Паук у моря

Глава 3 Длинный день

За узким, застекленным окном — весьма хорошее стекло, хозяева могут себе позволить — вовсю сияло солнце, листва ближайшего ряда низкорослых олив казалась почти белесой. Анн подумала, что день будет жарким, да и странно иного ждать, и вернулась к работе.

Герр Патерес охал — пальцы медицинен-сестры, хрупкие, но сильные, аккуратно шли вдоль позвоночника, изгоняя застаревшее болезненное напряжение. Ничего особо сложного, как у многих людей, много поднимавших тяжести в молодости, у герра Патереса проблемы с хрящами костяка — они слегка сдвинуты и работают через боль. В данном случае отчасти спасает то, что хозяин потрепанного костяка по совместительству еще и хозяин богатой фермы, имеет шестерых работников, могучую фрау и собственноручно ворочает тяжеленные бочки с маслом не так уж часто. Это он молодец.

Спина смазана кремом повторно, кончики пальцев тщательно идут по трафспинальс и испиналес[1], расслабляют мускулы. Топчан выдвинут на середину кабинета, работать удобно, хозяева знают, что и как нужно приготовить, Анн здесь далеко не в первый раз. Поддернув юбку, медицинен-сестра опирается коленом о матрац — спина клиента уже разогрета, пора переходить к собственно несчастным хрящам.

В близости к почти раздетому крупному мужчине нет ничего игривого. Когда Анн приходит к вот таким трудолюбивым хозяевам, те обычно весьма ограничены в движении, о либе-либе не думают в принципе, поскольку готовы сдохнуть. Боль — самая добропорядочная из подружек.

… вот этот хрящ выпирает, и рядом. По-настоящему устранить причину боли могут лишь боги, но они подобными человеческими мелочами не занимаются. Может помочь знающий костоправ, Анн знает двоих весьма талантливых, но официально костоправов не существует, нет такой профессии в Эстерштайне, так что рекомендовать съездить к незнаменитым специалистам крайне неразумно. Один из них вообще чистокровный феак, одну шестнадцатую долю дойч-крови изловчился сделать себе уже в сорок лет, за что весьма благодарен одной скромной советчице и посреднице. Но «светиться» такому лекарю незачем, он не голодает и в арлаг не спешит.

Почему-то в Эстерштайне всегда так — опасные и навязчивые проблемы возникают у людей, совершенно не желающих иметь какие-то проблемы. Прямо необъяснимо.

… здесь прогреваем подольше, без спешки. Кончики пальцев вкрадчивы и упорны, подбираются к причине боли без спешки, размеренно готовя фермерскую плоть…

Анн не может объяснить, почему ее пальцы действуют именно так. Жизнь полна загадок. Боги и костоправы где-то есть, но не влияют на здешний мир. Зато влияет столичная Дойч-Клиника — больница по праву знаменитая и много умеющая, там отлично отпиливают размозженные руки, точно складывают и гипсуют кости сломанных ног, лечат застуженные легкие, вскрывают и зашивают брюшные полости. Могут и помочь с позвоночником. Но временно и не очень действенно. Доктора замка Хейнат способны на много большее. Разумеется, в случае, если больной — истинный дойч. Впрочем, кто точно знает о замковой больнице и ее чудесах? С точки зрения обычного эстерштайнца — в стенах замка обитают те же боги, прямо с золотыми ланцетами в руках, «шнапсом жизни» в мензурках, всесильные и недоступные, башку им сдери. На практике же… на практике замковых научных колдунов можно не считать, так что между призрачными и категорически запрещенными костоправами-шаманами и знаменитой, но специализирующейся на понятных «отрезательных» недугах, Дойч-Клинике, копошится лишь Анн и ее несколько коллег — личности ничтожные, но, несомненно, существующие, поскольку платят налоги, числятся в квартальных отделах Канцелярий, и получают некоторую благодарность от пациентов.

…Ну, готовы ли вы смягчиться — детали большого мужского позвоночника? В общем-целом крепок герр Патерес как матерый ламантин, в нагрузке на скелет все дело….

Двигать чужие хрящи и кости — это опыт, женатый на интуиции. Странная пара, не имеющая особого отношения к богу, известному под именем Научное Знание. Донервет, и звучит-то как пакостно.

В Медхеншуле девочку учили совершенно иному. Ладно, не так уж «совсем-совсем иному», близкому, но все же… Умение ухаживать за больными, основы санитарии и гигиены, профилактики хронических болезней, азы фармацевтики, домоводство и многое, многое иное. В случае с Анной Драй-Фир, видимо, даже слишком многое.

Первый день в Медхеншуле помнился отлично даже через столько лет.

…— Куда⁈ Вот ЭТО — оно куда? — гремела огромная женщина, прямо гора, даже усики похожи на пегий лишайник, выросший на камне. — Она и физически, и ростом заведомо не годна. Мы растим крепких, сильных, нужных стране девушек. А не недокормленных клопих! Она вон и трясется как насекомое!

Кто бы не трясся? Бабища, объемами покрупнее любого стражника, да еще орет, как целое стадо самцов-ламов. Тут же сдует одним порывом из пасти.

— Фрау Фюр, формально она на грани норм допустимого роста, — пытается пояснить относительно изящная тетка в чудно накрахмаленном чепце (ее тоже почти сдувает). — У нас недобор. К тому же у крошки неплохие предварительные рекомендации.

— У нее⁈ У этой блохи-трясухи? — закатывает глаза бабища-Фюр. — Да только взгляните на нее!

Все смотрят на нее — четыре тетки и чиновник из Канцелярии, благоразумно помалкивающий.

Анн уже не трясет. Она удавила трясучку, она старается выглядеть умной и приятной.

Возможно, именно тогда она впервые «сыграла лицом». Еще неосознанно, не понимая, насколько это опасно на глазах дьявольски опытных, умных и проницательных теток. Сыграла и забыла. Поскольку проскочило благополучно.

