Почти идеальный мир

4

Идти по городу – замечательная штука: ничто так не бодрит и не поднимает настроение. Гигантские небоскребы стоят вокруг, как часовые, и зорко наблюдают, пока идешь по широким тротуарам, окаймленным великолепно подстриженными английскими газонами без единого сорняка.

Контактные линзы, соединенные с вживленным под кожу регулятором эмоций, создают иллюзию, будто небоскребы окрасились во все цвета радуги, и это настолько соответствует настроению, что ты окунаешься в атмосферу, созвучную твоим эмоциям, твоим самым сокровенным переживаниям.

В наушниках, настроенных таким же образом, слышна музыка, тоже созвучная сиюминутным чувствам. Она усиливает ощущение, будто город – это образ твоего внутреннего мира, а Вселенная послушна твоим желаниям.

Но так подкрепляются только позитивные эмоции. Если же в регулятор поступает сигнал печали или страха, свечение и звуки моментально перестраиваются, создавая вокруг радостную и успокаивающую атмосферу. Холодный озноб утихает, возникают теплые оттенки и сердечные мелодии. И тогда твое дыхание превращает небоскребы в ледяные башни, плывущие в кристальных звуках.

Шагая по городу, ощущаешь легкое, ни с чем не сравнимое опьянение, и само собой возникает чувство благополучия, гармонии и могущества. И все окружающие кажутся просто массовкой в фильме, который снят только для тебя.

Давид обнаружил Миотезоро в квартале медицинского факультета, где множество вывесок приглашает студентов перекусить. Они вошли в кафе. Там пахло пригорелым жиром и звучало техно. Они заказали сэндвичи и вышли на улицу, чтобы съесть их, неторопливо прохаживаясь под палящим солнцем. Небо сияло чистейшей синевой. Единственное, что нарушало безмятежность, была ровная полоса от реактивного самолета, соединявшая вершины двух самых высоких небоскребов. Давид сразу сделал фото и выложил его себе в соцсеть LoveMe[3].

Темноволосый Миотезоро был высок и худ, глаза его сияли, и казалось, что прекрасное настроение не покидает его никогда. Создавалось ощущение, что свою гомосексуальность он подчеркивает изо всех сил. Нацепив на каждый палец по кольцу и пуская в ход характерные жесты и певучий голос, он создал своеобразный персонаж, этакую постановочную карикатуру на свою склонность, которую без устали и с удовольствием обыгрывал. Кончилось тем, что уже нельзя было понять, где живой человек, а где выбранная им роль.

Миотезоро учился на медицинском факультете и оплачивал учебу, подрабатывая в больничном морге. Многих это бы оттолкнуло, но Миотезоро спасала его жизнерадостность: врожденное чувство юмора позволяло ему без драматизма воспринимать любое событие, даже смерть.

– Ну и какую же услугу я должен тебе оказать? – спросил Давид.

– Сейчас узнаешь, – ответил Миотезоро, надкусывая сэндвич. – Только прежде расскажи, как ты живешь. Как дела на работе?

– Ого! Должно быть, это какая-то необычная услуга… Раньше ты моей работой не интересовался…

– Совершенно верно, дружок, а теперь я хочу узнать о ней побольше.

– Ладно. Все рушится, летит в тартарары. Похоже, китайцы вот-вот завершат разработку первого надежного квантового компьютера. Все те модели, что существовали до сих пор, никуда не годились, поскольку допускали слишком много случайных ошибок. Но если китайцам удастся разрешить проблему надежности, над которой вот уже несколько лет бьется весь мир, тогда мы вконец обнищаем и нам останется только сменить планету и отправиться жить в другое место.

– Блестяще.

– Больше тебе нечего сказать?

– Зря ты не взял с колбасой. Сэндвичи с овощами – это не дело. Ладно, и в чем беда? Ты же знаешь, что испортить мне аппетит не так-то легко. Когда китайцы изобрели порох, это было страшнее, чем квантовый компьютер, но ведь человечество как-то с этим свыклось?

– Ты не понимаешь. Тот, у кого будет первый квантовый компьютер, получит больше власти, чем обладатели всех атомных бомб, вместе взятые.

– Ай, у меня от страха уже судороги…

– И правильно, – усмехнулся Давид. – Квантовый компьютер – это не улучшенная модель классического. Ничего общего. Он работает в соответствии с совсем другой логикой и пользуется совсем другими методами. К тому же он неизмеримо мощнее. Вот тебе пример, чтобы ты понял. Квантовый компьютер способен за несколько секунд рассчитать то, на что у классического уйдут годы.

