Он работал охранником сколько себя помнил. День за днём он наблюдал за домом из своей маленькой сторожки. За это ему платили, и его это устраивало. Платили хорошо, а происходило мало что интересного — кроме тех случаев, когда мистер Рутвен приглашал гостей.
— Чарли, дружище, — говорил он. — Думаю, сегодня устрою небольшую вечеринку. Совсем скромную, учти.
Затем приезжали гости. Они появлялись на роскошных машинах, в сверкающих платьях и безупречных костюмах. Они пили, танцевали и пели, а потом пили ещё больше. Когда ночь близилась к концу, Чарли закрывал дверь своей маленькой сторожки и затыкал уши. Это не помогало, но он должен был попытаться. Мистер Рутвен начинал напевать — жуткий монотонный звук, который постепенно нарастал, превращаясь в песнопение. К его голосу присоединялся другой, похожий на эхо, но глубже — и всегда на долю секунды позже. Поначалу гости подыгрывали, пытаясь присоединиться к хору, спотыкаясь друг о друга в пьяном угаре и смеясь. Обычно проходило несколько мгновений, прежде чем кто-то замечал неладное, и тогда веселье заканчивалось.
Чарли знал, что первый крик всегда самый громкий. Он прорезал песнопение как нож, эхом отдаваясь в его маленькой сторожке, пока не затихал. К нему присоединялись другие голоса: крики паники и страха, мужчины, храбрившиеся, пока не сдавались, мольбы о пощаде, молитвы разным богам. Это не имело значения — Чарли понял и это. Всё больше голосов вливалось в песнопение, произнося слова, от которых его кожа покрывалась мурашками, а рука тянулась к рукоятке пистолета — не для них, заметьте. Он ничего не мог сделать, чтобы их остановить, но мог навсегда оборвать этот звук для себя. Каким-то образом ему всегда удавалось пережить эти ночи.
Утром всё возвращалось на круги своя. Мистер Рутвен приветливо здоровался, понимающе подмигивал и уходил на работу. Чарли никогда не спрашивал о ночных развлечениях. В конце концов, ему платили не настолько хорошо.