Нет, Анн вовсе не жаждала остаться в Медхеншуле. Жуткое место, тут с одной фрау Фюр просто чудом было не описаться. Но какой выход? Обратно в Холмы не отправят, это девчонка уже четко понимала. Не примут в Медхеншуле, тогда… если повезет, отдадут в какую-то заводскую школу. Но там работы тяжелые, им мелкие девчонки уж совсем не подходят. Тогда прямиком в арлаг, в ужасные болота…

Искушала мысль убежать. Стащить кусок веревки, сделать пращу, пусть неудобную, но глупую птичку или зазевавшегося грызуна из такого оружия подбить удастся. В городе полно веревок, и вообще уйма всего ценного, смотрят за этим небрежно — это девочка уже успела разглядеть. И она была уверена — путь на юг сможет отыскать. Она найдет Холмы. Но намного раньше найдут её саму. Вряд ли за ней пошлют важных стражников, много чести, кому нужен столь ничтожный беглый цизель? Кто-то иной отыщет. Если это будут люди, то отведут в ближайшую Канцелярию или позабавятся. Она же ничейная, а ничейные девочки долго не живут. От людей можно попробовать спрятаться. А от хищников ночью не спрячешься. Не обязательно это будет лев, бродяжке хватит пары гиен, а то и нюхливого шакала….

…— Гм, сейчас выглядит не такой глупой, — с некоторым удивлением признала фрау Фюр. — Мне-то показалось…. Странно. Притворялась? Язык-то есть, блоха?

Анн вежливо показала язык и заверила:

— Я еще глупая, потому что неученая. Но я буду стараться, и выучусь всему что надо. И не буду блохой.

Две тетки улыбнулись, фрау Фюр шевельнула лохматой бровью и сказала:

— По-крайней мере, намерения у блохи благие. Но куда ее пристроить? В сущности, она симпатичная. Но до отвращения мелкая. И куда?

Анн поняла, что спрашивают не у нее, и промолчала. Смотрела, как решается судьба.

В Медхеншуле воспитывали девочек по трем основным профессиональным направлениям: делопроизводство — в очень начальном виде, по сути, готовили кандидаток в помощницы секретарей, младших регистраторов, учетчиц и тому подобное, так же имелся класс, готовящий к профессии медсестер, помощниц санитарных инспекторов квартальных Канцелярий, сиделок и помощниц фельдшера. Третье направление — личной и домашней прислуги — считалось самым престижным, туда принимали самых красивых и рослых девочек, о таком счастье Анн нечего было и мечтать. Правда, в тот день она вообще еще не знала, о чем в Медхеншуле положено мечтать.

А в тот день ничего и не решилось. Девочку, получившую имя Анна Драй-Фир, зачислили в Подготовительную группу. По сути, это было нечто вроде резервного взвода, чьи ученицы переводились на освободившиеся вакансии основных классов. Убыль учащихся имелась, причем заметная — Медхеншуле вовсе не был счастливым и беззаботным райским местом, неженок и капризуль тут не воспитывали.

Но это Анн осознала много позже, а тогда ей надели на шею шнурок с новенькой блестящей пластиной «свайса», привели в дортуар[2], показали место и личный шкафчик. Выглядела койка не так уж плохо. На ней были застланы белые простыни и наволочка — вот совсем белые, настолько белого цвета девочке раньше видеть не приходилось. Просто чудо какое-то.

…— О, просто чудо какое-то! — застонал герр Патерес. — Прямо мгновенно легче. Ах, фея!

— Лежите спокойно, расслабьтесь — приказала Анн, продолжая «уговаривание» упрямых хрящей.

Пациент счастливо постанывал и думал уже об ином. Мужчины, они же неизменны: стоит боли чуть уняться, сразу чувствуют, что у них за спиной или в ногах практически незнакомая, приятно пахнущая и достаточно привлекательная женщина. Ну, это же мужчины, их боги такими сделали, чему тут удивляться. Просто нужно учитывать.

Анн завершила лечение (значащееся по всем документам налогообложения и учета «поддерживающей тонизирующей процедурой»), вымыла руки, продиктовала очередные рекомендации. Записывала на планшет фермерская супруга, вполне грамотная, на заводе чертежницей работала. Гм, с такими бицепами[3] и чертить? Герр Патерес прохаживался по гостиной, потирал поясницу и томно поглядывал на медицинен-сестру 1-го класса. И плевать ему, что супруга на него и гостью тоже поглядывает, причем нехорошо. Ревность — есть грех, глупейшее и отвратительное суеверие, свойственное лишь дикарям нецивилизованных племен, это всем известно.

По традиции гостье подали чай и легкий завтрак. Анн любила струдели[4], но на фермах их почти не готовили. Обойдемся пирогом с яйцом и оливками, они тут неплохие. В чашку с чаем достойная хозяйка фермы наверняка плюнула, но это привычно, переживем. Как говорили в школе: «для истинной медицинен-сестры нет слова „противно“». Противность входит в издержки профессии.

Распрощались. Анн получила жетон об оказании медицинских услуг, а две монеты чуть погрустневший хозяин сунул в карман форменного фартука гостьи. Анн лишь вежливо кивнула — дача взятки столь же равное преступление, как и получение взятки, общеизвестная истина. И безусловно, герр Патерес получил бы медицинскую процедуру в любом случае, даже абсолютно бесплатно. Вот когда и в каком объеме — то отдельный разговор. Поскольку заявки на подобные услуги исполняются в порядке квартальной очереди. Или «по ходу дневного маршрута медицинен-сестры». И маршрут, и глубину воздействия процедуры определяет сама Анн. Не потому что обладает высокими служебными полномочиями, а потому что таких специалистов мало, практически вообще нет. И подобные тонкости опытные эстерштайнцы всецело сознают.

Провожать хозяева не пошли, но и к лучшему. Обычная ферма — хозяин благополучно дожил до отставки, ушел из Ланцмахта, получил право на освободившееся хозяйство — повезло, ферма близка к городу, практически на окраине. Достались отличные оливковые рощи, птичник, пруд с карпами. Может, и не столь случайно повезло, но знал герр Патерес, кого заранее отблагодарить. Так-то мужчина хваткий, две медали за «Рукопашный бой», серебряное «Копье»… изрядно бывал в переделках. Жену взял выгодную, видимо, тоже заранее присматривал и прикидывал.

