Паргелий

Глава 9. Отряд мельчает

Аномалий не попадалось, осмелевшие грачи все увереннее и свободнее шагали по дикой земле. После гибели Рябы, вопреки ожиданиям, отмычкой Качака назначил не Жорика, а Шварца, который громче всех орал на Дрындыра в постыдном моменте и требовал немедленно «херачить на базу».

Один из огнеметов достался следующему за ним Пистону. Второй ЛПО Качака повесил на себя. Запасной ранец с баллонами и пиропатроны тащил Жорик. Черные деревья с желтой периной не попадались, как и проволочные кусты. Их вытеснил смешанный осенний лес со слипшейся гниющей подстилкой, частично обнаженный, с рыжими подтеками на стволах, с валежником, с торчащими, словно ребра, сухими ветками. Никакой живности на глаза не попадалось. Кругом было тихо и оцепенело.

Грачи без проблем прошагали несколько километров, и у них стала возникать мысль: «На кой черт тащим эти железяки?»

Запищало сразу у троих. Отряд остановился как по команде. Невесть откуда взявшийся у Шварца в руках «отклик» определял направление и характер аномалии. Качака водил своим «Велесом» из стороны в сторону и занимался тем же. Жорик обернулся на писк позади себя. Гнутый сунул руку в карман - звук пропал. Лицо при этом у него было непричастным, отстраненный взгляд блуждал по зарослям. Жорику вспомнилось перепуганное лицо Рябы, его слова: «Поцы, у кого есть детектор? Дайте, а».

Небольшая «мясорубка» притаилась под замшелым кустом можжевельника. Ее не стали обкидывать гайками, обошли большим кругом слева.

Неприятности начались, когда лес сгустился, стало больше попадаться лиственных деревьев и кустарника. Грачи продирались сквозь заросли орешника, неожиданно раздался жуткий вопль. Жорик резко оглянулся и никого не увидел. Он шел предпоследним и точно помнил, что за ним был Гнутый. Справа в зарослях снова послышался раздирающий уши крик, за ним треск и автоматная очередь. Спереди загаркали, заорали, через секунду рядом с Жориком возник Соха: «Где?! Где Гнутый?!!». С выпрыгивающими из орбит глазами Жорик шлагбаумом поднял руку и указал на кусты, из которых донесся вопль. Выставив перед собой АКСУ, Соха кинулся в ту сторону. Приближался раскатистый крик Качаки, а с ним и треск, словно падали деревья: «Кто?!! Где?!!»

«Совсем не сталкеры», - промелькнуло в голове у Жорика, успевшего, несколько недель потаскаться с Чапой. Громыхнуло еще несколько раз, а потом выстрелы стихли. Жорик расслышал надрывные резкие голоса. Он раздвинул ветки, вышел на небольшой пятак рядом со старой елью.

Вокруг сидящего на земле с вытянутыми ногами и подвывающего сквозь сжатые зубы Гнутого толпились грачи. Соха колол ему в ногу шприц-тюбик, Пистон заливал его голову зеленкой. Огнемет валялся на земле рядом. Вдруг рот Гнутого раскрылся, и из него вылетел громкий, просто оглушительный вопль, громче того, с которого вся свистопляска и началась. Зашуршали кусты, на поляну выскочил запыхавшийся, с горящими глазами Шварц. В руках он сжимал автомат и носился бешеными глазами по всему, что его окружало.

Жорик приблизился к Гнутому. Все его лицо заливала кровь. С головы, на которой не хватало части скальпа, ручейками стекала кровь вперемешку с зеленкой. Сбегала по лбу, скулам, по коже, которая свисала на щеках лохмотьями и была порезана на тонкие полоски, словно аккуратно распущенная острыми бритвами. С подбородка на штаны лилась темно-зеленая жидкость. Гнутый скреб землю скрюченными пальцами, дергал ногами и орал.

Послышался негромкий удивленный присвист. Жорик повернул голову. Метрах в трех от толпы, не обращая внимания на крики, стоял Качака и смотрел себе под ноги. Жорик подошел и встал рядом. На земле распласталось нечто невообразимое: тощее существо с выпирающим крестцом, с проступающими гребенкой ребрами, с подтянутым к позвоночнику брюхом, с длинными суставчатыми ногами, с бурой сухой, лезущей клоками лишайной шерстью, с шелушащейся кожей на залысинах по хребту, с длинной шеей, с головой то ли большой собаки, то ли теленка, с сильно выпирающими скулами и передними зубами, с большой пастью, из которой свисал окровавленный лоскут кожи с волосами. Изрешеченное пулями, оно лежало неподвижно, и лишь задняя нога мелко подергивалась.

