Паук у моря

Глава 5 Подвиг, он как дождь — по расписанию

По настилу звонко процокали копыта, прогремели колеса. Верн отсалютовал проезжающей повозке (кстати, так себе лошади, в городе подобных упряжек полным-полно), стукнул древком пи-лума, возвращая оружие к ноге.

Пост на Главных воротах считался почетным, да так оно и было — кого попало из курсантов сюда не ставили, только отличников. Но, кроме почетности, имелась на этом посту изрядная доля томления и скуки. Стоять на каменной плите у въезда на мост, сохраняя строгую парадную выправку, и само по себе нелегко, а тут еще церемониальный старинный шлем-котелок тяжко на темя давит. Настоящая сталь, редчайший предмет снаряжения, в таких шлемах еще на древних войнах сражались, но внутренние ремни подгонять запрещено, приходится подкладывать тряпье, чтобы головной защитный убор сидел ровно и молодцевато. Оно, конечно, понятно: если каждый курсант дежурного караула под себя шлем начнет регулировать, ветхие ремешки попросту отвалятся. Но подсовывать шейный платок, чтоб шлем не съезжал на нос, немного оскорбительно, да и вырез кирасы оголенную шею натирает.

Вообще пост был устаревший, ненужный. Настоящая охрана Хейната стоит уже на той стороне, отнюдь не парадная, останавливающая и тщательно проверяющая всех въезжающих и входящих в пространстве между двух воротных решеток. Там «эсэсы», их скрытая служба строго засекречена. А почетный пост перед мостом — это так… «олицетворение нерушимого единства всех войск и вооруженных сил Эстерштайна», как формулирует Вольц.

Что ж, ритуалы тоже нужны фатерлянду. Курсант Верн Халлт 9954 отсалютовал выехавшему из ворот гонцу-фельдъегерю: очередной стук копыт по толстым медным листам настила, удар окованного древка копья слились в единую громых-мелодию, уже порядком надоевшую. Собственно, караул только начался — над стенами Хейната едва-едва сгущаются желтые столичные сумерки. Толстые, слегка уродливые, но нерушимые стены твердыни «сердца фатерлянда» медленно тускнели, внизу — в городе — уже вечер. Воздух сегодня особенно неподвижен и тяжел, ибо грядет дождь.

Верн вздохнул. Навес на посту не предусмотрен, только невысокое ограждение из безупречно начищенных медных полос. Понятно, это не для того, чтобы часового в ров дождевыми потоками не смыло, наоборот — спасает от падения при тепловом ударе, такие позорные случаи с курсантами бывали. Дождь, конечно, лучше полуденного пекла. Верн покосился на ров — падать туда по любой причине совершенно не хотелось.

Замковый ров считался секретным объектом. Понятно, такое сооружение от любопытных глаз не скроешь, но разглядывать специально городским зевакам не положено. Когда-то это, вырытое еще в первые годы после Прихода (ох и гигантские объекты тогда планировали), оборонительное сооружение пытались заполнить водой, но быстро отказались от этой идеи — вода мгновенно уходила в подземные пустоты. Тогда ров углубили и оставили пустым — сосредоточившись на иных строительных объектах. Задумано было многое, плановая последовательность воплощений замысла соблюдалась строго. Ну, это пока силы не иссякли, в смысле, пленные, захваченные в первых сражениях, не вымерли. В учебнике об этом периоде истории Эстерштайна изложено очень обще, но и понятно — всего лет двенадцать он занимал. Славное было время, ни дня промедления — строили без выходных, непрерывно, но люди смертны. Сколько было тех безымянно сгинувших феаков, тресго и байджини? Вольц утверждает, что больше ста тысяч. Если и привирает, то не очень — в расчете тактико-стратегических сил и средств старшему курсанту вполне можно верить, увлеченный он парень, знаток темы.

Верн покосился на крыши города, змейку трамвайного пути, высоты Малого Хеллиша и далекий шпиль ратуши. Бухту, порт и прибрежные здания с поста, обращенного в «сухопутную сторону», не видно, но большую часть столицы можно легко окинуть взглядом. «Наша величественная столица уверенно и надежно поддерживает четко заданную и продуманно сбалансированную численность населения» — пишут в газетах. Понимай, как хочешь — звонкая газетная медь любые враки стерпит. Вольц считает, что искусственное ограничение городского населения имеет свою рациональную сторону, Фетте с этим категорически не согласен — ему симпатичных бабенок «чертовски маловато». Но вообще-то…. В Эстерштайне никто ничего не знает — это, как любят говорить инженеришки-математики, «данная нам аксиома».

Верн скосил глаза на ров. Сколько жизней забрало это мрачное сооружение?

Дно рва покрывали сплошные ряды не очень ровных, но жутко острых черных шипов. Это спекшееся, густо вспученное дикое стекло, в учебнике оно именуется «обсидиан». Конкретно этот сюрприз рва создан путем насыпания слоя отборного речного песка и применения магии — упрощенно говоря, вырастили маги Эстерштайна эти шипы. Вот нормальные ремни для шлема они поставить не могут, а такое чудо — пожалуйста.

Ров Верну категорически не нравился по давним временам. На первом курсе курсантов загнали на его уборку. Этакий дополнительный вступительный экзамен на стойкость, мужество и отсутствие суеверий. Мальчишки поднимали останки истлевших тел, собирали и сортировали оружие мертвецов — по большей части непоправимо испорченное дождями и десятилетием забытости под открытым небом. Большая часть покойников оказалась во рву во время Белого мятежа — тогда шли бои за Северный мост, мятежники отчаянно и безнадежно штурмовали стену. Сотни тел, по большей части халь-дойч, но были, вроде бы, и чистые дойч. Тогда Верн не задумывался: отчего дойчи оказались по разные стороны мятежа? «Изменники» — казалось вполне исчерпывающим объяснением. Да и не до отвлеченных мыслей было — работка еще та. Спускали по узким лестницам и веревкам «штурмовые помосты», раскладывали «дорожкой» по шипам, балансируя, выковыривали кости и расползающуюся одежду, подцепляли крючьями потемневшие кирасы и шлемы. После поднятия на вал надлежало вытряхнуть череп, разложить «нужное и ненужное» по разным корзинам. Останки, несмотря на высушенность солнцем и вымытость дождевыми потоками, смердели… ну, как старые покойники и смердели. Некоторые курсанты не выдерживали. Травмированных и давших слабину безжалостно списывали из училища. Тяжелый был месяц.

Позже Верн как-то спросил у друзей — а так уж оно нужно было? В училище недобор курсантов, зачем было гробить парней на столь жуткой и не очень нужной работе, не проще было загнать на чистку рва пару десятков пленных тресго? Фетте объявил, что то была работа для настоящих мужчин, и лично он не жалеет, что прошел через такое, хотя пару раз тогда во рву и усрался по полной. Вольц со свойственной ему четкостью пояснил, что заменить курсантов пленными было никак нельзя: взрослый тресго, даже похудевший в плену, все равно весит побольше мальчишки-первокурсника, следовательно, в большей степени рискует повредить защитные шипы, тут «штурмовые помосты» не очень и помогут, а «полысевшее» дно подправить будет невозможно. Что ж, логично.

