Паук у моря

Глава 11 Маршруты рейда

На какой именно день пути Верн осознал, что ему даже нравится так идти, вспомнить не получалось. Но наверняка это случилось уже после закладки промежуточной базы. До этого все ламы были весьма грустны, а у господ офицеров даже ругаться сил не оставалось. Бесконечные погрузки-разгрузки вьюков, возвращение за следующей партией груза, жутко изнуряли. Ничего, справились. Сейчас во вьюках и заплечных ранц-мешках имелся лишь минимальный походный запас припасов, из оружия и инструмента личный состав волок лишь самое необходимое. Остальное было тщательно спрятано для обеспечения обратного пути. Рискованно решение, но обоснованное.

Двенадцатый день рейда. Удалось углубиться в горы. Здесь, на месте, склоны уже не казались столь крутыми и непроходимыми: расщелины вполне преодолимы, по руслу ручьев так и вообще идешь как по дороге, только ноги зверски начинают замерзать. Много зелени — пышные кусты, сочная трава — ламы довольны. В последние два дня и люди чуть расслабились — крутившиеся вокруг отряда львы исчезли. Собственно, нападение пока было единственное: два туповатых льва решились покуситься на Брека, но получили должный отпор. Один из хищников успел удрать и потом долго разгневанно ревел в зарослях, второго бдительные фенрихи мгновенно расстреляли из арбалетов и добили копьями. Сделать это оказалось не так сложно — львы явно не имели представления, чего можно ждать от хорошо вооруженных двуногих. Вот съесть добычу не получилось. «Столь характерный привкус преодолим лишь в случае крайнего дефицита провизионных запасов» — как всегда безупречно четко характеризовал ситуацию начальник штаба.

Еще до свежевания, осматривая и измеряя трофей, Немме зачитал подходящий отрывок из своего единственного справочника:

'Ученые отмечают четыре главных повадки льва:

Во-первых, он любит прогуливаться по холмам и возвышенностям, обозревая с вершин свои владенья. Во-вторых, в случае погони он привык хитроумно заметать свои следы собственным хвостом. В-третьих, все львята рождаются мертвыми и оживают лишь после того, как на третий день вожак стаи дыхнет им в глаза — лишь тогда они пробуждаются к жизни. В-четвертых, напав на человека, кровожадные львы непременно начинают пожирать несчастного, начиная с ног, наслаждаясь его отчаянием и слезными мольбами'.

Офицеры посмеялись — древний научный труд оказался весьма увлекательной книгой, вовсе не столь дурацкой, как выглядел вначале. Просто «Бестиарий»[1] разумнее было не напрямую понимать, а как остроумно зашифрованный и крайне ехидный научный труд.

Тогда, пытаясь приготовить львиное жаркое, Верн слушал размышления господ офицеров по поводу общей складывающейся ситуации. Все верно: хищники людей не знают, следовательно, ближайшие территории не заселены. Может и обойдется без серьезных столкновений — племена тресго пронырливы, но не вездесущи. Вывод вполне логичный. Но закономерно возникал следующий вопрос — земли-то вполне приличные, ночи здесь теплые, хорошей пресной воды изобилие, так отчего людей нет?

Верн прекрасно знал, что Ланцмахт постоянно сталкивается с сопротивлением — иногда активным и жестким, порой лишь символически обозначаемым — но абсолютно на всех направлениях. По сути, Эстерштайн изначально, с самого своего основания, оказался в плотном вражеском окружении, историю этого семидесятилетнего непримиримого противостояния преподавали еще в младшей школе, а уж в училище так и весьма подробно разбирали. Безостановочная цепь нападений и диверсий аборигенов, жесткие ответные рейды и длительные масштабные военные операции. Да, четких территориальных границ противостояние не имело, но наиболее опасные направления до сих пор именовались в сводках «фронтами», имена коварных вождей диких племен знал каждый солдат, да и в газетах об этих преступниках регулярно писали, интересующееся политикой гражданское население было в курсе. Война — это данность, именно на защите культурных достижений цивилизации стоят Ланцмахт и Ерстефлотте, и скучать им не приходится.

Но вот что там дальше — за спинами хорошо знакомых вражеских племен?

Географию в училище преподавали достаточно подробно. Еще бы! — одна из фундаментальных основ военного искусства. Ориентирование, картография, выбор удобных позиций для временных и постоянных лагерей, для засад и пикетов, учет особенностей рельефа местности при планировании штурмов и в длительном походе, таблицы суточного перепада температур по отдельным районам Эстерштайна…. Курсанты учили старательно, понимая, что от усвоения подобных деталей и соотношений зависит не только успех боев, но и сама жизнь будущих лейтенантов.

Но сейчас, разглядывая в бинокль вершины гор и ближайшие склоны, Верн осознал, что абсолютно ничего не знает вот об этих территориях. Безусловно, местности весьма далеки от границ Эстерштайна, но не так уж недостижимы. Но о них попросту не упоминают на лекциях. Вообще ни слова. И это странно. При должных успехах, развиваясь, цивилизовывая и осваивая новые земли, народ Эстерштайна неизбежно выйдет и сюда. Это же логично. Тем более существуют карты — пусть и не идеально точные, но относительно добротные. Рейдовый отряд следует по маршруту достаточно уверенно, да, имеются некоторые отклонения и сложности, но составители карт явно не могли знать, что некоторые долины заболотились, видимо, вследствие серии лавин и оседания склона.

Нет, обер-фенрих Верн Халлт прекрасно знал, откуда в Генштабе столь подробная подборка карт. В первые годы после Прихода еще существовала возможность ведения регулярной авиаразведки и аэрофотосъемки, действовал Отдельный дивизион Нового Люфтваффе. Но два самолета были потеряны в разведывательных полетах, один вроде бы сохранился и даже содержался в готовности (по некоторым слухам), но в воздух поднимался крайне редко вследствие дефицита горючего и ничтожного остатка моторесурса. Насчет этих специфических и секретно-технических сторон военного дела курсантов просвещали слабо. Было понятно, что с авиацией дело обстояло, как и со многим иным: теоретически воссоздать аппараты и механизмы вполне возможно, практически — не получается. «Исследовательские и конструкторские работы ведутся». Ну, вероятно. Так-то это строгая государственная тайна.

Насчет неисследованных местностей, видимо, тоже государственная тайна. Но откровенно нелепая. Как может существовать мощное государство, не исследуя окружающий мир, не строя планов по дальнейшему расширению? Вот же она — земля, во многом более удобная, чем устье реки Ильбы, тут, по крайней мере, не приходится так мерзнуть ночами. Мысль об основании форта (это как минимум) обязана была возникнуть еще много лет назад. Пусть предыдущие экспедиции и заканчивались неудачей, следовало повторить и добиться успеха. Этот вопрос господа фенрихи обсуждали на привалах, и даже неоднократно. Причина должна быть, обоснованная причина. Имелись разведданные о многочисленных воинственных племенах? Отмечены аномальные погодные явления? Или действительно — нечто магическое, труднообъяснимое?

— Вы, господа офицеры, попробуйте оценить ситуацию с совершенно иной стороны, — как-то сказанул консультант-ботаник, вообще-то предпочитавший помалкивать во время подобных дискуссий.

— Это с какой именно стороны? — въедливо уточнил Фетте.