- Мама дорогая, - прошептал Жорик, разглядывая мутанта и поражаясь его формами. - Это ж где таких делают?

Качака повернул голову, некоторое время молча смотрел на парня, затем изрек: «Неправильно ставишь вопрос, Жора. Всех делают тута, на фабрике шмотомяса под названием «Зона». Вот из кого именно? Над этим стоит подумать».

Вопли постепенно стихли и перетекли в непрекращающиеся стенания. Стоя на коленях, Пистон бинтовал голову Гнутому. Открытыми оставались только глаза и рот. В некоторых местах бинт пропитался и сочился кровью. В «технологических отверстиях» марля топорщилась бахромой.

Закончив бинтовать, Пистон со Шварцем аккуратно подтащили Гнутого к ели и прислонили к дереву спиной. Под действием двойной дозы опиоидного обезболивающего веки раненого моргали все чаще и оставались закрытыми все дольше. Гнутый перестал стонать, дыхание успокоилось, грудная клетка вздымалась и опадала равномерно. Он опустил голову на грудь, со стороны могло показаться, что заснул.

Соха подошел к Качаке, вполголоса спросил: «Как с Гнутым поступим? Может, к бэтару с этим отправим?» - кивнул на Жорика. Качака взглянул на Соху, затем на Жорика, приподнял бровь, сказал: «Ща решу». Затем громко скомандовал: «Привал! Полчаса!». Соха остался со старпомом что-то обсуждать, а Жорик примкнул к остальным.

Грачи отодвинулись от раненого, чтобы не мешать разговорами и в десяти метрах на гнилом пне расстелили полотенце. Разговоров только и было, что о Гнутом и о мутанте. После перекуса все окружили невиданную тварь, придирчиво ее осматривали. Пистон ножом разжал длинные челюсти, в которых оказалось много тонких, острых как бритва зубов. Затем наступил на голову и выковырял из пасти окровавленный волосатый лоскут кожи, отбросил в сторону. Между страшных челюстей с синюшно-зелеными, словно протухшими деснами, покрытыми язвами и черными узлами, виднелся синий с прожилками длинный язык.

- Етишь твое налево, - Пистон отдернул руку с ножом, убрал ногу и отступил, впрочем, как и остальные.

Поглядывая на притихшего Гнутого, Шварц прошептал, что мутант, очень вероятно, заразен и бедолага долго не протянет. Если его немедленно не доставить на базу, ему хана.

Потягивая сигарету, щурясь ухарски, Соха веско высказался, что такую мерзость могли произвести на свет только яйцеголовые в лабораториях типа той, что на «Салюте».

Пистон предположил, что территории эти неизведанные и, возможно, какие-то вещества после выброса выпали пеплом или пролились дождем только на этих землях, вследствие чего появились мутанты, не встречающиеся в других местах. В пример привел туман и черные деревья с опавшими неестественно желтыми листьями, которые к тому же еще и не гниют. Протолкнул мысль, что, очень вероятно, скоро они повстречают кого-то еще, и дай-то бог, оно окажется не такой «сранью», как эта «лама».

Качака ел в стороне от подчиненных, подолгу пережевывал большие куски и таращился куда-то в землю. Один раз повернул свою большую голову и долгим взглядом посмотрел на Гнутого.

Если взять весь опыт жития в коммуне и окинуть широким взглядом действия и характер старпома, размышлял Жорик, то тот сейчас решал дилемму: убить Гнутого немедленно либо оставить под елью.

Сытые грачи курили и разглагольствовали, не особо опасаясь притихшего леса. Все как-то сразу позабыли о недавнем инциденте, может, потому что так легко справились с мутантом, даже не они, а сам Гнутый.

Качака подозвал к себе Шварца и предложил сигарету. Хотя бывший свободовец только что отбросил испепеленный окурок, от угощения не отказался. Он отстраненно подносил к губам сигарету, затягивался, пускал дым и слушал внимательнейшим образом. Старпом склонился к нему и рассказывал что-то очень важное, помогая себе лапищами. В какой-то момент он замолчал, выпрямился и внимательно посмотрел на Шварца. Тот некоторое время молчал в тягостном раздумье, затем обернулся, посмотрел на прислоненного к стволу Гнутого. Снова обернулся к старпому, сказал что-то краткое, буквально два слова, встал и отвалил.