Сейчас друзья отдыхают в крошечной караулке, наверняка играют в кости, а Фетте опять несет постыдные и смешные враки насчет баб, Вольц снисходительно хмыкает, оба позволили себе снять шлемы — наступает самая спокойная часть дежурства. Ночью, да еще в дождь, через мост ездят мало. Утром опять начнется суета с мелькающими экипажами, гонцами и важными визитерами. Будет холодно, сыро, потом начнет невыносимо парить.

А пока сухая духота изматывала. Верн чувствовал, как по спине течет пот. По ощущениям, после смены с поста придется выливать жижу из сапог, но это обманчивое впечатление — пот и остальное впитывается непонятно куда. Ну, служба, да.

Мост и дорога были пусты, ни малейшего дуновения ветерка. Сумрак уже добрался до склона замкового холма, крыши отдаленных корпусов Медхеншуле утонули, вечер лизнул трубу Мемория, неспешно растворял башни городской стены…. А башни замка еще плавали в последних лучах поблекшего солнца. Высоченная стальная шпиль-мачта Виссен-башни, громоздкий параллелепипед Канцлер-палас, оборонительные башни с черточками странноватых горизонтальных бойниц, с угадывающимися пустыми площадками турелей, десятками висячих мостиков и загадочных переходов.

Хейнат оставался легендой. Курсант Верн, должно быть, почти полсотни раз стоял на посту 1-го Замкового периметра, но так и не знал, что там — за стенами. Слухи, догадки, ничего достоверного, кроме общеизвестных поверхностных истин. А ведь всего шагов сорок до тайны, ну, если не считать высоту откоса рва.

Замок Хейнат пугал всех. Даже бесстрашного Вольца, хотя его, конечно, не слухами и суевериями, а «крайне непродуманной фортификационной архитектурой». Старший курсант однозначно осуждал как все эти излишние переходы, так и недостроенную Двойную башню, Научный шпиль, на который ушли десятки тонн драгоценного железа. «Оборонительное сооружение должно быть четко просчитано, просто в постройке и неприступно. В этом и есть его истинное изящество!», — повторял Вольц, и, в общем-то был совершенно прав. Но кто будет вслух и особо настойчиво критиковать гений и прозорливость строителей Хейната? Одно дело общие солдафонские рассуждения, воякам такое простительно, другое дело — детали. Тут лишние ползвука, и «геста» немедля свой цепкий интерес проявит, что никому не нужно. К примеру, Верн точно знал, что Двойная башня изначально называлась Кирхой — мама говорила, что раньше это было общеизвестно и не составляло секрета. Но что такое «кирха», зачем она нужна и отчего ее строительство было заброшено еще до Белого мятежа — спросить не у кого.

Верн вздохнул и осторожно пошевелил затекшими плечами. Стало только хуже, пот пощипывал между лопатками. Эх, быстрей бы дождь, сдери ему башку.

Наверное, когда-нибудь офицер Верн Халлт попадет в замок. Если присвоят звание «оберста» или получит Рыцарский крест с Золотым мечом. У фатерлянда не так много старших офицеров, да и посвящение в рыцарское звание проводит лично Канцлер. Сияние Приемного зала, торжественная музыка, блестящий крест-орден в посеребренном футляре, рукопожатие самого великого человека Эстерштайна. Гм…. Вообще Верн видел главу страны лишь трижды, издали, и еще разок в карете, за гофрированной бронешторой. Откровенно говоря, ничего особенного рассмотреть не удалось. Понятно, что Канцлер весьма стар — иного от столь легендарного человека и ожидать сложно. Из истинных дойч Первого прихода до современных времен дожило всего несколько человек, и каждый из них легенда. Поскольку нормальные живые люди столько не живут. Вот черт, что за мысли⁈ Это духота виновата.

Невыносимо хотелось вытереть хотя бы шею. Верн плотнее оперся о копье. Не будем нарушать дисциплину, от ворот эсэсы наверняка наблюдают — им там тоже душно и скучно, делать нечего, наверняка охотно настучат. Особой любви ланцмахт и охранный замковый батальон друг к другу не питают, это традиция старинная, может, еще до Первого Прихода существовавшая.

Тут до курсанта донесся смех — мелодичный, откровенно женский, и Верн окончательно разозлился. Теперь-то точно не шевельнешься. С замковой стены или верхних переходов дамочки смотрят вниз — им, сдери им башку, тоже душно и уныло, в поисках ветерка прогуляться вышли. А тут никакого ветерка, только пропотевшее чучело у моста торчит. Впрочем, запах пота до стены явно не долетает. Собственно, стена — сложная, разновысокая, местами нависающая надо рвом, открывает широкий обзор, может, эти дуры сейчас в сторону моря смотрят, чучело-то они уже видели.

Вот же черт — будет смена или нет? Скинуть с себя шлем, расстегнуть ворот, плюхнуться на скамью в караулке. Пусть там тесно — даже не сядешь толком: в углу копейная стойка, застекленный и опечатанный шкаф с постовым «маузером», защитной стрелковой маской и пятью дежурными патронами, внизу сундук с парадным флагом — большого «паука» поднимают по праздникам на флагштоке перед мостом. Но в караулке хотя бы можно сидеть, можно вполголоса выругаться и скрыться от посторонних глаз.

«Наследственность — безосновательный старинный миф, но я почему-то слишком похож на маму» — с грустью подумал Верн.

Стойкая медицинен-сестра 1-го класса как-то призналась, что ненавидит, когда на нее смотрят больше четырех пар глаз. Нет, она может такое пережить, но очень устает. Верн тогда крепко удивился — вот какие у мамы слабости могут быть? Она же всё знает и всё может. Пусть не в лоб, не по-мужски, не сразу. Да, глуповат был мальчишка. Подходит время, скоро не мама будет защищать и опекать, а наоборот. Хотя пока и не совсем понятно, как это делать-то.

О, дунуло и капнуло!

Верн обрадованно глянул на не очень ровные листы мостового покрытия — на меди, местами отполированной колесами и копытами, темнели мокрые кляксы.

Дожди в Хамбур приходят неспешно, но аккуратно — раз в четыре дня. Сначала пробы — намек на ветерок, редкие тяжелые капли. Потом уж… Рухнувшее небо, полный мрак, пальба молний, массивные заряды ливня. Вольц обожает разглагольствовать о старинной картечи и шрапнели, об укрытиях и замечательно защищающих от тех древних обстрелов шлемах. Вот и от ливня церемониальный шлем защищает недурно, только макушка башки часового и остается сухой.