— С самой очевидной. С политической, — намекнул Немме и снова уткнулся в свою излюбленную книгу.

Господа офицеры только переглянулись, Фетте театрально закатил глаза.

С политической точки зрения рассматривать загадку было заведомо глупо. Ланцмахт — вне политики, это широко известно и накрепко вбито в голову молодым офицерам. Достаточно вспомнить печальный пример крайне неосмотрительного участия некоторых высокопоставленных армейских чинов в предательских мятежах. Серьезно ослабили страну, едва не подкосили армию. Да и какая связь у политики и здешней географии?

Верн вел навьюченных лам, осматривал местность в бинокль, совещался с друзьями о выборе дальнейшего маршрута — от пути, указанного в приказе, пришлось еще более уклониться, поскольку преодолеть и вторую заболоченную долину рейдовики не смогли. Но отвлеченные мысли продолжали пытаться выстроиться в единственно верную логично-боевую колонну. Политики касаться крайне не хотелось, но…. Вот же мерзавец этот Немме, засадил таки занозу.

— Что-то не так с этим делом, это же очевидно, — проворчал обер-фенрих, осматривая ногу Черноносому. Лам согласно всхрюкнул — он тоже считал, что пока всё идет размеренно, в соответствии с походным уставом, можно слегка погадать и об отстраненном. Но важном. Имелись подозрения, что господа фенрихи уже по уши встряли в некую политическую историю. Совершенно неумышленно, но это же такая липкая субстанция, что вряд ли сама собой отвалится.

А горы вздымались всё выше и выше, склоны становились живописнее и зеленее. С топливом для костра не было никаких проблем — некоторый кустарник, по мнению офицерского состава, уже можно было именовать «деревцами». Главный ботаник считал, что подобная переклассификация преждевременна, поскольку «это однозначный куст по веткосложению». Ладно, специалисту виднее. Он — ботаник — и сам был склонен к буйному и неопрятному произрастанию.

…— Идите сюда, господин Немме, я вас стричь буду, — приказал командир отряда на привале у крошечного, но изящного водопадика.

— Что, опять⁈ Верн, между прочим, насекомые обожают, когда человеческая шея оголена.

— Повязывайте шейный платок повыше, — посоветовал Верн, непреклонно щелкая ножницами.

Стрижка много времени не заняла.

— Отлично у вас получается, — польстил ботаник. — Выйдете в отставку, открывайте парикмахерскую. Весьма выгодное предприятие.

— Недурная идея, я над ней подумаю. А сейчас будьте любезны развернуть вашу мысль чуть шире.

— Гм. Ну, полагаю, в женском зале вам будет разумнее обслуживать клиенток собственноручно. С возрастом вы будете нравиться дамам даже больше, и…

— Не дурите, Немме. Вы поняли, о чем речь. Что у нас с политикой? Я пытался догадаться, но не преуспел.

— Неудивительно, — ботаник еще раз отряхнул тощую шею. — Вас старательно приучали не думать о некоторых очевидных обстоятельствах.

— Попрошу без провокаций. Строго по сути. Кто бы ни был у власти в Эстерштайне, он заинтересован в процветании нашего фатерлянда. Любой партии лантага[2] выгоден прогресс и совершенствование общества. Ведь так?

— Формально, да, — Немме посмотрел на остальных офицеров: Вольц нес стражу, Фетте, ухая на манер лама, плескался в освежающем озерце под водопадом. — Власти крайне желателен процветающий Эстерштайн. Несомненно, в этом вы правы. Но есть и нюансы. К примеру, стоящие у власти господа намного лучше нас с вами осознают истинную ситуацию и реальные возможности страны. У них есть статистика. Не та, которую регулярно накатывают в «Эстерштайн-Хойте», а реальная и крайне печальная. Вы, Верн, намного моложе меня. Но вы действительно умны и на редкость наблюдательны. Как, по-вашему, идут дела в стране?

— В данное время не блестяще, — сказал Верн. — Не вижу причин закрывать глаза на очевидные сложности. В истории любой страны случаются не лучшие времена. Так даже и в Старом мире бывало. Но это не повод для уныния. Времена неизбежно меняются.

— Это верно. Но статистика неумолима. Она же бездушна, Верн, и не желает утешать нас даже в малой степени. Мы последовательно деградируем. Мне больно и неприятно это говорить вслух, но вы же и сами видите.

— Мы говорили о нелегких временах. Вот именно так они и выглядят. Мы нащупаем выход и прорвемся. Найдется железная руда, разведка отыщет легендарный оловянный камень касситерит, наконец, наладятся регулярные поставки древесины. Работы ведутся безостановочно, наши люди упорны и бесстрашны, настойчивости и терпения народу Эстерштайна не занимать.

— Вот в это я как раз охотно верю, да что там «верю» — знаю наверняка, — печально заверил Немме.

Верн посмотрел на ботаника настороженно — не иначе издевается недоделанный консультант.

— Честное слово — верю. Поскольку мы и есть рейдовая разведка, — пояснил Немме. — Мы честны, храбры и упрямы. Только ни черта не умеем. Вы — вояки, я — книжный червь. Искать руду и древесину должны совершенно иные специалисты. Этому искусству специально обучаются.

— Не так уж важно, кто именно найдет руду. Нам нужно железо, а не соблюдение формальностей процесса поиска. Хотя допускаю, вы правы. Такими исследованиями уместнее заниматься профессионалам.

— Но их нет. И, видимо, уже не будет. Специалисты — не клопы, сами собой они не заводятся. Вы вот не помните, а на моей памяти в университете еще существовала геологическая группа. Но уже лет пятнадцать как она закрыта. Иссякла геология Эстерштайна.

— Кто-то должен был остаться, — не поверил Верн. — Потери в экспедициях неизбежны, но они редко бывают стопроцентными.

— В потерях боевых, и, видимо, экспедиционных, вы разбираетесь намного лучше меня. Спорить не буду. Возможно, вы правы, и в горах и болотах погибло не так много научных специалистов. Собственно, мы не знаем, как обстояло дело с исследовательскими экспедициями в те давние годы. Но одно из судьбоносных трагических событий тех лет мы точно знаем.

— Белый мятеж? Считайте, я этого не слышал! Списывать временный упадок геологической дисциплины на последствия предательского мятежа, это…. Не станете же вы утверждать, что заговор составили злодеи-геологи⁈

— Да кто же знает, кто его составил, — фыркнул ботаник. — И не смотрите на меня так, я был мал и в заговоре не участвовал по понятным причинам. Но помню, что число окружающих меня взрослых резко сократилось. А это были не самые глупые и необразованные люди. В частности, исчез мой отец, преподаватель университета…

— И на какой же стороне сражающихся он погиб? — угрюмо уточнил Верн.

— Откуда мне знать? Это не разглашалось. Если вы думаете, что Белый заговор был очень понятным событием даже для его участников…

— Стоп! Вы знали своего отца?

— Я же дойч, — с некоторым смущением напомнил Немме. — Когда окружающих единокровных людей не так уж много, скрывать, кто чей родитель, бессмысленно. Отец, кстати, был здорово похож на меня — такой же рыжий и нескладный.

— Оставим ваше личное в стороне, расспрашивать было невежливо с моей стороны, — пробурчал Верн. — Вернемся к основной теме. Какая связь между утратой научного геологического отделения и нынешней политикой отказа от реальных разведок?