Женщин-работниц с заводов можно было забирать на фермы в 32 года, но те были мало востребованы — уже уработаны, на фермах такие усталые хозяйки не к месту. Заводская служащая отправлялась на свежий воздух лишь в 35, но служба в конторе это не у станка — здоровья навалом, такой мощной красавице в чашки еще плевать и плевать. Славные Патересы успели еще дважды долг-ленд исполнить, естественно, младенцы сразу в Киндер-палас остались, тут на роды ехать-то рядом. В общем, живи и радуйся. Воздух-то какой, сдери им башку.

Анн остановилась у загона для лам. Молодые ламики тянули длинные шеи из-за каменной ограды, любопытно настораживали уши. Пахло чистой шерстью, навозом и утренним солнечным жаром. Почти как в Холмах. Правда, тут еще и попахивало камнем ближайших отрогов Хеллиш-Плац. Что не так приятно.

Неприятностей и проблем хватало. Но что-то можно найти и слегка утешающее. Анн переложила две марки в тайный карман на платье. Вообще две марки — это много. Хозяин не зря грустнел. Конечно, о накладных расходах медицинен-сестры он смутно догадывается, но слово «грабеж» витает в воздухе. Но Анн никого не грабит, клиент имеет право выбора. Это жестокий выбор, но медицинен-сестра не может разорваться, помочь всем-всем нуждающимся, она одна, и у нее-то и своего экипажа нет. Так что не в милосердии дело.

Это слово Анн прекрасно знала — в Медхеншуле, да и позже его тысячи раз слыхала. Благая истина это милосердие, настоящая медицинен-сестра в эту сторону никогда не плюнет. Но лично у Анн имеется уйма проблем, и милосердно помочь их решить желающих немного. Что уж там, донервет, практически нет таких желающих. Так что… «все мы грешны», как говорит Дед, и он прав.

Анн шагала к станции, не очень быстро, но и не медля. Чувство времени у нее было отличное, его хоть песочными часами проверяй, хоть знаменитыми Ратушными курантами. Просто на станции заранее торчать нечего, там скучно, пассажиры неизбежно разговорами докучать начнут. Ненужные разговоры и время — весьма навязчивые проблемы, прямо-таки из самых основных гадостей.

Время Анны Драй-Фир заканчивалось. В смысле, давно уже закончилось, еще шесть лет назад. Государственная служба выпускниц Медхеншуле коротка, по завершению обязаны немедленно выйти замуж и убыть на сельское поселение. Ферм много — стандартные жилые постройки рядом со стандартными загонами и стандартными птичниками возведены вдоль всех дорог. На строго стандартном расстоянии, сдери ему башку. Правда, по южному Сюдри-бану ферм меньше — там с пресной водой сложно.

В остальном никаких сложностей: если ты достойно поработала в городе, достойно поработай на фермах. Возможны варианты: поселиться в фортах и мелких гарнизонах, коих сотни, обосноваться в поселках при пристанях, арлагах и рудниках — везде нужны знающие миловидные, женщины, пусть уже и не молодые. Теоретически можно остаться в столице — инженеры, старшие чиновники и офицеры порой просят продлить срок городской службы своих служанок, но это в виде исключения, в этом случае нужно составлять прошение в Главную Канцелярию, там не всегда одобряют. Есть ничтожная вероятность остаться в штате персонала Школ, в театральных труппах для «характерных ролей», на всяких иных штучных должностях. Можно внезапно выйти замуж за должностное лицо (что маловероятно, к чему здравомыслящему мужчине морока сожительства с образованной, опытной фрау?). В остальных случаях для выпускниц Медхеншуле порядок един: для личной прислуги столичная служба заканчивается в 21 год, для делопроизводительниц — в 23, для медицинен — в 24 года. С честью выполнившая свой долг особа получает медаль «За службу», премию, и законное право выбрать новое место жительства. В общем-то, срок сытой городской службы короток, особенно если из него вычесть время отпуска на завершающем этапе долг-ленда, когда работать в полную силу трудновато — живот мешает. Но что такое «городская служба»? Официально это лишь дополнительный срок учебной стажировки, полученное работницей образование и опыт призваны поднять культурный и образовательный уровень жизни на фермах, фортах, и далее везде. Гениальный замысел, просто безупречный.

То-то везде в Эстерштайне такая полноценная жопа.

Анн подумала, что мятежные и ненужные мысли ее одолевают от прихода дневной жары. Переход от холодного эстерштайнского утра к полуденному пеклу всегда непрост. Особенно когда у человека возраст. Ну и наплевать.

Она сняла чепчик, расстегнул верхние крючки ворота. Ветер принялся трепать недлинные «служебные» пряди волос, щедро нес вольный жар склонов. Захотелось совсем уж замедлить шаг, возможно, даже пропустить рейсовый фургон. Экая глупость в голове.

Нет, глупой медицинен-сестра не была, просто не любила столицу. Но злостно нарушала закон, упорно проживая в городе, продолжая пользоваться государственным пайком, ватерклозетом и иными, немыслимыми для остальных частей страны, благами. Бессовестно загребала деньги и платила налоги весьма частично. Причем надеялась это делать и дальше.

Анн ухмыльнулась вершинам Хеллиш-Плац. Ну, древним страшным скалам на девушку тоже наплевать, а вот Рабочая Инспекция была бы счастлива ухватить злостную нарушительницу за подол. К счастью, Инспекция — это не единый толстокожий монстр, вроде болотного василиска, а обычные люди, сидящие в красивом здании на Фюрер-штрассе. И к каждому отдельному человеку можно найти подход. Это, между прочим, на лечебный массаж похоже — пальцы неофициальных связей вкрадчиво нащупывают верный путь, обходят воспаленные места закона, держатся подальше от язв и болезненных рубцов официальных проверок. С опытом становится понятна взаимосвязь людей-нервов, нежное касание одного человека непременно воздействует на другого, цепочка легких движений, умащенная живительным кремом денег, мягко приводит в движение сокращение мускула закона, и человечек получает нужную пометку в «свайс». Или вообще новый «свайс». Поскольку людям нужно жить, а закон слишком громоздок и неповоротлив, и в этом случае маленькая «ручная» поправка ничего, в сущности, не портит. Вот за что тут вешать-то?

