Пиши как дьявол: антология тёмного фэнтези и хоррора, I том

Его чёрный язык (Митчелл Лути)

1349 год

Юноша был одержим дьяволом. Существо внутри него разразилось громким плачем и покинуло его тело. В тот же миг глаз юноши выпал на щёку, и весь зрачок, который был чёрным, стал белым.

Святой Августин

В тот день дождь падал из туч, что изрезали небо, словно синяки на коже новорождённого. Он смывал пыль, гниль и смрад, висевший над Валь-де-Авр — узкой полоской земли где-то к северу от Реймса. Это был чумной год. Как и предыдущий, и год перед ним. То, что не мог смыть дождь, поглощала грязь. И дань её была щедрой в этот год, чумной год.

В центре долины, выступая из земли, словно свежевыкопанные кости, лежал город Анфер. Небольшой город, построенный в прошлом веке, с высокими стенами для защиты от англичан и глубокими колодцами на случай осады. Тонкие башни выглядывали из-за крепостных валов, обращённые к лесистым склонам, что окружали долину, словно узловатые концы рёбер вокруг вялого сердца внутри.

На краю долины, за пустыми полями, окружавшими Анфер, от леса отделилась тень. Она двигалась быстро, опережая надвигающиеся грозовые тучи, и скользнула на размытую дорогу как раз тогда, когда из города послушался колокольный звон.

По мере приближения тень превратилась в пару силуэтов, а затем в фигуры высокого, долговязого мужчины и молодой женщины. На женщине был простой синий плащ поверх стёганого камзола; в одной руке она держала посох, в другой — небольшую наплечную сумку. Мужчина двигался, слегка прихрамывая, и бормотал что-то себе под нос, пытаясь не отставать.

Пьер Дюбуа не был молодым человеком. И не был им уже очень давно. Его лицо избороздили морщины — следы лет счастья и печали, дней то слишком солнечных, то беспросветных. Он носил коротко подстриженные седые волосы, а ухоженная борода обрамляла его челюсть.

— Так вот оно что, а? — Пьер выдохнул облачко пара и оперся на свой посох, разглядывая город. — У этих ворот какой-то решительный вид, Реми. Интересно, что мы найдём за ними? Ещё одну гробницу, запечатанную именами Мора и Смерти?

Реми пожала плечами, идя впереди.

— Здесь нет болезни.

— Так говорят, так говорят, — Пьер вытер нос и посмотрел вверх, когда начали падать первые капли дождя. — Если бы только отсутствие Мора было так же неразрывно связано с отсутствием Смерти. Но, боюсь, это не так. Одно может обитать там, где нет другого!

— Либо это, либо гроза, — сказала Реми. Она обернулась на дороге, натягивая капюшон на волосы, пока дождь барабанил по грязи вокруг. — Эти поля затопит к утру, и мы утонем в них, если останемся снаружи. Так что выбирай: очаг и крыша... или эта вонючая топь?

— Ах! За крышу над головой и огонь, чтобы согреть мои ноги, я, пожалуй, соглашусь разделить комнату даже с самим Жнецом, — сказал Пьер. — Хотя бы на одну ночь.

— А за полный желудок?

Старик рассмеялся и заковылял к своей спутнице.

— За это я готов поужинать с самим дьяволом!

Реми фыркнула и покачала головой.

— Порой мне кажется, Пьер, что ты продашь душу и за полбуханки хлеба с ложкой мёда. Надеюсь, твоя вера никогда не подвергнется такому испытанию... Хотя вряд ли в Анфере нас поджидает дьявол.

— И правда, вряд ли, — улыбнулся Пьер, когда они подошли к городским воротам.

Неглубокая река огибала восточную стену города, извиваясь вдоль дороги, словно змеиные кольца. Поток разделялся каменной насыпью с кладкой: одна часть исчезала за шлюзом в стене, другая бежала на север вдоль дороги, к краю долины. Берега уже начинали переполняться, вода изливалась на дорогу, быстро превращая её в зыбкую трясину.

Пьер и Реми поспешили через грязь, скользя и увязая в жиже, когда первые раскаты грома разорвали небо. Пьер жалобно застонал, пытаясь укрыться от дождя и плотнее затягивая капюшон на шее, пока, наконец, они не добрались до каменного навеса над воротами.

— Давай проверим, есть ли кто дома, — сказал Пьер, взглянув на спутницу. Он постучал навершием посоха по деревянным воротам и прижался к стене.

После короткой паузы маленький ставень отъехал в сторону, и жёлтый глаз уставился на них через решётчатое смотровое окошко.

— Чего вам? — раздался пронзительный голос из-за ворот. Глаз метнулся с Пьера на Реми, потом обратно к Пьеру и моргнул. — Не видите что ли — ворота на запоре? Заразным вход воспрещён. Никаких гостей!

Пьер улыбнулся глазу, откинув капюшон. — Простите великодушно, месье. Мы всего лишь путники, держим путь к Дороге Паломников. Не просим подаяния. Пусть вас не смущает моё звание «нищенствующего монаха». Нам нужны лишь кров и защита ваших стен на одну ночь.

Глаз сузился и снова моргнул. — Нищенствующий монах? Францисканец?

— Именно. Я Пьер Дюбуа из Оверни. А это моя подопечная, Реми из...

— Просто Реми, — перебила его спутница, склонив голову.

— Овернь? Ты далековато забрался от дома, монах. Да и дороги нынче опасны. — В смотровом окошке появилось нахмуренное чело, когда привратник сменил глаз. — Разбойники, насильники, безбожники, даже те ублюдки с той стороны пролива житья не дают. А по ночам... Считайте, повезло, что до заката успели.

— Так вы нас впустите? — с надеждой спросил Пьер.

— Ладно уж, — ответил глаз. — Не знаю, что бывает за отказ в убежище божьему человеку. Но лучше не проверять.

— Весьма мудро, — сказал Пьер, и морщинки собрались у его глаз, когда он улыбнулся. — Воистину мудро.

Глаз моргнул и исчез. Мгновение спустя смотровое окошко захлопнулось, и ворота со скрипом начали открываться внутрь.

— Надеюсь, вы не принесли с собой заразу, — сказал привратник, выступая из тени. Его глаза, казавшиеся жёлтыми из-за ставня, на самом деле были горчично-зелёными. Они сидели над носом, загнутым словно клюв, что придавало бы его лицу царственный вид, если бы не слабый подбородок. Привратник налёг плечом на деревянную створку, проволакивая её через грязь, и махнул рукой, приглашая войти.

— Но монах не монах, — сказал он, когда они вошли в Анфер, — а чуть услышу от вас хоть один чих — вышвырну обоих за ворота и будь что будет перед божьим судом.

— В том не будет нужды, — ответил Пьер с лёгкой улыбкой. — Нам повезло в пути, не найдёте на нашей коже ни язв, ни нарывов. Лишь следы прожитых лет да юношеские синяки.

Привратник усмехнулся, закрывая створки и запирая их на засов, прежде чем провести Пьера и Реми во двор. Дождь начал стихать, но воздух был ледяным, и пар клубился вокруг их лиц при каждом выдохе.

— Отведу вас к настоятельнице, — сказал привратник. — Моя смена к концу подходит, а она захочет узнать новости с большой земли. Будь её воля, ворота бы вообще не закрывались, хоть и чумной год на дворе.

— Щедрой души женщина, — заметил Пьер, шагая рядом с привратником по мощёной дороге. За стенами Анфера открылся вид на город — восьмиугольный в основании, он был выстроен концентрическими кругами вокруг внушительного здания обители, что пронзало небо, словно наполовину вбитый гвоздь. Ряды окон усеивали верхние этажи, становясь гуще к самому верху. Под карнизами теснились причудливые фигуры — каменные горгульи с похотливыми ухмылками взирали с высоты.

Колокольня монастыря была высечена из того же жёлтого камня, что и само здание, но пристроена к западному флангу и неуклюже выпирала. Пьеру показалось, что башню добавили как запоздалую мысль, а не возвели как главную точку монастыря.

Их проводник — назвавшийся Клеменсом — повёл их с мощёной дороги через узкий мост. Тёмная вода неслась под каменной аркой, унося обломки сверху по течению, где уже бушевала буря. Корни и молодые деревца проносились под мостом... И что-то ещё.

Пьер застыл на мосту, моргая под дождём, когда знакомая форма проплыла внизу. Тело? Распухший труп, обречённый на погребение в водяной могиле? Нет... Просто ком грязных корней. Он отогнал видение, глубоко вдохнул холодный воздух и поспешил за Реми и Клеменсом в город.

Жилища по обе стороны дороги были небольшими, но выглядели добротно, и Пьер помахал чумазому ребёнку, выглянувшему из ближайшей двери. Мальчишка скорчил монаху рожу, прежде чем мать подхватила его и скрылась в доме.

— Ребёнок-то жирный как хрюшка, — тихо молвила Реми, чтобы слышал только Пьер.

— Как и матушка его, — ответил Пьер, прежде чем обратиться к привратнику: — Ваш город благословлён и здоровьем, и достатком. А поля снаружи такие же чахлые и пустые, как по всей провинции?

— Видать, нам подфартило, — кивнул тот своей клювастой головой. — Настоятельница прослышала о чуме до того, как она добралась до Валь-де-Авр, вот мы и набили закрома. Теперь можем и брюхо набивать — пока не кончится, ясное дело.

— Похоже, она незаурядная женщина, — сказал Пьер, переглянувшись с Реми.

— Уж это точно, — ответил привратник. А заметив их взгляды, добавил: — Получила она письмо из города одного. Не то из Парижа, не то из Лиона. Аккурат в самом начале, видать. Но наша настоятельница не из тех, кто руки сложит да ждать станет... Куда, говорите, путь держите?

— Мы идём по Дороге Паломников, — сказал Пьер. Он поправил воротник капюшона, прячась от холода, и встретил взгляд привратника. — Дела у нас на юге. В Лурде.

— Странное время вы выбрали для такого путешествия. — Привратник нахмурился. — Там всё так плохо, как болтают? На юге-то? Ходят жуткие слухи... мол, больные в могилы падают, а через пару дней их снова видят среди живых. Но я и похуже истории слыхал. Куда мрачнее...

— Я слышал эти истории, — сказал Пьер. — Вероятно, те же самые, что и вы. В том, что на юге творится колдовство и дьявольщина, у меня нет сомнений. Но праздно рассуждать, не увидев собственными глазами — значит поддаваться слухам и лжи, а мы должны быть выше этого, Клеменс!

Привратник кивнул и провёл их мимо последних жилищ туда, где дорога расширялась — в торговый район. Большинство городских мастерских всё ещё работали, несмотря на надвигающуюся бурю. Жители Анфера сновали между ними, силясь собрать всё необходимое до того, как на долину опустится ночь.

В воздухе витало нервное ожидание, подумал Пьер. Люди двигались быстро, пригнув головы под дождём, торопясь укрыться в помещении. Он не мог их винить. Холод уже пробирал до костей. Но было и что-то ещё. Лёгкое напряжение, которое ощущалось, только когда Пьер задерживал взгляд на прохожих дольше мгновения. Их глаза были спрятаны под капюшонами, опущены к земле, пока они боролись с холодом. Как тот мальчик и его мать, они выглядели хорошо накормленными, но в их коже проглядывал желтоватый оттенок, намекающий на недоедание или какой-то другой недуг.

Дальше по дороге он заметил кузнеца с почерневшими руками, работающего у печи, а в лавке рядом дородный пекарь пополнял полки свежими буханками. Глаза пекаря глубоко утопали в одутловатом лице, и даже издалека Пьер видел, что они были красными и слезились. Подмастерья скользили тенями за спиной хозяина, стараясь держаться подальше, чтобы не схлопотать подзатыльник или крепкое словцо.

— Я думала, болезнь до вас здесь не добралась, — сказала Реми. Пьер проследил за её взглядом вниз по одному из переулков и поджал губы. Почти дюжина гробов стояла у стен, а из маленькой мастерской в конце прохода доносился стук молотка по дереву.

— Ваш плотник, я смотрю, без дела не сидит, — добавил Пьер, вопросительно глядя на привратника.

Тот на мгновение смутился, а затем пожал плечами:

— Это не чума, если вы об этом. Нет, это самоубийцы.

— Господи, помилуй, — прошептал Пьер. Он перекрестился свободной рукой, опираясь на трость другой. — Быть спасённым от чумной гнили, только чтобы попасть в плен к другой болезни. Какая трагедия.

— Так много, — тихо произнесла Реми, а затем громче: — Почему их так много?

— Францисканец недалёк от истины, — медленно проговорил привратник, тщательно подбирая слова. — Нас уберегло от многого... но иногда я думаю, было бы милосерднее, если бы мы пострадали от чумы, как все остальные. Лучше так, чем... это... это... Пожалуй, вам стоит услышать об этом от какого-нибудь учёного человека в монастыре, чтобы не подумали, будто я лгу! Но идёмте, пока не настала ночь и вы не узнали всё сами! Тогда вы поймёте, что я говорил чистую правду!

Пьер и Реми обменялись ещё одним озадаченным взглядом, но промолчали и последовали за привратником. Когда последние сумеречные тени начали сливаться с ночным мраком, они вступили на территорию монастыря.

***

Настоятельница оказалась совсем не такой, какой её представлял Пьер. Прежде всего, она была гораздо моложе, чем подобало человеку её положения. Если бы его спросили, он бы сказал, что она всего на несколько лет старше Реми. А Реми и сама была почти ребёнком! Впрочем, держалась настоятельница с достоинством, присущим её сану, пусть ей и не хватало седины, обычно его сопровождавшей.

— Расскажите мне новости, — попросила она. Её глаза улыбались, перебегая с Пьера на Реми. — Я так давно не слышала вестей из внешнего мира. Прошу вас, расскажите всё!

— Боюсь, хорошими вестями я вас не порадую, — ответил Пьер, отмечая про себя здоровый румянец на лице молодой настоятельницы. — Париж пострадал сильнее всех. Но болезнь охватила всю Францию, а может, и весь мир.

— Как печально это слышать, — произнесла настоятельница. Она покачала головой и пригласила их войти через массивные деревянные двери здания. — Но проходите, вы, верно, устали с дороги. Поешьте, отдохните! У нас всего вдоволь.

— Похоже, ваш городок счастливо избежал худшего, — заметил Пьер, следуя за настоятельницей через внутренний двор под сводчатую крышу монастыря.

— По милости Божьей, — ответила она, но её улыбчивые глаза потемнели, и она на миг замялась.

— Сестра?

Настоятельница, казалось, собралась с духом и посмотрела Пьеру прямо в глаза:

— Скажите, брат, куда лежит ваш путь?

— Мы идём на юг, в Лурд. Как я уже говорил вашему привратнику, мы исполняем работу Господню.

— Лурд? — Настоятельница нахмурилась, приподняв тонкую бровь. — Я слышала истории о Лурде, ещё до того, как мы закрыли ворота от мира. Говорят, дьявол сделал этот город своим, и не осталось там добрых людей даже чтобы хоронить мёртвых.

Пьер пожал плечами:

— Нет души настолько потерянной, чтобы её нельзя было спасти.

Настоятельница одобрительно кивнула, но тень вновь скользнула по её лицу: — У нас здесь свои истории. Может, вы о них тоже слышали?

— Только слухи о слухах, да намёки вашего привратника на какое-то неблагополучие.