Ветерок с моря вновь дохнул на стены и мост, это принесло обманчиво приятную прохладу. Скоро станет, мягко говоря, прохладно: перепад температур с приходом дождевого фронта — 20–25 градусов, в сухую погоду так холодно только под утро становится. Климатический фокус, свойственный исключительно узкому району устья Ильбы. Селяне-хуторяне и те, ночуя в городе, изумляются — специально ходят на столичный градусник на стене ратуши смотреть. А что там смотреть — известная данность, чтоб ей башку содрало…

На замковой стене взвизгнули — вроде бы испуганно. Ах, девы высокого Хейната — высшая кровь, а кокетству отнюдь не чужды. Права в этом проницательная медицинен-сестра.

…Завизжали с новой силой. Верн глянул — хотя и нарушение устава, но в экстренных случаях разрешено. Правда, бабский визг, он…

…Тут курсанта пробрало. Ситуация явно не предусматривалась пространными постовыми инструкциями…

Понятно — замковые фрау вышли слегка проветриться на высоком переходе между башней и стеной — легком, узком, висящем на тросах — там всяко свежей, чем в нижней духоте стен. Но…

Их было трое — нарядные, хорошенькие даже издали, прямо картинки с последней страницы «Столицы рейха», только не в меди накатаны, а в цвете. Вот только болтались они сейчас как неприличные деревенские игрушки-фигурки, плетенные из травы и подергиваемые за ниточки.

— Тревога! — взревел курсант Халлт. — Старший по посту, ко мне!

Вообще было непонятно, что орать — явно не нападение, и не внезапная проверка поста старшим офицером. Там — над стеной — оборвался один из несущих тросов. Просто немыслимо — настоящий, стальной, старого производства трос толщиной с руку человека лопнул в месте крепления — и теперь вся конструкция длиной метров в пятнадцать вздрагивала и норовила пьяно «станцевать». Фрау на мостовом переходе изо всех сил вцеплялись в поручни и визжали в полный голос. Их можно было понять — качели еще те….

Из караулки, напяливая шлемы и цепляясь копьями, выскакивали отдыхающие часовые. Замерли, оценивая нелепую картину над стеной. Внутри замка кто-то завопил. Ага, не спят эсэсы…

Чертовски не вовремя налетел ветер, по шлему часового щелкнула очередная крупная капля дождя. Подбитый переход над стеной попытался повернуться-выкрутиться вокруг горизонтальной оси, девушки чуть не полетели вниз, но игривый настил милостиво выпрямился…

— Вот параша бродячая, щас их точно скинет, — ошеломленно прокомментировал Фетте. — Ауфгешобенн ист нихт ауфгехобенн[1].

Дружище Фетте имел нелепую привычку не к месту сыпать древними поговорками. Это у него травма детства — во втором классе крепко провинился, Старший учитель заставил беднягу выучить три листа старинных мудростей, причем на истинном языке — засело в башке намертво.

— Скинет, — хладнокровно согласился Вольц. — Хотя если проявят догадливость…. Но с чего им проявлять — девицы же.

Верн понимал: шанс у замковых фрау есть — это если ветер стихнет, и хватит присутствия духа осторожно добраться до дверного проема башни. До него много ближе, чем до стены. Вообще застряли красавицы крайне неудачно. Если не выдержит второй трос… девушек стряхнет во двор замка, а если не повезет и качнет наружу, то в ров упадут. Доставать оттуда… Хотя может благополучно на стену стряхнуть, но это вряд ли…

Одна из юных фрау, осторожно перебирая руками по перилам, двинулась к спасительной башне. Вот эта даже не визжит — от страха или полной сосредоточенности, не столь важно — главное, не отвлекаться. Между прочим, истинная блондинка, чистая кровь, она…

…Резкий порыв ветра, частая шрапнель капель… отчетливый визг металла — второй трос лопнул — все там же, у самого крепления к стене — мостик плавно и размашисто ухнул вниз. Бедняжки ужасно завизжали…

Длина мостика около пятнадцати метров, он достаточно тяжел из-за медных пластин крепко приклепанного настила-прохода, с виду прочен. Донесся удар свободного «хвоста» — зацепил невидимую курсантам внутреннюю стену. Удар стряхнул одну из девушек, визг прервался — в томительной паузе донесся глухой удар тела о мостовую двора. С такой высоты… это смерть.

— Одна выбыла, — без выражения сказал Вольц.

…Мост несло обратно — почти медлительно, с этаким вольным размахом, издевательски вихлял массивный свободный конец. Душераздирающе закричала девушка, висящая пониже… ее вопль заглушил мощный порыв ветра. Страшный «хвост» слегка задел стену, взмыл надо рвом, понесся обратно, ударился о стену сильнее, заколыхался и замер. Все еще живой груз висел на перекрутившемся мостике — теперь девушки оказались снаружи, под нависающим боевым машкуль-выступом[2] стены.

…Курсанты стояли, раззявив рты. Все произошло так нелепо, даже и не очень-то быстро, но неотвратимо. Молодые фрау еще живы, наверное, их можно поднять наверх.

— Они под стеной! — заорал Верн в сторону замковых ворот, складывая ладони рупором. — Обе живы! Они держатся!

Ворота распахнулись — выскочили пара вояк в светлой форме, с густо обвешанными оружием ремнями. Глянули на стену.

— Им от ворот не видно. Выступ предмостной башни заслоняет, — пояснил побледневший Вольц. — Парни, нам надо бы… «Штурмовые мостки» там — на месте.

— Примите пост! — заорал Верн, обращаясь к эсэсам. — Мы в ров!

Смотреть, поняли ли замковые вояки, было некогда. Верн полагал, что личный состав поста накажут за самостоятельно принятое решение, причем независимо от итогового результата, но тут выбор был узок. Не смотреть же, как бабы гибнут?

Курсанты выдергивали сложенные в низкой нище под прикрытием мостового настила «штурмовые мостики» — здесь хранилось шесть мостков для регулярной проверки состояния оснований опор моста Главных ворот, эта проверка проводилась регулярно, курсантам дважды доводилось наблюдать за работой замкового инженерного взвода.

— Фетте, лестницу! — скомандовал Вольц, когда они с Верном ухватили стопку из трех мостиков.

Тяжелой рысью понесли вдоль рва. Метнувшийся к караулке Фетте уже волок лестницу.

— Здесь! — прохрипел Вольц. — Аккуратнее!

Мостики по одному съехали по практически вертикальному склону рва.

Напротив — на замковой стене — разноголосо кричали, там свешивались головы, уже сбрасывали веревку. Но со стены жуткого мостика и его груза практически не было видно.

— Вот же загнулся, уродина, — гавкнул Вольц, съезжая в ров по узкой лестнице. — Жутко невезучие особы там зависли. Фетте, с нами не лезь! Будешь подсказывать и направлять. И приготовь нам флаг.

Фетте изумленно хрюкнул, но задавать вопросы не стал. Кроме болтливости, диковато-вульгарной хамоватости и невыносимого количества пословиц, у парня имелись и очевидные достоинства.

— Аккуратно! — напомнил Вольц, неловко балансируя на лестнице и накладывая на шипы первый мостик.

