Паук у моря

Глава 8 Последний день Анн

Спала Анн, видимо, необычайно крепко, но проснулась как обычно — в один миг и окончательно. Дед стоял у двери жилого чулана, в почти полной темноте едва угадывалась его напряженная спина.

— Что⁈ — Анн села и уже тянулась за платьем и полоской нижнего белья.

— Верно. Тебе пора драпать, — одобрил Дед. — Они уже идут, почти рядом.

— Рядом⁈ А как же ты?

Дед издал хриплый смешок:

— Вот за это не беспокойся. Уйду. Сказать-то честно, мне надоело. Последние годы гости шли — как на подбор — какие-то скучные. Кроме тебя, конечно. Но ты вполне живая, а служба у меня иная. Так что выбирайся поживей и не оглядывайся. Уйдешь как и пришла, через Музеум.

— Хорошо. Но может…

— Нет. Пути расходятся. У тебя всё будет хорошо. Разумеется, если будешь как обычно хитрющей и умной. Но ты справишься, — Дед ласково одернул на Анн платье и поцеловал в щеку.

Потрясенная, Анн машинально взяла сумку:

— Идти?

— Конечно. Держи улыбку, скальпель и остальное под рукой и все пойдет прекрасно. Да, и лучше забери ту штуковину из тайника. Оружие хитроумное, нам чужое, но может пригодиться.

— Поняла. До встречи.

— Нет, Анни. Вчера ты совсем повзрослела. Прекрасно без меня справишься. Вы справитесь. А сейчас тебе нужно к Хеллишу.

Спорить было бесполезно, поэтому медицинен-сестра просто сказала:

— Ладно. Успеха тебе.

Она пробежала знакомым темным коридором морга, Дед подкинул ее в окно, на прощание шлепнул по попке.

Шлепок неожиданным образом успокоил. «Еще посмотрим, какое там 'нет» и «совсем повзрослела», — подумала Анн. «Тебе самому свидания очень даже нравились».

Мысль была глупой, поскольку об ином нужно было сейчас думать. Голоса раздавались где-то рядом, видимо, вплотную за оградой. Анн метнулась в угол двора Мемория, упала за старые прогоревшие медные ящики для золы. Лаз никуда не делся, беглянка пропихнула сумку, протиснулась сама. Вот сейчас о чистоте платья можно и забыть. Не поднимаясь, проскользнула за ближайшую статую. Забытый и безымянный гипсовый враг в смешном шлеме-миске смотрел в сторону входной аллеи. Правой руки у него уже не имелось, левая уцелела пониже локтя. Анн выглянула из-под культи…

Ого, сегодня Музеум был наводнен посетителями с самого утра. Ну да, выходной день. Но вовсе не в этом дело. Между статуй сгрудилось человек десять: некоторые в полицейской форме, большинство в тех характерных штатских камзолах, по которым можно безошибочно узнать секретных шпиков «гесты». Двое смешно дергались…

…Анн в ужасе присела за статую. Смешные шпики держали на поводках псов. Уродливых и совершенно несмешных. Те знаменитые ищейки «гесты»! Воочию медицинен-сестра их никогда не видела, но кто же в Эстерштайне не слышал об этих тварях⁈ Их всего несколько штук в столице, редкость и ценность необыкновенная, оберегают как самого Канцлера, но от их нюхливых морд никакой злоумышленник не уйдет.

Кажется, всё, пропала.

Собаки — хотя не было уверенности, что это именно собаки, тех-то, пусть не часто, но приходилось видеть, — упорно натягивали поводки, увлекая хозяев за ограду, во двор Мемория. Полицеско-геставская шайка не спешила, один там особо усердно размахивал руками, указывая куда-то дальше, за трубу крематория. Остальные шпики тоже жестикулировали. В определенном замешательстве засранцы, да и подустали уже — вон морды какие взмокшие. И собаки притомились, хотя и в азарте — тянут, сучат кривыми, довольно хилыми с виду лапами, внюхиваются в землю. Следы, да, следы бедной-несчастной практически невинной Анны Драй-Фир.

Засевшая за безымянным гипсовым защитником Анн лихорадочно пыталась сообразить. Значит, погоня вышла еще затемно. Шли и вынюхивали не очень быстро, запас времени у беглянки имелся. И она его бессмысленно и бездарно проспала. Или не бездарно? Дед наверняка знал о шпиках, но не стал торопить. Безусловно, преступнице требовался отдых, вечерок-то выдался ого, какой. Отдохнула разумом, гм, и телом очень даже хорошо отдохнула, поспала. Получила бесценный, видимо, единственно возможный в этой ситуации совет. Но можно было на рассвете драпануть. Дед придержал. А зачем?

Шпики разделились: пятеро с кошмарными ищейками-уродками двинулись к провалу ограды, остальные рысью, хотя и утомленной, устремились в обход — к центральным воротам Музеума. Выйдут на дорогу и свернут к основному въезду в погребальный двор Мемория. Окружают и отсекают. Хитро, хотя уже и не очень-то. Опоздали.

Анн, тщательно пригибаясь, практически на четвереньках, двинулась вдоль забора. Не спешить, не суетиться, главное сейчас — не попасться под взгляд случайно обернувшегося шпика. Вот на территории Медхеншуле будет сложнее: слишком много знакомых, а слух о преступнице медицинен-сестре уже прошел, узнать могут запросто.