— Косвенная. Выражаясь вашим военным языком: штаб Эстерштайн счел, что для серьезного наступления сил-средств недостаточно, и принял решение перейти к стратегической обороне. Если допустить принятие именно такой стратегии, то что становится приоритетной задачей? Что самое ценное в Эстерштайне?

— Дети? Медхеншуле и рабочие школы?

— Верн, иногда вы становитесь до невозможности тупым! — злобно заявил Немме. — Много при штабе вашего училища числится детей? А в Генштабе? Сам штаб и есть Наивысшая ценность! По мнению самого штаба, разумеется.

— Вы испытываете к офицерству заведомое и оскорбительное предубеждение! Прямо при одном упоминании вовсю вонять начинаете. А офицеров совсем не знаете. Безусловно, в армии служат очень разные люди, порой неидеальные, но многим офицерам знакомы понятие честь и достоинство. Ланцмахт — это Ланцмахт!

— Постойте, Верн, не надо меня бить в лицо! — попятился Немме. — Мы не про Ланцмахт говорим. И вообще не про военных. Они же вне политики. В данном случае «штаб» — всего лишь фигура речи. Я ее употребил, видимо, неосмотрительно, чтоб вам было понятнее. Политический штаб вообще не «штабом» называется.

— Поосторожнее с фигурами речи, господин ботаник!

— Я понял уже, понял, — заверил Немме. — Приношу свои извинения за неудачное сравнение. Ничего против полковников вашего Генштаба не имею, я их и не знаю совершенно. Наверняка там весьма достойные люди. По-крайней мере, воины тресго пока еще не бегают по улицам Хамбура и не грабят дома горожан. Это, безусловно, заслуга Ланцмахта, охотно признаю. В остальном… Просто подумайте. Мы идем прямиком в задницу. В смысле, не мы — рейдовый отряд — мы в определенном смысле даже отдаляемся. Но Эстерштайн⁈ Мысленно продлите очевидный курс деградации, оцените перспективы. Сравните со стартовой точкой, с блеском культурного общества и расцветом науки первой эпохи Прихода.

— По вашим словам получается, что только на второй Приход нам и можно надеяться? — рявкнул Верн. — Вот в это я как раз никогда не поверю. Второй Приход — религиозная чушь! Только на себя и собственную стойкость нам имеет смысл опираться.

— Даже не подумаю спорить, — примирительно выставил ладони консультант-ботаник. — Если что-то и спасет Эстерштайн, так это молодые и решительные люди вроде вас. Вот со Вторым Приходом не так однозначно…

— Хватит, Немме, вы мне уже столько бредней наговорили, что хочется вас немедля утопить в водопаде.

— Топить не надо, я же уже извинился! — нервно напомнил ботаник.

— И передо мной извинитесь, как перед представителем штабистов! — подал голос Вольц. — Мало того что вы орете и отвлекаете часового от несения службы, так еще и орете возмутительные вещи! Я едва удержался от броска в вас тяжелого и твердого предмета.

— Извините, Вольц! И вам, Фетте, тоже приношу извинения. Последние дни в вашем обществе укрепили меня в уважении к Ланцмахту вообще и к походно-полевым штабам в частности! — в полный голос известил ботаник. — Безусловно, речь шла не о таких славных парнях, как вы. В качестве более весомого извинения, готов вымыть посуду и вычистить котел. Хотя эти работы и не предусмотрены для временно прикомандированных специалистов действующим походным наставлением Ланцмахта.

— Все же вы небезнадежны, Немме. Мойте котел. Получается у вас из рук вон плохо, но мы еще сделаем из вас настоящего боевого ботаника! — пообещал Вольц.

Пятнадцатый день маршрута принес рейдовикам истинное потрясение.

Отряд вышел в широкую долину, местность здесь начинала пологий спуск, ручей, напоминающий изящную миниатюрную речушку, игриво проистекал вдоль юго-восточного склона. Простор открывался изрядный, фенрихи, уже привыкшие к извилистым ущельям, неприятно напирающим обрывам и осыпям, испытали прилив понятного восхищения и удивления.

— А что это там впереди, темнеется? — всматривался Фетте.

— Не могу понять, — признался Верн, передавая друзьям бинокль.

— Возможно, это то, что меня истинно пугает, — сказал научный специалист. — Оно явно зеленое. Возможно, это лес.

Фетте насмешливо хрюкнул. Понятно, что термин «лес» — подразумевает огромное скопление деревьев. Но вряд ли действительно разросшееся во всю ширь долины, такого леса и в сказках-то не бывает.

Но Немме оказался прав. Это были деревья! Сотни, а может быть тысячи достаточно высоких, весьма ветвистых и сучистых растений. Подойдя ближе, отряд вновь остановился.

— Боги! Да это же целое богатство! — застонал Фетте.

— Увы, но нет, — охладил восторги Вольц. — Сами деревья, безусловно, большая ценность. Но вывезти отсюда древесину практически невозможно. Была бы рядом серьезная река или озеро, по которому можно сплавлять бревна к морю, тогда иное дело. Но в данном случае…. Разве что поставить лесопилку прямо здесь и транспортировать брус и доски. Хотя вряд ли и это предприятие окупится. Слишком далеко.

— Да черт с ней, с лесопилкой. Меня больше иное пугает. Вот что это за дерево? — заныл ботаник. — Почему оно с иглами, но явно не сосна или кедр? Как прикажете его записывать?

— Зарисуйте и опишите, по возвращению пороетесь в архивах, разберетесь с точным названием и породой, — распорядился Вольц. — И не медлим! У нас не так много маршрутного времени. Вдохновляемся мыслями о хорошем костре на ночлеге и идем вперед.

— И не забываем об осторожности, — напомнил Верн. — Леса крайне опасны.

Напоминание было своевременным, но, как выяснилось, не очень насущным. Лес никаких неприятных сюрпризов не принес. Удалось подстрелить двух сонных и глуповатых птиц, обозванных ученым как «рябчиковые дрофы». Ночевали на опушке, не углубляясь под сень крон. Верн заступил на охрану после полуночи, подкладывал в костер прекрасные сухие ветки, слушал шорох листвы. Всё это было странно. Но скорее приятно волновало, чем пугало. Знаменитые легенды Старого мира о непроходимых русс-лесах и неуловимых «партизанен» казались сильно преувеличенными. Возможно, не совсем чистая кровь Верна Халлта не позволяла прочувствовать глубинную опасность леса. Хотя вон — истинный дойч преспокойно дрых, равнодушен к легендам, только от москитов лысую башку и прячет. Может, Немме тоже не настоящий дойч? Так-то он слегка вздорен и крайне нелепо образован, но ничего в нем сверхъестественного и сверхчеловеческого.

Утром выяснилось, что лес все-таки таит неприятные сюрпризы: Белый и Пятлик сожрали слишком много веток и у них расстроились желудки. Поклажу ламов пришлось облегчить, Верн вел ослабевших животных, ругал за обжорство, вдалбливая мысль, что настоящие рейдовые ламы должны вести себя более ответственно. Впрочем, к полудню понос лам прошел, что и было отмечено соответствующей записью в ЖБП.

Обсуждая, нужно ли набрать дров в запас, рейдовики взошли к невысокому перевалу, открылась следующая долина…

…— Зря спорили, — хладнокровно отметил Вольц, возвращая бинокль командиру отряда.