Верн передал следующий «штурмовой», продвинулись…

Вблизи стеклянные шипы производили всё то же весьма памятное отвратительное впечатление. Округлые в диаметре, не очень ровные, но острые, как наконечники копий.

— Еще раз! — курсанты подхватили и перекинули задний мост в сторону движения. Сзади, по краю рва кто-то бежал. Наверное, замковая охрана подходит.

Дождь уже хлестал во всю, навалилась густая тьма.

На третьей смене мостиков до курсантов донесся краткий полный ужаса визг. На миг разогнулись…

…Под изогнуто повисшим мостом-переходом лежало тело. Уже почти неузнаваемое, изуродованное обсидиановыми шипами — лишь бесформенные клочья дорогой ткани и мяса. Чуть дрогнула-шевельнулась окровавленная, уже мертвая рука. Выглядело это ужасно.

— Минус две, — прохрипел бледный как снег Вольц.

Было понятно, что не успеть. Еще минимум шесть смен мостиков, струи дождя стегают по спинам, звенят по кирасам, между шипов на дне рва уже пенятся бурные ручьи. Последняя жертва проклятого перехода висит совершенно беззвучно, ясно, что теряет последние силы, пальцы наверняка скользят и разжимаются на мокром металле. Странно, что продержалась так долго, на редкость цепкая фрау.

Сейчас кричали со стены и сзади — с вала. Слов не понять, журчание ливня путает звуки.

— Давай! — Вольц перехватывает очередной мостик, балансируя на неустойчивой опоре, переносит вперед. Мускулы болят от рывков и тяжести массивных «штурмовых». Донервет, теперь же еще и мертвые тела поднимать. Конец курсантской форме, это же кровь, её до конца и не отмоешь…

…— Так, вот она! — Вольц задирает голову. Курсанты уже под обрушившимся мостиком и его чудом висящем живым (пока что) грузом. Оборвавшиеся концы тросов похожи на разлохмаченные кисти полковничьего аксельбанта, повыше несколько медных плит настила сорваны, видимо, ударом о стену. Еще выше мостик почти в полном порядке, только перекручен, девушка висит неподвижно, намертво вцепившись в ставшие вертикальными тросы-поручни. Одной туфелькой смогла нащупать трос пониже, пусть символическая, но опора выручает.

— Она молодец, — отмечает Вольц, выплевывая дождевую воду. — И фигура подходящая.

Замечание на редкость идиотское, но старший курсант верен себе — он вовсе не циничен, он не оценивает стройность и привлекательность несчастной фрау, а сухо и конкретно подразумевает легкость и удачное телосложение цепкой жертвы. Но ноги у нее действительно стройные. Раньше Верну вообще не приходилось видеть дам в таком ракурсе — порывы ветра широко развевают потяжелевшие юбки. У обитательницы Хейната прекрасное нижнее белье, а белизна крахмальных нижних юбок так просто потрясает.

Боги, ну и глупости лезут в голову. Да как ее снимать-то?

К счастью, Вольц, как истинный будущий офицер, успел продумать план операции на несколько ходов вперед. Вот он — талант прирожденного стратега и тактика.

— Главное, чтобы этот дурацкий мостик нам не рухнул на голову целиком и полностью, — заявляет старший курсант, и, обернувшись к внешнему откосу рва, командно машет рукой.

Фетте не подвел, у него все готово — в руках свернутый снаряд импровизированного спасательного снаряжения. Курсант примеривается, окружающие — а на валу уже десятка два человек — расступаются. Фетте невнятно орет, и, энергично раскрутив, запускает снаряд. Узел, болтая подмокшими концами, летит через ров… почти точно, небольшой недолет.

— Не так плохо, — ворчит Вольц. — Дотянешься?

Мостик Верна расположен ближе, курсант нагибается, тянется. Блестящие пики убийственных шипов так и метят в лицо, стоит лишь качнуться, потерять равновесие… Еще хуже близость ноги погибшей фрау: изодрана шипами, вот клочья тонкого чулка, под ними торчит розовая берцовая кость.

Верн дотягивается до ткани застрявшего между шипами узла, ухватить не удается. Вольц сзади прихватывает товарища за ремень, страхует. Так, вот он — узел, теперь не зацепить его о шип…

Добыча, сдери ей башку, в руках Верна. Нет, так говорить нельзя, у бедной фрау как раз с башкой… нет, не содрало, просто и башки нет, только осколки черепа и длинные пряди волос на разбитом, но все равно остром шипе.

Курсанты торопливо разматывают сверток, в середину для тяжести Фетте завернул собственный парадный шлем, остальное — собственно праздничный флаг из плотной отличной ткани.

— Скорее всего, мы девицу не удержим, — вполголоса бормочет Вольц. — Но это ничего, под нами мостки, они, да и мы сами, смягчим удар. Сломает себе что-нибудь, но в замке отличные врачи, подправят.

Курсанты встряхивают и растягивают флаг. По-правде говоря, для надежного удержания нужно человек шесть. Но их взять неоткуда, помощь может прийти, лишь когда подвезут резервные «штурмовые» мостики, девчонке наверху столько не продержаться. Сейчас пара спасателей и жертва отрезаны от остального мира, вся ответственность на курсантах, отвечать тоже им. Мама предложила бы хорошенько подумать, прежде чем лезть в столь сомнительное дельце. Но медицинен-сестры здесь тоже нет. К счастью.

— По крайне мере, мишень обозначена отлично, — бурчит Вольц, глядя на центр полотнища — белый круг с черным «пауком» посреди красного прямоугольника ярок даже в дождливой темноте. — Может, и не лопнет, а мы ее поймаем. Почему бы и нет?

Он задирает мокрую морду и командно орет:

— Фрау, прыгайте! Мы наготове, подхватим. Не волнуйтесь, здесь старшие курсанты!

Бедняга наверху даже не шевельнулась. До нижних концов тросов всего два человеческого роста, но девушка зависла-оцепенела гораздо выше. Видно её плохо (ну, кроме пятна крахмальных юбок, разумеется), но похоже, она совершенно не в себе.

— Прыгайте! — оглушительно орет Вольц. — Осторожно и аккуратно разожмите руки!

Наверху не малейшего движения.

— Бессознательна от страха, но инстинктивно держится? — озабоченно предполагает Вольц. — А так бывает?

— Вряд ли. Похоже, она просто не слышит.

— Наши действия? Допустим, Фетте перекидывает пи-лумы, мы осторожно спихиваем упрямицу? Нет, нам длины рук не хватит, — Вольц не шутит, он сосредоточен, просто просчитывает самые элементарные и доступные варианты. — Лестницу передавать и ставить бесполезно — стена слишком далеко, опоры не будет. Иные варианты?

— Подсади меня, я ее отцеплю.

— Шутишь? Это же не гимнастическое упражнение на турнике, — вот теперь старший курсант по-настоящему встревожен.

— Справлюсь. Если дотянусь, — бормочет Верн. — Спину подставь.