Шварц подошел к остальным грачам, храня молчание, стал собирать шмотник. Пистон спросил: - Что Кач сказал?

Шварц ответил не сразу, еще с полминуты трамбовал барахлишко:

- Сказал, чтобы я его до бэтэра довел и на базу сопроводил.

- Везет же некоторым, - с нескрываемой завистью произнес любитель лысых женщин. - Ты только это, Шварц, заранее оттелеграфируй кто Гнутого куснул. Пусть меры примут. А то возвращаться будет некуда.

- Оттелеграфирую, - буркнул вовсе не похожий на везунчика Шварц.

- Жопы в горсть! - разнесся над полянкой зычный голос старпома.

Грачи принялись собираться и обвешиваться.

- А меня! Со мной что?! - вдруг жалобно заныл вроде бы уснувший Гнутый. - Кач, ты меня бросаешь? Бросаешь, падла?! Да знаешь кто ты после этого? Ты…

- Завали хлебало, - с неприязнью сказал Качака, - никто тебя, говна кусок, не бросает. Со Шварцем к бэтару идешь, потом на базу. А вернусь, за падлу ответишь, ублюдок.

Заметно поредевший отряд удалялся размеренным неспешным шагом от полянки, на которой трагедии еще не закончились. Оставшийся с раненым Шварц вытаскивал из бокового кармана рюкзака аптечку. Время от времени оборачивался на удаляющуюся, теряющуюся за ветвями и листьями вооруженных людей.

После инцидента с мутантом Качака стал осторожнее. Сбавил темп, часто останавливался, прислушивался, то и дело сверялся с ПДА, словно вот-вот прибудут на место. Не отошли и километра, как он объявил перекур. Вертелся на месте с ПДА и негромко поругивался:

- Да что за фигня. И тут… Ничего не пойму, - потом громко спросил: - Пистон, у тебя с ПДА все впорядке?

- У меня нет ПДА, - ответил наемник, - ты же сам забрал. У нас у всех забрал.

- Черт, точно, - досадовал старпом.

- А что случилось? - поинтересовался Соха, глядя настороженно на старпома.

- Так, ничего, - ответил тот, - лагает чутка.

Все перекурили, топтались на месте и поглядывали на командира. Старпом медлил, был не в духе и закурил вторую сигарету. Не докурив отбросил, сухо сказал: «Возвращаемся», - и первым пошел по старому следу.

К ели они вернулись через двадцать минут. Под ней сидел Гнутый, всхлипывал и вздрагивал плечами, словно рыдал. Когда подошли вплотную, он поднял забинтованную голову, и оказалось, что он смеялся. Смеялся неудержимо, до слез, до бессилия выражаться. У его ноги в листьях валялся нож, хотя нетрудно было заметить, что его собственный находился в ножнах на поясе.

- Ты чего, Гнутый? - Качака склонился к забинтованному до подбородка грачу. - Че ржешь, как параша последняя?

От его слов Гнутый зашелся еще сильнее, затрясся всем телом. Качака поджал губы и с размаха влепил ему увесистую затрещину. Забинтованная голова дернулась в сторону. Гнутый повалился вправо, оперся на руку. Всхлипывая и задыхаясь, поднял левую открытой ладонью в умоляющем жесте. «Подожди, - давился он всхлипами, - ща, ща расскажу. Не колоти, стой. Ща расскажу, оборжетесь», - и он снова зашелся смехом, повалился набок и так трясся еще минуты две. Старпом стоял над ним глыбой, буравил взглядом и терпеливо ждал.

Гнутый успокоился внезапно. Поднялся, рукой сделал движение по бинтам, словно вытирал от слез глаза, затем серьезным спокойным тоном сказал: «Дай закурить».

Качака, нервно дергая губами, достал сигареты, выбил одну, протянул Гнутому. Тот вставил ее в щель между бинтами, зажал фильтр зубами, пробубнил: «Огоньку». Старпом достал зажигалку, поднес к кончику подрагивающей сигареты. Гнутый раскурил, в благодарность качнул головой.

- Ну, - нетерпеливо сказал Качака, - говори.

Гнутый сделал затяжку, затем произнес спокойным голосом, словно говорил о пустячных делах:

- Не получилось у Шварца меня в расход пустить, - в прорехе между бинтами его мокрые зубы то появлялись, то пропадали. Глаза поблескивали из дыр мокротой и смотрели прямо на старпома. - Только он ножичек вытащил, как к нему шасть из-за дерева кореш. Прикинь, Кач, он здесь поблизости был, за нами наблюдал. Ага. Подождал, пока вы свалите, и проявился. Зашел сзади к твоему Шварцу, лапку так аккуратненько на головку положил, а я все вижу, лицом к ним сижу. У Шварца глаза закатились, рука из-за спины выпала, а из нее ножичек вон тота, что у ноги твоей лежит.