В долине тоже имелись леса. Не столь густые, как предыдущий массив, зато многочисленные, привольно раскинувшиеся разнообразными зелеными пятнами там и сям меж пологих холмов. От оттенков зелени листвы даже в глазах зарябило.

— Это называется «естественные рощи» и «перелески», — сообщил научный специалист.

Потрясенные офицеры промолчали. Слово «роща» было им отлично известно. Но одно дело аккуратно высаженные культурные рощи олив и ценнейших фруктовых садов, и совсем иное вот это… растущее как попало, зато в шокирующем изобилии.

— М-да, одна-две подобных долины способны кардинально изменить историю развития Эстерштайна, — пробормотал Вольц. — Есть всего одна проблема, зато нерешаемая — это богатство слишком отдалено от заводов и фабрик Хамбура.

Отряд пересекал долину. Между насущными походными заботами у обер-фенриха Халлта вновь нашлось время поразмыслить. Одной такой долины Эстерштайну не хватит. И пяти-шести долин не хватит. Цивилизация — чрезвычайно прожорливый организм. Она быстро убивает долины. Хотя возможна и встречная точка зрения: некоторые речные долины незаметно и мягко убивают города и народы. Можно ли прекратить это противостояние — вот вопрос. Хотя вряд ли молодые фенрихи способны его разрешить.

Львы по-прежнему не встречались. Но у одной из «перелесочных рощ» Фетте подстрелил зверя — низкорослого, почти в метр длиной, судя по зубам, хищного, но для человека едва ли опасного. На вкус зверь оказался так себе, но пышный длинный хвост выглядел отличным трофеем.

— Это был представитель семейства собачьих, — предположил Немме, пытаясь уже третьей наскоро выструганной зубочисткой выковырять остатки жесткого мяса.

— Так и запишите, — согласился Вольц. — «Собаковидный мехохвост», в скобочках «жилист» и параметры. Для отчетности должно хватить.

— Мы обязаны сдавать шкуры? — поинтересовался Фетте, любуясь трофеем-хвостом.

— Нет. Можешь оставить. Только проветри — попахивает, — сказал Верн.

— Непременно. Роскошная вещь! — меткий стрелок явно витал мыслями о каком-то веселом столичном гаштете, видя себя средь прелестных особ, восхищенных экзотическими мехами.

Странно, но самого Верна в эти дни Хамбур совершенно не манил. Здесь — в неизвестных долинах — было куда интереснее. И главное — уже который день никаких боевых столкновений. Это уже не «боевой рейд», а как-то иначе называется. Возможно, «научно-ботаническая экспедиция»? Название смехотворное, но нельзя сказать, что такой вариант похода не нравился самому командиру. Скорее, наоборот — это было здорово.

Но обер-фенрих прекрасно знал — прогулка без крови не может длиться вечно.

К бою рейдовики Ланцмахта были готовы. Да, теперь уже легковооруженные: большую часть огнестрела упаковали и закопали в промежуточном лагере. Единственный большой «маузер», два «курц-курца» — вот, собственно, и всё. Если говорить честно, учитывая ничтожный отрядный боезапас, даже этих стволов слишком много. Но приказать оставить всё огнестрельное оружие Верн не мог даже в принципе. Во-первых, иной раз даже единственный точный выстрел способен решить исход боя с дикарями, во-вторых, офицер Ланцмахта без огнестрела — это сущая нелепица, «нонсенс», если выражаться научно. Друзья не поймут. Тем более патроны все-таки есть — рейдовики возлагали серьезные надежды на прощальный подарок фельдфебеля Зиббе. Имелись и поштучно отобранные патроны из бракованной арсенальной партии, несколько патронов непонятного происхождения оставил на память о себе зловещий Михель Цвай-Цвай. Имелись подозрения, что патронов он припрятал больше, но увы, тайник найти не удалось. Лишь карманные мелочи, при вдумчивом рассмотрении подсказавшие, что Цвай-Цвай был не так прост, но об этом господа офицеры уже и так догадались. Верн весьма жалел, что разговор с предателем оборвался так внезапно. Много вопросов имелось, могли бы попробовать договориться. Но, увы…

В общем, кое-какой запас боеприпасов у отряда оставался. Стоило ли на него возлагать серьезные надежды — большой вопрос.

Беда в том, что лично Верн в патроны больше не верил. Появилось этакое малообъяснимое и смутное предчувствие. Нет, выбрасывать огнестрел обер-фенрих не собирался — что за совершенно безумная, возмутительная идея⁈ Просто заменив на поясе тяжесть кобуры «курц-курца» на примитивную увесистость топора, почувствовал себя увереннее. Топор, копье, «гросс-месс» в ножнах, арбалет, верная кираса, щит — разве этого недостаточно опытному вояке? Да, еще шлем — как говаривал училищный фельдфебель — специалист по рукопашному бою — «вояка почаще должен работать головой — тараньте башкой вонючих тресго, не стесняйтесь, ваши черепа крепче». Кстати, шлем в этом походе господина обер-фенриха уже выручил — от пули в упор осталась лишь дыра на ценном предмете экипировки и подпорченное ухо. Впрочем, слышал Верн хорошо, а шрам…. Не очень-то он безобразный, как утверждают друзья.

…— Видимо, это последний перевал, за ним наша цель, — сказал Вольц, в очередной раз завершая исчисления по карте.

Верн пожал плечами. Карта опять слегка привирала, что, собственно, свойственно всем генштабным картам. По внутренним ощущениям, озеро Двойное таилось где-то совсем рядом. Возможно, придется высылать промежуточную разведку на вершину горы, поскольку точное направление слегка утеряно. Ничего страшного, это тоже обычное дело.

…Берег озера открылся разом, словно только и ждал гостей. Уже вечерело, ложащееся за горные склоны солнце озаряло лишь один берег, вода и полоса прибрежных камней сверкали, словно оловянная руда, или нечто иное, тоже очень драгоценное. Противоположный теневой берег казался уже почти ночным, там деревья подступали вплотную к воде, ветви огромных сосен накрывали неживую темную гладь и спины лежащих в воде вековых валунов-ламантинов.

Рейдовики и ламы почему-то всё стояли и стояли на спуске — проход, весьма похожий на заброшенную тропу, довольно удобно уводил вниз, но почему-то было жутковато.

— Что-то здесь неверно, — пробурчал прямолинейный Фетте. — Слишком всё… э-э, резко и четко. Словно картинку на латуни накатали, да еще раскрасили.

— Художник-то недурен, — хладнокровно отметил Вольц, — цвета красок просто удивительны. Отнюдь не аккуратная акварель, которой нас пичкали в школе. Вот они — чистейшие тона жизни и смерти.

Немме судорожно вздохнул и сказал:

— Напрасно вы это сказали, господин Вольц. Напророчите. Вы хотя и тщательно скрываете, но не чужды поэзии и тонкости душевного восприятия.

— Почему это я скрываю? — удивился начальник штаба. — Мне на втором курсе за поэзию влепили восемь нарядов вне очереди. Проникся моим стихом наш фельдфебель. Я чертовски талантлив, скрывать это бесполезно.

— Аллес фергет, Варайт бассет[3], — с ухмылкой изрек Фетте.