— Если бы это были просто слухи... но, увы, это правда. — Настоятельница теребила края своего одеяния, комкая ткань в пальцах, когда они подошли к крутой лестнице. — В Анфере творится что-то недоброе. Вы сами увидите, когда ночная тьма окутает нашу прекрасную долину, и дьяволы выйдут на землю.

Поднимаясь за настоятельницей по лестнице, Пьер переглянулся с Реми. На лице спутницы читалось озадаченное любопытство, и Пьер был уверен, что его собственное лицо выражает такое же недоумение.

Их путь пролегал мимо епистолярия, где несколько монахинь переписывали пожелтевшие страницы огромных фолиантов в кожаных переплётах. Одна из писцов подняла голову — бледнолицая девушка с выбившимся из-под капюшона светлым локоном. Монахиня встретилась взглядом с Пьером, когда они проходили под окнами скриптория, но тут же потупилась, заметив настоятельницу.

— Эти дьяволы, — начал Пьер, следуя за настоятельницей через очередной сводчатый проход, — они явились из-за Ла-Манша? Или это язычники?

Настоятельница остановилась, качая головой:

— Вы не поняли меня, брат. То, что терзает эту землю — не аллегория, не выдумка. Когда наступает ночь, наша долина преображается, превращаясь в настоящий ад. Воздух пропитывается вонью серы и гнили, а в лесах пляшут огни. И лишь тогда, когда безумные флейты и барабаны поднимаются вместе с луной... только тогда они появляются. Я говорю не о грешниках. Это искорёженные существа и изломанные твари, что охотятся на всё живое за нашими стенами. Даже мёртвые... говорят... восстают в богохульном экстазе, чтобы присоединиться к ним. Вот какие дьяволы прокляли нашу землю, а вместе с ней и нас.

***

В ту ночь никто из них не спал. Они сидели на своих койках в маленькой келье под колокольней и вслушивались в звуки за стенами через небольшое окно. Поначалу было тихо, и Пьер почувствовал, как его нервное напряжение постепенно отступает по мере того, как ночь близилась к концу. Он уже подумывал о сне, когда Реми вскинула руку и метнулась к окну.

— Ты слышишь? — спросила она, вглядываясь в темноту.

Пьер склонил голову, нахмурившись, прислушиваясь к миру за пределами их кельи.

— Я ничего не...

— Тише! — Реми снова взмахнула рукой, подзывая его к окну.

— Хорошо, хорошо, — проворчал монах, перебираясь через её койку. Но он осёкся на полуслове и замер, глядя поверх плеча спутницы. Сначала ему показалось, что это ветер — низкий вой, долетевший через долину из-за гор. Но когда звук усилился, он начал различать другие ноты... такие, каких не могло породить ни одно природное явление.

— Голоса, — еле слышно произнёс Пьер.

Реми кивнула, не отрывая взгляда от тёмного пейзажа за пределами Анфера.

— Но откуда? — спросил Пьер. — Там же нет...

Оглушительный гул прорезал воздух, рассекая ночь, как коса рассекает ячмень. За ним последовала внезапная дрожь, словно сам мир разрывался на части. Красное сияние, яркое как летнее солнце, затопило долину, заставив Пьера отшатнуться от окна. Свет хлынул в их комнату, и монах почувствовал, как дрожит рука, когда он опустился рядом с Реми.

Голоса, поначалу бывшие не громче далёкого шёпота, превратились в дикую какофонию. К хору присоединился безумный смех — а затем и крики. Напрягая слух, Пьер мог различить ритмичные удары барабана, разносившиеся по полю, и искажённые созвучия странных инструментов.

— Значит, это то самое место? — проговорил он.

— Да, — кивнула Реми.

— И это...

Реми подалась вперёд и захлопнула окно, приглушая жуткую симфонию. Она повернулась к Пьеру с решительным выражением на лице: — Врата Ада.

СДЕЛКА С ДЬЯВОЛОМ

Дьявол никогда не бросается на человека, чтобы схватить его своими когтями, пока не увидит его на земле, уже павшего по собственной воле.

Святой Томас Мор

Пьер сидел напротив Реми на гладкой деревянной скамье в главном зале монастыря и смотрел в свою миску. Прошлой ночью никто из них толком не спал, и он чувствовал, как усталость окутывает его тело, словно мокрое одеяло. Реми выглядела так же измождённо, как он себя чувствовал, и её покрасневшие глаза встретились с его взглядом.

— Это может оказаться хуже, чем в Лурде, — тихо сказал Пьер. В залы входили другие — монахини и писцы, а также молодые послушницы из соседнего аббатства. Они завтракали и оживлённо беседовали, и в их голосах и поведении не было и следа ужасов прошедшей ночи.

— А я говорила, что дьявол не поджидает нас в Анфере, — Реми фыркнула и покачала головой. — Но нет... Лурд поражён напастью пострашнее этой.

— Страшнее владычества Ада? — казалось, ее слова не убедили Пьера. — Возможно, это то, с чем нам не справиться, Реми... Даже ты не сможешь это исправить.

Его подопечная пожала плечами, но, увидев выражение его лица, вздохнула и подалась вперёд: — Это мой долг, даже перед лицом таких испытаний. Как сказал твой Авиньонский Папа: мы должны окружить себя светом, чтобы защититься от этой чумы и дьяволов, что её насылают. Так мы и поступим.

— И ты и есть этот свет?

— Ты же знаешь, что да, Пьер. — Реми окинула взглядом зал и его обитателей. — Но я лишь одна, а тьма, с которой мы столкнулись, густа и не рассеется легко. Мне нужна твоя вера в меня.

Францисканец вздохнул, помешивая кашу ложкой: — И она у тебя будет, маленькая святая. Но это место... признаюсь: мало что из виденного мной может сравниться с тем злом, что таится за его стенами. Пожалуй, ничего.

— Вера, Пьер! Вот всё, что мне нужно. Я ведь не подводила тебя до сих пор, верно? — Реми позволила улыбке тронуть губы и взглянула на миску Пьера. — Но на твоём месте я бы поостереглась есть что-либо, взращённое на этой земле. Как считаешь?

Старик нахмурился про себя и отодвинул миску как раз в тот момент, когда к их скамье подошли настоятельница и ещё одна фигура. Марго выглядела цветущей и здоровой, её кожа почти светилась на фоне белого капюшона. Молодая женщина рядом с ней, напротив, была бледной, с тёмными кругами под глазами и чёрными локонами, выбивающимися из-под капюшона, словно клубки пряжи.

— Я рада видеть, что вы оба всё ещё с нами, — сказала настоятельница. Её взгляд скользнул с Пьера на Реми, затем на миску Пьера, после чего она склонила голову, глядя на монаха. — Вы должны остаться на утро. Я поручила сестре Люсиль показать вам территорию после завтрака.

Сестра Люсиль склонила голову:

— Отче.

— Благодарю, — сказал Пьер, улыбнувшись сестре, прежде чем обратиться к настоятельнице. — Если возможно, мы хотели бы задержаться у вас ещё на несколько дней. У меня есть... вопросы.

Тень промелькнула по лицу настоятельницы, но быстро скрылась за отточенной улыбкой:

— И я буду рада на них ответить, отче. Но боюсь, мои ответы вас не удовлетворят.

— Уверен, любой свет, что вы прольёте на мои размышления после прошлой ночи, будет весьма полезен, — сказал Пьер, сложив руки на коленях. — Увидеть такое собственными глазами — в это просто не верится... Да, у меня много вопросов, и я был бы весьма признателен за вашу помощь.

Настоятельница снова натянуто улыбнулась:

— Конечно, отче. Но прошу, это подождёт до завтрака, — сказала она, разворачиваясь, чтобы уйти с сестрой Люсиль, — когда вы осмотрите территорию.

— Да, — сказал Пьер, вновь глянув на свою миску. Каша всё ещё дымилась, и вместо сахара на ней поблёскивали капли мёда. Живот заурчал, и он потянулся было за ложкой, но поймал взгляд Реми. Его подопечная приподняла бровь и покачала головой.

— Ладно, — проворчал Пьер. — Значит, и здесь придётся голодать, пока мы исследуем то, что, несомненно, стало землёй дьявола. И ради чего? Пустого желудка!

Реми снова фыркнула, поднимаясь с места:

— Пойдём, голодный монах. Посмотрим, что может предложить Анфер при свете дня. Глядишь, найдём тебе хоть крошек, чтобы заморить червячка!

***

— Так вы решили остаться? — спросила Люсиль, выводя их с монастырского крыльца.

— Да, ненадолго, — ответил Пьер. Он прищурился, глядя мимо сестры на утренний свет и город вдали. Облака медленно расходились, и лучи света, пересекая долину, создавали над ней золотистую дымку. Пьер остановился, разглядывая то, что лежало за стенами Анфера — окрестные поля и леса. Земля представляла собой перепаханное месиво из грязи и вывороченной почвы, а берега реки полностью затопило. Корни и даже небольшие деревья затянуло в её мутные воды, местами запруживая реку и образуя большие заводи вдоль берегов.

Но Пьер не видел никаких следов адского пламени, что полыхало в лесу прошлой ночью, ни характерных отметин на земле от поступи огромных тварей. Валь-де-Авр был чист. Или, по крайней мере, так же чист, как и всегда.

— Давно у нас не было гостей, — продолжала сестра, пока они шли. Она вела их по извилистой тропинке к потайной калитке во внешней стене монастыря. — Простите, если мы кажемся настороженными. Многие стали связывать внешний мир с...

— Дьявольщиной? — подсказал Пьер.

— Именно так, — кивнула Люсиль. — Но они будут вести себя пристойно, когда увидят, что вы со мной.

— А что насчёт послушниц? — спросила Реми, проходя через калитку вслед за Люсиль. — Я не видела никакого аббатства или монастыря в этих краях... Разве они не гости?

— Они из Элема, — ответила Люсиль. Она заперла за ними калитку и направилась к рядам домиков, махнув рукой, чтобы следовали за ней. — Но теперь живут здесь с нами, предпочитая защиту наших стен.

— Да, — сказал Пьер, торопясь не отстать. — Ваши стены... Почему ужасы, что заполонили долину, щадят вас и жителей города?

Сестра пожала костлявыми плечами и обернулась к монаху. Он заметил, что она слегка прихрамывает, явно щадя одну ногу:

— Настоятельница Марго говорит, что это наша вера держит их на расстоянии.

— И вы в это верите?

Люсиль снова пожала плечами, но отвернулась от монаха:

— Кто знает, почему всё происходит именно так. Мы можем лишь благодарить за то, что нас пощадили. И что чума не посетила наши дома и постели. Думаю, такова плата.

Пьер просто кивнул, а Реми бросила на сестру косой взгляд, хотя если у неё и были ещё вопросы, она их не задала.

Оставшееся утро сестра Люсиль водила их по ухоженным садам, а потом привела к старой часовне на окраине города. Она стояла на вершине невысокого холма, откуда открывался вид на бурлящие воды реки, огибавшей Анфер. Стены церкви были меловой белизны, сделанные из тонкого дерева, видавшего лучшие времена. Но было очевидно, что витражи создал настоящий мастер — стекло до сих пор сияло как новое. Когда они шли к дверям, их взорам открывались сцены сотворения мира, и Пьер почувствовал, как по коже побежали мурашки, увидев панель с падением Утренней Звезды с небес.

Некогда величественные крылья Противника были искривлены и изломаны, а его руки и ноги почернели, словно от смолы. На его прекрасном лице застыла ярость, даже когда карающие ангелы Отца низвергали его с небес. На долю мгновения Пьеру показалось, что он слышит их победные горны и злорадный смех. Он вздрогнул и отвёл взгляд.

Сестра рассказала, что старая церковь была первым местом поклонения в Анфере, до того как почти век назад построили монастырь. За свою долгую историю она пережила пожары, наводнения и даже удар молнии. На каменных ступенях до сих пор виднелись следы разрушений. Но после основания монастыря церковь забросили. Теперь она просто стояла на краю города, наблюдая за Анфером, словно одинокий страж.

Пьер опустился на колени, чтобы рассмотреть каменное изваяние у входа в церковь, пока они ждали, когда сестра Люсиль поправит свои сапоги. Статуя изображала Деву Марию, хотя вместо агнца она держала козла. Тупые квадратные глаза существа смотрели на него в упор, но что-то в этом изваянии вызывало тревогу, и Пьер отвёл взгляд.

— У вас обмотаны сапоги, — заметила Реми. Она сидела на верхней ступеньке церкви и с любопытством наблюдала, как сестра затягивает обмотки на ногах.

— Здесь нет хорошей кожи, — ответила Люсиль. — И путников, у которых можно было бы ее купить, не видно с тех пор, как началась чума. Но чума не чума, а грязь везде проникает. Мы стараемся сберечь то немногое, что имеем.

Пьер нахмурился, услышав её слова, но не стал на них задерживаться. И вскоре он уже спешил за сестрой и Реми, вернувшимися на тропинку.

— Вы знаете, почему это случилось, сестра? — спросил Пьер, когда они, наконец, вошли в город. — Ведь такое не могло просто произойти само собой. Должна была быть причина... Возможно, ритуал или какое-то заклинание призыва?

— Настоятельница вам не рассказала? — Люсиль приподняла бровь, отходя в сторону, когда им навстречу проехала запряжённая мулом повозка.

— Нет, — крикнул Пьер сквозь грохот телеги, — хотя она обещала ответить на наши вопросы после того, как вы покажете нам территорию. Но простите, я стар и мне не хватает терпения для...

— Терпения? — улыбнулась Люсиль, и улыбка её была не лишена приятности.

Она помолчала, пока они проходили мимо бакалейщиков и прочих горожан, занятых повседневными делами. Мощёная дорога блестела под ногами — дождь промыл её дочиста. Но в воздухе всё ещё витал странный запах, и Пьер никак не мог определить его источник.

— Это была ведьма, — наконец сказала Люсиль, когда на дороге стало посвободнее. — Она обременила нас этим проклятием. Она прокляла наш город.

— Должно быть, она была могущественной ведьмой, — сказала Реми, нахмурившись. Она шла на шаг впереди Пьера и Люсиль и обернулась к сестре. — Непросто открыть дверь на ту сторону. А ещё сложнее удерживать её открытой.

— И правда, она была очень могущественной, — Люсиль вздохнула и остановилась, прислонившись к низкой стене, окружавшей пустырь в конце дороги. — Какое-то время мы все были под её чарами, пока Марго не разглядела её истинную сущность. Но к тому времени было уже слишком поздно. Она вонзила свои копыта в нашу землю и стала слишком сильной, чтобы мы могли её остановить.

Пьер облокотился на стену рядом с Люсиль и уставился во двор. Его взгляд остановился на ряду камней, торчащих из участков неухоженной травы, словно сломанные зубы в неровных дёснах. Он заметил ещё больше таких камней вокруг пары саженцев в середине участка. Это был не пустырь, осознал он, а кладбище.

Он прикусил губы и взглянул на сестру:

— И всё же ведьма исчезла, верно?

— Да, — ответила Люсиль. — После суда она обрушила на нас хаос. Мы спаслись от её гнева лишь благодаря жертве нескольких храбрых душ, которым удалось поймать её и бросить в пламя костра. Именно тогда она прокляла нас. И в ту первую ночь после её смерти демоны начали бродить по нашей долине. С тех пор всё так и продолжается.

Пьер перекрестился и прошептал молитву, когда небольшая процессия вошла во двор через ворота с другой стороны. Они несли между собой маленький деревянный гроб, слишком маленький для кого-то крупнее ребёнка.