Тут Анн опомнилась и свернула назад к статуям — нужно пистолетик забрать. Дед зря упоминать не станет, видимо, эта штуковина имеет значение. Может, ее выгодно продать удастся? Деньги беглянке пока без надобности, но потом-то, при определенном, немыслимо счастливом стечении обстоятельств…

К Рус-Кате преступница выбралась с тылов, мельком взглянула вверх — все же фигуриста была демонша, хотя и спорных пропорций. А задница — вон, до сих пор без единой трещины и выщерблины…

Отвлеченные мысли успокаивали. Лежа на земле, Анн занялась тайником, опять деньги проклятые мешали, все переложить по новой, кисет с патронами отыскать…

Со двора Мемория донесся отчетливый звон стекла — дошли, окно в подвале расколотили. Бесстрашны шпики. Или это собаки сходу внутрь сунулись? Им-то что, разума и лбов у этих созданий вообще нет: носяра острый и нюхливый сразу в уши переходит…

Анн сунула оружие в сумку. Да что же это, зачем пистоли такие мелкие, но увесистые делают — вот сразу видно, что недобрая штуковина…

Над двором Мемория взлетел внезапный хоровой вой ищеек. Нет, определенно не собаки — те как-то иначе лают, да и посообразительнее. Эти только вынюхивать умеют — и то, что не туда забежали, сообразили с большим опозданием.

Дружному паническому вою ответили невнятные крики — это у центральных дверей траурного зала орут, там тоже твари собрались, хотя и сплошь двуногие. Затрещало, кажется, дверь начали ломать. Ох Дед, Дед….

Пригибаясь и оттряхивая платье, Анн успела пробежать несколько шагов, как донесся странный новый звук….

… и заглушил всё. Беглянка невольно сбилась с шага и оглянулась…

За оградой была видна крыша комплекса Мемория. Она оседала. Нет, не рушилась и не разваливалась, а уходила вниз — вся, целиком. И звук определенно напоминал глубокий-глубокий вздох. Кровля уже исчезла, еще видна вертикально уходящая труба крематория. Высоченная, она становилась всё ниже и ниже…

…Анн осознала, что стоит на постаменте, обхватив за ляжку какого-то безымянного демона-воина. Тянулась на цыпочках, силясь заглянуть за ограду — там уже открылся склон замкового холма, и без привычно загораживающих стен Мемория широкий пейзаж выглядел жутко дико и непонятно…

Постамент и земля содрогнулись, беззвучно рухнула ограда…. Анн с опозданием отскочила от опасно покачнувшегося демона, с того градом сыпалась гипсовые струпья и обломки шлема. Но увидеть открывшийся на месте Мемория гигантский провал беглянка успела…

…Земля содрогалась вновь и вновь. Пошатываясь, Анн бежала к забору Медхеншуле — в его кладке появлялись новые и новые щели, дрожали и сыпались камни. Впору было визжать от ужаса, но ведь заведомо бессмысленное занятие — сама себя не услышишь…

…Примерившись, медицинен-сестра проскочила сквозь провал в ограде — сложенная из камней стена извивалась и ерзала подобно длинной змее. Глазам поверить невозможно!

Оказавшись за оградой, на относительно ухоженной территории школ, Анн все же оглянулась. Ой, это уж совсем…

Накрывая прорехи в частично завалившемся заборе Мемориума, окутывая устоявшие на постаментах статуи, вздымалось и клубилось облако пыли — этакий бледный, бело-коричневатый оттенок спутать невозможно — оказывается, погребальный комплекс стоял на некогда срытой скале одного из отрогов Хеллиша, туда — в подземные забытые лабиринты — и ушел…

…Еще вздрагивала земля, доносились подземные вздохи, но вокруг уже царил многоголосый визг. Из корпусов школы выбегали перепуганные ученицы, кто-то пытался наоборот — укрыться под надежной крышей — девчонки сталкивались, падали в дверях, пинались…

— Спокойнее! Выходить парами! Ева Себен-Айн, я тебя сейчас выпорю! — орала высунувшаяся в распахнутое, с лопнувшим стеклом, окно Старшая учительница. — Ведите себя прилично, это всего лишь землетрясение! Легкое, я сказала, слышите, легкое землетрясение!

Дворы уже накрывала завеса пыли, ничем особо «легким» происходящее не казалось. Все разом начали кашлять, и разрастающаяся истерика прокашляться не помогала. Впрочем, повергнуть в полную растерянность опытнейший педагогический состав Медхеншуле ни легкое землетрясение, ни среднее были не в силах.

…Анн вела вереницу учениц — каждые три пары младших опекала помощница-старшеклассница, двигались организованно, не сталкиваясь с иными попутными эвакуационными цепочками-вереницами. Лица старшеклассниц и самой Анн были повязаны шалями, смоченными в бочке с дождевой водой — дышалось так полегче. Малышки, в силу еще недостаточного воспитания повыскакивавшие без шалей, продолжали чихать и кашлять. Все вокруг было покрыто мучнистой пылью, клубящаяся завеса не спешила рассеиваться. Вышедшие из школьных дворов классы строились у распахнутых ворот, в пыли радостно орали мальчишки бесстрашной мужской части Медхеншуле — ну да, уроков сегодня точно не будет.

Анн передала группу громогласной Старшей учительнице, неузнаваемой из-за замотанного лица.

— Все стекла! Почти все! Менять почти всё! — рвал на себе волосы пыльный и белесый как мельник одноглазый мастер-хозяйственник 3-го корпуса Медхеншуле.

Движение трамваев было прервано, высаженные пассажиры помогали загружать в вагоны перепуганных особо помятых школьников.

— К Дойч-клиник, без остановок, по чрезвычайному расписанию! — орал со ступенек вагона кондуктор. — Лишним выйти! Вы Дойч-клиник знаете, зря туда не ездят.

Анн перевязывала мальчишку — рана была пустяковой, ухо порезало, но младший школьник был в шоке.

— Сядь ровнее. Ты как солдат будешь, будто в ухо стрелой попало, — приговаривала медицинен-сестра, накладывая бинт.

— А у меня шрам останется? Настоящий? — слегка ожил страдалец.

Засвистел лок-мот, двинулись. В вагоне наступил некоторый порядок: сюда посадили только пятерых школьников, из них только один гордо выставил ногу с подозрением на перелом и красиво примотанными планками-шинами. Остальные дети то смотрели в окна, то показывали друг другу царапины и спорили, кого сильнее зацепило. Анн строго прикрикнула — дисциплина должна быть, а то пострадавшие еще и в окна повыпадают.

— Да, вот это дела, — покачал головой кондуктор. — Ни с того, ни с сего. А что там рухнуло-то? Смотрите, пыль сейчас даже над Верхней-Средней клубится.

