Последнее отражение

Глава 19

Лу предпочла бы спать одна, а не в компании не слишком приятного ей ученого, но даже ее отчаянной храбрости не хватало на то, чтобы заявить, что в сопровождении она не нуждается. Стоило ей только вспомнить образ женщины в зеркале, как вся храбрость куда-то улетучивалась, и даже чистоплюй Стефан уже не выглядел таким отталкивающим.

Крис отправила их в соседний номер, который они с Лу сняли для себя, а сама осталась в номере Стефана и Лины. Лу валилась с ног и очень хотела немного вздремнуть, а Крис терпеть не могла работать в темноте. Поэтому пришлось разделиться. Быстро умывшись, стараясь при этом не смотреть в зеркало (но даже краем глаза она замечала, что оно будто затянуто дымкой!), Лу не стесняясь разделась и забралась в кровать. Стефан устроился в кресле у окна, поставив ноутбук себе на колени.

В номере был выключен свет, тихонько светился только экран ноутбука Стефана, но Лу все равно не могла уснуть. Собственное сердце билось слишком гулко, чужое дыхание раздражало. А мысли в голове метались бешеным роем, анализируя все произошедшее за последнее время и окончательно не давая уснуть.

Лу никогда не была трусихой. В детстве с друзьями они периодически «вызывали» Пиковую даму, Кровавую Мэри и прочих фольклорных персонажей, но Лу не верила в это и по-настоящему не боялась. Она спокойно выключала ночью свет, не боялась темноты и того, кто живет под кроватью. И сейчас, столкнувшись с аномальщиной лицом к лицу, не могла до конца поверить, хотя и не верить не получалось. Будто внутри сидел кто-то мерзкий и посмеивался: «Ты сошла с ума».

Лу перевернулась на другой бок и посмотрела на Стефана. С другой стороны, если образованный мужчина старше нее верит в подобную дрянь, то почему ей должно быть стыдно?

– Стефан, – внезапно даже для самой себя позвала она.

Он вздрогнул, будто уже забыл о ее существовании, поднял голову.

– Я думал, ты спишь.

– Как так получилось, что ты, ученый, вдруг увлекся мистикой и поверил в проклятые зеркала? – прямо спросила Лу.

Стефан несколько секунд сверлил ее взглядом, будто не понял вопроса, потом снова опустил глаза к ноутбуку. Лу уже думала, что он не ответит, но Стефан все же сказал:

– А почему нет? Если даже физики верят в Бога, почему историки, читавшие в своей жизни самые разные книги, в том числе о непонятных и необъяснимых событиях, не могут верить в проклятые зеркала?

– Потому что они умные и образованные люди, которые понимают, что раньше люди верили в то, что это Зевс метает молнии, а не разница между теплым и холодным воздухом? – усмехнулась Лу.

Стефан тоже улыбнулся уголком губ и больше ничего не сказал. Но, наверное, понял, что Лу не успокоится, потому что внезапно заговорил первым:

– А вот ответь мне на вопрос, который для меня тоже непонятен: почему ты хочешь, чтобы тебя называли Лу, если ты Селена?

Лу закатила глаза. Вот уж перевел стрелки так перевел! Она терпеть не могла этот вопрос, но все равно не спится. Села на кровати, завернувшись в тонкое одеяло.

– Потому что Селена – дурацкое имя.

– Лу лучше?

– По крайней мере, короче и емче. Всю жизнь терпеть не могла эту Селену.

– Кто тебя вообще так назвал?

– Маман, кто ж еще. У меня есть старший брат, Глеб. Даже его имя в то время смотрелось странно, а уж мое-то! Но маман моя была натурой романтичной, работала на двух работах, а приходила домой – и читала тупые женские романчики в мягких обложках. Ей по ходу так было проще не замечать убогости квартиры, отсутствия денег и алкоголика мужа. Вот оттуда эту Селену и почерпнула, сама мне рассказывала, когда была жива. Отцу к моменту моего рождения было уже вообще пофиг на то, кого там как зовут, не уверена, что он вообще помнил мое имя. Как я не родилась хромой и одноглазой, ума не приложу. Когда я стала постарше, влилась в одну компанию во дворе, кто-то прилепил ко мне кличку Луна. Ну, Селена – Луна, логично же. А я уже потом сократила просто до Лу. Так и привыкла, меня все так называют. Не Селена – и спасибо.

– Зря ты так, – мягко улыбнулся Стефан. – Селена – очень красивое имя.

Лу фыркнула.

– Уж тебе ли не знать, как могут дразнить за тупое имя. Тебя что, никогда в школе не дразнили?

– Нет, – признался Стефан. – Пару раз новые учителя путали и называли Степаном, только и всего. Но я, честно признаться, в частной школе учился, поэтому мой опыт не репрезентативен.

– Так ты не только чистоплюй, но еще и мажор? – протянула Лу.

Стефан нравился ей все меньше, хотя это мнение было очень субъективным. Он ведь не сделал ей ничего плохого, относился к ней хорошо, просто принадлежал к той категории людей, которых Лу всегда презирала.

– Вовсе нет, – спокойно возразил Стефан, хотя Лу была уверена: он все понял по ее тону. Никогда она не умела скрывать эмоции. – Просто мои родители часто ездили по командировкам, иногда в такие места, где школ и вовсе нет. Поэтому я учился там, где можно было заодно жить.

– А тебя почему так назвали? Твоя маман чего перечитала?