Вольц ругается, но сгибается и упирается руками в колени.Верн взбирается на спину друга — момент отвратительно шаткий, в самом прямом смысле — мостик неустойчив, вокруг проклятые стеклянные шипы, до стены замка, о которую можно было бы опереться, добрых два метра. Отвратительная постройка этот Хейнат.

Вольц балансирует, Верн, опираясь о его каску, осторожно выпрямляется на плечах друга. Приходится шире раскинуть руки. Высота ничтожна, но если учитывать мосток и шипы…

— Выпрямляйся, — командует Верн.

Вольц, бубня явно нехорошее, придерживает друга за сапоги и медлительно выравнивается. Наверху уже можно коснуться тросов, но хвататься за них бессмысленно — дорогая сталь лишь отлично распорет ладони. До настильной медной плиты еще сантиметров тридцать.

— Я прыгну. Сразу отступи, — командует Верн.

— Понял, — кратко сообщает друг внизу.

Только не размышлять. Станет только страшнее. Вперед!

Короткий толчок, пальцы проскальзывают в паз между пластинами покрытия мостика, превратившегося в издевательски-неудобную лесенку. Верн висит, судорожно вцепившись в мокрое медное ребро.

Курсант Верн Халлт — хороший гимнаст. Не лучший в училище, но вполне. Цепок, мускулист, растолстеть и погрузнеть не успел. Да и вряд ли это теперь удастся.

…Подтянуться, перехватить за пластину выше. Хорошо, что медь настила не вздумали полировать, она старая, в зеленой патине, чуть шершавая. И главное — собственно мост-опора выдержал. Да что там, почти и не шевельнулся — бывший мост, невзирая на свою воздушную конструкцию, весьма массивен.

Еще пластина-ступенька, пятно восхитительных юбок чуть приблизилось. Верн глянул вниз — смутная полоса физиономии Вольца белеет под серым блеском шлема — друг благоразумно отступил из-под лестницы. Конечно, если проклятое сооружение громыхнется, старшего курсанта заденет. Но Вольц сделает всё, чтобы уцелеть — он настоящий солдат.

Нет, вниз лучше не смотреть. Еще пластина, и еще ступенька. Хуже всего, что ноги не всегда могут нащупать опору, порой носок сапога бесполезно скользил по меди, тыкается в трос. Иногда удается опереться о вертикальную щель между пластиной и тросом. Верн напряг готовый скатиться в панику разум, (соображай, башку тебе сдери!) приноровился ставить носок под углом. Стало легче. Но как снимать эту дуру? В смысле, не дуру, а цепкую, но крайне неудачливую юную фрау. Могла бы что-то ободряющее пропищать. «Умоляю, только снимите, и я…». Нет, это тоже глупо и неприлично.

До светлого пятна вожделенных юбок оставался метр. Обладательница накрахмаленной роскоши по-прежнему висела, не подавая признаков жизни. Верн дал краткий отдых рукам и обдумал ситуацию. С женщинами спешка только вредит, мама не устает это повторять. Тут нужен подход. Иначе вместе с красавицей вниз брякнешься. Сама-то лестница-мостик при ближайшем изучении оказалась вполне преодолима, просто стопы ног нужно нелепо выворачивать. Что ж, отлично, начинаем следующий маневр.

Верн преодолел еще две пластины-ступени и очень осторожно подергал каблук висящей туфельки…

…Вот как предчувствовал. Фрау мгновенно подала признаки жизни. Весьма конвульсивные — дрогнула так, что вся опора шевельнулась.

— Эй-эй! — заорал Верн, осознавая, что чудом не полетели вниз — она, конечно, дивно стройна и воздушна, но сшибет же мигом.

Девушка дергалась, пыталась глянуть вниз, ей мешало неудобное положение, платье и мокрые волосы.

Спаси нас боги — вот так кричишь, лезешь спасать, всё делаешь, а от твоего прикосновения содрогаются, словно жертву за пятку матерый лев-людоед тронул когтем.

— Держитесь крепче! — Верн проглотил напрашивающееся ругательство, и полез выше.

Пришлось корректно, но прижаться. Она определенно чистейшая дойч: ткань платья дорогущая, а аромат духов… и еще форма бедер. Гм, не время же, сдери нам башку…

Успокоить, объяснить, направить на путь к спасению. Если хоть что-то из списка получится — уже успех, тогда можно разбиваться с чувством выполненного долга.

Верн начал с мягкого, но настойчивого направления дамской конечности — вот чуть в сторону, ступню чуточку выворачиваем, тут славная щель между пластинами. Ага, нащупала! Не совсем идиотк… не совсем растерялась. Ступня изящная, обувь узкая, ей опираться даже удобнее, чем курсантскому сапогу.

— Спокойнее, аккуратно. Сейчас спустимся. Только без спешки. Слышите меня, фрау?

Не отвечает. Все же страх парализует, это известный боевой момент.

Верн поднялся еще на ступеньку-плиту, пришлось прижаться к спасаемой интимнее. Весьма тонкий момент. Вот и по ощущениям тоже, что глупо, учитывая, что силы на исходе.

Точно — истинная дойч. Длинные локоны цвета светлого серебра, прекрасные даже в столь мокром и спутанном виде. Форма уха с серьгой, украшенной непонятным камнем, чрезвычайно… как это там в лекциях… арийская, да.

— Спокойно, мы сейчас осторожно спустимся, тут не так высоко, — мягко пробормотал Верн, оценивая намертво вцепившиеся руки девушки.

Боги, да она же прямо за тросы держится. Даже под дождем видно, что с кистей капает черным. Кровь. Там и кожи-то, наверное, нет. Это не фрау, а холмовой клещ. С такой упорной девушкой и сорваться будет приятно.

Девушка-клещ с трудом повернула голову. Истинно прекрасна, наплевать на чистоту крови — просто столь тонких и безупречно правильных черт лица Верну вообще не приходилось видеть. Только…

Она пыталась что-то сказать, маленький рот болезненно дергался. До курсанта Верна Халлта дошло.

— Ты немая, да?

Похоже, она не слышала, только угадала по движению губ. Ресницы судорожно дрогнули.

— Ерунда, мы тут не кофе пить устроились, обойдемся без светской беседы, — машинально сказал Верн. — Сейчас соберемся и вниз. Главное, без поспешности. Понимаешь?

Вот — вполне утвердительное движение ресниц.

— Отлично. Постарайся опереться о меня спиной и освободить одну руку.

Странный это был момент. Удивительная девушка висела, прижатая и удерживаемая курсантским телом. Верн изловчился достать из кармана носовой платок, замотали одну окровавленную ладонь, пусть и крайне неловко, большей частью безмолвная фея себе зубами помогала. Курсант бормотал ободряющее, слышать она не слышала, но явно понимала. На вторую руку повязки не было, но тут прелестная фрау указала вниз, пошевелила бедрами.

— Юбки? — догадался Верн. — Ах, вы меня восхищаете!

Кажется, даже улыбнулась. Нет, действительно восхитительная девушка, сохраняет хладнокровие, в ее-то ситуации.