Мужчина — вероятно, отец — вёл пожилую женщину и двух девочек к углу двора, остановившись у края ямы, которую Пьер раньше не заметил. Ему казалось, что он слышит их рыдания через весь двор, и он печально вздохнул.

— Вы обращались к инквизиции? — спросила Реми, не отрывая глаз от похорон. Могила, у которой стояла семья, была в стороне от других захоронений, и рядом с ними не было ни священника, ни монахини. Самоубийство, понял Пьер.

— Их уши были глухи к нашим мольбам, — сказала Люсиль. В её голосе слышалась горечь, и последние слова она произнесла с яростью: — Никто не пришёл.

— Мы пришли, — тихо прошептала Реми рядом с Пьером. Францисканец молча кивнул. Если никто другой не поможет здешним людям, значит, это их долг.

На другой стороне двора семья начала опускать гроб в землю, но остановилась по слову отца, когда тот заметил, что за ними наблюдают. Пьер склонил голову и отвёл взгляд, чувствуя неловкость, но мужчина уже направлялся к ним через двор.

— Отец, — сказал он, подойдя к стене. Его лицо было пепельно-серым, а губы — сухими и потрескавшимися. Но именно его глаза будут преследовать Пьера в кошмарах в последующие годы. Они были ярко-зелёными и окаймлены таким количеством красного, что казалось, будто все кровеносные сосуды мужчины лопнули и теперь грозят полностью поглотить его зрачки.

— Я глубоко сожалею о вашей утрате, — сказал Пьер, встречаясь с мужчиной взглядом. — Ваше дитя будет в моих молитвах.

— И в моих тоже, — добавила Реми.

Люсиль пробормотала что-то себе под нос, но печально кивнула, когда взгляд мужчины скользнул по ней.

— Благодарю вас, отец. Но не о молитвах я прошу, хоть и принимаю их с благодарностью, — мужчина заломил руки и тревожно посмотрел на Пьера.

— Говори, сын мой, иначе я ничем не смогу помочь, — сказал Пьер, но с тяжёлым сердцем уже и сам осознавал, о чём его попросят.

Мужчина вытер нос тыльной стороной ладони и произнёс:

— Видите ли, отец... если бы вы могли прочесть молитву над могилой моего сына... Если бы вы провели службу, мы с женой были бы вам вечно благодарны. Я бы считал себя вашим должником до конца дней.

Пьер посмотрел через плечо мужчины на маленькую семью, стоящую над гробом, прежде чем вновь взглянуть на отца. — Но разве настоятельница или одна из сестёр не могли бы...

— Они отказались, — резко оборвал его мужчина. Его глаза внезапно сузились, и он метнул яростный взгляд в сторону сестры Люсиль. — Они не желают этого делать.

— Ах, — произнёс Пьер. Следовало проявить твёрдость, но и осторожность, чтобы не вызвать гнев мужчины. Тот и так, похоже, был на грани.

— Сын мой, — сказал он торжественно, — я не могу провести обряд погребения для самоубийцы. Я могу лишь молиться за мальчика и надеяться, что он найдёт путь к спасению иным способом.

Отец моргнул и покачал головой:

— Мой мальчик не самоубийца, святой отец. Он просто упал, только и всего. Сломал шею, когда свалился с крыши монастыря.

Пьер нахмурился и взглянул на Люсиль:

— Сестра, это правда?

— Даю вам слово, — сказал мужчина прежде, чем она успела ответить. — Я бы не стал лгать, стоя над могилой своего сына. Только не сегодня.

Сестра Люсиль поджала губы, помедлив, прежде чем кивнуть:

— Он говорит правду. Это была страшная трагедия, и я с тех пор молюсь за вашего сына.

При этих словах челюсти мужчины заметно напряглись, и на мгновение Пьеру показалось, что тот бросится на монахиню, но обошлось без насилия.

— Оставьте свои молитвы при себе, сестра. Монастырю и вам подобным больше нечего нам предложить. Я прошу лишь слов святого отца.

— И вы их получите, — сказал Пьер, выходя из-за стены. Он примирительно поднял руку, вставая между мужчиной и Люсиль. — Я исполню вашу просьбу.

— Правда? — Мужчина глубоко вздохнул и снова вытер нос.

— Таков мой долг, — Пьер приоткрыл кладбищенские ворота и подождал, пока Реми и Люсиль войдут первыми. — Идёмте, проводите нас к вашей семье, и давайте предадим вашего сына земле.

Мужчина снова кивнул, его влажные глаза казались мелкими лужицами на бледном лице. Когда он повернулся, чтобы вернуться к семье, Пьер заметил зеленоватый оттенок его кожи. Болезненный отсвет, которым, казалось, были отмечены все жители Анфера... Все, кроме Марго.

— Сестра, — тихо сказал Пьер, когда Люсиль проходила через ворота, — мне хотелось бы знать, почему монастырь отказал сыну этого человека в последнем обряде?

Люсиль остановилась, нахмурившись, и её лицо приняло скорбное выражение: — Это воля настоятельницы. Она запретила.

— Настоятельница? — Пьер нахмурился. — Почему она так поступила?

— Не могу сказать. Знаю только, что запретила.

Пьер подождал, пока калитка захлопнется, после чего зашагал рядом с сестрой. Смотритель кладбища позволил траве между надгробиями разрастись, и теперь она стояла высокими пучками, местами доходя францисканцу почти до колен. Кладбище выглядело заброшенным, и Пьер не удивился, увидев, что надписи на всех ближайших надгробиях потемнели и выцвели.

— Она не вправе отказывать в последнем обряде, — Пьер замедлил шаг, приближаясь к отцу и его семье. — И даже если бы имела такое право, я не вижу причин отказывать в нём ребёнку. Мне придётся выслушать её объяснения и доложить об этом Его Святейшеству.

Люсиль молчала, когда они остановились у открытой могилы. Маленькая семья сгрудилась возле гроба, с надеждой глядя на красноглазого мужчину.

— Он согласился провести обряд, — произнёс мужчина, кивнув на францисканца. — Он прочтёт молитвы.

Его жена, казалось, была готова разрыдаться от этих слов и посмотрела на Пьера с благодарностью во взгляде. И снова этот едва заметный зелёный отсвет на её коже...

— Святой отец, — сказал мужчина, указывая на могилу. В одной руке он держал лопату, а другой, наклонившись, потянулся к уголку гроба.

Пьер откашлялся и встал в ногах могилы. Он окинул взглядом собравшихся, остановившись на Реми, которая ободряюще кивнула ему. Сделав короткий вдох, Пьер перекрестился и начал читать последние молитвы.

— Requiem æternam dona eis Domine, — нараспев произнёс он, стараясь не поморщиться, когда мужчина спустился в яму, затаскивая за собой гроб. — Domine Iesu Christe, Rex gloriæ, libera animas... — Пьер умолк, услышав треск, донёсшийся из могилы — из гроба. Отец разразился проклятиями и наклонился в грязи, чтобы осмотреть ящик. Тот треснул посередине, провалившись там, где дерево было самым слабым.

— Простите, святой отец, — сказал он, глядя вверх. — Ничего не поделаешь. Придётся сходить к Маркусу за новой крышкой.

— Постойте, — сказала Реми, вглядываясь в яму. На её лице было выражение, которое Пьер видел раньше. Ничего хорошего такой взгляд никогда не предвещал. — Откройте гроб, — произнесла она, направляясь к яме.

Мужчина на мгновение застыл, наблюдая, как Реми спускается в могилу рядом с ним, но затем очнулся и покачал головой: — Зачем это?

— Мне нужно взглянуть. — Реми бросила на него извиняющийся взгляд и пнула сломанную крышку прежде, чем мужчина успел её остановить.

Из груди Пьера вырвался вздох, а мать мальчика издала полный ужаса крик, когда содержимое гроба открылось всем присутствующим.

— Господи, помилуй нас, — прошептал Пьер, снова осеняя себя крестным знамением.

Под тонким белым покрывалом лежала искажённая фигура, лишь отдалённо напоминавшая юного мальчика. Его руки и ноги были истощены и изогнуты внутрь, а рёбра выпирали из груди, словно горные пики. Плоть мальчика превратилась в гнилую серую массу, и в некоторых местах её уже начали пожирать черви. Но эти крылья! Эти проклятые крылья, проросшие из спины ребёнка, заставили Пьера отвести взгляд.

Когда он отвернулся, то встретился глазами с отцом мальчика, чьи веки были воспалены от слёз. На лице мужчины застыли ужас и отчаяние.

— Мой мальчик, — прохрипел он. — Что они сделали с моим мальчиком?

И ВСЕ ЕГО АНГЕЛЫ

Увы! Что это за место плача и скрежета зубов... от которого даже Сатана содрогается? О горе! Что это за место, где неусыпающий червь не умирает? Какое ужасное несчастье быть отправленным во тьму внешнюю?

Святой Ефрем Сирийский

Сумерки опустились на Валь-де-Авр словно последний вздох, прокатившись по его холмам и лесам прежде, чем день успел осознать свой конец. Тени протянулись через вспаханные поля, медленно сливаясь, пока подкрадывались к городу. Грязные лужи вдоль берегов реки начали подсыхать, и работники разрушили образовавшиеся вокруг них запруды, позволяя водам снова свободно течь к шлюзовым воротам Анфера.

Пьер сидел с Реми на восточных крепостных стенах монастыря и наблюдал, как последние лучи солнца исчезают из долины. Старик порылся в складках своей рясы, достав оттуда маленький кисет. Он извлёк трубку из другого кармана и стал набивать её, в то время как Реми принялась расхаживать перед ним.

— Значит, ты подозреваешь её? — спросил он, делая пробную затяжку. Удовлетворённый тем, что трубка не слишком плотно набита, он прикрыл чашу ладонью и зажёг спичку, прячась от ветра[1]. Струйка голубого дыма вырвалась из его рта, и уже через мгновение рассеялась под напором налетевшего с гор ветра.

— А кого же ещё? — Реми махнула рукой на город внизу, не прерывая шага, пока обдумывала вопрос Пьера. — Эти люди больны, и они даже не знают об этом! У всех одни и те же признаки: красные глаза и бледная кожа, сводящие с ума сны и мысли о самоубийстве. Но это лишь симптом настоящего недуга, поразившего их, — болезни души. Я видела такое раньше... хотя никогда настолько страшное.

— Но настоятельница... — Пьер вздохнул, не выпуская изо рта трубку, и чуть не поперхнувшись крепким табаком.

— Она знала о мальчике. Зачем ещё ей запрещать сёстрам совершать последние обряды? Она не хотела, чтобы они увидели, что стало с ребёнком. А потом её кожа... Как получается, что она остаётся такой полной жизни, в то время как другие чахнут и болеют? Она питается этим... питается этим местом.

— Да, — сказал Пьер, почёсывая подбородок. — В твоих словах есть смысл, хоть и горько это признавать. Но кто она? Ученица ведьмы, проклявшей это место? Или другой член её шабаша? Нужно учитывать, что она может действовать не одна.

— Не знаю, — призналась Реми. Она остановилась перед Пьером и повернулась, чтобы посмотреть вниз на территорию монастыря. — Но кто бы она ни была, она обладает невероятной силой, и её корни глубоко в этом месте. Превращать землю в преисподнюю каждую ночь... для этого нужно больше, чем просто магия. Если она ведьма, то она из тех, кто получил благословение самого дьявола. А с этим шутить нельзя.

Пьер проследил за её взглядом вниз во двор. Фигуры двигались по траве, направляясь к Большому залу или заканчивая последние дела перед тем, как ночь окончательно опустится на них. Другие работали вдоль реки, протекающей под стенами монастыря, убирая последние обломки, оставленные бурей. Скоро прозвонит колокол к ужину, созывая всех на трапезу. Живот монаха заурчал при этой мысли. Он всё ещё не ел.

— Что же делать? — сказал он, подняв взгляд на свою подопечную. — Может, стоит призвать инквизицию? Я знаю, ты не веришь в их...

— Они сожгут половину города и бросят остальных в темницу в своих попытках освятить это место! — Реми развернулась на каблуках[2], сжав пальцы в кулаки. — Они будут преследовать невинных и превратят Анфер в ту самую преисподнюю, что таится за его стенами!

Её глаза, казалось, на мгновение загорелись, даже когда последний свет угас вокруг них.

— Нет, Пьер. Не инквизиция будет призвана освободить этих людей от преследующих их демонов. Это сделаем мы.

— Да, — сказал Пьер, делая глубокую затяжку, и позволил дыму стелиться вдоль стен. — Я так и думал, что ты это скажешь.

***

В ту ночь они наблюдали со стен монастыря, как проклятие Валь-де-Авра вновь явило себя. На этот раз они не стали прятаться от зрелища. Реми настояла на том, чтобы увидеть всё своими глазами — она надеялась разглядеть хоть что-нибудь, что помогло бы понять, как и почему возникло подобное. Пьер неохотно согласился присоединиться к ней, и вот теперь он стоял на парапете, наблюдая, как долина превращается в сцену из «Энеиды» Вергилия.

Из леса появились создания, на которые было невыносимо смотреть. Они шагали в такт скорбному хору, возвещавшему их прибытие. За тенями, выходящими из мрака, тянулись крики боли и наслаждения, а вскоре к ним присоединился медленный, гулкий бой барабана. Прислушавшись, Пьер различил звук цепей, волочащихся по камню. Но от этого звука по коже бежали мурашки, и он изо всех сил старался не обращать на него внимания.

Только его глаза начали привыкать к темноте, как ослепительный красный свет разорвал долину, заставив его зажмуриться. Это было похоже на взгляд в раскалённую печь, и даже с закрытыми глазами ужасное сияние не исчезало. Раздался треск — словно мир раскололся — а затем в ночи прозвучал далёкий рог. Или это был очередной крик? Он не мог понять. Пол под ногами задрожал, и Пьеру пришлось опереться о парапет, прикрывая глаза, пока он ждал, когда это закончится — надеясь, что это вообще закончится.

Как раз когда ему показалось, что кладка вот-вот треснет и камни обрушатся из-под ног, землетрясение прекратилось.

Пьер осторожно открыл глаза, медленно моргая и проверяя, насколько ярок свет. Мир приобрёл бархатистый оттенок, и теперь долину заливали оттенки красного, различные по силе и насыщенности. Местами казалось, что сгустки крови заменили воздух, зависая свернувшимися шарами, от которых у Пьера к горлу подкатывала тошнота. Там, где прежде текла река, теперь струился поток огня, несущийся с той же скоростью, пока не исчезал у подножия стены Анфера. Лес вдалеке казался размытым — тени на тенях, неясные очертания на горизонте. Но именно поле приковало взгляд Пьера, заставив захлебнуться вдохом.

Чёрные ямы покрывали землю словно раны — зловонные дыры, извергающие ядовитые испарения. Они содрогались, отрыгивая зловонный воздух, дрожали и меняли форму, словно пытаясь навязать своё существование этому миру.

Вокруг них высились виселицы — не то установленные, не то выросшие из самой земли. Десятки их появились и усеяли поля, как тюки сена после удачной жатвы. Но, конечно, никакой жатвы не было и не будет, пока долина не будет очищена от зла, что притаилось под ней.

Пьер прищурился, вглядываясь в ближайшую клетку. Она находилась на приличном расстоянии, но ему казалось, что он может различить очертания фигуры — кого-то, заключённого внутри. Кто бы ни разжёг огни преисподней, он притащил с собой проклятых.