Вообще-то у Анны Драй-Фир был уже третий «свайс»-удостоверение. Безусловно, имя и доля крови оставались прежними — на столь жуткий подлог никто не пойдет, да он и совершенно излишен. Иное подправлялось. Но, как говорят судейские, «по совокупности» мало не будет. Попадется преступница, тогда многих может утянуть.

Но не попадется, поскольку приходит к максимально достижимому результату и завязывает с незаконными хитростями. Вот прямо сегодня и приходит.

Форт Белл был уже рядом — торчали каменные стены за земляным валом, во рве копошилась арбайтен-команда, чистила дно лопатами, прел под солнцем охранник-арбалетчик. По мощеной — еще официально городской — дороге катили фермерские возы, ревел недовольный осел. У рейсовой станции уже толклись пассажиры. Сам рейсовый фургон отдыхал в тени, под стеной местного гаштета. Анн привела в порядок платье, напялила чепчик и поправила волосы. Кончилась прогулка. Оставалось «надеть лицо».

— О, уже управилась, прекрасная медицинен? — поприветствовал кучер, сидящий под навесом в плетеной качалке с малой кружечкой пива.

— Ничего сложного, отчего и не управиться, — сказала, улыбаясь, Анн.

Кучер предложил угостить, девушка отказалась — «службы еще много». Чуть поболтали. Анн сделала в памяти пометку «ездить в Белл по нечетным дням». Кучер неплохой мужчина, из тех, что и просто милую женскую улыбку ценят, без продолжений с задранным подолом. Но наверняка запомнит пассажирку, а в работе Анн это лишнее. Вот помощник у возницы нормальный — исключительно на бедра пялится, лицо не запомнит.

Наконец-то погрузились и двинулись. В фургоне благоухало дневным человеческим потом и раскаленной дорожной пылью. Сейчас в ущелье въезжать, там еще гуще завоняет — людям в страхе свойственно обильнее потеть. Но иначе и не бывает, закон физиологии. Анн прислонилось виском к дергающейся стойке, и закрыла глаза. Дремлем, времени не теряем. Если что случится, останется лишь вспомнить о богах, и подумать о хорошем. В сумке лежат ножны со скальпелем — еще старым, стальным, жутко дорогим, производства Старого мира. Но от ужасов Хеллиш-Плац таким оружием вряд ли отмашешься, да и какой боец из медицинен-сестры 1-го класса? Остается надеяться на удачу и храбрых мужчин.

Уплывая в сон, Анн подумала, что пива хочется просто невыносимо.

Трясся по дороге между напирающих склонов фургон, смотрели на ничтожный экипаж тысячи древних окон и галерей. Спала взрослая девушка, снилось ей что-то неопределенное, но, против обыкновения, приятное. Вроде бы мужчины и выпивка. Анн любила и то, и другое. Мужчин, конечно, не всех подряд, а уникальных и избранных — такие, слава богам, все же случались в ее жизни. А выпивку медицинен-сестра любила любую, но, увы, ограничивала себе строжайше. В будущем можно будет позволить себе окончательно спиться и с облегчением сдохнуть. Если выбирать между казнью на Фатерлянд-плац, штлагом и арлагом, то упиться до летального исхода куда предпочтительнее. Прямо даже откровенное счастье. Но до него еще дожить нужно.

Сошла Анн с фургона, как только миновали Новый мост. Обаятельный кучер пожелал «хорошей службы», это пожелание было кстати. Клиент жил в домах у ограды Заводов — ревматизм у бедняги, ноги едва ходят — влажность и близость реки сказывалась. Инженеру бы переселиться, но он из средних специалистов, а смена квартиры в Хамбуре еще тех финансовых затрат требует. Впрочем, давать советы не дело медицинен-сестры 1-го класса.

Еще двое клиентов, эти «битые», один от взрыва на «Имперско-Оружейном» пострадал, другой — боевой полковник. Усталые, в общем-то, учтивые господа, без лишних сложностей. Знают, что в процессе массажистку лучше не отвлекать. Третьей была вдова высокого морского чина — сгинул в океане, но, поскольку имел «Рыцарский крест с золотыми пи-лумами», а сама вдовушка крови халь-дойч, жилье за ней оставили. Благоденствует, две служанки, сама не прочь по вечерам в гаштет-клаб заглянуть, двое постоянных любовников — чем не жизнь? Лечебный массаж ей нужен, как тому фермерскому ослу свежая «Эстерштайнская торговая» — вообще не к месту, от ожирения массаж не спасает. Но фрау пользуется положенными медицинскими благами — она по официальной очереди идет, визит к такой пропустишь — жалобу в Канцелярию завтра же и жди. Впрочем, «изображать массаж» и «лечить» — совершенно разные действа, в данном случае слушать глупейшую болтовню и поддакивать утомительнее, чем руками собственно работать.

Анн получила два пфеннига «чаевых», попила на кухне со служанками ритуальный чай, заодно перемолвились с девицами насчет дел в любимой Медхеншуле. Вышла на улицу — после благословенной прохлады толстостенной квартиры в роскошном четырехэтажном доме дневной жар ударил с новой силой. Анн поспешно перебежала в гаштет — рядом с Фюрер-штрассе они были сплошь дорогие, но сегодня можно себе позволить.

Обеденный зальчик был почти пуст, Анн заказала легкий лигхт-суп, служанки болезненной вдовы сунули гостье роскошный бутерброд с копченым окороком, предусмотрительная медицинен-сестра неизменно носила медную коробку как раз для таких уместных подношений. Вообще приходить в гаштет со своим съестным — дурной тон, но тут видно, что сестра на службе, уж простят как-нибудь.

Действительно простили — хозяин извинился, подсел, поднес кружку восхитительного апфшоле[5]. Понятно, на консультацию надеется. Поговорили о болях в локте — с таким в Дойч-Клиник не сунешься, а мучает изрядно. Свободно служащая городская сестра — это для сведущего человека вполне себе профессиональная рекомендация. Анн посоветовала мазь, в аптеках Хамбура с лекарствами было так себе, вечно норовили что-то дорогостоящее и малополезное болящим подсунуть, сдери им башку. Побеседовали, от чаевых за обед хозяин благородно отказался. Нужно будет в этот гаштет почаще заходить.