— Я не видела, что рухнуло. Меня саму чуть с ног не сшибло, — пояснила Анн, поправляя шаль. — Как начали все метаться, ужас!

— Да, дети — страшная сила. Тоже стихия, — вздохнул мудрый кондуктор.

В клинике детей принимали и немедля начали отмывать. Медицинен-персонала здесь топталось с лихвой — было поднято по тревоге гражданское военно-санитарное ополчение. По правде говоря, больше проблем доставляли нездоровые умом горожане — таковых в зажиточной части Хамбура всегда хватало, сейчас сбежались в клинику, как сговорившись. Слухи ходили — что там ходили — бурлили! — причем самые дикие.

Анн шла по улице, шаль с лица пришлось снять — пылевая завеса сюда, в центр города, не дотянула, да и сотрясений тут не почувствовали. Но все равно горожане оказались сплошь встрепаны, непричесанны и возбуждены, и это несмотря на долгожданный выходной день. Слух «у замка был взрыв, диверсанты тресго подобрались вплотную» стал преобладающим. И вот это плохо. Начнут выслеживать и ловить кого попало, сомнительных медицинен-сестер уж точно не забудут. Нужно было решаться, причем немедленно. Необходима новая одежда и смена внешности. Но на улице это сделать трудно.

Одолевали сомнения. Анн успокоила себя — «не в первый же раз, и у меня нет иного выхода», и свернул к знакомому зданию — отделению Городской инспекции.

Контора торчала на месте, да и что ей сделается? Рухни весь Эстерштайн, отделения Городской инспекции падут последними. Тем более в выходной день. Тут все чинно, сонно и спокойно. Анн покрутила официальный звонок — за дверью раздалось не очень музыкальное, но внушительное дребезжание.

Открылось застекленное оконце, выглянул охранник.

— Добрый день. Хотя какой он добрый, — сумрачно сказала Анн, открывая сумку. — Вынуждена оставить записку вашему начальнику. На завтра ему назначены процедуры, но меня не будет. Объявлена мобилизация медицинен-персонала.

— А разве… — с явным подозрением начал усатый страж.

— Вы меня не узнали? — удивилась Анн. — Я регулярно прихожу к господину майору делать лечебно-восстанавливающие процедуры, это моя должностная обязанность.

— Я вас очень хорошо узнал, просто прекрасно узнал, — недобро прищурился стражник.

— А, вы насчет моих розысков, — улыбнулась медицинен-сестра. — Как видите, меня задержали и сразу выпустили. Ничего страшного, у «геста» сложная служба, иной раз ищут не тех, такое случается, я не в обиде.

— Откуда мне знать, что вас выпустили? Может, вы сбежали?

— А вы бдительный! — засмеялась Анн. — Давайте я покажу свой «свайс» и справку «гесты», а заодно напишу записку на приличном столе. Оно будет гораздо удобнее. Если разрешите, конечно.

Правильно улыбаться мужчинам — нужно уметь. Набор улыбок опытной девушки весьма обширен и многообразен, куда там складам Центр-арсенала. К применению самого отборного вооружения Анн прибегала редко, но сейчас был как раз тот случай — сделать лицо, способное путать мысли даже этого грубого недоумка.

Волнение не помешало, нужная улыбка выпущена и попала в цель. Ответно щелкнул отодвигаемый внутри засов.

Анн вошла, и заново полезла в сумку:

— Так, где она? Ага, вот, можете убедиться…

Охранник был немолод, явно успел вдоволь послужить и повоевать — опасность чутко чуял. Отшатнулся, почти отпрыгнул…

— Стоять! — Анн с отвращением почувствовала, что пищит, как грызун при виде хищника. Это с непривычки. Направлять на человека столь странное оружие ей не приходилось. Собственно, вообще как-то не сложилось до сих пор — не грозила оружием.

Зато охранник явно сразу сообразил, что у нее в руках. Медленно тянулся к кинжалу у пояса, не сводя при этом взгляда с дырки (глаза? зрачка? отверстия?) пистолета.

— Девка, ты спятила. Ты не посмеешь. На улице живо услышат.

— Я не собираюсь причинять вам вреда. Мне нужно, чтобы вы меня всего лишь выслушали, — простонала Анн, делая милое, жалобное лицо. — Я не хочу вас пугать. Вот, смотрите, отвожу пистоль.

Резкая смена выражений и тона путает мужчин даже понадежнее самых безумных поступков. Идиотка только что наставила оружие, а сейчас отводит в сторону, да еще уронила сумку, подступает ближе, сейчас умолять начнет. Вот же безмозглая…

Да, Анн в данный момент была отчасти безмозглой, поскольку ужасалась тому, что делает. Но обманывала она постоянно, это было привычным делом.

…Он смотрел на уходящую левую руку с пистолетом — смотрел слишком пристально. На правую руку преступницы, с выпущенным из рукава скальпелем, не обратил внимания. Да и взмах был слишком легок — в обращении со скальпелем сила не нужна, скорее, вредна…

…Попала слишком высоко…

Возмущенно охнул, схватился за щеку:

— Булавками колоться⁈ Тварь мелкая! Воровка! А мы всегда знали…

— Заткнись! Или застрелю! — взвизгнула Анн, тряся пистолетом.

— Как же! Не умеешь ты, это тебе не благородных господ обманывать! Сейчас я тебя скручу как козу бешеную, — охранник оставил в покое свой кинжал, и бесстрашно кинулся на злоумышленницу.