Гнутый подбородком показал, куда смотреть. Качака неохотно взглянул на клинок.

- Потом они встали и как два закадычных дружбана двинули в чащу, - Гнутый снова мотнул подбородком, только уже вправо от себя, - разве что песен не пели, - на этих словах ровные интонации сменились на мстительную издевку. - Надо было тебе, Кач, меня самому грохнуть, тогда бы, глядишь, Шварц целым остался, - от злости Гнутый скрежетнул зубами.

- Кто это был и как давно ушли? - спрашивал старпом, не замечая злости.

- Пошел ты на хер! - выплюнул слова Гнутый и тут же получил коленом в лицо. От удара его голова отлетела назад и с силой врезалась затылком в ствол. На плечи и за шиворот ему посыпалась кора, застряла в бинтах. Сигарета сломалась, припечаталась к марлевке и дымилась.

- Сука, - простонал Гнутый, его руки подлетели к голове, прижались к бинтам. Он обжегся о сигарету, зашипел, нервным движением смахнул ее.

- Гнутый, - вразумительно вещал Качака, наклонившись к самому его уху, - если ты по-хорошему расскажешь, я тебя, может, и пожалею, а если будешь кобениться и дерьмо из себя давить, в фаршмак размажу. От боли будешь выть белугой, кровью захлебываться, никакие обезболивающие не помогут. И все равно, сука, расскажешь, как миленький расскажешь, только десять, максимум пятнадцать минут займешь моего драгоценного времени. А когда я из тебя вытрясу душу вместе с информацией, с переломанными ногами оставлю здесь дожидаться кореша. Усек?

Гнутый кивнул.

- Вот и хорошо. Че за кореш-то? - спросил старпом, словно и не было ничего.

Некоторое время Гнутый хлюпал носом, а потом загнусавил:

- Тварь эта человеческого роста, - шмыгнул носом, втягивая кровавые сопли, - большие желтые глаза во всю голову с двумя зрачками в каждом. Зрачки узкие, как у козы, - снова зашмыгал, продолжил: - Когда Шварца за бошку сзади взяла, они резко расширились и глаза черными вмиг сделались. После чего Шварц и откинулся. Я так понял, она его под контроль взяла. Глаза у Шварца закатились, он, как марионетка стал, - снова хлюпанье носом. - Она и меня пыталась залапить. Смотрела в глаза, я ничего сделать не мог, словно парализованный, вторую руку плавненько так мне за спину завела. Рука у нее тонкая, длинная, как ветка. Шарит по бинтам, а я сижу и пялюсь в черные круги, пошевелиться не могу. Потом опустилась на шею. Пальцы холодные упругие, как пиявки. Потыкалась, поелозила по коже, в общем, ниче у нее не вышло. Наверное, бинты помешали. - Гнутый снова захлюпал, рукавом вытер рот, взглянул на кровавую мазню.

- Дальше что? - допытывался старпом.

- Пошел Шварц рядом с ней послушный, безропотный, словно ручной зомби, в ту сторону, - Гнутый снова указал подбородком направление. Поблескивающие в щели зубы окрасились в красный цвет. Кровь пропитывала края дыры, и Гнутый выглядел зловеще.

- Когда ушли?

- Кореш этот глазастый минуты через две появился, как вы ушли. А еще минуты через три Шварца увел.

Качака включил ПДА, посмотрел на часы, мотнул головой: «Не догнать».

- Че со мной…

Гнутый не договорил. Старпом быстрым движением выхватил из кобуры пистолет и выстрелил в бинты. Многострадальная голова Гнутого с развороченным затылком, откинулась назад, и он повалился набок.

- Говорил же, пожалею, - пробубнил еле слышно Качака, а вслух громко сказал притихшим за его спиной грачам: - Пистон, забери шмотник, оружие и сделай на нем закладку, авось, кореш вернется за добавкой.

«Почему Качака сразу не прикончил Гнутого? - думал расстроенный Жорик. - Хотел соблюсти приличия? И Гнутый не вякает - его ведь на базу везут. И отряд не ропщет, мол, и снами так же - по-божески, если что. Шварц позже догонит, скажет, так и так, Гнутый сказал, что сам дойдет».