет на принудительную терапию. Терапию бензодиазепинами, трициклическими антидепрессантами, ингибиторами обратного захвата серотонина и моноаминоксидазы. И не факт, что поможет. Я же удаляю из его памяти стрессовый период и заменяю визуальными образами, яркими, запоминающимися образами с его личным участием. Вернее, помещаю в матрицу, оболочку уже существующего образа, фантома, остальную работу выполняет он сам.

- Как это? - не понял Юрий. - Какого фантома?

- Видите ли, коллега, - профессор уже начал путаться и вынужденное спотыкание сбило поток мыслей. Он подыскивал правильные слова, - контролер, тот мутант, о котором я вам рассказываю, потому и называется контролером, что в процессе своего существования там, в зоне, может силой мысли брать под контроль живые существа и управлять их действиями, полностью подавляя волю. Будь то другие мутанты или человек. При этом часть подопечных погибает во время защиты или добывания ему пищи. В случае гибели поводыря они получают свободу, вместе с ней в наследство - разной степени тяжести психологические травмы, в зависимости от времени пребывания под пси-воздействием. Но при всем при этом в подкорке контролера остаются все бывшие в употреблении ментальные образы, матрицы, независимо от его желания, словно сценические костюмы в гримерке лицедея. Наш пациент заселяет один из них, который ближе всего подходит по психотипу. Вуаля!

- Как носок в носке, - не удержался Юрий от реплики.

- Скорее, как рука в носке, вдетая в носок. И когда это происходит, он начинает жить собственной жизнью в сознании мутанта в новой одежке, в новой роли, в новой реальности. Контролер при этом не может воздействовать на реципиента, так как погружен в кому и контролируется препаратами, агрегатами и вашим покорным слугой. Вот, собственно, и все, - профессор развел руками.

- А пациент? Как он себя чувствует в новом образе?

- Пациент этого не осознает. Отчего воспоминания становятся логическими и переживаются как свои собственные. Принимает сразу и безоговорочно новую сущность. Для стабильного и полного вытеснения, если хотите, затирания нежелательных воспоминаний из прошлой жизни, надо время. Замечу, в сознании контролера оно течет немного иначе, чем на вашем хронометре.

Юрий быстро взглянул на наручные часы.

- Время, как известно - лечит, - профессор глубокомысленно опустил глаза и большим пальцем водил по круглому боку стакана. - Мой пациент скитался по сознанию мутанта шесть-семь лет, когда в реальности прошло всего три недели.

- То есть вы хотите сказать, пациент проживает некий отрезок жизни в сознании мутанта и не замечает этого? Воспринимает происходящее как собственную реальную, наполненную различными событиями жизнь?

- Именно так и происходит.

- А если с пациентом что-то случится эдакое, ну, к примеру, кошмар какой-то или, хуже того, он погибнет в сознании контролера, что тогда?

- Не забывайте, голубчик, я могу присутствовать, наблюдать и при необходимости корректировать сновидение или даже перезапускать некоторые временные отрезки. Эти контролеры, - профессор пьяненько потряс пальцем, - те еще штучки. С их мозгами такое можно творить, - профессор заговорщически подмигнул Юрию.

Юрий в ответ натужно улыбнулся. Ему не понравилось это многозначительное подмигивание Воланда, которое, казалось, и вовсе не было подмигиванием, а чем-то иным, подсовывающим под руку пустой лист для подписи, что ли.

- Получается, - пораженный нехорошим предчувствием, Юрий говорил уже серьезно, - в сознании контролера может находиться одновременно несколько объектов. И как много?

- Опытным путем пока подтверждено одновременное пребывание трех личностей.

- Если правильно понимаю, первый - майор, вы - второй, а кто третий? - от удивления Юрий выпрямился в кресле, а лицо его вытянулось.

- Ах да, я так увлекся. Это ваш швепс. Бр-р, - профессор потряс головой и извиняюще улыбнулся, - джин, конечно же. Он, знаете ли, слегка пудрит мозги и путает карты, - профессор неопределенно покрутил рукой у головы. - Я забыл упомянуть о втором участнике эксперимента (профессор уже не употреблял слово «терапия»), некоем Алексее. Он включился в процесс по прошествии некоторого времени. Я не планировал, но изучив его анамнез и психологический портрет, решил, что это будет полезно в терапевтических целях обоим пациентам. И не ошибся. Ого, - профессор взглянул на настенные часы, - уже половина первого. Засиделись мы, коллега, знаете ли, засиделись, - профессор одним глотком допил остатки в стакане, после чего согнулся и поставил его на столик.