…Анн почувствовала, как ее руку с пистолетом жестко хватают, рвут вниз и в сторону. Оружие начало неумолимо выворачиваться из ладони, вроде как само собой, руку до плеча пронзила острая боль. Анн запищала, как жалкий детеныш цизеля, оказавшийся в когтях коршуна. В глазах потемнело — и от боли, и от заслонившей весь мир мужской спины…

… охранник разумно уводил от себя ствол оружия, двумя руками — и даже без большого усилия — отводя преступную руку с пистолетом к полу, выворачивая и встряхивая кисть злодейки. Пальцы разжались, оружие звякнуло о каменный пол…

… вот в чем страж конторы был не так разумен, так это в своем пренебрежении булавками. Ему что — ветеран, столько раз с врагом в рукопашную сходился, шрамами от порезов-ударов и руки, и башка разукрашены. Нет возможности у мелкой воровки по-настоящему ударить, да и булавка — оружие смехотворное. Только тут не оружие, а медицинский инструмент, да и злоумышленница анатомию не только в Медхеншуле бегло изучала…

…Анн, пища от ужаса и боли, ударила дважды — почти на ощупь, но шея-то мужская словно нарочно оказалась подставлена. Короткое лезвие скальпеля вроде бы попадало, но тут бывшей медицинен-сестре стало так больно — связки левой руки рвались, а локтевой сустав ломался — что она обеспамятела…

…наверное, на два мгновения. Осознала, что сидит на полу, а охранник отходит прочь. Как-то кособоко отходит, не глядя, обеими руками пытается шею зажать. Наткнулся на стол — взвизгнули ножки — крупный мужчина упал животом, смешно заерзал. Зазвенели посыпавшиеся на пол медные листы с графиками дежурств и образцами заявлений. Охранник завозил сапогами по полу, пытаясь выпрямиться, на стол все сильнее брызгало и лило кровью.

Стихло.

Анн заставила себя встать с холодного пола. Ноги дрожали, руку словно так напрочь вояка и вырвал. Нет, нужно шевелиться, поскольку дальше все хуже и хуже будет. Неловко придерживая здоровой рукой поврежденную, обошла разбросанные по полу листы медных записей.

Уборная в отделении Городской инспекции была образцовой. Где же, если не здесь? Из крана текла вода, холодная, еще ночная, не успевшая прогреться в трубах. О водопровод, былая гордость Нового Хамбура! Ныне выходит из строя целыми участками: то трубы песком забиты, то рабочего давления нет. На улице Зак новая хозяйка в сторону водопроводной подводки и канализационного стока еще даже не смотрела — там на улице, во дворике, трубы выведены, так в недорогих домовладениях раньше делали, наверняка всё вообще сгнило. Впрочем, теперь-то какая разница?

Несостоявшаяся домовладелица поняла, что пытается умыться, все еще сжимая в пальцах скальпель. Так не пойдет, нужно взять себя в руки, а для этого руки должны быть свободными….

От умывания и прохлады полегчало. Анн, как и все медицинен-работники, никогда не пила некипяченую водопроводную воду, но сейчас прополоскала рот. Спокойно, шансы уйти всё еще есть, не всё потеряно…

И связки руки не порваны, хотя пострадали, локоть зверски болит, но не сломан. Повезло. Анн надежно и быстро забинтовала запястье. Бинты и склянка с примочкой в аптечке конторы имелись — дисциплина и порядок у подчиненных майора Йоза на высшем уровне.

Злоумышленница вернулась в конторский вестибюль. Нормально: тихо, входная дверь закрыта на засов, охранник лежит у стола. Это тоже нормально — такая теперь работа у Анны Драй-Фир — совсем иные преступления совершать, убивать и грабить. Милые обманы с налогами и подделкой документов остались в прошлом. Какой приговор дадут за все разом — гадать бессмысленно, до суда, скорее всего, дело и вообще не дойдет: «геста» в такой ситуации на свои внутренние циркуляры обопрется, не особо известные.

Пахло разбрызганной кровью и хорошо начищенными сапогами охранника. Анн еще мгновенье смотрела на спину покойника. Немного странно: так долго мечталось кого-то убить, а теперь второй мертвяк за сутки, и никакого особого чувства. Это, наверное, от старости и укоренившейся привычки в чулане Мемория, по соседству с мертвецами, сугубо личными делами заниматься. Ну и ладно. Анн подняла проклятый пистолетик, тщательно переступая через потеки крови, подошла к охраннику: карманы вывернуть, деньги и ремень с дорогим клинком снять. Кинжалом над ранами поработать, пфенниг в кровь уронить…. Грабим мы, грубо, жадно, грязно, но не оставляя реальных следов.

Одной рукой работать было неловко, а левая, кроме демонски бодрящей боли, ничем не помогала. Анн скинула со стола остатки звонких листов, швырнула в кровь ценный бумажный журнал регистраций, и пошла по кабинетам…

…Вывернуть ящики, разбросать все, чернильницы опрокинуть. Вот наверняка тут одуревший от баддруга наркоман зверствовал, сначала прирезал наивного охранника, потом деньги искал, все крушил…

Всё крушить у Анн сил не имелось, мешали подкатившие припозднившиеся слезы, да и вообще надо было поторапливаться. Заглянула ненадолго в знакомый кабинет, намусорила, разлила хороший шнапс у шкафа. Прополоскала рот — после водопроводной воды привкус остался так себе. Вот выплюнуть шнапс было сложно, так и хотелось глотнуть, да потом еще разок к бутылке приложиться…

Теперь главное.

Комнатка для подготовки служащих к работе в конторе была крошечной, да еще разделенной перегородкой на мужскую и женскую половину. В мужской Анн просто насвинячила, в женской задержалась. Имелось нехорошее предчувствие, что руку повреждала, огромного мужчину резала и все остальное сотворила совершенно напрасно. Но нет, здесь повезло.

Оставлять и хранить личные вещи в служебном помещении, естественно, категорически запрещено. Но служащие Городского управления — живые люди, им после службы очень даже хочется зайти в гаштет, и тратиться на дорогу до квартиры или на аренду клубного шкафа для нарядов они закономерно считают глупым. Зачем, если уголок в конторе всегда можно найти? Есть в шкафах запасное тряпье, как ему не быть.