Столбы стояли всё гуще к центру поля, выстроенные концентрическими кругами в каком-то кощунственном подобии самого города. Но вместо монастыря с его башней зияла ещё одна яма. Эта была больше остальных и извергала зелёный туман неведомого происхождения. Пока Пьер смотрел, из токсичных испарений начало подниматься нечто. Какая-то омерзительная форма, что превратилась во множество, а затем в мириады существ, извергаемых из зияющего чрева земли.

Чёрные крылья били по толстой кожистой плоти. Крючковатые когти отталкивались от краёв ямы, выбрасывая порочные тела в воздух, пока небо не скрылось из виду. Создания роились как летучие мыши, сбиваясь вместе, пока не образовали огромную спиралевидную колонну — или, возможно, башню, зеркальное отражение той, что возвышалась в центре Анфера. Их полёт сопровождался жутким визгом, а светящиеся жёлтые глаза прорезали дымку, окутавшую яму.

— Демоны, — прошептал Пьер, нащупывая распятие под складками рясы. — По какому праву они ступают по земле, когда сам Господь обрёк их на адское пламя?

Реми покачала головой, не отрывая взгляда от сплетения плоти и когтей.

— Всё, как я и боялась. Между дьяволом и ведьмой заключён договор. Это не просто призыв, а разрыв между нашим миром и преисподней.

Пьер вздрогнул, когда взгляд его подопечной резко встретился с его собственным. Её глаза пылали энергией, светом, который не мог затмить даже этот бездонный красный отблеск. Но теперь в них читалось и нечто иное: ярость.

— Это как рана, — сказала она. — Если её не лечить, она будет только гнить, пока единственным спасением не останется ампутация.

— Как ампутировать целую долину? — растерянно спросил Пьер.

— Огнём.

***

Следующим утром Пьер и Реми покинули монастырь до завтрака и вернулись в город. Их целью был единственный архив Анфера. Их задача: изучить записи первого суда над ведьмой и найти всё, что касалось преисподней, являвшейся в Валь-де-Авре по ночам.

Сестра Люсиль объяснила дорогу, но не смогла их проводить из-за других обязанностей. Она лишь предупредила об осторожности, нацарапала адрес и оставила монаха с его подопечной самим пробираться по узким улочкам в утреннем тумане.

Первые бледнолицые горожане только начали выходить из домов, когда Пьер и Реми добрались до архива. Те, кто выглядывал наружу, провожали монаха и его подопечную откровенно недобрыми взглядами, и Пьер с облегчением толкнул дверь архива и защёлкнул её за собой.

— Что ж, — сказал он, оглядывая сумрачный вестибюль, — похоже, сестра Люсиль не ошиблась насчёт гостеприимства жителей Анфера.

— Они нам не доверяют, — сказала Реми, шагая впереди. — И после всего, что им пришлось увидеть, я не могу их винить. А ты?

Пьер покачал головой — воспоминания о кошмарном видении прошлой ночи всё ещё были свежи в памяти.

Вестибюль расширялся в две комнаты, соединённые винтовой железной лестницей посреди пола, ведущей, судя по всему, в помещения сверху и снизу. Пьер тихо вздохнул, оглядывая архив. Вдоль стен тянулись бесконечные ряды полок, а между ними громоздились коробки с неразобранными книгами и гроссбухами. Тонкий слой пыли покрывал ближайшую полку, и францисканец нахмурился, проведя по ней рукой, затем взглянул на свои пальцы и застонал.

— Боюсь, мы можем не найти здесь то, что ищем, — сказал он. — Не в этой неразберихе... Что ж, не в этом хаосе.

Звук прочищаемого горла заставил Пьера виновато вскинуть голову. Хрупкого сложения мужчина выступил из-за одной из полок и смотрел на монаха с таким выражением, что стало ясно — последние слова не прошли мимо его ушей. Пьер смущённо улыбнулся, стряхивая пыль с ладоней и вытирая их о рясу. Архивариус был стар и тощ, с жёсткими седыми волосами до плеч. Рукава его простой туники истрепались, а руки покрывала та же пыль, что Пьер только что стёр со своих.

— Архив был бы куда меньшим «хаосом», — произнёс мужчина, — будь у меня помощники. Вы, часом, не за этим пришли? Нет... Так я и думал. Чем же тогда могу служить?

— Не обращайте внимания на моего спутника, — сказала Реми с извиняющейся улыбкой. — Он порой не в силах сдержать язык, когда дело касается вещей, в которых не разбирается.

— Воистину так, — отозвался архивариус, и его лицо смягчилось. — Боюсь, грешим этим частенько. Ну что ж, что вы ищете? Быть может, я смогу помочь. Этот беспорядок, как-никак, мой родной.

Пьер невольно съёжился, но всё же встретил взгляд архивариуса. Глаза старика оказались удивительно молодыми, с вкраплениями серого и голубого, и затаившейся в них искрой юмора.

— Мы ищем записи одного судебного процесса и, возможно, любые документы о событиях, ему предшествовавших.

Архивариус задумчиво потёр ямочку на подбородке.

— Это будет нетрудно найти. Судебных дел у нас было немного. Судьи — редкость в наших северных краях, да мы и предпочитаем решать всё между собой. Как звали обвиняемого?

Реми помедлила, но заминка была столь мимолётной, что только Пьер её заметил.

— Нам нужны протоколы суда над ведьмой, если они у вас есть. И всё, что связано с теми событиями в долине.

— Которого из них? — спросил архивариус, ничуть не удивившись просьбе.

— Их было больше одного? — Пьер напряг память, пытаясь вспомнить хоть слово о втором процессе, но ни сестра Люсиль, ни Марго о таком не упоминали.

— О да, — кивнул архивариус. — За нашу скромную историю нам выпало несчастье пережить два суда над ведьмами. Один за другим, причём только второй завершился приговором. А потом было сожжение. Жуткое дело.

— Кто был первым обвиняемым? — спросила Реми.

— Не могу сказать, — архивариус пожал плечами. — Первый суд проходил в кабинете судьи, а имя обвиняемого так и осталось тайной. Странно, конечно. Но не слишком, если вспомнить о старых семьях здешних мест. Они бы заплатили немалые деньги, чтобы уберечь своих от людских глаз, даже если не могли обойти сам закон. Если имя и упоминалось в документах, его оттуда убрали.

— Мы хотели бы взглянуть на оба дела, — сказала Реми, и Пьер согласно кивнул. — И на любые записи о казни тоже.

— Как пожелаете. — Архивариус развернулся на пятках и махнул рукой, приглашая следовать за ним между заставленными полками.

— К сожалению, документов сохранилось немного, — сказал архивариус, оглянувшись. — Насколько я помню, большую часть записей судья увёз с собой в Реймс. Он поспешно покинул город после сожжения... Быть может, его напугали последние слова ведьмы, а может, он предчувствовал грядущие ужасы. Так или иначе, в спешке он оставил кое-какие заметки о разбирательстве.

Архивариус свернул направо в конце книжного ряда и остановился перед большим шкафом в углу комнаты. Выдвинув один из ящиков, он принялся перебирать стопку бумаг. Его пальцы ловко скользили по документам, напомнив Пьеру паучьи лапки, снующие по страницам.

Пока архивариус искал, он тихонько мурлыкал себе под нос какую-то бессвязную мелодию, которая оборвалась, когда он, наконец, извлёк из ящика пару тонких гроссбухов в кожаных переплётах.

— И это всё? — Реми попыталась заглянуть в ящик, но архивариус поспешно задвинул его.

— Как я уже говорил, немного. Если хотите ознакомиться с полными записями, придётся ехать в архивы Реймса.

— Ясно, — отозвалась Реми, принимая протянутые гроссбухи. Они легко уместились в одной её руке, и Пьер заметил тень разочарования на её лице.

— Что ж, это уже начало, — сказал он, стараясь скрыть собственное огорчение. — Возможно, этого нам хватит.

— Возможно, — согласилась Реми, направляясь к одному из столов для чтения. Она благодарно кивнула архивариусу и положила гроссбухи на стол. — Сейчас узнаем.

Записи судьи, как оказалось, были на редкость обширными и подробными. Он фиксировал всё: от числа присутствующих на заседаниях до состава своего завтрака и влияния оного на расположение духа. Были там и другие заметки. В гроссбухи были вложены бюллетени и извещения, накопившиеся за неделю, в течение которой шёл суд, а также письма городских старейшин с мольбами о помощи. Их просьбы звучали отчаянно — они писали о «великом зле, что обрушилось на нас», «слуге тьмы, что питается нашей волей», «бледном недуге неземного происхождения, что поразил их». В иных письмах говорилось о «следах дьявола на земле» и «знаках раздвоенного копыта».

Большинство учёных мужей лишь посмеялись бы над такими россказнями, но Пьер повидал немало — и за годы, проведённые с Реми, и прежде. Теперь он знал: не стоит спешить с отрицанием подобных свидетельств.

Монах пробегал глазами страницу, пропуская пространные рассуждения судьи и переходя к записям утренних заседаний. Человек был дотошным, но имел привычку вплетать собственные размышления туда, где хватило бы и сухих фактов. И, к досаде Пьера, судья тщательно вымарал имя обвиняемой из всех записей. Тем не менее, он решил прочесть документ от корки до корки в надежде составить хоть какое-то представление о той, что предстала перед судом.

Читая особенно яркое свидетельство, он нахмурился так, что брови сошлись острым углом, придав ему куда более суровый вид, чем обычно. Заложив страницу пальцем, он поднял глаза на Реми.

— Послушай это, — сказал он, даже не дождавшись её внимания.

— «Я видел её той ночью, сударь. Она по колено стояла в грязи, рылась в могилах, что твой гробокопатель. Я схватился за дубинку, как только её приметил, но уже тогда почуял неладное. Глаза у неё в черепе светились, будто сами адские бездны. А потом этот запах — не знаю уж, от ведьмы он шёл или от раскрытого гроба, над которым она стояла, но от могильной вони меня чуть не вывернуло наизнанку. И тут эта тварь в гробу поднялась рядом с ней, точно само Воскресение настало. Когда я увидал её чёрные крылья да огненную пасть, признаюсь честно — я сбежал».

Реми сощурилась, слушая рассказ, и скрестила руки на груди, когда монах закончил читать.

— Это показания ночного стража, который первым увидел ведьму, — пояснил Пьер, оторвавшись от страницы. — Наутро, когда он вернулся на кладбище с остальной стражей, они не нашли ни следов того, что могилы вскрывали, ни самой ведьмы. Что скажешь?

— Не знаю, — призналась Реми. — Как-то она умудряется поднимать преисподнюю за стенами Анфера... Но внутри города этого сделать не может, вот и приходится ей прибегать к богохульным ритуалам для призыва.

— Похоже, у неё получилось.

— И она пытается снова. — Реми стиснула зубы, вглядываясь в свой гроссбух. — Мальчик, которого мы нашли, был лишь наполовину преображён, но она хотела превратить его в настоящего дьявола. Какой хаос он посеял бы среди этих несчастных, пока ведьма творит свои чары, высасывая последние силы для своих тёмных замыслов.

— Если это настоятельница... — Монах покачал головой, всё ещё не в силах поверить, что столь приветливая душа может таить такое зло. Но он знал ведьм. Половина их силы — в обмане. И он не позволит себе закрывать глаза на её жестокость.

— Если это она, мы сделаем то, что должно, — отрезала Реми, переворачивая страницу. — Мы спасём это место от козней дьявола и отправим её обратно в его владения.

Пьер потёр виски и снова уткнулся в журнал. Размашистый почерк судьи растекался по страницам, становясь всё подробнее по мере описания процесса. Пьер моргнул. Глаза уже болели от тусклого света, а они всё ещё не приблизились к разгадке личности первой обвиняемой. По крайней мере, здесь тепло, подумал он, откидываясь на спинку стула. И удобно... Да.

Его глаза только начали слипаться, когда Реми издала победный возглас и вскочила со стула. От неожиданного движения Пьер чуть не свалился с собственного места и уставился на неё в растерянности и недоумении.

— Кажется, я это нашла, — сказала Реми, размахивая страницами раскрытого журнала перед удивлённым другом. — Я знала, что здесь что-то должно быть. Судья не мог быть настолько педантичным, чтобы стереть все упоминания об обвиняемой.

— Что там? — Пьер выпрямился, мгновенно стряхнув сонливость. — Имя? Это настоятельница Марго?

— Нет... не имя, — сказала Реми. — Всего лишь крошка... или последний кусочек нашей головоломки. Но и этого достаточно. Смотри.

Она положила журнал перед Пьером и прижала палец к отрывку в середине страницы. Монах склонился над книгой и быстро пробежал глазами по тексту, щурясь при чтении. Он был знаком со стилем размышлений судьи, и этот отрывок был написан менее формально, чем его судебные комментарии. Это была, в сущности, просто сноска. Мимолётная заметка о событии, которое судья счёл недостойным более подробного рассмотрения — возможно, потому что к моменту написания уже знал, что женщину освободят от суда.

«По прибытии, — читал Пьер, — меня известил палач, что виновную уже задержали, и моё присутствие, как и сам суд — не более чем формальность. Формальность! Ха! Уставший с дороги и раздражённый легкомыслием хозяев, я пришёл в ещё худшее расположение духа, когда узнал, что обвиняемую уже избили почти до смерти её тюремщики. Если бы она скончалась до моего вердикта, кому-то пришлось бы дорого заплатить — пожалуй, неудачный выбор слов, учитывая последующие события. Как бы то ни было!

К счастью, девушка выжила после такого "обхождения", и я счёл её способной предстать перед судом. Традиция и буква закона требуют, чтобы подобные дела рассматривались публично. Но прежде чем суд должен был начаться, ко мне обратилась инстанция, которой я не мог отказать! Сама Святая Церковь явилась искать правосудия от меня, смиренного служителя государства!

Несомненно, желая держать своё имя подальше от этого дела, они обратились с просьбой, в которой я не мог отказать, хотя перспектива и вызывала у меня тревогу — я уже ознакомился с некоторыми показаниями против неё: обвинения в осквернении могил, языческих ритуалах и богомерзком поклонении, и даже — хоть я сам в это не верю — свидетельства тех, кто якобы видел её фамильяра — змееподобную тень, исчезавшую, стоило только на неё взглянуть!

Но Церкви нельзя отказать, даже в таких делах! И так вышло, что молодую сестру из монастыря судили в моих покоях, в присутствии лишь меня и свидетелей».

Когда он поднял взгляд от журнала, Реми пристально смотрела на него с выражением ожидания на лице.

— Ты понимаешь?

— Да, — сказал Пьер, не видя смысла больше отрицать очевидное. — Молодая сестра из монастыря. Это может быть только она. Только настоятельница Марго.

ГДЕ ГУЛЯЕТ ДЬЯВОЛ

И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним.

Откровение 12:9

— Я её не видел с самого утра, — привратник почесал подбородок и нахмурился. — Если подумать, и со вчерашнего вечера тоже. Странное дело. Обычно-то она обходит стены до полудня.

— В монастыре её тоже нет, — сказал Реми. — И никто в городе, похоже, не видел... Или если видели, помалкивают.

Клеменс пожал плечами, закрыл за собой дверь сторожки и вышел на мощёную дорогу. Полуденное солнце только-только достигло зенита, а с долины уже тянуло тёплым ветром. У Пьера от этого разболелась голова.

— Ну, здесь она точно не проходила, если вы об этом, — Клеменс приподнял бровь, переводя свои горчично-зелёные глаза с одного собеседника на другого. — Хотите попрощаться перед отъездом, да? День-то славный для дороги, даже если вы и направляетесь на юг, бог весть куда.