- Профессор, умоляю, хотя бы пару слов о втором пациенте. Пожалуйста, - Юрий смотрел на профессора жалостливо.

- Ну, если пару слов. Это сверхсрочник, тоже с кордона. Сирота, откуда-то из здешних мест. Во время рейда по зоне попал под пси-воздействие мутировавшего волка. Получил серьезное повреждение головного мозга. Товарищи в бессознательном состоянии принесли его в медсанчасть. Мне позвонили, описали ситуевину, - профессор икнул, - прошу прощения, ситуацию, попросили взглянуть на парня. Я согласился, вот, собственно, и все.

- А где они сейчас? Что с вашими пациентами? Излечились?

- Юрий, - профессор снисходительно улыбнулся, - вы многого от меня хотите сразу. В бутылке осталось еще достаточно джина, чтобы нам растянуть разговор хотя бы еще на один вечер. Не лишайте меня удовольствия, голубчик, - он слащаво улыбнулся.

Профессор утаил еще одного пациента - четвертого, принимающего участие в эксперименте до сих пор. Колючая, вечно со своими идеями Авигайль не умела слушать. Совсем. Слова не давала сказать. В какой-то момент профессор даже начал ей подчиняться. И… однажды он просто не вывел ее из сознания контролера. Он еще не решил, как с ней поступит. Но точно знал, пока она ему не нужна. Она не мертва и не жива, во второй палате под капельницами в управляемой коме. В таком состоянии она вполне устраивала профессора - идеальный слушатель, просто душка. Он наблюдал ее, смотрел показания аппаратуры, датчиков, разговаривал с ней, рассказывал, каких результатов добился без ее гребаного участия. Но порой скучал по живому слову и уже, честно признаться, побаивался возвращать Авигайль. Слишком долго она находилась с той стороны.

Когда-то Анатолию придется о ней рассказать. У профессора была наготове правдоподобная легенда. Очень правдоподобная. Профессор нуждался в пациентах, в последнее время их не давали, и угрозы из центра в конце концов воплотились. Проект закрыли из-за нестабильности результатов и неприемлемых рисков (чертовы вэвэшники оба свихнулись). Институту с трудом удалось погасить скандал с их командованием. Майор - другое дело. Он задержался дольше остальных и был идеальным пациентом. Профессор частенько вспоминал Николая с приятной ностальгией. Но его пришлось вернуть. Семья, комбат хренов… Остался один, - мать алкоголичка, отец умер, кажется, под косилку попал, дом сгорел, в медсанчасти о нем думать забыли (сплавили, и бог с ним, меньше проблем). Алешу профессор берег.

Трудно, трудно, черт возьми, стало с пациентами. Приходится через сеть заманивать начинающих амбициозных психотерапевтов, психологов, хреновых «неврипитологов», желательно несемейных, желательно приезжих, желательно без живых родственников, желательно не одаренных, но и не совсем тупых. Где таких, мать вашу, взять??? «Юрий, кажется, подходит, - думал профессор с робкой надеждой. - Надо поближе с ним познакомиться, втереться в доверие, и тогда, быть может, из помощника, как и Авигайль, он превратится во что-нибудь полезное».

Дома

Николай стоял в пустой комнате старенького, построенного еще в далекие восьмидесятые отцовского дома, который назывался то дача-кляча, то фазенда, то приют неугомонных, и смотрел на осенний сад через плаксивое окно с деревянной рамой, крашенной белой краской, с плохо подогнанным штапиком, с неаккуратно промазанной на стыках замазкой. Неугомонных душ здесь осталась ровно одна. Отца похоронили в 2004-м. В тот год случились события в Беслане, в Москве взрыв на «Автозаводской», сгорел Манеж, взорваны два пассажирских самолета - 42 жертвы, вторая чеченская... Это был тяжелый год, и смерть отца сделала его еще тяжелее. Николай просто не мог не быть рядом с мамой. Все скорбные хлопоты взял на себя. Танюшка тогда заболела и с двусторонней пневмонией угодила в больницу. Светлана, понятное дело, осталась с ней.

Теперь, когда он вернулся, Мария Ивановна, женщина в преклонных годах, приняла его и семью с распростертыми объятиями. Родные люди, они навсегда остаются таковыми. Пожилая женщина еще советской закалки, жена офицера, помотавшаяся по гарнизонам, знала почем фунт лиха и сочувствовала Светлане. Глядя на Танюшку в инвалидном кресле, у нее на глаза навернулись слезы. Вымуштрованная нелегкой жизнью, она быстро взяла себя в руки, и когда склонилась над девочкой, чтобы обнять, уже улыбалась.