Конторских дамочек Анн по именам не знала, просто видела их неоднократно. Надежду возлагала на старшую чертежницу — низкорослую тощую крысу, уже в возрасте, скоро из столицы придется уезжать, так что дурища ни в чем себе не отказывает. Долг-ленд трижды отдавала, но на фигуру это не повлияло — худосочная, вот точно, как некоторые преступницы…

…В сущности, «крыса-чертежница» оказалась приятной дамочкой: платья запасла, даже три штуки. Сменные чулочки, даже духи есть. Ладно, тогда особо рвать ее лишнее тряпье не станем.

Переодевшись, Анн оглядела комнату. Вот это славный хаос: содержимое шкафов на пол вывернуто, мужское и женское тряпье перемешано, измято. Удивительно приятно глянуть. С плотским и неприличным у медицинен-сестры в общем-то, в жизни сложилось не так плохо. Но этот вот вечный служебный порядок и аккуратность истомили: непременно все по местам нужно хранить, строго и точно, пунктуально. А тут прямо глаз отдыхает.

Левая рука решила помогать хозяйке, понятно, не в полную силу, едва на треть, но все же. Анн увязала свои старые вещи — узелок-то совсем крошечный, что там в той жизни-то и было? Но заново плакать времени нет.

У задней конторской двери Анн прислушалась, и отодвинула засов. Дворик крошечный, опасность одна — обитатели верхнего жилого этажа могут заметить. Ну, тут уж ничего не поделаешь.

Преступница прошла к ограде двора: тут стояли медные баки для отходов, а люк канализации был за ними. Тут Анн прокляла все: во-первых, из-за запаха, во-вторых, тяжелая крышка не поддавалась. Наконец, распахнулась — внизу вяло журчало, текло, смердело. Увязанное медицинен-платье, чепчик, шаль и сорочка полетели вниз, для тяжести в узел был добавлен подсвечник, должно надежно утонуть в трубе. Если и найдут в каком-то засоре, то не скоро.

Оправив новый наряд и «надев» уместное лицо, Анн вышла через калитку на улицу. Знала, что выглядит недурно: голубое нарядное платье (цвет, между прочим, нечастый), косынка повязана так, чтобы локоны были видны (почти по-дойчевски длинные, на пределе приличий). Почти новые ажурные чулки — эти, правда, не видны, но помогают держать нужное настроение. Запах духов, весьма ощутимый, даже чуть кружил голову. Но в целом хорошо, в смысле, вполне неузнаваема бывшая Анна Драй-Фир. Надо бы себе и имя поменять. Смысла-то нет, всё равно поймают, но было бы забавнее.

Встречные мужчины новую особу вполне оценили. Анн держала лицо почти на полную меру очарования, вообще никогда такого себе на улицах не позволяла, только морг и Дед такую видели. Тоже забавная шалость. Нет, не должны прохожие узнать. Хотя сумка может подпортить впечатление: гуляющие фрау на свидания такие сумки не берут, да и опытный человек или шпик может узнать медицинен-снаряжение, хотя на лямку сумки лента повязана, бант эффектный. Ну, с сумкой ничего не поделаешь, праздничных сумочек в конторе никто не оставлял, да их и вообще в Хамбуре редко шьют.

Анн чувствовала себя слегка пьяной. Ситуация была хуже некуда, но чего-то бояться уже поздно. Раз пока удача не изменяет, возможно, Дед прав, и преступница справится.

Мелькнула мысль, что Деда и надежного убежища в морге больше нет, вот вообще нет, но Анн живо изгнала из головы лишнее. Позже будет время. Если будет.

Красотка крайне неспешно прогулялась по Фюрер-штрассе, прошла по Фатерлянд-плац, издали приглядела себе местечко в Судном углу, безмолвно поприветствовала коллег, уже висящих на виселице, посмотрела на часы на ратуше — времени еще уйма, сдери ему башку.

Она сидела в дорогом гаштете, аккуратно пила фруктовый чай, дважды заказывала штрудель, с улыбкой уклонялась от попыток знакомств. «Увы, сегодняшним вечером я уже занята». Пришлось уйти и поменять гаштет, слишком уж много уделяли внимания.

К мосту через Дыру вышла все же излишне рановато. Гуляющих было не так много, но все парами, и одинокая (чертовски привлекательная) фрау слегка бросалась в глаза. Впрочем, к Дыре приходили на иное посмотреть. Анн тоже постояла у прутьев высокой медной решетки, глядя на бурлящую далеко внизу воду. В теснине плотины — высокой, еще додойчевской — буйно взлетала пена. Метров тридцать высоты — узкий мост вздымается крутой дугой — весьма странное сооружение. Кем строилось и для чего — давно забыто. Утверждали, что древние варвары построили гидроэлектростанцию, но построили неправильно, по совершенно ложным расчетам. После Первого Прихода инженеры-дойчи (еще те — с высочайшим образованием Старого мира) потратили уйму времени и усилий в попытках воскресить электростанцию, но так и не смогли приспособить устаревшее сооружение к современным и актуальным нуждам колонии. Ну, или наоборот: идея древних строителей оказалась неразгаданной незваными высокомерными наследниками. Лично Анн склонялась к последней, строго запретной, трактовке событий. Вот если вспомнить последнюю гостью-дойч: чего она, дура, разгадать-то может? Ума как у тараканихи, пусть и длинноволосой. У, сучка долговязая!

Анн спустилась по крутому мосту вдоль решетки. Ограду поставили не так давно, лет пятнадцать назад — уж слишком часто эстерштайнцы вздумали сигать в бурлящую и сулящую мгновенный конец бездну. Самоубийство — скучный способ завершить жизнь, всегда же можно как-то интереснее: с убийствами, погонями, почетом и хлоркой казни Судного угла.

Мост-плотина и Длинный остров с давно заброшенными, совершенно негодными для человеческого обитания строениями, остались за спиной. Наступал момент для окончательного решения: улица заканчивалась, далее торчал лишь известный гаштет «Асс-гросс», где любили собираться любители острых ощущений, за ним начиналась дорога через Хеллиш-Плац, там стоял последний городской пост стражи. Ближе подходить нельзя, тогда точно приметят. Анн, уловив момент, нырнула на тропку, уводящую за развалины. Вообще-то сюда прохожие гадить сворачивали, так что пришлось уйти дальше и там затаиться.