Анн навестила удобства, умылась холодной водой. Оценила себя в зеркале. Сойдет, остальное «игрой лица» подправим. Визит был по официальному списку, но слегка особенный. Не обязательно, но весьма вероятно.

Майор Йоз был военным отставником, но состоящим на гражданской службе — возглавлял отделение коммунальной Городской инспекции. Контора занимала первый этаж жилого дома, имела служебную бричку и вооруженного стража на дверях. Очень военизированные, прямо спаси нас боги. Анн показала планшет с утвержденным планом лечебных посещений, собственный «свайс» — номера торжественно записали в пропускную книгу, проводили в кабинет начальника.

Сам майор скорее нравился Анн, а не наоборот. Воспитанный мужчина, пусть и с некоторыми недостатками. Нет, искалеченные ноги недостатком не считались, медицинен-сестра по умолчанию видит много больше больных людей, чем здоровых. Года два назад у майора Йоза были повреждены обе ноги — ранение в рейде, но вытащили и спасли. Обошлось без ампутаций, заражение вычистили, но нельзя сказать, что аккуратно, по сути, не голени и ступни у мужчины, а сплошные шрамы.

— Рад видеть, фрау Анна, — сказал, тяжело поднимаясь из-за стола, майор.

— Захожу к вам с неизменным удовольствием, — заверила Анн. — Как самочувствие?

— Не так плохо, как кажется, — неопределенно пробормотал майор.

Доставая из сумки крем и прочее, Анн чувствовала его взгляд на своей шее, и ниже. Что ж, не удивительно. Майору тридцать лет, за исключением ног, он абсолютно здоров, желает естественного. Чего ему, мускулистому, с такими четкими скулами и волевым подбородком, и не желать-то.

Обработали бы раны своевременно, был бы сейчас на боевой службе и с красивыми полковничьими погонами. Или обер-полковничьими? В нюансах офицерской карьеры Анн разбиралась все-таки недостаточно, но для халь-дойч повышения в званиях даются легко, это всем понятно. Менее понятно, отчего именно медицинен-сестра его так «тонизирует». Возможно, майор считает, что физические недостатки для Анн не имеют значения, но в этом она далеко не уникальна. В наше время найти в Эстерштайне мужчину обеспеченного, с положением, с хорошей кровью, да еще абсолютно здорового, практически невозможно. Или полоумные, или сопляки-студенты, или вот такие.

Стоял, смотрел. Анн молча, без всякого заигрывания, принялась расстегивать серебряные пуговицы мужского кителя, помогла сесть на диван. Кокетничать не было нужды — ее лицо говорило куда больше слов.

Наедине «играть лицом» куда проще. Полностью сосредоточенный зритель не способен уловить что-то ненормальное. Полагает, что девушка ему просто нравится. Она ведь не безумная красавица, ничего колдовского и дикого, ничуть не ксана, просто очень-очень привлекательная городская особа. Это просто. Куда сложнее играть неинтересную девку, да еще для множества зрителей. Именно поэтому Анн терпеть не может улиц, многолюдных вагонов и экипажей транспорта, школьных классов, приемных канцелярий и иных многолюдных мест — от них ужасно устаешь. Люди должны встречаться в хороших и тихих местах. Вот вроде кабинетов руководства.

Пациент лежит на неудобном диване, глаза прикрыты, дыхание чуть учащено. Ладони медицинен-сестры работают достаточно сильно, крем и осторожность не освобождают от боли. Но это боль терпима, она приносит и болезненное удовольствие, густо смешанное с облегчением — изжеванные осколками и взрывом, позже иссеченные скальпелем хирурга и неровными швами конечности ноют часто — при усталости, ночью, на каждое изменение погоды. А Эстерштайн — это сплошь непрерывная и резкая смена погод, сдери им башку.

По коридору мимо кабинета иногда проходят — на цыпочках, дабы не беспокоить лечащегося начальника. Отставной майор не жесток, но строг, как и надлежит урожденному халь-дойч, да еще обладателю отлично поставленного командного голоса. Анн работает над узлом шрамов на левой ноге героя. Собственно, шрамы такими навсегда и останутся. Можно чуть сгладить, убрать скручивающие приступы боли. Большего едва ли добьются и замковые маги, а до их уровня медицинен-сестре ох как далеко. Впрочем, маги замка Хейнат заняты совершенно иными делами. А ведь какие хорошие были у майора ноги, по двуглавым мышцам и сейчас видно.

Ладони и запястья уже порядком устали, настоящий массаж вообще требует изрядных затрат сил. Анн неспешно вводит в движения нотки не очень лечебных прикосновений. Это как мелодия — в касание можно влить почти любое настроение, очень похоже на музыку. В музыке Анна Драй-Фир ничего не понимает — на уроках пения едва «удольт.» получала. Но про музыку объясняла наставница по массажу фрау Марти, замечательная была преподавательница, уже умерла, пусть ее пеплу спокойно будет. В общем, петь Анн способна только пальцами, но это умеет недурно. Если хороший клиент упорно настроен на полное облегчение, так тому и быть.

Возбуждение охватывает майора — безусловно, он не способен осознать, что прикосновения к ногам сейчас вполне умышленно растят и так имевшееся желание. Мужчины на конкретную схему воздействия вообще не способны обращать внимание, их несет почти мгновенно. Бедненькие…

— Анни, Анни… ну пожалуйста! — шепчет пациент.