— Поэзию и трогательные воспоминания оставим до лучших времен, — сказал Верн, передавая бинокль. — Внимание на правый берег. Там где проплешина, имеются развалины строения. К данному признаку былого присутствия людей сразу не пойдем, спустимся и устроимся на ночлег у плоской скалы. До темноты еще есть время, проведем короткую разведку. Ламам нужен отдых, остальным нужно удвоить бдительность.

Ламы согласно зафыркали и замыкали.

— Отлично устроились у нас камрад-скоты, — философски отметил Фетте, — жратвы у них навалом, обязанностей — наоборот.

— Не завидуй. На их обоняние мы надеемся круглосуточно, — напомнил командир отряда.

Спускались рейдовики без спешки, внимательно осматриваясь. Но ни невооруженный взгляд, ни бинокль, ни нюх лам не уловил ничего подозрительного. Признаки двуногих и четвероногих врагов отсутствовали. В то же время…

Озеро и берега оставались враждебны. Видимо, это впечатление создавалось из-за окружающих долину скал, вроде бы достаточно просторно расступившихся, но плотно запирающих берега извне. Глупейшая иллюзия, вполне очевидно, что склоны отнюдь не непроходимы, да и вдоль впадающих в озеро ручьев вполне можно уйти. И вообще тут привольно и красиво, прибрежный лес и тот светел, благоухает хвоей и смолой, тут древесины должно быть на миллион марок.

Обер-фенрих Халлт споткнулся.

— Ты чего? — удивился Вольц, державший «маузер» наготове — в обнимку поперек груди, в так называемой «древнеиндейской» манере.

— Не о том думаю, — пробормотал командир отряда.

Страх никуда не делся, пожалуй, стал еще гуще.

«Предчувствие — никчемная штука» — когда-то поясняла мама. «Никогда не поймешь суть и смысл поганых предчувствий. Они нас только путают. Но лучше обратить на них внимание, нет, не разгадывать, но оставаться вдвойне настороже».

Отряд спустился к берегу. У намеченной скалы оказалось не так уж плохо. Верн с главным ботаником занялись ламами и обустройством лагеря, двое разведчиков-фенрихов обследовалближайшие окрестности.

— Ничего этакого, приличная местность, — сообщил Вольц по возвращению.

— Прекрасно. Займемся ужином и утверждением плана первоочередных исследований на завтра.

Ночь прошла спокойно. Кроме крупных ночных птиц, никаких даже относительных угроз отмечено не было. Стоявший под утро на часах Фетте доложил, что видел всплеск на озере от чего-то крупного — но рыба или речной ламантин, рассмотреть не смог. Шутя на тему знаменитых водных красавиц-Лорелей, экспедиционные рейдовики позавтракали и свернули лагерь.

— Отмечаю: «рассвет плюс 24 минуты. Начинаем движение по восточному берегу оз. Двойное — сообщил Верн, раскрывая 'жобе».

— Отмечай. Мы бодры и рвемся вперед, — заверил Вольц.

На миг встретились взглядами, начальник штаба чуть заметно дернул углом губ. Ага, напряжение никуда не ушло. Что-то будет. И лучше бы побыстрее, ожидание изнуряет.

Не происходило ничего внезапного. Отряд двигался вдоль берега. Обследовали развалины — банально сложенный из местного камня фундамент и остатки стен. Древние, видимо, еще Доприходной эпохи, свежих следов человека нет.

— Но дикобразов тут много, — отметил зоркий ботаник, — всё загадили.

— Вечером отметите изобилие помета в записях. Что здесь еще неожиданного с точки зрения науки? — уточнил Верн.

— Вот цветы какие-то. Одичавшие, но ранее, видимо, культурные, — с сомнением указал пальцем научный специалист.

— По-моему, это некая разновидность шиповника. Он из выродившихся роз зарождается. Хотя, может, и наоборот, — предположил образованный начальник штаба.

Верн укоризненно посмотрел на ученого — тот только развел руками. Ну да, Немме со своей пыльной библиотекой и дикие цветы — это как затыльник приклада и «мушка» — противоположные полюса жизни.

Отряд двинулся дальше, Верну пришлось воспитывать Брека — лам норовил забрести в озерную воду поглубже, ему нравилось охлаждаться. Но легкомысленные развлечения, грозящие порчей вьюка, в походе недопустимы!

Господа фенрихи вполголоса обсуждали возможности рыбной ловли. В снаряжение отряда входили уставной набор крючков и медных блесен, но пользоваться снастями никто толком не умел. Прошла в училище пара теоретических занятий на эту тему, но внимания данному походному искусству не уделялось. Рыба в русле Ильбы и озере Альстер считалась съедобной исключительно условно: и тепловой обработки требует самой тщательной, и вкус… как у того собаковидного мехохвоста. Морская рыба — иное дело, но ту, как известно, малыми снастями изловить практически невозможно, необходимы сети, лодки и немалый рыбацкий опыт. В Ерстефлотте подобными хитростями кое-кто владеет, а в Ланцмахте нет традиций. А между тем рейдовые запасы провианта заметно уменьшились.

Командира и упрямого Брека догнал научный специалист, по-свойски подпихнул лама в мокрую задницу и покосился на начальство.

— Слушаю, — кивнул Верн.

— Во-первых, должен сказать, что цветоводческая флористика — отдельная наука, и мне ее изучать было негде и не у кого, — сходу оправдался Немме.

— Флористика? В первый раз слышу.

— Это наука о заготовке цветов.

— Я понял. Еще что-то?

Немме замялся, глянул исподлобья:

— Верн, у вас в училище преподают общие знания о магии?

— Очень общие. При планировании операций типа крупных рейдов командному составу прикомандировывают специалиста по дикому оккультизму, но честно говоря, работы для подобных спецов мало. О шаманах тресго рассказывают немало небылиц, но те колдуны больше воздействуют на соплеменников. Так сказать, обрядовая и моральная поддержка племенных воинов. На практике сосредоточенный винтовочный огонь вполне успешно противостоит любой дикой магии.

— Я, собственно, не дикую магию подразумевал.

— А какую же? Слушайте, Немме, мы опять вступаем на скользкую почву. Конечно, я знаю, что ведутся многолетние исследования оккультных древних загадок, но они засекречены и не нашего ума дело. Ведь именно для этого и секретят исследования — дабы о них впустую не болтали языком, так ведь, а?

— Несомненно. Я так и знал, что вы зарычите. Но сейчас особый случай.

— Гм, ну ладно, я вас внимательно слушаю.

— Здесь есть магия. Весьма сконцентрированная. Я бы промолчал, но это однозначно важное обстоятельство. В смысле, важное для всех нас и результата рейда.

— А где «здесь»? — уточнил Верн.

— На берегах озера. Возможно, именно поэтому предыдущие разведки не возвращались. Понимаете?

— Пока не очень. Вы вообще магический опыт по какой линии имеете — по библиотечной или ботанической? Я про непосредственный уровень концентрации опыта.

— Какие уж тут шуточки, господин обер-фенрих⁈ Да, опыт у меня ничтожный, и способности низкие, но столь отчетливо магию я еще не ощущал.

— Чувствуют только чужеродный предмет в заднице, остальное ощущают. Извините, это я по инерции.