Беглая преступница сделала несколько глотков из бутылки с фруктовой водой, свой мизерный запас съестного трогать не стала — там, сдери ему башку, почти и нет ничего. Начинало смеркаться, от реки ощутимо тянуло холодом. На Новом мосту уже зажигались огни — праздничный же вечер. Чуть попозже загорелись огни и над дверями «Асс-гросс», совсем уж последним зажегся огонь на заставе. Всё: до рассвета закрыта дорога сквозь Хеллиш-Плац.

Анн завязала сумку, размышляя, как же оно получилось: вчера был дом, планы на будущее и ремонт, сегодня — никаких планов и два покойника за спиной. Сын сгинул. И Деда с Меморием больше нет. Только скальпель, спрятанный под бинтом на запястье, сумка с ценным, но сейчас малонужным добром, слезы и наползающая жуткая ночь.

Мысли были несправедливыми. Дед оставался где-то рядом. Это же Дед — он насовсем провалиться никак не мог. Странно с этим вышло, но размышлять сейчас о подобном событии нельзя. Да и позже гадать будет бесполезно. Вот то, о чем Дед напоследок сказал, о чем предупредил, в памяти намертво застряло. Собственно, Анн и была здесь — у Хеллиша — благодаря тем советам. Неизвестно что из этого выйдет, но без подсказок оставалось только в Дыру прыгнуть-упасть. Что было бы вполне логично и даже естественно, если бы не было на свете Верна. Да и вообще интерес к жизни у Анн оставался, поскольку она с детства умела злиться и имела хорошую память. А то весь мир вдруг взял и враз насел на невинную женщину, сдери тому миру башку. Нет-нет, не всё еще кончилось, погодите. Дед знал, что к нему ходит девушка цепкая и упрямая, вот и вчера хрипел-посмеивался.

Беда была в том, что слова Деда помнились весьма смутно. Советы он давал, (теперь-то понятно, что это были именно советы, причем важнейшие) когда Анн было слишком хорошо — от шнапса, и от того, что делал Дед. Наверное, так неслучайно получилось — не хотел советчик, чтобы сразу пугалась и ужасалась. Всё, нужно бросать игры со шнапсом и затуманенной головой. Иные игры — пусть теперь они и будут редкими-редкими — Анн бросать пока была не готова. Должно же что-то радовать порядком пожившую на свете девушку?

Анн сдержала вздох. Пришло время всерьез пугаться и ужасаться, дальше уж откладывать некуда. С другой стороны, денек и так выдался жутким, намного хуже уже вряд ли будет. И насчет игр либе-либе тоже… ближайшее будущее вряд ли без них обойдется, хотя иной раз либе-либе бывает просто отвратительным, уж медицинен-сестре об этом-то не знать… При необходимости придется отнестись с пониманием, и как ее… с иронией. Если удастся.

Ближайшая вершина Хеллиша возвышалась вполовину неба, в темноте зияющие провалы галерей, казалось, чуть шевелятся и уже на пробу пожевывают гостью. Ладно, будем надеяться, что хотя бы триппера там — внутри — нет, иные ужасы скалы предпочитают.

Нащупывая ногам стебли цепких травяных кустиков — здесь, у подножья, они еще росли — Анн взобралась на первый подъем. Пока можно двигаться напрямую, наугад. Дальше «перед тобой будет одинокий малый „зуб“, обогнешь его слева, шагаешь по направлению к морю, там почти по ровному путь тянется. Чрез две сотни шагов ищешь тропинку по правую руку. Она поведет выше…»

Откуда Дед всё это мог знать? Он же отродясь Меморий не покидал. В смысле, отродясь-то может и покидал, но вот сколько лет Анн в столице прожила, так Дед всегда был на месте — в крематории или рядом. Но явно знал, о чем говорил.

Тропку Анн пропустила, с опозданием осознав, затопталась, вернулась. Разглядеть проход было немыслимо: огни у мостов давно скрылись за скалами, здесь светил лишь изменчивый свет лун, да еще они в глаза светят, от моря подмигивают, чего тут разглядишь-то, донервет⁈ Но тропка, видимо, все же была — беглянка почти ощупью прошла мимо огромного провала (не дверь, а целые воротища в глубину скалы), справа откос почти ощутимо навалился, угрожая толкнуть вниз. Видимо, пора?

Анн остановилась и прошептала:

— Я здесь не чужая. Я многие годы рядом жила, дурного не желала. Я хорошая соседка. Пустите пожалуйста, мне очень надо.

Что именно нужно говорить, Дед не подсказывал. «Поприветствовать искренне», угу. Это ночью, во тьме, когда только ветер в спину и дышит. Услышь кто, живо в психушке Дойч-Клиник окажешься, там безумное отделение самое крупное из всех городских лечебных. Но сказать нужно обязательно вслух. И не вздумать «Хеллишем» обзывать, скалы и галереи этого чуждого имени не любят.

Ничего не изменилось — никто не возник из ближайшей арки, не взмахнул темными огромными крылами. Тихо, только твердь под ногами и по сторонам чуть-чуть светится — это у Хе… у здешних скал такая порода: днем кажется тускловатой, а ночью наоборот. Но самой Анн слегка полегчало. Наверное, оттого, что сделала то, что большущие внутренние сомнения вызывало.

Беглянка двигалась по склону-террасе, постепенно поднимаясь. Теперь вершины были и слева и справа, заслоняли уже почти всё небо, казалось, высота уже немыслимая, только она почему-то отнюдь не звездной, а всё более каменной становится, вот-вот над головой сомкнется. Вообще больших высот Анн никогда не любила. Мир должен иметь частые и пологие нормальные возвышенности, вот как в Холмах. А всякие пики, взлеты и провалы — то для блохастых ястребов и иных поганых хищников.

— Извиняюсь, видимо, я что-то не то думаю, — прошептала Анн в темноту. — Это с непривычки. Я среди цизелей выросла, мы с ними откровенно трусоваты кровью и характером.