Медицинен-сестра опускается на колени (это весьма кстати, поясница уже ноет немилосердно, чертов возраст, сдери ему башку), сдвигает повыше полы крахмальной сорочки мужчины. Самая мужская часть организма в полной готовности, торчит и подрагивает…

Процесс вовсе не неприятен. Он приносит некоторое удовольствие, но столь тесно смешанное с некоторым бессознательным и устойчивым личным разочарованием, что уже и не особо удовольствие. Просто Анн вечно желает от мужчин много большего, что, безусловно, глупо и неестественно, но вот прицепилось, и всё тут. В сущности, майор — отличный мужчина, красивый, сильный в нужных местах, ранение на эту природную данность не повлияло. Наверняка он не прочь привести в восторг гостью, он уж точно не жадный. Но он не умеет. И что тут поделаешь, такие вещи не объяснить…

Подавленный обмирающий вздох, судорога, сокращение всего большого тела, еще и еще… Прямо даже отслеживать слегка завидно — до самой глубины майора пробирает, полноценно, до дна…

Когда майор Йоз приходит в себя, все вокруг в полном порядке, вытерто, очищено, одернуто, салфетка и крем убраны. Остается надеть на пациента брюки, с этим Анн в одиночку не справится.

— Спасибо, Анни, — с некоторым смущением бормочет мужчина. — Это волшебство!

Медицинен-сестра улыбается. Молча. Некоторые вещи нет смысла обсуждать.

— Ты подумала над предложением? — с некоторым напором продолжает майор.

Вот на это придется отвечать.

— До завершения посещений по предписанным процедурам что-то решать невозможно. Я ценю лицензию на частную работу.

— Не дури, — строго говорит майор.

— Оно так и есть. Некоторые наши шалости простительны и понятны. Переход в иной статус отношений в процессе лечения — тут возникнет уйма вопросов. Это прямое нарушение правил.

— Идиоты! — бурчит майор Йоз, но насчет нарушения параграфов работы медперсонала он совершенно бессилен.

Анн помогает ему подняться с дивана, подхватывает рабочую сумку. Получает поцелуй в шею. Вот это напрасно: шея чувствительное место, надо было раньше целовать, и не только целовать. Или в следующий раз, башку бы ему содрать.

— До встречи, герр майор.

— Подумай, Анни. Это хорошее предложение. И честное.

Вот что тут думать? Анн проходит через комнату с канцелярскими столами, вежливо кивает, отвечая на прощальные кивки чиновников и секретарш. Что вот они думают — знают ли, что медицинен-сестра искусна во многих видах массажа? Если не знают, то наверняка придумывают даже большее, чем есть на самом деле. Люди, они такие. Но дисциплина — это святое, сплетничать будут только шепотом и в самом узком кругу. Так что плевать, что они думают. И плевать, что думает Йоз. Он неплохой халь-дойч, получше многих. Щедрый. Но переходить в личные медицинен-служанки Анн не будет. В сущности, многие выпускницы Медхеншуле о таком бы мечтали, это редкое предложение, оформление разрешения будет стоить майору уйму марок. Отдельная комната в хорошей квартире, снисходительный хозяин-любовник, спокойная городская жизнь. Пара долг-лендов с зачатием от не самого худшего мужчины. Недурно. Но вряд ли, очень вряд ли. Анна Драй-Фир слишком далеко зашла, назад уже не выскочить. И потом, она слишком любит удовольствия и свободу, пусть и всего лишь на час в день, но это роскошный порок, от такой испорченности не отказываются.

Четыре марки, сунутые щедрым майором в карман служебной сумки, сразу же переложились в платье. Анн быстро шла по теневой стороне улицы. Все еще палит, но скоро солнце смягчится. Вообще работать в самую жару в городе — весьма разумная идея, тут много спасительной тени. Еще один пациент, и переходим к главным делам.

Анн работает с мужской, видавшей виды шеей, убирает «закостенелость» и поддакивает болтовне хозяина. Здесь всё просто, старикану просто скучно. Служанки нет, в гаштет-клаб не таскается по причине возраста, но отставник весьма заслуженный, многознающий. А сплетни — это всегда важно.

Со службой на сегодня — всё. Теперь важные дела. Анн проезжает одну станцию на трамвае (по правде говоря, ноги уже не очень-то хотят ходить, вот же проклятый возраст). От станции идти недалеко, что удобно во всех отношениях, кроме одного — место малолюдное, непрестижное. Именуется Западный Зак[6], хотя он вовсе не тупик, поскольку стоит на вполне проезжей дороге к городским воротам, просто она здесь узкая, дальше вообще прорублена сквозь тело холма Малого Хеллиша Но здесь — в начальной части — стоят жилые дома, дровяной склад, этот небольшой квартальчик вполне прилично и надежно отгорожен от холма общей каменной стеной. Инженеры, солидные чиновники и военные здесь квартировать, конечно, не будут, но оно и не надо.

Хочется промочить горло. Хотя бы кружкой пива. Это нервы. В жизни Анн случались моменты более важные и ответственные, но крайне редко.

Анн постучала в дверь — листы меди, оберегающие ценную древесину, позеленели и нуждались в замене. Но это не очень срочно.

— О, фрау Анна! Мы уже ждем, — намекает отперший дверь усатенький господин с погончиками старшего квартального секретаря.

— Служба. Больные, они требуют внимания, порой с кем-то и задержаться надлежит.

— Понимаю, понимаю. Я лишь о том, что все готово к подписанию.

Еще бы не понимал герр Цензи, за такую-то сумму авансом.

Квартира невелика: две комнаты, кухня с полуразвалившимся камином, есть крошечная мансарда, там только Анн в полный рост и может выпрямиться. По сути, это не квартира, а половина дома — вторая часть выходит окнами на проездной Тупик, а отсюда — дивный вид на ограду склада и склон холма. Учитывая состояние жилья, место и репутацию квартала (крайне малоизвестного) — почти трущоба. Зато кровля в хорошем состоянии, соседей мало, да и вообще медицинен-сестра Анна Драй-Фир попросту не может позволить себе большего, вот даже со всеми натяжками и «легендами» никак не может.

— Как он там? Адекватен?

— Подписать сможет, — несколько уклончиво заверяет герр Цензи.

Продажа недвижимости в Эстерштайне запрещена. Всё сущее, включая землю, дома, скот и детей, принадлежит фатерлянду. Можно жить, рожать, временно владеть, извлекать из пользования имуществом некоторую выгоду, но не продавать и наследовать. Замечательные, честные, понятные законы. Вот и приходится оформлять сделки сложным окружным путем.