Сейчас они все ушли на прогулку. Осень выдалась сырой, промозглой. Редкий выпадал день, когда не лил дождь. Мелкая морось не остановила засидевшихся в четырех стенах «девчуль».

Николай смотрел через потеки на стекле на облетевшие, сразу ставшие корявыми яблони, на никлый огород, засыпанный желтым, блестящим от сырости листом, на голые кусты смородины, жухлую траву у компоста. Вспоминал ту, другую осень, где она никогда не кончалась. В которой его никогда не отпускало чувство тревоги, где он всегда ждал чего-то нехорошего и был в тонусе. Та жизнь держала его за горло и была в каждом шаге.

Прошло уже полгода, как его выписали из госпиталя. Доктор говорил, повезло, пуля вошла в голову под углом, не задев жизненно важные участки - раз, два - ему быстро оказали первую помощь, три - вертолет воздушного патруля был в том районе. Травма мозга оправдывала спутанность сознания и частичную амнезию. Некоторые моменты из жизни выпали напрочь, а некоторые казались как будто сном.

Полным потрясением было то обстоятельство, что Гейгер его обманул. Обманул самым жестоким образом. Оказалось, все связанное с «Добрым сердцем», с клиникой, с Красневской было блефом, подставой, хитро сработанной комбинацией. Никуда никаких денег чертов барыга не отправлял. Это Николая угнетало и жгло неимоверно, хлеще, чем рана и последствия. Он думал о напрасно прожитых днях, истязаниях, скитаниях, лишениях и скрипел зубами, мышцы на челюстях под кожей натягивались жгутами. От бессилия что-либо исправить или поменять в нынешней жизни он готов был разрыдаться.

Из окружного госпиталя военным бортом его прямиком отправили в Козельск на реабилитацию в госпиталь ракетчиков. Семья прилетела следом. По прибытии он узнал, что демобилизован по инвалидности. Все придусмотренные выплаты и льготы получил в полной мере. Сумма вышла немалая, но о лечении дочери в немецкой клинике не могло быть и речи. Фонд, в который обратилась Светлана, «Поможем вместе», пообещал всяческое содействие, но опять же, когда подойдет очередь, впрочем, такая же картина была и в остальных, куда она обращалась. Все упиралось в проклятые деньги.

Николая беспокоила путаница со временем. Прожитые им шесть лет в зоне почему-то за кордоном превратились в три недели. Он не мог дать однозначного ответа. Временная аномалия, в которую он угодил когда-то у обгорелой сосны, была единственной зацепкой, оправдывающей случившееся. Порой он запирался в комнате и подолгу стоял перед зеркалом в одних трусах. Осматривал себя, поворачивался то одним, то другим боком, подставлял внутреннюю часть правого бедра под свет, выворачивался, смотрел на спину и не находил шрамов, как и на плече, на голени, в области паха. От пули на голове был, а остальных почему-то нет.

Катахреза со временем скоро перестала беспокоить вовсе. «Временная аномалия. Никаких сомнений. Я еще могу все исправить, ведь для них прошло всего-то месяца».

Николай смотрел на медленно ползущие по стеклу капли. Каждое утро, а случалось и по ночам, просыпался, взглядом шарил по стенам, упирался в потолок, смотрел в угол, сжимал край кровати, принюхивался. Все надеялся увидеть берлогу. «Наверное, - думал он, - потому, что я далеко. Не может она до меня дотянуться».

Одна мысль не дает ему покоя. Засела, как клещ в мягком месте. Он знает, как все исправить, надо только еще немного подождать, подлечиться. То, что поджелудочную прохимичили, это здорово, это просто замечательно. Судьба продлила ему время, дала шанс. И он намерен им воспользоваться. Он знает, как все исправить. У него есть знания, навыки. Осталось накопить сил. Он уже был там, умеет выживать, умеет добывать артефакты и заколачивать тугрики. А если доберется до одного очень недешевого изделия, то разом решит проблему с клиникой, никакие фонды не понадобятся. Здесь инвалиду третьей степени, демобилизованному сверхсрочнику такие ни в жизнь не заработать. А еще документы в КУНГе.

Надо поторопиться. Танюшкина болезнь прогрессирует. Тем более его там, в ЗОНЕ кое-кто ждет. Ведь ждет?