Скалы не ответили, иного ожидать было бы и странно. Сейчас вершины, уступы и террасы казались гораздо просторнее, чем днем, когда дорогой внизу проезжаешь и оттуда смотришь. Понятно, что гостья здесь даже не цизель, а вовсе букашка неощутимая.

«Оно и к лучшему» — подумала Анн. «Я вообще девушка скромная, мне всю жизнь и нужно-то было: глоток шнапса, горсточка серебра, да чтобы сын не терялся. Хватит с меня внимания занятых людей, визитов благородных баб и ищеек, чтоб им башку…»

Сумка на боку совсем уж потяжелела, ноги заплетались, хотелось пить, но на душе было довольно легко. Подумалось, что все самое плохое позади, от «гесты» уйти удалось, с остальным помучаемся и как-нибудь справимся. Или не справимся — вон, вокруг тысячи окон и дверей, кто-то жил, строил, ходил и бегал, а потом бесследно сгинул. Поскольку не справился. Это жизнь, она такая. Остались здесь только случайные гости, да соседи, сами без дома оказавшиеся, еще тут встречается немного демонов, людоедов, волчьих оборотней, крылатых вампиров, бродяг и грабителей.

Сказки всё, кроме последнего. От вампиров и оборотней дойчи в первые годы своего Прихода тщательнейшим образом поизбавились. Вот это дойчи умели: облавы, выслеживания, прочесывания, тщательно выгоняли тварей под пули и острую сталь. Всех, до самого последнего монстра извели. Тогда еще имелись мощные лампы-прожектора, патронов было бессчетно, и эти… аэропланные самолеты еще летали. «Серия безупречно четких военных операций, навсегда обезопасивших территорию Эстерштайна», как гордо рассказывают учебники. Вот Дед про те времена рассказывать не любил, но иногда упоминал. Дерьмовенькие, конечно, времена были.

Тут Анн учуяла запахи — сначала легкий дымок, потом более очевидный запашок — как раз дерьма. В смысле, человеческих экскрементов, медицинен-сестра, пусть и бывшая, от правильной терминологии отказываться не имеет права.

Наконец-то! Хеллиш беглянку уже не особо пугал, но бесконечно бродить среди скал не особенно хотелось. Этак уже и на вершину к Поганому Маяку взберешься, а зачем оно нужно? Человек должен рядом с людьми существовать, это хоть и не очень приятно, но выгодно. Даже если людишки — бандиты и бродяги. Пора привыкнуть к мысли, что и сама такая.

Анн постаралась действовать без спешки, разумно и осмысленно. Лишнее из сумки вынуть и припрятать, приметы тайника запомнить — местные обитатели эти камни и переходы отлично знают, запросто могут догадаться и отыскать. Но чем Хеллиш особенно хорош — для кладов здесь мест хватает.

Хорошо. Беглянка оправила платье, глянула в сторону окон отдаленной галереи. Если присмотреться, видны отсветы пламени костра. Разложили огонь подальше от провалов окон-дверей, но не особо опасаются. Что тоже хорошо. Раз местные обитатели гадят рядом с тропой и костры жгут, следовательно, рейды солдат и «гесты» местным обитателям не очень-то докучают. Не то чтобы Анн тут надолго обживаться собиралась, но пусть поспокойнее будет, пока знакомство наладится. Беглянка поморщилась и надела лицо «попроще-постарше». С лицом тут, конечно, не угадаешь — какая рожа сейчас выгоднее, совершенно непонятно, возможно, позже и переигрывать придется, но с этим нужно поаккуратнее.

Иллюзий беглая медицинен-сестра не испытывала. Шла к грабителям и бродягам, взаимоотношения будут соответствующие. Но, как ухмыльнулся Дед, «переживешь, ты умная, не в холеном Хейнате родилась, может, еще и развлечешься». Это он утешал, конечно. Когда по кругу пускают, да дерут во все дырки, такой счастливый случай уж на самую большую любительницу развлечение. Да еще со шнапсом явно не обломится — тут его заведомо мало, да и пить в такой компании даже пьянчужка-Анн накрепко воздержится. Хотя, может и придется пьянствовать, заранее не предскажешь. Но голову терять точно нельзя. Хеллиш (который вовсе не Хеллиш) к спокойным гостьям благоволит, не к заведомо нервным потаскушкам.

Анн еще раз «проверила» себя и двинулась к огню.

Шуметь пришлось усиленно — на высоте за провалом окна болтали и хохотали, не особо громко, но явно без опасений. Вот, сдери им башку, могли бы и встретить гостью, тут поди разберись, где к ним проход, еще не хватало ногу в темноте сломать.

Анн нашла камень, запустила вверх — стукнул о край окна-дыры.

— Э, это еще кто? — отчетливо удивились внутри. — Эне нашелся, что ли? Что-то поздновато идет. Глянь кто там…

Высунулась смутное пятно головы.

— Добрый вечер, — сказала Анн. — Не встретите? Дело есть.

— Баба! — ахнул смутный силуэт юным, мальчишечьим голосом.

— Что «баба»⁈ — встрепенулись внутри.

Сопровождали гостью аж вдвоем — оказалось, подъем прост, только ведет не напрямую, а уже внутри скалы. Анн пару раз споткнулась на неудобных ступеньках, поддержали, но за задницу пока не лапали.

После крутых ступеней проход галереи взметнулся вверх, разделился на три коридора, но углубляться, понятно, не пришлось — костерок горел почти у лестницы, здесь же торчали, видимо, и все местные обитатели. Четверо, если вместе с провожатыми. Пустяки, пережить можно.

— Ух ты! — восхитился здоровенный бородач, явно не последняя фигура в бандитском квартете. — Ты как нас нашла, красавица?

— Подсказали, — Анн без стеснения озиралась.

— Это еще кто вдруг подсказал?

— Дед на рынке. Раньше этот старый хряк в «гесте» служил, сейчас пирожками с плесенью и баддругом, траченным мышами, приторговывает.