Нынешний владелец дома пребывает в откровенно дурном состоянии души и тела: худое, желтоватое лицо — последствия систематического и чрезмерного употребления шнапса и баддруга[7]. Даже зрачки желтые, печень у счастливчика на грани, непонятно, что раньше: угодит в арлаг или околеет.

— Итак, господа, прошу проверить договор! — приглашает, торжественно открывая папку, герр Цензи.

Господа: желтоликий полупокойник, Анн, двое свидетелей — квартальный полицейский и ближайший сосед, тщательно обтирают руки и берут драгоценные листы бумаги. В столице все умеют читать — это отдельная гордость культурного Нового Хамбура. Писать не все умеют, но оно и не надо, главное помнить, как своя подпись ставится.

Договор относительно стандартен: аренда с правом перестройки и открытия собственного торгового дела. Срок длинен — пятьдесят лет, оплата вперед, это не запрещено законом, хотя…. Закон похож на анатомию: абсолютно всем людям понятно, где заканчивается бедро-ляжка и начинается ягодичный отдел, но вряд ли ту границу возможно указать с точностью до миллиметра. Нет, если кожу снять и мышцы ланцетом поднять, тогда конечно. Но кто ж каждую сделку ланцетом ковырять будет-то? Господам чиновникам за такой труд не платят, им как раз за прямо противоположное участники сделок приплачивают. Так что остаются у закона некие узкие неопределенные зоны между ногами и жопами.

— Все ли понятно, господа? Нет ли ошибок? — взывает герр Цензи.

Анн тщательно осматривается:

— Стул-то где? Три стула было.

Все смотрят на арендодателя. Тот морщится.

— Понятно, пропить успел, — вздыхает герр Цензи. — Сразу деньгами отдашь, осел свиноухий. Иных препятствий к подписанию не видим?

Анн выходит из комнаты, лезет в сумку, распарывает подкладку. Скальпель в пальцах точен, страх ушел. Всё идет нормально, да уже и поздновато бояться.

Вернувшись к неустойчивому столу, медицинен-сестра раскладывает столбиками серебряные монеты. Собравшиеся почтительно наблюдают — сумма изрядная, такую далеко не каждый день видишь.

— И как вы, фрау Анна, столько денег в одиночку рискуете носить? — ворчит новый сосед. — Вы махонькая, вызнают, тряхнут разок. Хорошо если только без денег останетесь, а то и жизни можно лишиться. В нынешние времена проще простого.

Полицейский поддакивает — оба мужчины опытные, пожившие, у соседа старый шрам поперек головы, похоже, когда-то крепко топор тресго его приложил.

— Ваша правда, страху натерпелась, — признается Анн. — Но что делать, на охрану тратиться не могу, и так-то скребла, занимала… Ну, все ж донесла мирно, слава богам. Главное, не болтать насчет такого.

С этим все мужчины согласны — лицо у Анн (сейчас) слегка напуганное, простоватое, но милое. Как с такой трепетно нервничающей девушкой не согласиться? Продавцу-арендатору, конечно, не до праздных мыслей — безотрывно смотрит на столбики монет, пытается подсчитать, сколько это будет в бочках шнапса и кисетах баддруга.

Чиновник лично окунает перо в чернильницу — весьма немногим присутствующим доводится регулярно на бумаге подпись выводить, тут бы без клякс обойтись.

Ответственная операция завершена успешно — подписи поставлены, герр Цензи умело подсушивает экземпляры договора. Идиот-арендодатель отдает ключ и сгребает в заранее припасенный мешочек звонкие марки оплаты.

— Э, за стул-то? — напоминает любезный полицейский.

Приходится слегка повозиться — новоявленный богач напрочь «забыл» об исчезнувшей мебели. В воспитательных целях стул оценивают в непомерные пять марок, изымают штраф и выпихивают глупца на улицу.

— Вот, сразу почище воздух стал, — ворчит сосед.

— Пропьет, дня в три пропьет, — предрекает полицейский.

— Это, господа, уже не наше дело, — призывает к корректности господин Цензи.

Анн благодарит за участие в сделке, раздает «стуловые» деньги. Можно было бы и поэкономнее, «на кружечку пива» конечно, святая традиция, но по марке — это избыточно. Учитывая аванс господину чиновнику и полицейскому. Но ничего, хорошие отношения с новыми соседями и квартальной властью, они того стоят.

— Что ж, успеха, фрау Анна, — желает вполне удовлетворенный живоглот Цензи. — Поздравляем с приобретением, в смысле, с выгодной арендой. Да и нам тут знающая медицинен-сестра не помешает.

Господа сваливают, любезно прощаясь и намекая на любую разумную помощь. Новая соседка им нравится, всем троим, оптом, — это не так сложно понять.

Анн сидит на стуле, смотрит в пыльное окно — склон рядом, норы-прорези в склоне похожи на глаза черепа, полуобвалившаяся галерея ниже — на ряд зубов. Нет, склон не скалится, скорее… наблюдает ней-тра-ль-но — есть такое редкое интересное слово, его мало кто знает. Медицинен-сестра поднимает воображаемую рюмку, салютует малой части Хеллиша. «Ты — древний и злой, я — старая и недобрая, нечего нам делить, будем соседями. Вечером непременно за тебя выпью».

Очень сложное дело сделано. Прямо даже и не верится. Анн проходит по комнатам: все нужно мыть, камин срочно перекладывать, ночью тут крепко замерзнешь. Но на кухне остались омерзительно грязные горшки, в крошечном дворике даже лопата валяется, это ценность. Хорошая сделка, но трат и работы впереди… сдери ей башку.

Она берет сумку, выходит на каменные ступени крыльца, тоже нуждающиеся в поправке. Но ключ в замке поворачивается без особых усилий. Дом, свой дом, да поверить невозможно!

Полегчавшая сумка почти не оттягивает плечо. Столько денег разом отдать — это же просто ужас! Но теперь в сумке ключ и договор — это куда ценнее всех денег, имевшихся у Анн в жизни. Сделано дело. Нет, ну как в такое поверить⁈

И все же ощущение счастья потихоньку наплывает. Идущий навстречу от станции мужчина, с тяжелой, воняющей рыбой корзиной (на рынке вечерние остатки по дешевке брал), смотрит с большим интересом, оборачивается вслед. Да, нужно лицо «поубавить», сиять позже будем. И нужно накинуть шаль, уже прохладно.