— А вы ведь тоже ее чувствуете, в смысле, ощущаете! — осенило не в меру догадливого ботаника, и он встал как вкопанный. — Верн, а кто ваш отец?

— Прекратите, Немме, вы военный ботаник или просто идиот? Причем тут мой абсолютно неведомый отец, я его знать не знаю. Верните мысли в строгий боевой порядок. Что вы чувствуете и почему уверены, что это именно магия? И ногами пошевеливайте, в любом случае мы при исполнении служебных обязанностей и время для привала еще не настало.

— Да, верно. Послушайте, я же дойч, как известно, все наши дети еще в раннем возрасте проходят проверку на чувствительность к магии. Это ведь очень редкие и ценные индивидуальные способности организма и психики.

— Гм, это далеко не всем известно, — кратко отметил Верн. — Но я понял. Продолжайте.

— У меня имеются некие способности, очень незначительные. Да, и в этом деле я тоже слабоват, — печально сказал Немме. — Но все же стоял вопрос о моем переводе в форт Нест. Но тут случился Белый мятеж, и я остался в Хамбуре. Видимо, это вышло даже к лучшему — я совершенно не хотел учиться в Закрытой школе…

Про форт Нест кое-что Верн, конечно, слышал. Укрепление к северо-западу от столицы, считается техническим-тыловым. По официальной версии там одно из отделений Центрального арсенала, естественно, все детали строго секретны. Гарнизон сплошь из эсэсов, ну, и сдери им башку, пусть секретничают, в Эстерштайне полным-полно секретных объектов, это все военнослужащие знают. Вот про Закрытую школу слышать не доводилось.

— Немме, давайте оставим в стороне подробности, о которых мне не нужно знать. Строго по ситуации — что вот здесь, у нас? Само озеро заколдовано или что-то иное?

— Господи, да как озеро заколдуешь⁈ Оно же огромно. Такая попытка и в принципе бессмысленна. У магии совершенно иные принципы воздействия….

— Господин ботаник, а давайте сейчас без принципов, — сквозь зубы предложил Верн. — Я чувствую некую близкую задницу, а вы меня еще больше путаете. Что за магия? Она нам угрожает? Поставлена ловушка? Каковы конкретные предложения по нашим оборонительным действиям? Сразу не отвечайте, подумайте.

Немме задумался, пытаясь сформулировать ответ. Верн древком копья призвал к здравомыслию лама, вновь вздумавшего освежиться. Идущий головным начальник штаба двигался спокойно, но явно прислушивался к разговору — изменившееся покачивание ствола «маузера» выдавало.

— Если последовательно… магия здесь везде, но как бы рассредоточенно… клочьями, — пробормотал ботаник. — Витает над берегом и водой, уж прошу прощения за поэтичность. И нас не рады тут видеть. Весьма не рады.

— Вот, сейчас стало понятнее. Хотя насчет «не рады», об этом можно и без всякой магии догадаться. Ланцмахту исключительно дома — в Эстерштайне — рады. Но кто здесь колдует и есть ли реальная ловушка? Лично у меня ощущение, что мы идем прямиком в капкан, — прошептал Верн.

— Нет, такого я не чувствую, — подумав, заверил ботаник. — Мне кажется, озеро уверено в своих силах. Нас уничтожат, как только…. Нет, я не знаю «когда что». Я вообще не уверен…

— Прекратите, Немме. Уж какая тут однозначная уверенность, мы же в рейде. У нас четкий приказ, а всё остальное… «витает», как вы изволили точно отметить. Сейчас остановимся на краткий привал, перескажете свои мысли господам офицерам. Личный состав имеет право знать о сложившейся обстановке. Только попрошу без лишних подробностей! Да куда ты опять, сдери тебе башку⁈ — Верн пресек очередную попытку водолюбивого лама.

Вечером лагерь разбили в чрезвычайно живописном месте. Склон покатыми широкими террасами спускался к озерному берегу, далеко в воду тянулась каменистая, тоненькая, словно специально выложенная «пирс-дорожка», в ее конце сидели крупные птицы этакого сурового бакланьего вида, смотрели на пришельцев с чрезвычайно недовольным, хозяйским видом.

Фетте пригрозил крылатым наглецам «маузером», те грузно поднялись в воздух.

— Это реальная пристань или странная игра природы? — с сомнением вопросил Вольц.

Оставив личный состав заниматься ламами и сбором топлива для костра, командир и начальник штаба спустились к «пирсу».

— Видимо, естественное образование, — сказал Вольц, пихая сапогом плотно лежащие камни. — Вручную уложить так не получится. Но красиво. Порой у природы намного больше вкуса, чем у нас. А что думаешь о словах нашего умника? Магия здесь действительно есть? Вот, допустим, в этой насыпи магическая составляющая присутствует?

— Наверное. Уж очень линия изгиба изящна. Видимо, магия есть везде. В смысле и здесь, и в Эстерштайне. Но, к счастью, мы с ней не очень-то пересекаемся. Существуем параллельно.

— Иными словами, магия — часть мира, часть природы, — кивнул Вольц. — Малоизвестная скромная часть, поскольку ее нет в наших учебниках, а статуи колдунов отсутствуют в Музеуме.

— Как выясняется, учебники по магии, возможно, и существуют, — проворчал Верн. — Но мы этого не слышали. И вообще мы — солдаты. Нас вот этот пирс должен интересовать с точки зрения наличия на озере лодок и иных десантных средств.

— Верно. За водой тоже имеет смысл понаблюдать.

В лагере заорали — Фетте вытирал шлем и грозил небесам, научный специалист хихикал и пригибался, ламы с опаской задирали морды. Над лагерем кружил злопамятный баклан.

— За воздухом тоже нужно следить, по дружище Фетте уже отбомбились, — ухмыляясь, напомнил Вольц.

Сердитый Фетте напялил сырой, не без труда отмытый шлем, взял ботаника и отправился на ближнюю разведку. Командир отряда закладывал котел.

— Нарушаем, — заметил Вольц, сгружая собранный хворост. — Старший по званию обязан надзирать над приготовлением пищи, но не участвовать в процессе непосредственно.

— Да вашу готовку жрать невозможно, — проворчал Верн. — Неужели «тюр-болтушка» — это так трудно? Нет, у Фетте недурно выходит, но вы с господином ботаником… откровенная порча провизии.

— Ничего подобного. У нас вполне съедобно, но экономно.

— Это да, вашей стряпни много не сожрешь. Ты пересчитал?

— Съестных припасов должно хватить до возвращения. В обрез, по минимальной норме. Ничего страшного, в крайнем случае, подстрелим какого-нибудь меткого баклана или замешкавшегося льва, — начальник штаба оглянулся. — Что-то шумно разведка возвращается.

Разведчики принесли картофель — наковыряли полный шлем и еще горсть. Клубни были некрупны, но это, несомненно, был именно картофель — вкусный и редкий овощ, столь ценимый в Эстерштайне, где почвы совершенно не подходили для картофелеводства. Собственно, картофельных клубней крупнее яйца лично Верну видеть не приходилось — такой продукт считался отборным, шел на рынке по марке за килограмм, только замковые обитатели и могли себе позволить.

— Вот она — удача! — в восторге тряхнул шлемом Фетте. — Такое лакомство, и полным-полно! Это озерцо начинает мне все больше нравиться.