– Я знаю, – с набитым ртом ответил Миотезоро. – Но согласись: это же потрясающе! В медицине его ждут с нетерпением, особенно для разработки новых препаратов: мы сможем изучать межмолекулярные взаимодействия на симуляторах, которые требуют огромных мощностей. Мы сможем создавать лекарства, воздействующие на определенные протеины, а может, даже научимся точнее предсказывать сердечнососудистые риски. Короче, ты должен быть доволен, приятель, потому что в будущем мы легко вылечим тебе рак или болезнь Альцгеймера.

– Конечно.

– А может, и твою нерешительность.

– Очень умно!

– Ну серьезно, милый мой, ты пять минут выбирал себе сэндвич, а между тем все знали, что ты возьмешь вегетарианский. Заменив сэндвич с колбасой на сэндвич с хумусом и киноа, ты, может, избежишь колоректального рака, зато с гарантией помрешь от удушья!

И Миотезоро разразился своим неподражаемым смехом, похожим на скрип несмазанной дверной ручки, которую без конца крутят.

Давид мельком взглянул на экран своего мобильника. Его фото на LoveMe собрало 103 лайка. Он вздохнул с удовлетворением, но спустя миг слегка встревожился: удастся ли ему превзойти этот результат в следующий раз?

– Что касается квантового компьютера, – продолжил он, – то, помимо воодушевляющих научных перспектив, есть и еще один аспект, о котором избегают говорить на публике.

– Чтобы мы не нервничали. Однако безжалостный Давид желает напугать своего бедного друга! – напыщенно произнес Миотезоро, сопроводив свои слова широким театральным жестом. – Что ж, вперед, валяй! Я готов!

И, закрыв глаза, он обратил лицо к небесам, словно покорно ждал удара божественной молнии.

– Ты родился не в ту эпоху. В шестнадцатом веке в какой-нибудь комедии дель арте ты пользовался бы шумным успехом.

– В эпоху, когда люди мучили себя кровопусканиями и слабительными? Нет уж, сударь, я иду в ногу со временем!

– Так о чем это я? Ах да, опасности квантового компьютера…

– Ну пожалуйста, напугай меня, а себе доставь удовольствие!

– Ладно, это проще простого: сегодня, чтобы сохранить информацию, ее зашифровывают. Начиная с банковского ПИН-кода и заканчивая военными кодами, которыми развязывают атомную войну, а в промежутке – зашифрованные промышленные секреты. Самый мощный классический компьютер взламывает эти коды слишком долго. А тот, кому достанется стабильный квантовый компьютер, сможет взломать все секретные коды мира за несколько секунд. И цивилизация рухнет. Тот, у кого будет квантовый компьютер, моментально завладеет всеми банковскими счетами, всеми промышленными секретами и военными тайнами, обрушит системы всех больниц, всех общественных служб, всех страховых компаний… Во всех странах одновременно сможет заблокировать общество целиком, нокаутировать его, еще не начав войны…

Наступила долгая пауза.

– Ты победил, – сказал Миотезоро. – Вот теперь мне страшно.

Он поднял руки, склонился в знак покорности перед воображаемым врагом и продекламировал:

– Ave Caesar, morituri te salutant![4]

– Вот-вот, именно так…

– Ну что ж, ладно, после таких ободряющих новостей предлагаю совершить коллективное самоубийство. Народ, мужайся! Они не возьмут нас живыми!

– До этого пока не дошло, есть еще крохотная надежда на…

– Погоди, дай отгадаю: великий Давид Лизнер отыскал гениальный способ спасти мир. А затем он взойдет на Олимп и доберется до богов на небесах!

– Я не один, – усмехнулся Давид. – Наш отдел как раз занимается постквантовой криптографией: мы разрабатываем безошибочный и эффективный метод защиты данных даже перед лицом квантового компьютера.

– Вот это да! И зачем же ты тогда меня пугал? Иногда я спрашиваю себя, почему мы с тобой дружим. Наверное, я немножко мазохист…

– До завершения работы нам еще далеко, особенно учитывая прогресс у китайцев. Я сильно сомневаюсь, что нам удастся их опередить. Если начистоту, я, кажется, нашел интересный путь, но пока ни в чем не уверен.

– Вот видишь! И теперь, раз ты снова в хорошем настроении, настал подходящий момент, чтобы обратиться к тебе с просьбой…

– Ну понеслась…

Миотезоро сделал глубокий вдох:

– Ты мне как-то говорил, что знаком с социологом Робером Соло?