Верн спустился на ступеньку, извлек из ножен гросс-месс, взрезал одну из юбок. Гм, отодралась высоковато. А ведь, наверное, марок тридцать стоит, не меньше.

Пришлось заново подниматься с трофеем. Казалось, уже целую вечность висели вместе надо рвом — сверху нависающая выступом кладка стены, внизу блестящие шипы и точка-шлем неочевидного Вольца. Далекие крики невидимых людей, а тут пара висящих несчастливцев деловито приводит руки и прочее в подобие боевой готовности. Нет, повезло с фрау, теперь-то очевидно.

Она затянула зубами последний узел на ладони.

— Чуть передохнем и начнем путешествие? — предложил Верн.

Она кивнула — довольно решительно — и попыталась убрать с лица липнущие пряди. Вот что девушкам досаждает в подобных ситуациях, так это шикарные прически и нарядные одежды. Под юбками, между прочим, хозяйке ступеней вообще не видно, роскошный наряд треть мира заслоняет.

— В штанах тебе было бы удобнее, — предположил Верн. — Следующий раз попробуй на рискованную прогулку собраться должным образом. Тебе, кстати, штаны пойдут. Извини, это я вульгарно шучу для поддержания задора.

Видимо, поняла не до конца, но кивнула. Истинно прелестная особа. Неучтиво к ней на «ты» обращаться, но иное сейчас крайне нелепо.

Двинулись. Верну пришлось постоянно опускаться-подниматься на ступеньку-две, направляя ноги подопечной, но в целом шло благополучно. Руками она вполне надежно управлялась сама, хотя больно бедняге было безумно. Рот болезненно искажался при каждом перехвате. Может и удобно быть немой — хотя бы не голосишь от боли, оно же немного стыдно.

— Так, у вас осталась последняя опора! — донеся командный голос снизу. — Будьте осторожны, двоих мне не поймать.

— Вольц, она глухонемая, вообще не слышит, — сообщил Верн.

— Дружище, да ты совсем спятил! — возмутился старший курсант. — Только ты мог выбрать для спасения именно глухонемую особу. Что за навязчивая склонность к странным девушкам⁈

— Зато она очень неглупая и стойкая, — возразил Верн.

— Это я уже понял, — заверил Вольц. — Как мне вас ловить?

— Она по мне слезет, подхватишь, — Верн вновь поднялся вверх, уже привычно обнимая-прижимая девушку к опоре, показал лицо — по губам она читала просто отлично. — Я держусь, ты ползешь по мне — хвататься можно за ремень, потом за брючные карманы. Всё крепкое, и у меня отличные подтяжки. Снизу тебя подхватят, не бойся.

Кивнула, начала примеряться, перехватываться.

«У нее глаза разные» — понял Верн. «Оба красивые, но один темный, наверное, зеленый, а другой, кажется, светло-светло-голубой».

— Вы уже прочно на «ты», и, видимо, условились о следующем свидании, — комментировал снизу Вольц. — Вот как ты это умеешь, а, дружище? Знакомы всего пять минут, а фея тебя уже за ремень держит.

Верн только замычал — удерживать на руках двойную тяжесть было непросто. Фея был стройна, но кормили в замке не так уж плохо. Фрау уцепилась за курсантские карманы…

— Снизу это похоже на парашют, — отметил Вольц. — Помнишь, нам старина Виз рисовал это воздушно-спасательное устройство? Возвращаются старые добрые времена люфтваффе!

— Вот ты гад! — не выдержал Верн.

— Спокойно! Я ее уже почти держу! Повиси еще минуту.

Тяжесть исчезла и очень вовремя — Верн и сам был на последнем издыхании. Прямо даже сил глянуть вниз уже не было.

— Дружище, я страхую! Отпускай руки, но только одновременно, не перекашивайся!

Верн затаил дыхание и отпустил проклятую пластину лестницы.

Соскользнул в руки товарища, вместе закачались на пошатнувшемся «штурмовом» мостике.

— Да, совершенно не то ощущение, — немедленно сообщил Вольц. — Нечто потное, грубое, дрожащее, да еще меня шлемом стукнуло.

Отругиваться не было сил — Верн обессиленно сел на узкий, но такой надежный мостик. С вала что-то орали — опять неразборчиво, но, кажется, приветственно.

— К черту скромность! — провозгласил Вольц. — Мы заслуживаем награды! Особенно я, как непосредственный руководитель спасательной операции. Впрочем, весь личный состав не подкачал, проявив истинные чудеса цепкости и взаимопонимания. Кстати, а как имя прекрасной особы?

— Ты идиот⁈

— Ах да, не сообразил, вы же общались только по делу, — старший курсант прошелся по мостику. — Остался пустяк — добраться до вала. Мне кажется, твой трофей в данный момент не способен перемещаться самостоятельно.

— Не удивительно, — простонал Верн.

Девушка лежала на соседнем мостике — силы ее оставили окончательно.

…Эти несчастные считанные метры по дну рва оказались воистину мучительны. Вольц нес девушку, Верну приходилось в одиночку передвигать «штурмовые», а сил в руках оставалось — пивную кружку не поднять. Командир ободрял всякими ценными советами по укладке мостиков, заодно объясняя спасенной, что осталось «два метра, не больше». Наконец приблизился откос рва. Но тут возникла очередная проблема. Сверху скинули несколько веревок и две дополнительные лестницы, но разноглазая фрау явно не была способна взобраться самостоятельно — удивительно стойкая особа, но все же не неутомимая. На ногах сама уже не держалась.

Сверху наперебой подавали советы, но не особо умные. Вот как фрау веревкой обвяжешь? Тут страховочные лямки нужны, а их нет. Да и спуститься помощникам некуда.

— Ставим две лестницы рядом, поднимаем ее на руках, — принял командное решение Вольц.

…Не вышло, опора на узкий мостик была ненадежна, под нагрузкой одна из лестниц немедленно поехала вдоль склона, Вольц едва успел соскочить.

— Сажай фрау на меня, — распорядился старший курсант.

— Лучше наоборот, ты подножье лестницы надежнее удержишь.

— Это верно.

Держаться бедняжка не могла, сознание ее оставляло. Верн, кряхтя, успел взобраться на две узкие ступени, но тут тело, висящее за спиной, начало соскальзывать. Курсант, рыча, сдвинул ношу повыше, потом еще повыше, оказался под юбками, но теперь фрау висела-сидела надежно.

«Зато сухо, даже лучше, чем в каске» — смутно подумал Верн, придерживая округлые бедра и нащупывая следующую ступеньку. В зад ободряюще подпихивал главный командир спасательной операции.

Верн ощупью взбирался вверх, удерживая груз, наконец тяжесть сняли с плеч, слегка прозревший курсант выбрался на край вала. Десяток рук поддержал обессиленного спасителя, и Верн с облегчением свалился на бухту веревки. Вокруг толпилась, наверное, сотня человек, даже какие-то визгливые истеричные дамочки толкались. Разноглазую красавицу немедля уложили на плащ, импровизированные носилки бегом потащили к мосту.