— Варим, жарим, или печем? — немедля задал ключевые вопросы начальник штаба.

— Жарим! Быстрее будет, — сказал, пуская слюну, ботаник.

— Мудреете, господин Немме, — одобрил командир. — Но тогда продукт ужарится.

— Там еще много его растет, — указал в сгущающийся сумрак Фетте. — Роскошные заросли, прямо так рядками и идут, идут… Кто бы мог подумать — изобилие дикого крупного картофеля!

— Изобилие? «Рядками» — это грядками, так что ли? — Верн посмотрел на ботаника.

— А что здесь странного? — насторожился ученый. — Видимо, некогда эту культуру высадили здешние аборигены. Потом люди вымерли или ушли, а картофель одичал и растет. Вполне естественный процесс.

— Так грядками и одичал⁈

Личный состав смотрел на командира, явно не понимая, в чем подвох. Ну да, все городские, о жизни на фермах и в Холмах ничего не знают. Это Верну мама рассказывала о выхаживании тамошних крошечных огородиков. Там, конечно, не картофель растили, но всё равно.

— Это в том направлении? Двумя террасами выше? Я должен взглянуть, — сказал Верн. — А вы жарьте пока, но удвойте бдительность.

— Уже практически стемнело, — намекнул Вольц, передавая командиру «курц-курц».

— В случае чего, выдвинете мне на помощь резерв, — сказал Верн, вынимая из пирамиды свое копье.

Костер отдалился, сразу стало светлее. Вообще здесь — у Двойного — ночи были не только теплее, но и как-то прозрачнее. Верн отмечал это странное явление и в прежних рейдах, но сейчас это было намного очевиднее. Странный этот мир. Или это долина Ильбы так странна, а остальной мир в норме?

Найти роскошные картофельные заросли не составляло труда — кустики выделялись среди вольной дикой травы — посадка шла вдоль естественной террасы, рос благородный овощ не то чтобы рядками «по ниточке», но довольно аккуратно. Ну, до нынешнего вечера рос, сейчас-то часть грядки была взрыта, ископана и забросана выдранной ботвой, словно здесь взвод замковых саперов шуровал.

Верн прошел вдоль грядок. К сожалению, он не знал, как должны выглядеть настоящие картофельные плантации — на элитных фермах бывать не доводилось. Но явно не дикие эти кусты. Огород невелик, значит, людей немного.

— Ворье! Графители! — злобно сказали за спиной.

Верн стремительно обернулся, готовя копье и вскидывая «курц-курц». Как смогли подкрасться⁈

Никого…

Простор склонов, мерцающая под уже всплывшими лунами озерная гладь, оранжевое пятнышко костра — довольно близкое.

— Фертись-фертись, форюга. Мамке фсе скажу. Раздафит как клофа, тогда не пофертишься!

Верн обернулся еще резче, уже подозревая, что никого не увидит.

Верно: трава, зловеще замершие кустики картофеля, изломанная черта горного обрыва вдалеке…

— Фо, обофрался? — мстительно поинтересовался голос — довольно невнятный, с шепелявостью и странной манерой произношения, но при этом тонкий, не очень-то магический. Хотя кто его знает, как маги должны говорить. Вон — научный специалист имеет легкие магические способности, а тон у него… абсолютно не командный, несерьезный.

— Как тут не обосрешься? Неожиданно же, — пробормотал Верн. — Послушайте, тут недоразумение. Весьма прискорбное. Мои товарищи ничего не понимают в картофеле и его выращивании. Увидели, обрадовались, нахватали. Думали что дикий, ничейный.

— Картофка и ничейная⁈ Фот сказанул! Брехать нуфно уметь, — наставительно сказал шепеляво-гнусавый картофелевод.

— Да не растет у нас картофель. Редкость он. Откуда простым солдатам хитрости знать? Ошиблись.

— Нифиго, мамка фас жифо выучит. Фрицы прокляфые.

— Почему Фрицы? — растерялся Верн. — Меня вовсе не Фриц зовут. У нас в отряде Фрицев вообще нет.

— Фрете и нагло отмазыфаетесь, — не очень уверенно парировал голос. — Как же не фриц, раз картоху форуешь и огнефстрелом грозишь? Гофнюк!

Верн сунул «курц-курц» за ремень:

— Это я немного испугался. И вообще мы виноваты. Готовы за картофель заплатить. По столичным расценкам. Полновесным эстерштайнским серебром.

— Серефром⁈ Да видал я фаше серефро… — сердитый шепелявец употребил несколько слов, точного значения которых обер-фенрих не знал. Но догадаться вполне мог. Вообще складывалось впечатление, что за спиной не злобный карлик-маг и не сказочный картофельный цверг, а ребенок. Пусть и откровенно магический.

— Послушайте, я признаю вину. Можем мы как-то возместить ущерб? Просто скажите, каким образом.

— Каким-каким, да никаким. Сдохните фсе, туда фам и дороха! — припечатал зловредный абориген. — Мамка с фами цафкаться не станет.

— Да что ж так сразу? Что сразу «мамка»? Я же вежливо пытаюсь, извиняюсь,– вздохнул Верн, пытаясь оглянуться — на этот раз медленно, плавно.

— Нету тут никофо, — ехидно заверил невидимый шепелявец. — Мне фелели на глаза чуфым не показыфаться, я и не покафусь.

— А ну, Ф-федька, язык прикусил и домой сгинул, — певуче и жестко сказали рядом.

— Да я-ф ничефо…

— Домой, я сказала! Отлучиться от вас и на день нельзя, дурни безмозглые…

Верн онемел.

Мамка невидимого Ф-федьки была вполне видимой. Настолько, что глазам трудно поверить.

Невысокая и одновременно статная, почти неразличимая в темноте и сияющее красивая, соблазнительная и жуткая. Роскошное, отливающее в глубокую зелень, видимо, очень дорогого атласа платье, драгоценный и странный головной убор, переброшенная на грудь пара толстых кос.

— Насмотрелся? Хороша ли смерть? — говорила ужасная красавица вполне четко, без всякого упора на «фффф», но со странным произношением. Впрочем, это не имело значения. Магическая особа — вот сейчас однозначно понималось — очень магическая. И то, что такая красота странна и неуместна среди картофельных грядок, значения не имело.

— Смерть лучше, чем мечталось, — признался обер-фенрих.

— Это хорошо сказал — одобрила ночная красавица. — Особо больно не сделаю. Соучастников твоих куда подольше помучаю.

— Да за что их? Не ведали, что творят. Думали, что картошка дикая. Глупо, но это так и есть.

— Вижу, что так и есть. Только причем тут картофель? Да жрите перед смертью, не жалко. Огородик-то все равно — баловство пустое. Зачем опять приперлись? Или не понимаете?

— Мы не знали, — Верн почувствовал, что падает на колени…

…как приблизилась, как ее рука на плече оказалась — не понял. Ноги подогнулись под немыслимой тяжестью, на плечо словно тонны и тонны каменного груза давили, холод навалился, сейчас она чуть кистью шевельнет и хрустнут позвонки солдатской шеи…

— Постой, хозяйка! Там не знают. Не знают, что сюда нельзя!

— Вот еще новости, — удивилась прекрасная убийца, но движение жестких пальцев приостановила. — Вам как еще пояснять-то? Поголовно передавить ваш фашистский Эстерштайн, что ли? Так там народец еще поглупее вас, с них какой спрос, бабы да детки невинные. Не привыкла я всех подряд давить, да и многовато там глупых лбов.