— Шутишь, — неопределенно отметил худосочный бандит, так и не поднявшийся от костра.

— Что мне, дуре, еще остается? — довольно прямолинейно поинтересовалась Анн. — Если кратко: засыпалась я, пришлось в бега пускаться. Полиция прямо на хвосте повисла, едва я увернулась. Тропу подсказали знающие люди. Вообще мне не к вам, мне к Юргену нужно.

— Во возмечтала! — засмеялся юнец. — К Юргену все хотят. Только от него сюда уж давно и не приходит никто.

На болтуна зыркнули — мигом заткнулся.

— Господа, я женщина простая, — сказала Анн. — Положеньице тут тоже не особо сложное. Раз я дорогу нашла, значит, не полицией или «гестой» заслана. Те бы сами явились, чего им игры играть. Так что не шпионка, верно? Пустите пожить до прихода людей от Юргена. Я безвредная.

— Чем докажешь? — спросил кудлатенький проводник.

— Что именно? — сумрачно уточнила Анн. — Что мне к Юргену надо? Или что я не опасная? Или что не шпионка? А к вам сюда частенько фрау шпионками засылают?

— Нет, ты первая будешь, — ухмыльнулся Здоровяк. — А ничего так, бойкая, хотя и тощая. Только что нам выгоды тебя кормить?

— Не надо меня кормить, я сама ем, — заверила гостья. — А польза от меня будет. Я Медхеншуле закончила — личная прислуга, вполне обучена. Одежду стирать-чинить, жрать сготовить, подлечить что из болезней. У отставного полковника служила, опыт имею. Внакладе не останетесь.

— Дело-то хорошее, — заметил Тихий от костра. — Личной прислуги у нас еще не бывало. Но тут не Хамбур. Тут лепешка тянетподороже любых ночных утех того полковника.

— Денег немного имею, слегка прокормиться смогу, — сказала Анн. — Не очень сытно, но все же. В город-то кто-то из вас ходит? Мне появляться нельзя, ищут.

— Ходим. Чего же не ходить? — пробормотал Кудлатенький. — А ты чего натворила-то?

— Ерунда. Меня бесчестно оболгали, — вздохнула беглянка.

— Нас тут всех, это вот, бесчестно… — хохотнул Здоровяк. — Чего уж скромничать, давай, соври что-нибудь.

— Да к чему мне врать таким понимающим господам? Служила, старалась. А хозяин, удод кривоногий, меня на ферму на год раньше срока отправить решил. А еще года два назад уж как нахваливал, уж как обещал. Кастрат брехливый! Ну, я решила — раз на ферму, так не с пустыми руками. Придумала прибрать кое-что. Но рассчитала дела по времени не совсем верно, — неохотно призналась Анн. — Почти схватили, в окно чудом прыгнула. Вон — руку чуть не сломала. Хорошо, что в городе полиции не до меня было, смогла уйти.

— А что там в городе стряслось? — заинтересовался Тихий.

— Говорят, Меморий рухнул. Весь, прямо с крематорием, трубой и покойниками. Сама-то я не видела. Но весь город в один голос говорит.

— Да как это может быть? Он же здоровенный! — взволновался Кудлатенький.

Обитатели галереи заговорили о происшествии, Анн дополнила описание события некоторыми подробностями «в пересказе».

— Странный случай. Похоже, в этом не врешь, — задумчиво сказал Тихий. — В остальном… я бы тебя сейчас и прирезал. Оно разумнее будет.

— Да за что⁈ — Анн попятилась. — Боитесь, что тайком в котел вам нассу? Или глотки перережу? Чего от меня вреда? Где это видано, простых фрау беспричинно резать⁈

— Неочевидный вред — он самый вредный, — назидательно сообщил Тихий, поигрывая коротким ножом, непонятно откуда появившимся в руке. — Хотя интересно, что у тебя на уме. У нас тут развлечений маловато. Проверить бы тебя надо.

— Я первый проверю, — заверил Здоровяк, взглядом знатока оценивая маленькую гостью.

Кудлатенький, разглядывавший заднюю часть миловидной воровки, неуверенно засопел.

— Тебе отдать, что ли? — изумился Здоровяк. — Что возомнил, убогий?

— Ты не спеши, не спеши делить, — тихо намекнул сидящий у костра, поигрывая ножом.

Здоровяк с еще большим изумлением воззрился на него:

— Тебе-то она куда? Ты же и получше видал, а?

— Мне не ее окорочка интересны, там и взглянуть-то не на что, — сказал Тихий. — Но она интересная. И про тропу знает, и себе на уме. А это, дружок, важно. Может, я ее тоже захочу. Проверю, а дальше поглядим.

— Господа, я женщина опытная, честная, всё понимаю, — заверила Анн. — Только давайте без ножей и спешки. Девушке покровитель всегда нужен, кто спорит. Вы решите неспешно, обсудите. А пока дайте фрау отдохнуть и поспать. С меня, такой уставшей, в любом деле никакого проку, оно же понятно.

— Ох, точно тонкие игры играешь, — вздохнул Тихий. — Хотя спешить не будем, это верно. Ложись, спи. Одеяло-то свое есть?

— Откуда? С одеялом в окно не прыгают.

— У нас найдется. Только уж не очень-то полковничье, — засмеялся Молодой. — Прорех и блох наполовину.

— Переживу.

— Пока переживешь, — согласился Тихий. — Тебя как называть-то, а, мелкая красавица?

— Так Медхен и называете. Школу-то я точно закончила, можете хоть и не верить.

— Отчего же, в школу верим. И кличка годная, имена тут нам лишние. Ты ложись-ложись, не стесняйся. До утра не тронем. Одеяло тебе вот он даст, он добрый. А ты нам сумку оставь. Ну, пока не растеряла пожитки, мы сохраним, не пропадет.

— Шаль возьму. А денежки в сумке — то на прокорм, — напомнила Анн, чувствуя, как слабеют от долгого напряжения ноги.

Всё шло по плану. Если в такие дни планы вообще бывают. Осмотримся, решим, кого и как тут лечить.