Вообще Анн слишком часто мерзнет. Понятно, не в дневную жару, но на грани дня и ночью — постоянно. Видимо, из-за мелкого телосложения. Давно привыкла держаться и подавлять дрожь, но от этого ощущение холода не стало приятнее.

Как и большинство приличных столичных фрау, у Анны Драй-Фир есть свое постоянное место в дамском кафе-клабе. Нет, собственно кофе здесь пьют наскоро, дабы на минутку присесть и дать отдых ногам. Но здесь можно умыться, а то и искупаться, привести себя в порядок, переодеться перед свиданием, иметь арендованный шкаф для сменного наряда и мелочей. Это удобно — если после службы бежать в общежитие или квартиру, уйму времени потеряешь, да и результат едва ли будет успешным — на обратном пути заново пропылишься и непростительно взмокнешь.

В «бельевой» перешучиваются полураздетые фрау, пахнет духами и хорошо разогретыми утюгами, веет трепетным предчувствием развлечений, нескучным вечером и беззаботным весельем.

Анн успевает выпить чашечку кофе и поболтать с хозяйкой кафе. Достойная женщина, знающая все свежие сплетни. Ну, медицинен-сестре тоже есть что шепнуть, это полезные минуты.

Нарядная девушка идет по темнеющей улице — фонарщики уже забираются на столбы, улица, полная гаштетов, гаштет-клабов и кофеен, до рассвета многолюдна и ярко освещена. Ночами здесь не грабят и не похищают, самое спокойное место города, разве что с Хейнатом по безопасности можно сравнить. А девушка хороша. Возраст забирает многое, но и кое-что дает. Например, чувство вкуса в одежде, умение красить губы и носить драгоценности. Анн не сумасшедшая, чтобы цеплять на себя килограмм серебра, просто она знала талантливых девушек и фрау, умевших быть истинно обольстительными, и училась. Многому училась. Если добавить к этим наукам умение «играть», то можно затмить почти всех красоток этого уличного вечера. Можно, но не нужно.

На нее смотрят, оценивают, хотят. Знакомиться на улице — верх городского неприличия, подождут, когда зайдет в гаштет. Там рюмка (а лучше бутылка) шнапса, разговор за ужином или скорая пара слов, и наверх — в номер. Можно послушать музыку в нижнем зале, но с этим у Анн не очень, да и неуютно, когда много людей. Лучше побыстрее наверх. Хотя и ужин не помешает.

Анн сворачивает в «Тибет» — заведение весьма приличное, хотя и с загадочным названием. Кто-то из мужчин немедля входит следом, но миниатюрной красотки уже нет — сразу свернула, коридорчик ведет к кухне, но не доходя до пахучих котлов и плит, можно найти еще одну дверь, вот оставленные на блюде два пфеннига, и выход в соседнее заведение. Маневр несложный, но известный далеко не всем. Гаштет-клаб — характерное место, тут всякие случаи возможны.

В «Горячей крови» не бывает уж слишком много посетителей — у гаштета хорошая репутация, но цены выше среднего. Подобное времяпровождение и так обходится горожанам недешево, а ведь ужин и секс (глупейшее слово, появившееся не так давно, Анн предпочитает старое доброе «либе-либе») нужны человеку регулярно. Желающие решительно сэкономить ходят в гаштет-клабы в полнолуние — когда услуги номеров и ужины бесплатны, оплачивает государство. Но полнолуние — это полнолуние.

Анн занимает столик — вполне удачный — заказывает салат, кусочек рыбы, кружку светлого пива. По традиции серьезную часть ужина заказывает и оплачивает мужчина. Впрочем, девушка не очень голодна. Опять волнение отвлекает. И жажда — слава богам, пиво не потеряло свой вкус! Что может быть лучше первого глотка⁈ Только собственное жилье.

А о судьбоносной покупке, об улице Зак сейчас не думается. Анн ждет, расковыривая печеную рыбу вилкой, и бережно потягивая пиво. Побыстрей бы он пришел. Вдруг что-то случилось? Да нет, что могло случиться, слухи о серьезных происшествиях расходятся мгновенно. Ну, так где он? Время же…

Вот он! Неприлично юный и дико симпатичный, военная форма ему идет идеально. Среднего роста, с четкой офицерской выправкой, вот только прическа… но она уставная, тут уж ничего не поделаешь. Хорош! Вот вправду хорош!

— Я здесь! — Анн вскидывает руку, точно выбирая дозу приличествующего кокетства и нетерпения.

Эстерштайн не очень одобряет устойчивые любовные связи — они вредят улучшению крови нации. Но прямого запрета нет, да он и бессмысленнен. Некоторым людям свойственно тупо и упорно выбирать одного и того же партнера для постели, заведомый довольно устаревший предрассудок. Поощрять такую узость поведения фатерлянд не будет, но и в арлаг за глупость не сошлет.

[1] Весьма искаженное трансферзоспинальс/Transversospinals — группа коротких мышечных пучков, иинтерспиналес/Interspinales — межкостистые мышцы, соединяющие остистые отростки позвонков. Вследствие преподавания основ анатомии на довольно жуткой смеси трех языков (прослеживаются остатки латыни) медицинская терминология приобретает довольно странные и пугающие формы. Учитывая систему образования, это не так уж удивительно.

[2] Общая спальня в учебном заведении закрытого типа.

[3] (искаж.) бицепс.

[4] Они же штрудели — кондитерское изделие, рулет из тонкого теста с фруктовой начинкой.

[5] Правильно — апфельшорле, прохладительный напиток. В Старом мире готовился из яблочного сока и газированной воды, здесь из сахарного тростника и хорошей чистой воды.

[6] Не совсем переводимая игра смыслов, порой характерная для Эстерштайна. На дойч-языке — sackgasse — уличный тупик, а собственно sack — «мешок» и «мошонка».

[7]Наркотик, в буквальном значении «дурное снадобье» от bad drug.