— Пока нет, — сказал Пьер. — У нас... есть одно неотложное дело к вашей настоятельнице. Крайне срочное, но она как сквозь землю провалилась.

— Вон оно что, — Клеменс потянул за подкладку камзола и расстегнул верхнюю пуговицу — донимала жара. — А вы в старой часовне смотрели? Она взялась там порядок наводить. Может, туда и отлучилась ненадолго.

— В часовне? — Пьер посмотрел через плечо привратника на холм, возвышающийся над городом. Небольшое строение казалось чужеродным на склоне, торчало из пейзажа, словно заноза. Даже издалека Пьер мог разглядеть цветные витражи и разбитые ступени. Он вспомнил искажённый идол пресвятой девы у дверей часовни и историю, запечатлённую в витражах наверху. По спине пробежал холодок.

— Ага, — продолжал Клеменс. — Сам видел, как она бродит там. Чаще одна — она у нас нелюдимая — но иногда и с другой сестрой. И чего ходить, когда весь монастырь в их распоряжении? Но я так считаю: нечего совать нос в дела начальства!

— Значит, туда и пойдём, — твёрдо сказала Реми.

— Благодарю вас, — сказал Пьер, глядя вслед спутнице, которая уже направилась к холму. Он повернулся к привратнику и тепло улыбнулся, крепко пожимая его руки. — За помощь и за то, что открыли нам ворота. Не всякий бы решился, учитывая болезнь и то, что похуже, что таится за этими стенами. Вы поступили благородно.

Реми ушла уже довольно далеко, и монаху пришлось поторопиться, чтобы её догнать. Напоследок кивнув привратнику, он подобрал подол рясы и поспешил следом.

— За это благодарите настоятельницу! — крикнул им вслед Клеменс. — Это у неё золотое сердце. Настоящее благословение для всех нас!

***

— Ты точно в этом уверена? — Пьер ещё не успел отдышаться после подъёма, и со лба стекала капля пота. День разгорался всё жарче, солнце нещадно пекло спину. Он вытер пот рукавом рясы и тяжело оперся на посох. — Мы ведь не знаем, во что лезем. Ты сама говорила: корни ведьмы глубоко проросли в этом месте. Может статься, это ловушка.

Реми обернулась и смерила его хмурым взглядом.

— Что с тобой такое, Пьер? Ты как заноза в боку с самого нашего приезда. — Она ткнула пальцем в сторону часовни, не сводя глаз с монаха. — Ведьма объявилась на нашей земле, и мы на неё наткнулись. У меня, как ты помнишь, одна цель. Я вырежу её из этого города, как заразу из раны, пока он не начал гнить. И сделаю это либо с тобой рядом, либо одна. Выбирай.

Пьер вздохнул, но знал, что её не переубедить.

— Я не затем прошёл через тень и адское пламя Тулузы, чтобы бросить тебя сейчас, маленькая святая. Нет уж, куда ты — туда и я. Прошу лишь об осторожности, только и всего.

— Я учту твои опасения. — Реми остановилась на узкой тропинке и улыбнулась монаху. — Задача мне выпала нелёгкая, но я благодарна тебе за поддержку и мудрость. Мы будем осторожны.

Пьер кивнул, чувствуя себя чуть увереннее, но тревога, засевшая в голове, никак не желала отступать. Что-то было не так в Анфере и долине Валь-де-Авр. Какое-то ощущение... чьё-то присутствие, которого старый монах не чувствовал очень, очень давно, хоть и не мог точно сказать, что это.

Поглядев, как Реми поднимается по тропе, он отогнал сомнения прочь и двинулся следом.

Они подошли к часовне с востока, крадучись мимо окон, пока не вышли на тропинку напротив входа. Над этим местом нависла тишина, и Пьеру казалось, что даже стук рам на ветру звучал приглушённо, словно подавленный какой-то неумолимой силой, исходящей от церкви. Монах опустился в траву рядом с Реми и уставился на закрытые двери.

— Вроде внутри никого, — прошептал он, скорее выдавая желаемое за действительное. Но даже тогда он знал, что это неправда. Кто-то — или что-то — обосновалось в часовне на холме. И Реми не уйдёт, пока эта тварь не будет изгнана с этой земли.

Тёплый порыв ветра пронёсся над холмом, дёрнул капюшон Пьера, заставив его зажмуриться. Когда он открыл глаза, воздух вокруг словно мерцал, и он ощутил, как на плечи давит едва заметная тяжесть. Краски на деревьях и кустах вокруг церкви — даже в траве под ногами — будто выцвели, стали пепельными и тусклыми, словно весь мир окрасился в серый.

— Идём, — сказала Реми, выпрямляясь в полный рост. Она не заметила перемены, её взгляд был прикован к часовне. — Пора сорвать маску с ведьмы де Авра и отправить её обратно в адское пламя.

Пьер с кряхтением поднялся с колен, опираясь на посох, и заковылял следом к дверям часовни. Поднимаясь по растрескавшимся ступеням, он почувствовал на себе чей-то взгляд. Монах помедлил, а затем обернулся оглядеть двор, уже зная, что именно там увидит.

Серая каменная статуя под окнами будто выросла и теперь возвышалась почти вровень с самой часовней. Резьба на постаменте тоже стала затейливее — теперь каждую складку одеяний пресвятой девы покрывали символы. Но там, где прежде Матерь прижимала к груди козла, теперь зияла пустота. Её руки были пусты, козёл исчез.

Пьер невольно подался вперёд, вглядываясь в статую, в высеченные на камне буквы. Эти слова не предназначались для смертных уст, и то нарастающее беспокойство, что мучило его с утра, вернулось вновь. Великое зло вторглось в мир и избрало своим пристанищем городок Анфер.

— Реми... — Он склонил голову, не в силах оторвать взгляд от символов. Новый порыв ветра пронёсся по двору, и Пьер вздрогнул, уловив в нём тихий бессвязный шёпот. Голос, или множество голосов, на грани ветра... на самом краю бытия. Они взывали к нему сквозь лёгкий бриз, клялись в верности, отдавали себя, приковывали себя к его воле — лишь бы он примкнул к ним. Перед глазами промелькнул образ: огненные ямы и обнажённые, корчащиеся тела — пламя и пустота, и вечность искажённого распада.

Священник отвёл взгляд от статуи, и голоса стихли. Но не совсем. Он всё ещё слышал их бормотание, хоть и приглушённое, но теперь ему было легче от него отстраниться.

— Реми, — повторил он громче. — Я не думаю...

Двери часовни медленно распахнулись, и Пьер увидел, как хрупкая фигурка его спутницы скрылась внутри.

— ...что это хорошая затея, — беспомощно закончил он. Старый монах бросил последний взгляд на богохульную статую, тяжело вздохнул и захромал в часовню.

***

Реми была совсем крохой, когда попала под опеку Пьера. Он нашёл её в руинах городка, единственную выжившую после жестокого набега на местных жителей. Огонь, что всё ещё бушевал вокруг, не тронул её, как не коснулись её ни меч, ни копьё, погубившие родителей. Это было истинное чудо.

Понимая, что дороги — не место для дитя, Пьер отдал её на попечение небольшому аббатству на окраине Парижа. Он часто навещал её и следил за обучением, заботясь, чтобы она была сведуща и в вере, и в мирских делах. Он чувствовал долг перед ней, но больше того — видел в ней особый дар.

Вскоре поползли слухи. Поначалу это были мелкие странности в обычном течении дел — залеченное крыло птицы, спасённый урожай, хвори и боли, что отступали от её прикосновения. Но чем больше ходило историй, тем громче становилась её слава, пока Пьер не встревожился, что она может привлечь внимание не тех людей.

Инквизиция набирала силу, и дым от их костров чернил небо далеко на севере, до самых Лотарингии и Кале. Пьер сделал единственное, что мог — искал защиты у самой Церкви. Лучше упредить разоблачение, решил он, несмотря на все риски.

Он отвёз её в Авиньон, к престолу христианства во Франции. И там, под сводчатым куполом величественного собора, решилась её судьба.

Сперва её подвергли богословским испытаниям, проверяя нравственность. После настал черёд испытаний тела и разума. Тщательно проверили её познания о Христе, исследовали преданность Его воле. Её неделями держали без еды и воды, оставив лишь Библию да редкие слова утешения от Пьера. Сами инквизиторы допрашивали её, обыскивали тело в поисках любых признаков порчи или ведьминых меток. Её непорочность была проверена и подтверждена.

И, наконец, ей велели сотворить чудо.

Последнее испытание должно было пройти в огромных сводчатых палатах под храмом, пред очами авиньонского папы и его свиты. Со скамей на неё взирали сгорбленные старцы. Они сомневались, жаждали её провала. Ведь только они были глашатаями Божьей воли, и никто более.

Но авиньонский папа улыбнулся Реми, и взгляд его был тёплым и пытливым. Он был честным человеком в самом начале правления, которому суждено было погрязнуть в чуме и раздорах, интригах и войнах. Позже он станет улыбаться всё реже, а взгляд его охладеет. Но это было ещё впереди. А тогда, в той палате, он улыбнулся ей и велел начинать, и Реми явила своё чудо.

После этого сомнений не осталось.

***

Краски вернулись в мир, когда старый монах вошёл в часовню, и его сандалии застучали по деревянному полу. Воздух внутри был прохладным, а далёкий гул голосов стих, едва он миновал порог. Отступила и головная боль.

Пьер оперся на посох, прикрыл дверь и огляделся. По обе стороны теснились ряды молитвенных скамей, втиснутые в каждый свободный угол. Большинство покрывал слой пыли, и Пьер чуял запах затхлости, сырости от протечки и что-то ещё. Кое-где скамьи были накрыты белыми простынями, но дерево всё равно прогнило насквозь, осыпаясь трухой на пол.

В тени за скамьями маячили силуэты — глиняные изваяния, полускрытые грязными тряпками. Пьер вгляделся в ближайшее, пытаясь разобрать очертания под обёрткой. Оно было острым и угловатым, с выступами, что упирались в скрывавшую его ткань. Из-под тряпья торчала отколотая рука, но пропорции были чудовищными — скрюченные пальцы куда длиннее человеческих.

Звук голосов впереди отвлёк Пьера от изваяния и заставил посмотреть в сторону алтаря. Возвышение стояло под парой роскошных витражных окон, купаясь в жёлтом свете, льющемся сквозь цветные стёкла. У самой солеи он различил фигуры Реми и настоятельницы Марго. Они были погружены в яростный спор, и по резкому, отрывистому тону Реми он понял, что дело близится к развязке.

— Мы обе знаем — такое колдовство не могло пережить смерть своего создателя, — услышал он слова Реми, пробираясь через разорённый храм. — Нет, чтобы породить такой адский морок, нужна живая плоть... и глубокие корни. Иного не дано.

— Придётся поверить вам на слово, — лицо Марго было румяным, как всегда, но уголки губ напряжённо поджались, а в глазах потемнело, когда она заметила появление Пьера.

— Францисканец, — проронила она, чуть заметно наклонив голову. — Ваша подопечная только что делилась со мной своей догадкой. Она полагает, что ведьма жива.

— Верно, она бродит среди нас, — Пьер поднялся на возвышение и встал подле Реми. — Не будь её здесь, некому было бы направлять эти тёмные чары, и проклятие Валь-де-Авра давно бы рассеялось. Нет, тут и сомневаться нечего.

Марго покачала головой:

— Но я своими глазами видела, как она сгорела.

— Вы видели, как кто-то сгорел, — отозвался он. — Быть может, и впрямь ведьма, но она оставила после себя ученицу... а то и вовсе в огонь швырнули одну из прислужниц... Одной ей ведомо.

— Так поведайте нам, — Реми шагнула к настоятельнице. — Как всё было на самом деле?

Марго нахмурилась, мотая головой и переводя взгляд с Реми на Пьера:

— Вы же не всерьёз... Я бы никогда не посмела. Ни за что на свете.

Реми сжала губы в нитку, пристально глядя на настоятельницу, её брови нахмурились, и лоб прорезали глубокие складки. За её глазами разгорался свет, становясь ярче с каждым словом: — Но вы посмели. Не думайте, что нас так же легко одурачить, как горожан, или что сумеете скрыть от нас свои богохульства. От правды не отвертеться, ведьма.

Марго ахнула, и маска строгости на её лице дрогнула:

— Я? Да как вы смеете... Где ваши доказательства для столь тяжкого обвинения?

— Милая настоятельница, — молвил Пьер, воздевая руку. — Они на вашей собственной коже. Или вы думали, никто не заметит — как вы пышете здоровьем, пока весь город чахнет? Ваше зло расползается, точно зараза, и пожирает жизнь, будто паразит.

Марго замялась:

— Я... я полагала, это...

— Что стало с сыном ремесленника? — перебила Реми, делая ещё шаг вперёд. — С мальчиком, что рухнул с крыши монастыря. Что вы с ним сотворили? Мы видели, во что он должен был превратиться.

— Ничего! Я пальцем его не тронула! — Марго рванулась мимо Реми, но Пьер преградил ей путь посохом.

— Дайте пройти, — потребовала Марго, светлые кудри выбились из-под покрывала. Она явно занервничала, голос её дрожал. — Вы не смеете держать меня здесь. У вас нет надо мной власти. Это мой монастырь.

— Ошибаетесь, — сказала Реми, закатывая рукава. — Наша власть идёт от высшей силы, которой даже вы обязаны подчиниться.

Марго замерла, на миг растерявшись:

— Авиньон? Рим?

Пьер хмыкнул:

— Ещё выше.

Настоятельница напряглась, вцепившись в посох, чтобы Пьер не мог ткнуть её снова. В глазах её мелькнул страх:

— Так вы из инквизиции?

— Любопытно, — протянула Реми, пропуская вопрос мимо ушей. — Какой хаос вы намеревались учинить, закончив с мальчиком? Он был уже почти готов, знаете ли... прежде чем мы предали его огню.

— Да обретёт душа его покой, — пробормотал Пьер.

— Вы должны мне поверить, — взмолилась настоятельница, отталкивая посох. Её лицо пылало даже в отблесках витражей. — Я просто нашла его после падения, и всё. Я даже вызвалась провести последние обряды. Но семья отказала.

Пьер сдвинул брови:

— Отказала?

— Они не подпускали меня к нему... Думаю... думаю, они винили меня в случившемся. Но я ведь предостерегала его, чтобы не лазил туда. Я не виновата.

— Лживые речи с лживого языка, — отрезала Реми. — Нас не так просто провести.

— Это правда. — Марго бросила умоляющий взгляд на Пьера. — Не знаю, что вы там обнаружили, но я тут ни при чём. Прошу, дайте мне уйти.

— Мне жаль, — проговорил Пьер. — Теперь понятно, почему судья был готов вас оправдать — редкость для ведьминого процесса. Вы и впрямь умеете убеждать.

— Судья? — Настоятельница отпрянула, и лицо её исказилось недоумением. — Какой ещё судья? Меня никогда не судили. Меня и в преступлении-то ни разу не обвиняли — до нынешнего дня.

Реми рассмеялась:

— Хватит играть, ведьма. Нечего больше притворяться. Судья оказался не столь осмотрителен, как вы надеялись. Он оставил следы, и не только их. Мы знаем, что первую обвиняемую пощадили только потому, что она указала на другую — вашу ученицу, верно? И мы знаем, что она тоже была монахиней.