— Дружище, ты герой! — во всеуслышание сообщил Фетте, помогая встать Верну.

— Да, мы не сплоховали, — поддержал выбравшийся изо рва Вольц. — Но мы на посту, возвращаемся к исполнению.

Верн слегка передохнул. Сейчас большую часть караулки занимал развешанный для просушки флаг, скорчившийся под сенью мятого «паука» Вольц бубнил, подбирая формулировки, в попытках исчерпывающе заполнить крошечную графу «Журнала караульных происшествий».

Вольц, без сомнения, успешно справился с бюрократической задачей и ушел на мост. Верну удалось слегка высохнуть, вернувшийся с поста Фетте донимал расспросами «каковы преимущества в достоинствах истинных дойч-фрау на ощупь по шкале от одного до десяти». Менять пост Верн отправился даже с некоторым облегчением.

Тянулась спокойная дождливая ночь, стучали по шлему струи, проскакал в замок одинокий фельдъегерь, тускло мерцали над воротами фонари. Верн опирался на оружие, вяло размышлял о странных поворотах судьбы и ненадежности старинной строительной стали. Отчего тросы лопнули именно в этот момент? Может, имеется в этом некая роковая предначертанность? Кто-то из богов сидит, чешет лысину и выдумывает, как покруче закрутить человеческие судьбы? Это вряд ли. Лысых богов вообще не бывает, а «судьба» — понятие смутное. Вот опытные медицинен-сестры 1-го класса в судьбу вообще не верят, считают, что пока сам, своими руками что-то не сделаешь, ничего и не получится. Собственно, именно так этот вечер и прошел — на руках и висели. Интересно, кто все-таки эта разноглазая милая особа? Между прочим, разные глаза и немота ее абсолютно не портят. Нет, курсанту Верну она отнюдь не разбила сердце, просто понравилась. Скорее, как надежный товарищ по внезапной гимнастике. Хорошая девчонка. Но испытывать романтический восторг после всего, что было на стене… немного странно. И так почти родственники. Кстати, интересно было бы иметь сестру. Это, конечно, не мама, но тоже этакое… строго запрещенное и волнующее. Вот мама своих братьев хорошо помнила, это у них в Холмах считалось допустимым и даже нормальным. Странная жизнь, сдери ей башку, и даже непонятно, где она страннее: в столице или в Холмах?

И все же любопытно — как имя разноглазой, и кто она такая? О такой глухонемой красотке непременно должны ходить слухи. Но ничего такого не вспоминалось. А между прочим, курсантов действительно наградить должны. Все таки спасение особы высшей крови, к тому же молодой и красивой. На таких девушек замок наверняка самые большие надежды по долг-ленду возлагает, а тут в один день две красавицы погибли, одна чудом спаслась. Да, вообще-то трагедия, за что тут особо награждать?

Заслуженное награждение курсантов не миновало. Правда, произошло оно в довольно странной, и, прямо сказать, экстравагантной форме.

…— Подъем! Уже отдохнули, мокрые тюфяки! — орал дежурный фельдфебель. — Живо привести себя в самую облизанную форму!

Верн упал с верхней койки на закопошившихся товарищей, голова была тупой, каменной. Два часа сна после наряда — это маловато, в человеческий облик такой отдых вернуть не успевает.

— Сейчас живо взбодритесь, — посулил фельдфебель. — Ремни подтянуть! Гросс-мессы — по уставу, вертикально! В кабинет господина полковника — бегом, марш!

Троица курсантов бежала через плац, сонный разум в головы возвращаться не спешил.

— Аусс ден Аугеннс, аус дем Зинн[3], — промямлил Фетте, замыкающий цепочку.

Плац и казармы училища были практически пусты — все курсанты на занятиях на стрельбище и пристани.

Дежурный по штабу распахнул двери, курсанты протопали по коридору. У кабинета начальника училища приостановиться, кирасы оправить, ножам — вернуть вертикальность.

— Господин полковник, курсанты четвертого курса…

— Отставить рапорт, вольно, — разрешил начальник. — Прежде всего, поздравляю! Ваши решительные и быстрые действия на посту у моста не посрамили чести и традиций нашего славного Ланцмахта.

Вообще-то, полковников в кабинете оказалось двое: кроме начальника училища, присутствовал легендарный фон Хайнц, как всегда безупречно выбритый и сияющий рекордной коллекцией наград.

— Продолжайте в том же духе, господа,– пожелал начальник. — У вас огромный карьерный потенциал. Теперь передаю слово полковнику фон Хайнцу, ему тоже есть что сказать.

Знаменитый герой Эстерштайна поднялся из-за стола:

— Буду краток. За проявленную личную смелость курсант Халлт представлен к «Железному кресту», курсанты Вольц и Фетте за осуществление и поддержку экстренной спасательной операции представлены к «Заслуге фатерлянда» золотой и серебряной степени, соответственно. Награды будут вручены позже, в надлежащей торжественной обстановке. Кроме того, все трое досрочно получают офицерское звание и погоны, — полковник фон Хайнц открыл медную наградную коробку…

Верн чувствовал, как друзья счастливо замерли — досрочное получение звания — событие крайне редкое, можно сказать, исключительное.

…— Вольц и Фетте получают звание фенрихов, Халлт — обер-фенрих. Поздравляю, господа!

Даже плечо Вольца — знатока любых армейских тонкостей — выразило безмолвное изумление. Верн тоже не понял: какие еще фенрихи и обер-фенрихи⁈ Это что за недоношенное и полузабытое офицерское звание⁈ Да его только по древней военной истории и проходят! «Лейтенанта» должны же дать.

…— Убежден, фенрихами вы останетесь крайне недолго — лишь до общих выпускных экзаменов курса, — усмехнулся фон Хайнц. — К сожалению, обойти общий порядок присвоения званий в данном случае не представляется возможным. Но ваши товарищи по курсу будут помнить — вы обошли их в карьере еще во время учебы! Звания и награды в столь юном возрасте — прекрасный аванс от фатерлянда. Вы заслужите много большее! Время отдохнуть и отпраздновать у вас еще будет. Сейчас же командование Ланцмахта, учитывая ваши отличные показатели и безупречную репутацию, оказывает вам особое доверие. Вы рекомендованы к выполнению задания особой важности. Намечен сугубо секретный разведывательный рейд, от которого зависит весьма и весьма многое в нашем стратегическом планировании. Фенрих Фетте, вы принимаете под команду полувзвод младших чинов — все солдаты прошли специальный отбор, это вам не гарнизонный сброд, это сплошь проверенные и опытные вояки, на них можно положиться. Начальником штаба назначен фенрих Вольц — его незаурядным способностям планирования тактических операций командование особенно доверяет. Общее командование экспедицией — обер-фенрих Халлт. К вам будет прикомандирован весьма знающий гражданский специалист — профессионалов подобного уровня у Эстерштайна крайне мало, обеспечить охрану этого человека — ваша приоритетная задача, за него отвечаете головой! За переброску отряда и высадку ответственен Ерстефлотте, следовательно, вы пойдете морем, с полным удобством. Большего пока я сказать не вправе. Вопросы?