— Всех давить не надо. У меня там мама, — выговорил Верн, едва не теряя сознание.

— Ишь ты, фриц командный, а на святое упирает, — поморщилась красавица, но ослабила каменную хватку.

Истинно каменную — Верн, хотя от боли мутилось в глазах, осознал — она действительно каменная: гладкая кожа, изящные украшения и яркий блеск зеленых глаз лишь иллюзия. Каменная хозяйка каменных гор.

— С мамой мне повезло, — попытался выговорить обер-фенрих. — Хотелось бы еще ее увидеть. Но смерти не боюсь. Только слово разрешите? У нас ведь общая ситуация: у меня приказ, а у вас проблемы с гостями. Надо бы уладить.

— Хитро намекаешь, — усмехнулась убийца. — Мне и с фрицами дела улаживать? Это что за позор такой? Опять дойчи думают, что хитрее всех?

— Я не совсем дойч. Я больше феак, — выдохнул Верн.

Зеленые немыслимые глаза приблизились.

— Что, и правда гордишься, что большей кровью ты пиндос[4]? — удивилась каменная красавица. — Да вы там, в Эстерштайне, совсем спятили: то все в немцы поголовно зачислиться норовите, то наоборот. Революция какая бахнула?

— Этого нет. И не особо я горжусь. Чему тут гордиться: стою на коленях перед красивой женщиной, да не по своей воле, да еще и в штаны чуть не наделал.

— Экий тонкий обольститель. Ладно, постой по своей воле. На штанах сосредоточься, излишнего возбуждения, как и вони, не люблю.

— Понял, — Верн с позорным облегчением почувствовал, как тяжесть снялась с хрустевшей шеи.

— Догадливый какой. Таких гостей от вас еще не приходило, — красавица машинально отерла ладошку о подол длинного платья, сверкнул массивный и длинный браслет-наруч. — Для начала вот что скажи — откуда про меня пронюхали?

— Мы? Вообще ничего не знали. Отсюда же никто не возвращался.

— Да? — красавица глянула пристально. — А отчего меня по прежней должности назвал? Я давно в отставке.

— Хозяйкой? Это я интуитивно догадался, — признался Верн. — Такое же сразу видно. Наверное, отставных Хозяек не бывает. Это как полковники — навсегда в звании.

— «Полковники»… пакость какая. Дурь у тебя в башке, мальчик, сплошная дурь. Но врать даже не пытаешься. В этом молодец. Хотя и интуитивный. Лови момент, предлагай сделку.

— Так всё просто. Тут не сделка, а просто по устав… давайте строго по порядку делаем. Вы нас отпускаете, мы уходим, докладываем, что путь сюда закрыт, жить и проводить работы у Двойного озера не только нецелесообразно, но и категорически невозможно.

— Хороший ход. Понятный. Главное, ваши фюреры сразу поверят, согласятся, успокоятся. Или пришлют сюда целую экспедицию с пушками и взрывчаткой? Меня уничтожить, а лучше захватить и в концлагере опыты надо мной и детьми ставить?

— Вы очень образованная Хозяйка. Про пушки и фюреров осведомлены. Но фюреров у нас давно нет, а пушки сюда вряд ли возможно протащить. Мы налегке-то едва прошли. Взрывчатка теоретически возможна, в этом вы правы. Но вряд ли. Она очень ценная, а вы очень далеко обитаете. Не окупит себя такой рейд. К вам вообще-то не так часто и пытались пройти.

— Это как сказать, — красавица поправила помятый стебель картофеля. — Время, оно, юный офицерик, весьма относительно. Мне про это еще дома объясняли, потом и подтвердилось. Впрочем, это тема сложная и ненужная. Пушек и динамита вашего я не боюсь, мне что десяток человек завалить, что тысячу — все едино, обвалы в горах экономить нужды нет. Я бы все перевалы и долины давно позакрывала, так скучновато будет. Вольные феаки наведываются, тресго изредка заглядывают — все ж развлечение мне и детям. Вот вас бы, поганцев, столетья не видать. Хуже львов — вечно шум, срач, стрельба, планы дурацкие и оскорбительные. Не ваше это место, уж пора бы понять.

— Я понял, — заверил Верн.

— Да я вижу. Ты вообще странноватый для дойчевого прихвостня. Даже слегка симпатичный. Но толку-то? Ты такой, а сотоварищи твои — истинные фашисты. На птиц безвинных ружье наставлять — вот зачем? У этих птиц и мясо-то несъедобное. А картошка⁈ Накопали-то чуть-чуть, больше вытоптали.

— Они не специально. Просто не умеют. Мы возместим. И мы не фашисты. В Эстерштайне такой партии нет.

— То-то и оно. Партии нет, а прислуги фашисткой полным-полно. И не стыдно? Мать свою помнишь, не как у вас обычно, сплошное безродье. А карателями командуешь.

— Воля ваша, Хозяйка, но какие мы каратели? — печально сказал Верн. — Это даже не рейд. Нас самих сослали. Желательно, чтобы без возвращения. Ходим, смотрим новые места. Не знали, что тут занято.

— Молодец какой. Выкрутился. И даже искренне. А те рейды — прежние? Не карательные, точно, а? Дурак. Одно у вас оправдание — что сплошь сопляки. И тот лысый от вас недалеко умишком-то ушел, — Хозяйка глянула в сторону лагеря, на почему-то практически исчезнувшее, затуманившееся пятнышко костра, и поморщилась. — Вот что, мальчик. Я на твоих бродяг вблизи гляну, потом решу, что с вами делать. Может, у вас в будущем что хорошее мелькнет, жизни ваши оправдает. А нет, так не обессудь. Одно обещаю — мучить не буду, тут убедил. Быстро умрете.

— Мы солдаты. О большем и не мечтаем.

— Ох, и дурачки вы. Как ваш вшивый Эстерштайн и земля-то еще терпит? Одно слово — приречная землица, вечно всякой гадостью и гнилью удобриться норовит. В чистых горах давно бы сгинул отвратный народец.

Несмотря на боль в помятой шее и предчувствие крайне тяжелого разговора (вернее, допроса), Верн полноценно смог оценить выражения лиц товарищей, когда рейдовики увидели, с кем он возвращается к костру. Ну и рожи же у них были.

[1] Специалист-ботаник цитирует научное описание, унаследованное от XI-XII веков Старого мира. Весьма назидательная книга, наглядно напоминающая, что исследование мира — весьма сложный и небыстрый процесс. Здесь цитируется довольно редкое издание, заметно отличающееся от канонического. Учитывая обстоятельства и историю переводов, это неудивительно.

[2] Лантаг — формальный орган власти — выборное собрание Эстерштайна, практической власти не имеет, но теоретически существует.

[3] Жуткое у них произношение. Бассет-хаунды тут ни при чем. В оригинале должно звучать Аллес фергет, Варайт бестет — Alles vergeht, Wahrheit besteht, что логично перевести как «Всё пройдет/минётся, правда остаётся». (прим. известного переводчика и зоозащитника проф. Островитянской)

[4] Здесь употреблено в устаревшем смысле. В русском языке XIX — начала ХХ веков так именовали в быту местных греков.