Марго побледнела, её острые черты исказились в раздумье:

— Монахиня... из нашей обители? Но это же...

Пьер и Реми разом обернулись на скрип отворяющейся двери часовни — в зал проскользнула тень. Францисканец поморщился: воздух загудел, а голоса, которые он прежде отогнал, вернулись и стали ещё громче. Он глухо застонал, пытаясь подавить их зов, сильнее опёрся на посох, и всё его тело затряслось от напряжения. Тень выступила на свет, явив хрупкую фигурку в белом облачении.

— Сестра! — воскликнула Марго, снова пытаясь прорваться мимо Реми. — Умоляю! Позовите Клеменса и городскую стражу. Они хотят причинить мне вред!

Сестра Люсиль склонила голову набок, чёрные кудри качнулись над тёмными кругами ниже глаз. Бледной рукой она отвела волосы и улыбнулась, притворив за собой дверь.

— А-а, — протянул Пьер, глядя, как монахиня идёт к ним, а голоса с каждым её шагом становятся громче. — Похоже, мы ошиблись.

— Люсиль? — Настоятельница перестала рваться мимо Реми и теперь следила за приближением монахини со смесью надежды и замешательства. — Ты должна позвать на помощь, — повторила она. — Они думают, что ведьма — это я!

Боль за глазами вернулась, и Пьер стиснул зубы, поворачиваясь к Марго:

— Кого же тогда привели к судье, если не вас? Живее! Говорите!

Ужас исказил лицо настоятельницы, когда к ней, наконец, пришло понимание.

— Не может быть, — пробормотала она, мотая головой. Реми подтолкнула её в плечо, и настоятельница подняла глаза, всматриваясь вдоль рядов скамей. Наконец она вскинула руку, указывая пальцем на Люсиль: — Это была... она.

Люсиль изобразила притворную обиду, замерев в конце прохода, а затем её лицо расплылось в усмешке:

— Что же вы, матушка, запамятовали свои стихи? «Кто из вас без греха, пусть первым бросит камень». Разве не так говорится? Пожалуй, вам стоит быть осторожнее, не то как бы не... оступиться.

Резкий вздох рядом с Пьером показал, что слова попали в цель.

— Он упал, — прошептала настоятельница. — Я не виновата. Я... я пыталась...

Реми вскинулась:

— Ты смеешь осквернять Писание своим языком? Да ещё в Его Доме, ведьма!

Люсиль рассмеялась. Звук был ледяным и жестоким, и Пьер вздрогнул — что-то отозвалось в глубине его сознания. Перед глазами промелькнули образы из прошлого — извивающаяся змеиная чешуя и когти чернее смолы, разверстая пасть, усеянная кровоточащими зубами. В глубине разума что-то загрохотало. Он отогнал видение, застонав от усилившейся головной боли.

Люсиль размяла пальцы, не переставая улыбаться.

— Это место перестало быть Божьим домом давным-давно, девочка... — Она взмахнула рукой в сторону укрытых тканью силуэтов вдоль стен. — Смотри!

Пьер почувствовал движение воздуха — невидимая сила сдёрнула простыни на пол, обнажая фигуры под ними. Это были мерзости, отвратительные искажения их первоначальных форм. Из головы ближайшей статуи росли рога, а там, где раньше был посох, теперь извивалась пара змей. Это был Рафаил, Пьер был уверен. Или когда-то был им. Но теперь крылья ангела были искривлены и изуродованы, загибаясь внутрь, как у того существа, что они нашли в могиле. Остальные статуи подверглись таким же изменениям, и множество каменных горгулий и демонов злобно усмехались им по ту сторону церковных скамей.

— Надеюсь, тебе нравится, что я сделала с этим местом, — сказала Люсиль, разглядывая свои ногти, прежде чем поднять взгляд на Реми. — Улучшение, как считаешь?

— Святотатство, — прорычала Реми, не отрывая глаз от Люсиль. — Которое не останется безнаказанным, ведьма.

Люсиль снова рассмеялась:

— Что ты знаешь о наказании, девочка? Думаешь, ты можешь сделать со мной то, что не было сделано тысячу раз и больше? Думаешь, ты или твой толстый священник сможете сломить меня? Чем? Молитвой? — Богохульная монахиня покачала головой и фыркнула. — Нет-нет, боюсь, ты всё неправильно поняла. Не будет мне никакого наказания. Не сегодня.

Реми спрыгнула с возвышения и уверенно направилась к ведьме. Она остановилась в шаге от Люсиль, которая с любопытством разглядывала её из-под копны каштановых волос.

— Твоя душа стала порочной, — сказала Реми. — И я здесь, чтобы избавить тебя от неё.

— Моя... душа? — Глаза Люсиль загорелись злобным весельем, и ещё один жестокий смех сорвался с её губ. — Моя душа, говорит она! У меня есть ещё один секрет, малышка. О, это такой драгоценный секрет. Хочешь узнать, какой?

Рука Люсиль метнулась так быстро, что Пьер едва успел заметить движение — вспышка розовой плоти и что-то... что-то похожее на загнутый коготь. Удар пришёлся по шее Реми прежде, чем она успела среагировать, рассекая кожу чуть выше воротника и отбрасывая её к скамьям. Она врезалась в деревянные лавки с тошнотворным стуком и безжизненно осела на пол.

— Реми... — Глаза Пьера расширились, когда он заметил лужу крови, растекающуюся под телом подруги. Её голова висела под неестественным углом, безвольно упав на грудь. Он повернулся к ведьме, чувствуя, как в груди закипает ярость. — Что ты наделала?

— Неисповедимы пути Его, не так ли? — Люсиль опустила руку, глядя на пальцы, которые секунду назад казались острыми как бритвы. Она вздрогнула, двигая челюстью, когда ухмылка сменилась гримасой, а тень заскользила по её лицу, извиваясь словно щупальца вокруг глаз. Люсиль застонала, когда её плоть заколебалась, как потревоженная тёплая вода. Она склонилась вперёд, медленно шагая к монаху.

Давление, которое Пьер чувствовал снаружи часовни, вернулось — пульсирующий поток силы, давящий на грудь и плечи. Вместе с ним пришли и бормочущие голоса, царапающие его сознание своим шёпотом.

— Какая привилегия, — прохрипела Люсиль, боль искажала её черты, искривляла лицо, — стать свидетелем моего нисхождения... немногим... когда-либо... доводилось.

Пьер моргнул, чувствуя, как перехватило дыхание — под кожей ведьмы что-то шевельнулось. Вдоль её лица и рук начали формироваться острые гребни, прорывая мягкие ткани, уродуя тело. Челюсти Люсиль раскрылись, неестественно широко растягиваясь, пока не треснули с тошнотворным хрустом. Острые жвала, похожие на клешни, появились на месте рта, а сквозь дёсны прорезался ряд клыков.

Её кожа тоже начала меняться, темнея с каждым шагом. Она замерла, склонив голову, когда новая волна дрожи пробежала по телу. Судороги резко прекратились, когда из её лба вырвались спиральные рога обсидианово-чёрного цвета, пронзая плоть и кости, которые теперь отваливались от тела Люсиль, как сброшенный панцирь.

— Дьявольская метка, — выдохнул Пьер, глядя, как пара раздвоенных копыт прорвала обмотки на её ногах, впиваясь в половицы при каждом шаге к возвышению. Густая жирная шерсть покрыла её ноги, а острые чешуйки проступили по всему торсу. Хвост рассекал воздух, балансируя растущую фигуру, пока она сбрасывала последние остатки смертной оболочки.

Наконец, со звуком, будто рождается мертворождённый младенец, из спины Люсиль выросли кожистые чёрные крылья. Их появление сопровождалось таким тошнотворным зловонием, что Пьеру пришлось зажать нос, чтобы его не вырвало.

Когда Люсиль заговорила снова, её голос изменился. Он стал глубже, неся в себе отголоски какофонии, завывания ветра и хаоса на грани порядка.

— Я ВЕСТНИК КРАСНОГО МОРЯ, ПОГИБЕЛЬ ИЗРАИЛЬТЯН, Я ВЛАСТЕЛИН ТАРТАРА, СТРАННИК ПЕСКОВ, Я СЕМЬ ПРЕИСПОДНИХ, ТРЕПЕЩИТЕ ПРЕДО МНОЙ

Перепончатые крылья Люсиль слегка подрагивали, стряхивая последние капли крови и ошмётки плоти.

— ВИДИШЬ? — Демон пробно взмахнул крыльями, поворачивая козлиную голову и жёлтые глаза к Марго. — МОЙ СЕКРЕТ БЫЛ ПОЛУЧШЕ ТВОЕГО.

ЛЕВИАФАН

И неудивительно: ведь сам сатана принимает вид Ангела света, а потому не диво, что и слуги его принимают вид служителей правды.

Коринфянам 11:14

Настоятельница рухнула на колени, стиснув распятие на шее. Её губы шептали молитву Господню, но Пьер едва различал слова — диссонирующие крики в его голове были слишком громкими. Но он чувствовал веру, исходящую от Марго. И страх. Эта концентрированная смесь ощущалась как обжигающая волна, и он отшатнулся от неё.

Демон размял длинные когти, царапая ими пол, прежде чем сложить их и перевести взгляд на монаха:

— СЛИШКОМ ДАВНО Я НЕ СТУПАЛ ПО СМЕРТНОМУ ЦАРСТВУ В СВОЁМ ИСТИННОМ ОБЛИКЕ. ЗА ЭТО ПРИМИТЕ МОЮ БЛАГОДАРНОСТЬ.

Пьер вздрогнул под пронзительным взглядом жёлтых глаз демона. Он чувствовал, как тот заглядывает в его разум и душу — взвешивая, определяя его ценность. Послышался тихий вдох, за которым последовало утробное фырканье. Существо, бывшее некогда Люсиль, склонило голову, и на его лице появилось странное выражение.

— Я ЗНАЮ ТЕБЯ...

Монах взглянул на Марго и, превозмогая исходящий от неё жар, встряхнул её за плечо:

— Настоятельница, умоляю! Вы должны бежать отсюда!

— Я НЕ МОГ РАЗГЛЯДЕТЬ ЭТОГО РАНЬШЕ. НО ТЕПЕРЬ ВИЖУ.

— Мальчик... — пробормотала она. — Я не смогла... Он упал... — Настоятельница оставалась неподвижной, не поднимаясь с колен, пока демон крался всё ближе. Её пальцы побелели от того, как крепко она сжимала распятие, и Пьер видел капли крови там, где серебро врезалось в её ладонь.

— ДАЙ-КА ВЗГЛЯНУТЬ НА ТЕБЯ ПОВНИМАТЕЛЬНЕЕ.

Дерево трещало под тяжестью демона, когда он поднялся на возвышение, его длинный хвост сметал скамьи, стоявшие на пути. Чудовище возвышалось над кафедрой, и мышцы толщиной с тело Пьера перекатывались под его кожей. Вместе с ним пришёл запах гнили — тот самый неуловимый смрад, который Пьер раньше не мог определить. От него щипало глаза.

Монах застыл, когда демон навис над ним, протягивая к возвышению свои зазубренные когти. Пьер закричал, когда изогнутый коготь впился в его плечо, пронзая рукав рясы и кожу, как раскалённый нож. Кровь хлынула из раны, пропитывая рукав и растекаясь по полу часовни. От боли перехватило дыхание, и его голова безвольно повисла, когда когти демона сомкнулись вокруг груди.

Существо без труда подняло его, держа перед собой, чтобы лучше рассмотреть.

Пьер снова вскрикнул, когда голос демона ворвался в его разум, проникая в самое сознание, пока тот изучал его.

— КАКАЯ ИСТЕРЗАННАЯ ДУША, — прогремело существо, и шары в его черепе полыхнули адским пламенем. — ХОЧУ ЗНАТЬ ПРИЧИНУ. ПОКАЖИ МНЕ.

Перед ним возникли образы — не только воспоминания из прошлого, но и нечто иное. Они мелькали перед глазами так быстро, что голова пошла кругом, а к горлу подступила тошнота. Он увидел город в огне, белые стены, пожираемые пламенем и обращающиеся в пепел. У городских ворот громоздились горы тел, а потом великий поток смыл их прочь. Появился костёр, его дрова уже тлели, пока огонь лизал ноги осуждённого.

— ДА, ДА, ОГНИ ГИЕНИ. СМЕРТЬ ВЕДЬМИНОГО ПЛЕМЕНИ СЛЕДУЕТ ЗА ТОБОЙ, КУДА БЫ ТЫ НИ ШЁЛ.

Костёр растаял, сменившись руинами другого города. Дым стелился по улицам, скрывая пустые дома и разрушенные стены. В сумраке двигались тени — процессия святых мужей, идущих от дома к дому. В руках они несли кресты, но в сердцах своих — мечи. За ними по пятам следовали крики.

— ТУЛУЗУ ТОЖЕ ВИЖУ. Я БЫЛ ТАМ, НО НЕ ПОМНЮ ТВОЕГО ЛИЦА. НО ЕСТЬ И ДРУГОЕ...

В глазах у Пьера помутилось, когда он попытался отвести взгляд от демона. Боль внутри черепа стала невыносимой, а воющие голоса грозили заглушить сами мысли. Собрав силы, ему удалось оторвать взгляд от огненных шаров, и его глаза остановились на витражных окнах, окружавших часовню. Его брови сдвинулись, когда он узнал одну из панелей: падение Люцифера с Небес.

Сцена слилась с его воспоминаниями, и он почувствовал, будто сам падает с небес к городу огня и пепла. Что-то шевельнулось внутри, когда ненавидящий взгляд демона царапал его разум. Он чувствовал, как его сущность растягивают, истончают, пока адское создание разворачивало его душу, читая её, словно свиток. Новые воспоминания хлынули в сознание, затуманенные дымом и облаками, пока он кружился в падении к земле. Часть его, что оставалась сокрытой, запертой, забилась в своей темнице, царапая прутья, пытаясь вырваться наружу. Он продолжал падать... Только земля исчезла, и теперь внизу разверзлась огненная яма. Тартар. Преисподняя.

— ПОЗВОЛЬ МНЕ ЗАГЛЯНУТЬ В ТВОЁ ПРОШЛОЕ, СВЯЩЕННИК... Я УЗНАЮ ВСЁ ДО ПОСЛЕДНЕЙ КРУПИЦЫ. БЫТЬ МОЖЕТ, ПОГЛОТИВ ТВОЮ ДУШУ, Я НАЙДУ ТО, ЧТО ИЩУ?

Пьер отчаянно забился в хватке демона, когда тот медленно разомкнул челюсти, обнажая ряды окровавленных зубов. Его гнилые дёсны были серыми и зловонными, а из усеявших их язв сыпались потоки червей. Смрадное дыхание ударило в лицо монаха, и его вырвало желчью прямо на рясу.

— СЕЙЧАС МЫ ВСЁ УЗНАЕМ, — прогремел голос демона в его голове, когда тот поднёс его ближе к зияющей пасти. Он выдернул коготь из плеча Пьера, вызвав новый крик боли, и медленно ослабил хватку, позволяя монаху соскальзывать к ждущей пасти.

— НЕТ!

Ослепительный золотой свет вспыхнул в часовне, пульсирующей волной пронёсся через зал. Тени и скверна сгорали под ним, а искажённые статуи съёживались и рассыпались в прах от одного его прикосновения. Демон отшатнулся от слепящего сияния, прикрывая глаза изгибом крыла. Он выругался от неожиданности, и его хватка ослабла ещё сильнее. Пьер воспользовался моментом, чтобы выскользнуть из когтей, рухнув на пол с глухим стуком.