– Я один раз с ним встречался. Моя кузина работала с ним в университете незадолго до аварии, у них был совместный исследовательский проект.

– Это Эмили, что ли? Которая лежит в моей больнице в искусственной коме?

– Она самая.

– Есть какие-нибудь новости? Я уже давно не заглядывал в реанимацию.

– Я же говорю, я иду в больницу завтра утром. Думаю, они продлят искусственную кому. Судя по всему, состояние тяжелое…

– Очень жаль. Я тоже постараюсь завтра подойти: я буду в соседнем корпусе.

– А почему ты заговорил о Робере Соло?

– Потому что она больше не будет с ним работать.

Давид приподнял бровь:

– На этот раз пессимистом получаешься ты.

– И не просто так: его только что доставили.

– Куда доставили?

– В морг. Остановка сердца… это не лечится, это смертельно.

Несколько секунд Давид молчал.

– Я не был с ним хорошо знаком, но все же это как-то странно: знать, что человек, которого несколько недель назад видел живым, взял и умер.

Миотезоро пожал плечами:

– Люди живут так, словно они вечны, хотя с минуты на минуту все вообще может остановиться. Надо пользоваться тем, что ты живой! Так что предлагаю завтра вечером завалиться в клуб. Сможешь провести ночь с какой-нибудь синеглазой брюнеткой – они же так тебе нравятся.

– А услуга-то какая?

– Ты что, перевернул страницу? Больше не любишь синеглазых брюнеток? Обзавелся наконец хорошим вкусом?

– Давай к делу. Ты чего от меня хочешь?

Миотезоро откусил от сэндвича и принялся жевать.

– Робер Соло родом не отсюда, и у него здесь нет семьи. Есть только племянница, Эва Монтойя. Она живет на острове Изгоев. Номера ее телефона у нас нет. И никакого способа до нее добраться тоже нет. Чтобы сообщить ей о смерти дяди, придется туда поехать.

Давид перестал жевать:

– Только не говори, что хочешь поручить это мне.

– Мы обязаны предупредить семью умершего в течение сорока восьми часов, но сегодня я не могу: весь день работаю.

– А завтра? Ты по субботам тоже работаешь?

– Мне надо наверстать учебу. Я буквально тону, да еще эти экзамены… А ты свободен?

Остров Изгоев…

Да ни за что на свете.

– Это мой единственный выходной… Учитывая ситуацию, я вкалываю по шесть дней в неделю. И то лишь потому, что профсоюзы наложили вето. Мой патрон требовал, чтобы все работали по семь дней в неделю.

– Ты выполнишь мою просьбу? Скажи честно.

Давид почувствовал, как все тело напряглось.

– Но я за всю жизнь ни разу туда не ездил!

– Новый опыт можно получить в любом возрасте.

Давид нервно сглотнул.

Надо срочно выкрутиться. Любой ценой. Но как?..

– И больше никто не может съездить?

– Абсолютно никто. Визу получать очень долго. А ты работаешь в Министерстве безопасности, у тебя это займет не больше часа. И потом… Есть еще кое-что.

– Что?

– Я не могу туда поехать, для меня это невозможно. Эти дикари меня распнут, наверняка они гомофобы! Они там такие отсталые… Я не могу рисковать.

– Ты преувеличиваешь… К тому же у тебя на лбу не написано, что ты гей. Надо просто придать тебе мужественный вид. Сними кольца, говори своим голосом, следи за тем, как двигаешься, и все будет в порядке. И вообще, если ты гей, необязательно вечно изображать кабаре с плясками.

Миотезоро пристально на него посмотрел, и в его взгляде смешивались удивление и печаль.

– Ты меня глубоко ранишь.

Давид застыл в молчании, а его друг отвел глаза и с удрученным видом уставился куда-то вдаль. Давид уже пожалел о своих словах, но было слишком поздно. И зачем только он это брякнул?

Молчание становилось гнетущим.

Давид устыдился: вместо того чтобы просто и спокойно отказаться, он наговорил другу жестоких вещей. До него вдруг дошло, что собственное малодушие сделало его агрессивным,

– Прости меня… – пробормотал он и добавил: – Я не соображал, что несу.

Миотезоро молчал и мрачно глядел за горизонт.

Молчание сгущалось и становилось тяжким, как угрызения совести.

– Ладно, – сказал наконец Давид. – Я съезжу на этот чертов остров.