— Время на подготовку операции? — отчеканил Вольц.

Дружище Вольц оказался еще способен что-то соображать. У самого Верна голова шла кругом. Звание и «Крест» — это ведь в данном случае не награды, это наоборот….

— Временем на подготовку операции не располагаем, — непоколебимо оповестил фон Хайнц. — По соображениям строгой секретности и срочности выдвигаетесь немедленно. Ни минуты задержки! С личным составом познакомитесь на борту «шнель-бота», запечатанный пакет с деталями задания, маршрутом и картой получите у капитана корабля сразу по прибытии в район высадки. Во время перехода отдохнете и придете в себя. Отдых, более достойный героев — по возвращении. Помните, вы нужны фатерлянду! Задание чрезвычайно важно и безотлагательно. Ваша задача — пройти по заданному маршруту и вернуться. Полагаю, вас встретят «Рыцарские кресты», личный прием у Канцлера и месячный отпуск. Выпускные экзамены для таких героев, видимо, станут лишь необходимой формальностью.

Фон Хайнц посмотрел на начальника училища, тот с готовностью подтвердил:

— Учитывая важность операции и уровень доверия командования, мы подготовим все документы к возвращению парней и будем рады видеть и поздравить их с боевым успехом в дни экзаменов.

— Прекрасно! — фон Хайнц покровительственно похлопал Верна по кирасному плечу. — Парни, вы это сделаете! Вольц, арсеналы и склад училища — в вашем полном распоряжении. Зная ваши способности, уверен, — урвете лучшее. Только не утопите перегруженный «шнель-бот». Корабль примет вас на борт, как только подойдет к причалу. Удачи, господа!

«Им до нас нет никакого дела» — осознал Верн, вскидывая руку в приветствии и четко разворачиваясь к двери.

Во дворе училища оторопевшие курсанты, нет, уже фенрихи, остановились.

— Это что было? — пробормотал, отдуваясь, Фетте.

— Да я даже не слышал о подобных казусах, — признал Вольц, теребя в руках пачечку узких свежешитых погон. — Мы фенрихи⁈ Экая дурацкая, нет, издевательская, шуточка. Да это звание вообще никогда в училище не присваивалось! До него понижали, это верно. Вот после Белого мятежа, кажется, был прецедент…. Черт возьми, да нас просто высылают! Проклятье! Верн, это ты и твои странные девки….

— Мне не надо было за ней лезть? — злобно спросил Верн. — Пусть бы себе падала?

— Нет, лезть было надо. Я бы и сам полез, хотя и тяжелее тебя. Девушка ни в чем не виновата, так уж сложились обстоятельства. Хотя, если говорить с точки зрения устава, мы были вовсе не обязаны… — начал Вольц и оборвал сам себя. — О чем мы болтаем⁈ Что сделано, то сделано. Кроме того, я горжусь, что спасал такую девушку. Дивное создание, ничего подобного мне раньше не доводилось видеть и носить. Пожалуй, я готов пересмотреть свое принципиальное отношение к бессмысленности времяпровождения с девицами. Но раньше мне придется пересмотреть свое отношение к планированию разведывательных рейдов! Да что это за ересь⁈ Так не делают! Это вопреки всем разумным правилам и буквам устава! Вопреки традициям!

— Да, кстати, о традициях. В город нас уже не выпустят? — безнадежно уточнил Верн.

— Полагаю, в этом и есть цель спешки, — сухо сказал Вольц. — И знаешь что… помяни мое слово — девки тебя погубят. Ты даже сейчас только о них и думаешь.

— Вовсе нет. Просто хотелось пройтись по улицам, по твердой мостовой. Вы же знаете, меня укачивает на «шнель-ботах».

— Лгун. И романтичный лгун — что вдвойне отвратительнее, — с отвращением поведал Вольц. — Всё, молчим о пустяках! Если мы сейчас будем дурить, мы гарантированно погибнем. Поскольку нас запросто могут выкинуть с учебным вооружением и снаряжением, и со штатным рационом жратвы. Не время вспоминать о красавицах. Тем более мы даже не знаем, как зовут эту молчаливую серебреволоску.

— Я знаю, — заявил Фетте. — Когда мы толклись на валу и наблюдали за вашим пыхтением и обжиманием, эсэсы говорили…

— Вы окончательно спятили⁈ — зарычал Вольц. — Потом о бабах! Сейчас о снаряжении. Разделяемся! Фетте — ты на провиантский склад, и помни — мы не собираемся все сожрать в три дня. Это рейд!

— Я люблю пожрать, но не тупой. И бывал в рейдах, — напомнил Фетте. — Самое легкое и питательное. В расчете на максимальный переход, по егерским нормам.

— Именно! Верн — ты на медсклад. Меньше стимуляторов, больше скучных бинтов, примочек и прочего ежедневного. В принципе, ты в этом неплохо разбираешься. Когда отвлекаешься от мыслей о либе-либе.

— Отвлекусь, — пообещал Верн.

— Уж будь любезен. Я на вещевой, потом встречаемся и идем в арсенал. У тебя чутье на хорошие патроны, а я собираюсь ограбить всё училище. Они у меня попомнят, что такое «склады в вашем полном распоряжении»! Шаркуны столичные, так бы и удавил аксельбантами, — страстно замычал Вольц. — Вперед, старые вояки! Хотя бы обберем на славу этот мерзкий «штрафлаг». Стоп! Погоны заменить, это сейчас немаловажно для кладовщиков.

Содранные курсантские погоны полетели под стену штаба — наряды вне очереди бывших курсантов уже не пугали. Через минуту Верн с новыми погонами на петлях кирасы — украшенных оскорбительным обер-фенрихским галуном, изображавшим почему-то нечто, похожее на якорь — бежал в сторону училищного лазарета. О городе и маме лучше пока не думать. Анн, конечно, непременно вызнает, что произошло — слухи будут, а с ее-то связями и опытом можно узнать что угодно. Но вряд ли понимание всей этой цепи случайных событий ее успокоит. Наверняка медицинен-сестра не одобрила бы тесного общение сына с разноглазой и глухонемой красавицей. Верн и сам бы теперь не одобрил, да кто спрашивал-то?

[1] Слегка искаженное немецко-народное «Aufgeschoben ist nicht aufgehoben» — «Отложить не значит отменить».

[2] Названия фортификационных и иных архитектурных деталей в данной географической локации порой замысловаты и точной расшифровке не поддаются. Я начинала, но трезво взвесив риски, свернула работы в столь тупиковом лингвистическом направлении. Как говаривал один известный технический лингвист-специалист: «в этих их фашистских ставках все малахольные». (из примечаний проф. Л. Островитянской).

[3] Подправленное немецкое «Aus den Augen, aus dem Sinn» — «С глаз долой, из мыслей/сознания вон».