— ЧТО ЭТО ТАКОЕ? — прорычал демон, опуская крыло, когда свет начал угасать.

Пьер, не поднимая головы, пополз по половицам назад к возвышению, где всё ещё стояла на коленях настоятельница. Добравшись до кафедры, он рискнул оглянуться через плечо и с благоговейным трепетом увидел, как сияние сжалось до золотой ауры вокруг знакомой фигуры.

Реми.

Его подопечная медленно поднялась на ноги — словно поддерживаемая невидимыми руками. Она вытерла кровь со своей шеи, но рана, из которой та вытекла, исчезла, оставив лишь гладкую кожу. Девушка уставилась на свои руки, на кровь, которая ещё несколько минут назад забрызгала скамьи, а затем вытерла ладони о платье. Когда она подняла взгляд, её глаза сияли, как расплавленное золото. Свет лился из них с такой силой, что Пьеру пришлось отвернуться.

— ЕЩЁ ОДИН СЕКРЕТ, — прогудел демон, расправляя крылья и разглядывая Реми. — И КАКОЙ ВОСХИТИТЕЛЬНЫЙ СЮРПРИЗ.

Реми переступила через разбросанные обломки скамьи, на которую её швырнули, и спокойно направилась к Падшему. Аура вокруг неё снова пульсировала, посылая новую волну света через часовню.

— ОТМЕЧЕННЫЕ БОГОМ ВСЕГДА НАСЫЩАЮТ МОЁ ЧРЕВО, — прогрохотал демон, выпуская когти. — Я БУДУ СМАКОВАТЬ КАЖДЫЙ КУСОЧЕК ТЕБЯ... О ДА. А ЗАТЕМ ВОЗЬМУСЬ ЗА ТВОЕГО ЖИРНОГО СВЯЩЕННИКА. НО НАСТОЯТЕЛЬНИЦУ, ПОЖАЛУЙ, ОСТАВЛЮ НАПОСЛЕДОК — ПУСТЬ ПОРАЗМЫСЛИТ НАД СВОИМИ ГРЕХАМИ.

Пьер вскарабкался на ступень возвышения, припадая рядом с настоятельницей, и наблюдал, как Реми остановилась перед демоном. Чудовище нависало над ней исполинской горой, вдвое выше и шире в плечах. Но она не дрогнула под его взглядом, встречая его пылающий взор своим собственным.

Монах потянулся к Марго, но отдёрнул руку, обжёгшись о жар, исходящий от её тела. Она пылала, словно раскалённое железо, но кожа оставалась такой же чистой и нетронутой. Её пальцы всё ещё стискивали распятие. Серебро уже начало плавиться от невыносимого жара, стекая по ногтям и пальцам.

— Настоятельница, умоляю, — произнёс он, пытаясь говорить спокойно. — Нам нельзя здесь оставаться. Надо уходить, пока не поздно.

Казалось, Марго его не слышала, беззвучно шепча одни и те же слова.

Пьер склонился ближе, пытаясь разобрать шёпот.

— Его душа... Сохрани его душу... Его душа... Сохрани его...

— О чьей душе вы говорите, настоятельница? — в отчаянии воскликнул Пьер. Он не понимал, что с ней творится, но точно знал — ничего доброго не выйдет, если они останутся в часовне... в Анфере. — Демон отрёкся от своей души давным-давно... Не тратьте молитвы впустую.

Но сестра будто не замечала его, её взгляд был устремлён куда-то вдаль, пока она повторяла свою мантру.

— Я не могу уйти без вас, — вздохнул Пьер. Он переместился на коленях и обернулся посмотреть, как Реми и демон готовятся к схватке. Теперь их судьбы зависели от грядущей битвы.

Воздух вокруг Реми гудел, потрескивая от напряжения, пока она смотрела на демона. Исчадие ада нависало над ней — сплошные мускулы, клыки и острые когти — но она не выказывала и тени страха. Её аура снова пульсировала, заливая часовню золотым сиянием. Похоже, это позабавило демона, и он разразился хриплым смехом.

— ТАКИЕ ФОКУСЫ МНЕ НЕ СТРАШНЫ, ГЛУПАЯ ДЕВЧОНКА. Я ВИДЕЛ СВЕТ НЕБЕС И САМ ОТВЕРНУЛСЯ ОТ НЕГО. ТВОЯ ЖАЛКАЯ СВЕЧКА ДЛЯ МЕНЯ НИЧТО.

— Может быть, вот это тебя впечатлит, — промолвила Реми с лёгкой улыбкой. Она протянула руку в пустоту, и та полностью исчезла, погрузившись в бестелесное царство. Улыбка исчезла с её лица, сменившись стальной решимостью. Капля пота скатилась по лбу — первый признак усилия, который Пьер видел с тех пор, как много лет назад её попросили явить чудо.

— Твоя душа, — процедила она сквозь стиснутые зубы, — осквернена. — Она напряглась, начиная вытягивать руку обратно, словно что-то тащила с той стороны. — И я... здесь... — С всполохом стали и пламени она выдернула руку из эфирного плана, её пальцы теперь крепко сжимали рукоять пылающего меча. — ...чтобы очистить тебя от скверны.

Демон зарычал, его чёрный язык пробовал воздух, пока он яростно смотрел на противницу. Он отпрянул от потока пламени, от небесной стали. Если бы Пьера спросили, он бы сказал, что заметил проблеск неуверенности в этих огромных, гноящихся глазах. А может, даже страха.

— Узнаёшь этот меч, демон? — Реми обхватила рукоять обеими руками, не обращая внимания на языки пламени, струящиеся с клинка. Меч был почти с неё ростом, но она держала его без малейшего усилия. Пламя пульсировало, раздуваясь, как лёгкие после глубокого вдоха. Реми снова улыбнулась. — Кажется, он тебя помнит.

Демон презрительно фыркнул:

— КОГДА-ТО ОН ПРИНАДЛЕЖАЛ ДРУГОМУ. ТОМУ, КТО БЫЛ КУДА ДОСТОЙНЕЕ ТЕБЯ, НИЧТОЖНАЯ СМЕРТНАЯ. КАК ОН ПОПАЛ К ТЕБЕ?

— Мне отдали его добровольно, — ответила Реми. — Дар для моего крестового похода против Ада и его проклятых прислужников. Против тебя.

— ТОГДА Я ЗАБЕРУ ЕГО СЕБЕ! — Демон ринулся на неё, взмыв вперёд единственным взмахом могучих крыльев. Смертоносные когти вытянулись для убийственного удара, рассекая воздух быстрее, чем мог уследить глаз. Земля застонала, когда демон приземлился, дерево и камень раскрошились под его исполинскими копытами. Но Реми там уже не было.

Златая святая ушла перекатом из-под сокрушительного удара демона, ускользая прочь прежде, чем когти успели настичь её. Одним слитным движением она вскочила на ноги и взмахнула мечом — не медленнее своего противника.

Тварь взвыла от боли, когда пылающий клинок рассёк чешую. Демон отпрянул, пытаясь уйти от жгучего пламени. Чёрный ихор хлынул из раны, когда он отшатнулся к скамьям, извергаясь на пол зловонным фонтаном.

— ТЫ ПОПЛАТИШЬСЯ ЗА ЭТО, — прошипел демон, прижимая когтистую лапу к боку. Адское создание не стало медлить и ринулось в новую атаку. Реми помчалась навстречу, перестраивая защиту на бегу между рядами скамей. Она орудовала пылающим клинком словно копьём — отбила когти демона, метившие ей в горло, а затем направила удар ему в грудь.

На этот раз демон был готов и отпрянул на своих козлиных ногах, пропуская острие меча мимо себя. Реми пошатнулась от промаха и попыталась отскочить. Но было поздно. С утробным рыком демон ударил копытом, врезав ей в висок с тошнотворным хрустом. Девушка отлетела прочь, безвольная как тряпичная кукла. Её полёт прервала стена на другом конце часовни — она треснула и обрушилась, погребая Реми под лавиной пыли и осколков.

Демон презрительно фыркнул, с грохотом опуская копыто на пол:

— ПЛОТЬ СЛАБА И НИЧТОЖНА, НО МНЕ НУЖНА ТВОЯ ДУША. ВЫХОДИ, ДИТЯ, ПРИМИ СВОЮ УЧАСТЬ.

Уже второй раз за день Реми поднялась на ноги, отбрасывая обломки, выбираясь из руин часовни. Бледный свет струился сквозь пролом в стене, сливаясь с сиянием её ауры. Она высвободила меч из-под завала, и его пламя окрасилось багрянцем, когда она вновь заняла боевую стойку.

Монах следил, как противники кружат друг против друга. Теперь они двигались осторожнее — оба испытали на себе силу врага. Там, куда пришёлся удар копыта, наливался огромный синяк — лишь чудесная сила уберегла её от превращения в кровавое месиво. Рана в боку демона перестала сочиться, но сквозь чёрный ихор проглядывала белизна кости. Реми глубоко достала исчадие ада, и теперь оно щадило раненый бок.

Пьер покосился на настоятельницу. Её пальцы всё ещё стискивали остатки креста, но мантру она больше не шептала, закрыв глаза. Теперь её кожу окутывало едва заметное сияние... Не лихорадка, нет. Что-то... иное. Пьер нахмурился, переводя взгляд на Реми, на золотую ауру вокруг неё.

Неужели это...

Юная святая увернулась от удара демонического хвоста, ответив яростным взмахом меча. Пылающий клинок сверкнул, рассекая серебристую чешую, и вызывая новый яростный рык из глотки адского создания. Оно кинулось вперёд. Реми крутанулась на пятках, чудом избежав нового удара копытом в голову.

Хвост демона снова хлестнул, рассекая воздух прежде, чем Реми успела восстановить равновесие. На этот раз его ядовитые шипы пробили её защиту, глубоко вонзившись в бок. Змееподобный отросток извивался, обвиваясь вокруг её тела, подтаскивая к чудовищу. Не успела она опустить меч, чтобы освободиться, как демон уже навис над ней.

— ЧТО ТЕПЕРЬ, МАЛЮТКА?

Реми задохнулась, когда существо обвило её своими когтями, затягивая в свои объятия. Она попыталась поднять меч, но демон рванул её за руку, переломив её словно веточку. Она вскрикнула от боли, когда клинок выскользнул из пальцев — его пламя погасло в тот же миг. Меч со стуком упал на пол и остался лежать вне досягаемости.

— ТИШЕ, ТИШЕ, — прогрохотал демон, медленно усиливая хватку. — ВСЁ СКОРО ЗАКОНЧИТСЯ. И ТОГДА ТЫ СТАНЕШЬ ЧАСТЬЮ МЕНЯ. РАЗВЕ ЭТО НЕ ЧУДЕСНО? А ЕЩЁ Я ЗАПОЛУЧУ МЕЧ МОЕГО БРАТА.

Реми отчаянно извивалась в его хватке, пытаясь вырваться. Но демон был слишком силён. Он притянул её ближе, вжимая в свою грудь, и начал сжимать всё сильнее.

Кожа Реми царапалась о чешую, и она старалась держать голову подальше от острых гребней и шипов, покрывавших демона словно броня. Пласты мышц на его руках и груди перекатывались, когда он усиливал давление, затягивая свои смертоносные объятия.

Первыми треснули рёбра, сминаясь под чудовищной силой. Затем её здоровая рука начала выгибаться под давлением, искривляясь в тисках адского создания. Демон издал утробный звук, чувствуя приближение победы. Он переместился, наклоняясь вперёд, чтобы сдавить ещё сильнее.

Реми перестала сопротивляться, её руки безвольно повисли. Существо выдохнуло горячее, зловонное дыхание ей в лицо, и ещё больше мерзких паразитов выползло из углублений в его пасти.

— ТАК СКОРО? — демон отвёл голову назад, чтобы посмотреть на неё. В его голосе слышалось почти... разочарование. — Я ЖДАЛ ОТ ТЕБЯ БОЛЬШЕГО СОПРОТИВЛЕНИЯ, МЕЧЕНАЯ БОГОМ.

Реми не ответила, но подняла голову, встречая его губительный взгляд. В её глазах пылали вызов и ярость. Её губы зашевелились, хотя в уголках рта уже собирались красные капли. Она содрогнулась, выплюнула сгусток крови и усмехнулась, когда демон отпрянул.

Адское создание нахмурилось, стряхивая дымящуюся на его рептильей коже кровь.

— БЕРЕГИ СВОИ МОЛИТВЫ, МАЛЫШКА. ТЕПЕРЬ ОНИ ТЕБЕ НЕ ПОМОГУТ.

Девушка закрыла глаза и тихо запела, её аура замерцала. Слова молитвы полились с её губ, литания поднялась над рычанием демона, заглушая даже голоса в голове Пьера. Её аура вспыхнула в последний раз и погасла.

Демон расхохотался, его надтреснутый голос наполнил часовню злорадством, когда он разинул пасть. Зубы размером с голову Реми выскользнули из-за дёсен, а мерзкий язык высунулся, пробуя воздух.

Голос Реми становился всё громче — она продолжала читать литанию, произнося слова преданности даже когда демон поднёс её к своей пасти. Но тут к её молитве присоединился ещё один звук, другой голос, который словно наложился на её собственный. Он пел вместе с Реми, добавляя свои ноты к её песне неповиновения. Демон вздрогнул, заметив это, его глаза расширились, и он принялся озираться по сторонам в поисках источника. Зверь узнал этот голос — и страшился его. Но найти было нечего. Голос, вторивший молитве Реми, был не из этого мира.

Ослепительный свет озарил часовню — Реми открыла глаза, обрушивая на демона свой золотой гнев. Исчадие ада пыталось её удержать, но его когти обжигало, а от плоти поднимался едкий пар. На мгновение их взгляды встретились, и пламя в её глазах вспыхнуло ещё ярче. Это было всё равно, что смотреть в центр взрывающегося солнца — демон взревел от боли и отлетел прочь.

Реми опустилась на пол, словно подхваченная невидимой силой. Коснувшись земли, она вправила сломанную руку и, опустившись на колени среди обломков, потянулась за мечом. Стоило её пальцам коснуться рукояти, как клинок вспыхнул пламенем — алый огонь смешался с золотым сиянием её ауры. Она подняла меч перед собой, принимая боевую стойку.

— ЧТО Ж, ЛАДНО, — прогрохотал демон, отшвыривая обломки и поднимаясь на копыта. Его огромные крылья били по воздуху, помогая встать, а хвост балансировал чудовищную тушу. — ХОЧЕШЬ ПО-ПЛОХОМУ — БУДЕТ ПО-ПЛОХОМУ.

Демон вонзил копыта в половицы и начал жадно глотать воздух, расправляя за спиной крылья. Его тело уже начало расти — кожа вздувалась, кости удлинялись, чешуя растягивалась, пока существо увеличивалось в размерах. Чудовищные рога потянулись вверх, закручиваясь к потолку как корни исполинского дерева. Затем разбухло брюхо, нависая над поясом точно у пьяницы. Серебристые пластины на животе растягивались всё шире и шире, темнея по мере роста адского создания.

Демон расхохотался, и его голос становился всё глубже во время превращения, пока этот жуткий звук не заполонил всё сознание Пьера. Теперь чудовище было так высоко, что его рога почти царапали своды часовни, но оно продолжало расти. Его раздутая туша заняла всё пространство между рядами скамей, бесформенные пласты жира и мышц свисали с каркаса как расплавленный воск. Адское создание постучало вздутыми костяшками по ближайшей скамье, а затем подцепило её одним когтем.

Реми ринулась в атаку, не дожидаясь, пока демон закончит превращение. Раздутое чудовище осклабилось, глядя на неё сверху вниз, его дряблая плоть колыхалась при замахе скамьёй. Удар пришёлся по другим скамьям, разметав в воздухе деревянные обломки размером с кинжалы. Реми едва успела пригнуться, прикрываясь мечом от града щепок, прежде чем снова вскочить на ноги.

— ИДИ КО МНЕ, — прогудело исчадие ада, маня её распухшим чёрным когтем. Теперь оно возвышалось даже над витражными окнами часовни, а его тень протянулась далеко за спину Реми, достигая самого алтаря.

Демон шагнул вперёд, каждый его исполинский шаг проламывал пол до самого фундамента. Его обвисшие крылья неуклюже трепыхались за спиной, теперь слишком маленькие, чтобы делать что-либо, кроме как придавать силу его движениям.

Реми метнулась к нему с клинком, рубя по коленям и отскакивая прочь прежде, чем тот успевал отразить удар. Слизь хлестала из ран, оставленных горящим клинком, и часовню заполнила вонь палёной шерсти. Реми снова бросилась в атаку, орудуя мечом как топором и нанося удары по массивному брюху демона. В её атаках чувствовалось отчаяние — следы, которые она оставляла в кожистой шкуре чудовища, становились всё более поверхностными с каждым ударом.

Чудовище расхохоталось и смахнуло её сжатым кулаком, словно мошку, — Реми отлетела прямо на скамьи. Оно ощупало свой пояс, разглядывая порезы на животе, а затем уставилось туда, где среди обломков скамей пыталась подняться девушка.

— ТЕПЕРЬ ТЫ СЛИШКОМ МАЛА ДЛЯ МЕНЯ, КРОХА, — прогудело оно. — МОЖЕТ, РАНЬШЕ, ДО ТОГО КАК Я ЯВИЛ СВОЮ ИСТИННУЮ СУЩНОСТЬ ЭТОМУ МИРУ. НО НЕ ТЕПЕРЬ.

Реми снова метнулась вперёд, перескакивая через разрушенные половицы и бросаясь на демона. Её меч пел в воздухе, его пламя тянулось следом, точно хвост кометы, устремляясь к адскому созданию. Хвост демона взметнулся с ослепительной скоростью, ничуть не замедленный огромной тушей. Он ударил Реми чуть ниже шеи, отшвырнув обратно на груду разбитых скамей.

— НЕТ-НЕТ! СЛИШКОМ МЕЛКАЯ! — демон захохотал, разминая чёрные когти и грузно шагая следом.

Пьер почувствовал жар ещё до того, как услышал шаги настоятельницы. Было нестерпимо горячо — он отшатнулся, делая шаг к кафедре, когда обернулся к ней. Лицо настоятельницы сияло, светом прорезая мрак часовни. По её коже пробегало лёгкое мерцание, и он заметил, как золотистая рябь струится по телу.

Пот градом катился по его лицу, пока он смотрел, как Марго спускается с возвышения. Кафедра за его спиной начала коробиться, а доски под её ногами обугливались от жара. Энергия вокруг неё словно гудела, и новые золотистые всполохи пробегали по коже, когда она направилась к проходу между разбитыми скамьями.

— Настоятельница! — крикнул Пьер, поняв её намерение. — Вернитесь! Там опасно! Эта тварь уничтожит вас!

Но было поздно. Настоятельница уже шла между рядами к раздутой фигуре в центре часовни. Существо ещё не заметило её — его взгляд был прикован к Реми, пытавшейся встать на ноги.

— Марго! — снова воззвал Пьер, надеясь достучаться до неё. Настоятельница замедлила шаг в нескольких метрах от адского создания и оглянулась на францисканца.

— Это моя вина, — тихо сказала она. А потом громче: — Мальчик... Он упал. И я позволила этому случиться. Я могла спасти его, но... не стала. Что-то остановило меня. — Она грустно улыбнулась и повернулась к демону. — Но я не позволю этому отродью Ада победить. Только не здесь.

Демон, наконец, заметил её и склонил голову набок — его толстая шея колыхнулась, когда на морде появилась ухмылка.

— Я ПРИБЕРЁГ ТЕБЯ НА ДЕСЕРТ, ЖРИЦА. НО ЕСЛИ ТАК СПЕШИШЬ ВСТРЕТИТЬ СВОЮ СУДЬБУ РАНЬШЕ МАЛЕНЬКОГО АНГЕЛА — БУДЬ ПО-ТВОЕМУ.

Он опустился на корточки и протянул огромный коготь, подцепив её с пола, как тряпичную куклу. Марго оставалась невозмутимой, всё так же сжимая в руках расплавленные остатки своего креста, когда он поднял её.

Воздух вокруг неё подёрнулся маревом, мерцая волнами жара. Демон не замечал ни обжигающего тепла, ни золотистого сияния, струившегося по её коже. Не заметил он и улыбку на лице настоятельницы, поднося её к пасти.

Пьер видел, как когти демона начали коробиться, отгибаясь от настоятельницы, совсем как древесина кафедры минуту назад. Чешуя отслаивалась под воздействием жара, обнажая розовую плоть и кости. На коже чудовища вспыхнула искра, быстро перекинувшись на чёрные клочья шерсти, покрывавшие нижнюю часть тела. Но демон не заметил и этого.

С хриплым смехом адское создание разинуло пасть и проглотило её целиком. Его обвисшая шея затряслась, когда она проскользнула в желудок, а на морде появилось выражение глубокой сосредоточенности. Затем, после напряжённой паузы, демон открыл пасть и рыгнул.

Плечи Пьера поникли, когда он увидел, как адское чудовище пожирает настоятельницу. Он ничего не мог сделать — никто ничего не мог сделать. Реми удалось подняться на ноги, и она крепко сжимала меч, выставив его перед собой. Но он видел отчаяние на её лице. Её аура померкла, и поток пламени, окутывающий её меч, казался слабее прежнего.

— НЕ ВОЛНУЙТЕСЬ, МАЛЮТКИ, — прогрохотал демон. Он погладил свой живот искривлённым когтем, посмеиваясь и переводя взгляд с Реми на Пьера. — МЕСТА ХВАТИТ ДЛЯ...

Демон замолчал, странное выражение исказило его отвратительное лицо. Он склонил голову, уставившись на огромное брюхо, нависающее над талией. Неуверенность на его морде сменилась лёгким беспокойством, и адское создание начало нервно мотать головой.

— Я... — Демон фыркнул, моргая гнойными глазами, когда струйка дыма вырвалась из его бычьих ноздрей. Всё больше дыма валило из уголков его пасти, пока морда демона почти полностью не скрылась в нём.

— ЧТО ЭТО ТАКОЕ? — взревел он, в ярости топая копытами. Толстая кожа вокруг его талии забурлила, как закипающая вода. Крупные хлопья пепельной чешуи осыпались на пол. Демон пошатнулся, хватаясь за живот, когда дискомфорт перерос в нестерпимую боль. Мягкое свечение появилось прямо под рёбрами адского создания. Свет был достаточно ярким, чтобы высветить тысячи вен, оплетающих желудок существа, словно карта города. Но свет показал и кое-что ещё — тень, движущуюся внутри демона.

— ЖРИЦА, — простонал он, раздирая свой живот. Он вонзил крючковатый коготь в жировые складки, проводя им будто ножом. Адское создание сделало ещё один нетвёрдый шаг вперёд, его морда исказилась от боли, сотрясающей тело.

Пьер не верил своим глазам — демон раздирал собственную плоть, выпуская внутренности на пол часовни. Из открытой раны валил дым, и запах палёного мяса заполнил зал.

Демон издал ещё один чудовищный стон, когда осколок света вырвался из его живота, за ним последовал другой, потом ещё один. Кровь стекала по его ногам широкими потоками, заливая пол густой чёрной жижей. Внутренности демона свисали, как пуповина у новорождённого. Он взвыл, когда ещё больше света хлынуло из раны, прожигая плоть. Сияние стало настолько ярким, что кожа демона казалась прозрачной, обнажая внутренности, которые плавились от жара.

— Сейчас, девочка! — крикнул Пьер, сумев оторвать взгляд от горящего демона и посмотреть на Реми. — Убей его!

Реми колебалась, оглянувшись на францисканца, который, прихрамывая, спускался с возвышения. Он махнул ей рукой, призывая воспользоваться слабостью демона. Всё больше света пробивалось сквозь плоть адского создания, но его когти уже глубоко погрузились в живот, пытаясь выудить источник агонии. В любой момент он мог вытащить настоятельницу.

Реми зарычала и бегом ринулась вперёд. Пылающий меч — меч Гавриила — одобрительно загудел в её руках, поток пламени усилился, когда она приближалась к врагу. Она перепрыгивала через разломанные скамьи вдоль проходов, обходя бурлящую лужу у ног демона.

Адское создание не обращало на неё внимания, поглощённое попытками вытащить обжигающую занозу из своего чрева. Полость под его грудью напоминала труп, брошенный на растерзание стервятникам — рёбра полностью обнажились, а внутренности вываливались с каждым вздохом.

— Я ПОЧТИ ПОЙМАЛ ТЕБЯ, МАЛЕНЬКАЯ ЖРИЦА, — прохрипел он сквозь клубы дыма, с каждым слогом выплёвывая кровь на пол.

Демон даже не заметил, как Реми вскарабкалась по его боку, цепляясь за чёрную шерсть. Не почувствовал он и того, как девушка ухватилась за основание крыльев, медленно подбираясь к голове.

Реми вцепилась в изогнутый рог, нащупав под пальцами твёрдый кератин, пытаясь удержать равновесие. В другой руке пылал меч, его алое пламя разгоралось ярче, чувствуя её намерения. Она упёрлась ногой в складки жира за головой демона, собралась с духом и сделала последний вдох. А затем вонзила клинок глубоко в череп демона.

Пламя вырвалось из раны, хлынув из меча, из Марго и из самой адской души демона. Исчадие ада взвыло от муки, когда сталь пробила кость, вонзаясь в мягкие ткани под ней. Оно попыталось сбросить её когтистой лапой, но Реми увернулась от удара, вкладывая ещё больше силы в меч, пробивающий кожу и кость.

Реми потянула клинок на себя, увлекая его вниз, начав соскальзывать к земле. Огонь вспыхивал везде, где проходила небесная сталь, рассекая кожу, гниль и разлагающуюся плоть.

Мечущийся демон снова попытался достать её, его кривые когти раздирали собственную шкуру. Собрав последние силы, Реми рванула меч к крыльям демона и спрыгнула с его спины, увлекая оружие за собой.

Пылающий клинок рассекал демона на лету, с лёгкостью дробя кости и обращая плоть в пепел. Крылья чудовища затрепетали, оторванные от спины порождения ада, и рухнули на пол, добавляясь к растущей луже мяса и потрохов. Наконец Реми направила небесный клинок в хребет демона, разрубив его, прежде чем оттолкнуться прочь от поверженного создания.

Адское отродье выкашляло месиво из крови и лёгких, пошатываясь на неверных ногах, его тело складывалось само в себя, пока мозг начинал отмирать. Копыта втаптывали собственные внутренности, превращая их в кашу под чудовищным весом. На мгновение показалось, что оно удержит равновесие, расставив когти по бокам.

Затем, издав утробный стон, демон рухнул и затих.

Реми бросилась к трупу, скользя в лужах чёрной жижи, заливавших пол, едва удержавшись на ногах. Её аура угасала, и небесный клинок больше не полыхал пламенем в её руках. Она остановилась у ног чудовища и заглянула в его распоротое брюхо.

В самом центре лежала настоятельница, всё ещё сжимая в руках расплавленный серебряный крест. Реми облегчённо выдохнула, заметив, как слабо вздымается грудь Марго. Она была жива.

ПОСТСКРИПТУМ

Пьер опирался на посох, глядя, как за ними закрываются ворота Анфера. Горожане проявили удивительную щедрость — его сумка была набита хлебом и сыром, нашлось местечко даже для небольшого куска ветчины. Он всё ещё с подозрением относился к их еде, но Реми уверяла, что теперь она безвредна — теперь, когда ведьма из Валь-де-Авра была окончательно мертва.

Его подопечная бодро шагала впереди, прокладывая путь вдоль реки. Они шли на юг, к затянутому дымом горизонту и ужасам, что поджидали их в Лурде. Настоятельница, конечно же, просила их остаться, укрыться за стенами Анфера, пока мир вокруг погибал от чумы и разрухи.

Предложение было заманчивым, и Пьеру нелегко было отказаться. Даже Реми, несмотря на все её клятвы и чувство долга, колебалась. Лицо настоятельницы всё ещё светилось той верой, что уберегла её от болезней, поразивших город, той верой, что, в конце концов, сокрушила демона. Было трудно сказать «нет».

Но у них были дела в Лурде, и если хотя бы половина слухов была правдой, грядущие испытания заставят померкнуть всё, с чем они столкнулись в Анфере.

— Пошевеливайся, монах, — окликнула Реми, — пока мы тут от старости не померли.

— Да-да, — проворчал Пьер себе под нос. — Лурд никуда до завтра не денется.

Хотя, подумал он, опускаясь на колено, чтобы поправить рясу, возможно, и денется. Повязки на ногах нужно было сменить — из-под одной уже выглядывало копыто. Он торопливо поддёрнул ткань обратно, туго затянув её, прежде чем поспешить за Реми.

Он не ожидал встретить Абезетибу в Анфере, но испытал удовлетворение, увидев крах его планов — этот хитрый ублюдок всегда злорадствовал над его неудачами. Так ему и надо.

Отмеченная Богом тоже стала сюрпризом. Встретить двоих за одну жизнь — тут впору уверовать! И всё же это было рискованно. Впредь нужно быть осторожнее. Объясняться перед адскими судами после того, как тебя выблевал один из лордов Преисподней — то ещё удовольствие. Будто падения с небес было недостаточно позорным.

Без сомнений, весть уже разносится по Семи Кругам — Абезетибу кем угодно был, но только не дураком.

Пьер вздохнул. Если он скоро не вернётся, дома поднимется бунт... И всё же, окидывая взглядом поля, холмы и леса, раскинувшиеся в долине, бегущий поток и заснеженные горные пики вдали, он думал — таких пейзажей дома не увидишь.

— Пьер! — нетерпеливо замахала Реми. — Шевелись, или брошу тебя здесь!

— Иду-иду! — крикнул он в ответ с лёгкой улыбкой.

К тому же, подумал он, ковыляя за маленькой святой, он только начал получать удовольствие.

[1] Грубый анахронизм. Монах, живший в XIV веке, не мог курить трубку по двум причинам. Первая – табак попал в Европу только в XVI веке после того, как был открыт Новый Свет. Вторая – Церковь осуждала курение табака, поскольку он считался «дьявольским зельем». И хотя Пьер, судя по его характеру, вполне мог бы пренебречь запретом, первое условие в данной ситуации кажется неразрешимым. Разве что во вселенной, где происходит действие рассказа, открытие Америки произошло раньше, чем это случилось в нашем мире. И спички были изобретены не в начале XIX века, а несколькими столетиями ранее. – Прим. пер.

[2] Ещё один анахронизм. Каблуки впервые упоминаются в источниках лишь в начале XVI века. Допустимо считать, что они могли существовать еще в XV веке, но в XIV – едва ли. – Прим. пер.