– Вообще-то Стефан – это церковнославянское имя, православное. Степанов крестят под именем Стефан. Но меня так назвали по традиции. Много поколений старших сыновей у нас называют либо Стефан, либо Александр. Это повелось еще от какого-то далекого предка. Мой дед – Стефан Александрович. Отец – Александр Стефанович. Я, соответственно, тоже Стефан Александрович.

– Вот это скука! – не удержалась Лу. Пожалуй, уже даже ее необычное имя среди десятков Кать и Даш было веселее, чем бесконечные Стефаны и Александры в одной семье. – С другой стороны, тебе не нужно будет мучиться выбором имени для ребенка, да? Помню, какие войны были у моего брата и его жены. А ты заранее знаешь, что назовешь сына Александром, и твоей избраннице придется лишь смириться.

По лицу Стефана пробежала гримаса, брови недовольно сошлись на переносице.

– Да ладно тебе, ты же не собираешься всю жизнь страдать по погибшей жене? – немного удивленно протянула Лу. – Крис говорила, четыре года прошло. Рано или поздно перестанешь страдать и женишься снова.

Стефан сжал челюсти.

– Вижу, Крис слишком болтлива, – холодно произнес он.

– Я сама спросила, сфигали ты носишь обручальное кольцо, а сам спишь с Линой. Кстати, она слишком красива, чтобы годами ждать, когда ты настрадаешься.

– Не думаю, что тебя это касается, – резко ответил Стефан, возвращаясь к ноутбуку. – Ты собиралась спать, вот и спи.

Лу пожала плечами, легла в кровать и отвернулась к стене. И, к собственному удивлению, почти сразу же уснула.

⁂

Музей мистики и эзотерики находился в старом здании на Петроградке и, если верить скупому описанию на сайте, был открыт почти шесть лет назад. На фасаде темнели облупленные буквы, некогда составлявшие название музея, но теперь почти неразличимые на фоне выцветшей штукатурки. Прошло еще слишком мало времени для того, чтобы вывеска оказалась настолько поврежденной, поэтому Лина подозревала, что ее состарили специально. Для атмосферы. Дверь была узкой, деревянной, с тусклым бронзовым кольцом вместо ручки. Потянув за нее, Лина без труда вошла внутрь, спустилась по паре каменных ступеней и оказалась в темном коридоре, освещенном лишь тусклой лампой под самым потолком. Здесь не было ни билетных касс, ни кассира, стоял лишь небольшой автомат, на котором было написано: «Вход 700 рублей, оплата только картой».

– Недешево, – хмыкнула Лина, вытаскивая из кошелька банковскую карту.

Пока она оплачивала билет, входная дверь открылась, пропуская внутрь парочку: парня и девушку лет двадцати. Оба были в черных безразмерных одеждах, которые так любит носить Крис, оба имели длинные черные волосы. Лицо девушки было выбелено неподходящим по цвету тональным кремом, глаза густо подведены черным карандашом. Парень дырок на лице имел куда больше дуршлага, и в каждой торчала металлическая сережка. Увидев Лину, девушка недвусмысленно скривилась. Видимо, прилично одетая ухоженная шатенка в ее понимании никак не могла интересоваться подобными местами.

– А где тут касса? – не здороваясь, внезапно слишком высоким голосом поинтересовался парень.

Лина указала на табличку «Оплата только картой».

Пока парочка покупала билеты, Лина уже приложила свой билет к сканеру и прошла через турникет, зашла за тяжелые черные шторы, оказавшись в первой комнате. Внутри пахло пылью, воском и чем-то старинным: то ли засохшими травами, то ли лаком. Помещение оказалось довольно тесным и сильно отличалось от привычных музейных залов. Низкий потолок, стены выкрашены в темно-синий, почти черный цвет, увешаны тканями, как будто это кочевой шатер, а не городское здание. На высоких стеллажах и полках были разложены засушенные летучие мыши, языческие амулеты, старинные игральные карты, истертые от времени куклы с пустыми глазницами. Экспонаты ничем не были защищены, и любой желающий мог прикоснуться к ним, но Лине была противна даже сама мысль об этом. В отличие от вошедшей следом за ней парочки. Девушка уже хихикала над чем-то и трогала это руками, парень что-то бурчал себе под нос. Интересно, как часто здесь меняют экспонаты с таким отношением?

– Да это просто пластмасса! – послышался разочарованный голос парня.

– Вы абсолютно правы, – сказал кто-то незнакомый, и Лина подпрыгнула от неожиданности.

Она даже не замечала, что в комнате находился четвертый человек. И только когда он отделился от стены, разглядела невысокого мужчину лет шестидесяти. Экскурсовод выглядел не как хранитель мистических тайн, а скорее как школьный учитель в отставке: в свитере с оленями, с папкой в руках и в очках на цепочке.

– Это первый зал, призванный просто познакомить посетителей с направлением музея, дать понять, что их ждет, – продолжил экскурсовод, подходя ближе к посетителям. – Дальше вас ждет много интересного – и уже настоящего! Настоятельно прошу вас ничего не трогать руками, некоторые вещи могут быть опасными.

Глаза мужчины сверкнули из-под очков как-то по-особенному, и Лина почувствовала, как по спине пробежал холодок. Ощутила это странное волнение и парочка, потому что девушка взяла молодого человека за руку и ближе прижалась к нему.

Следующая комната резко отличалась от первой. Потолок стал выше, стены еще темнее, а воздух тяжелее. Здесь было уже прохладно, будто сквозняк пробирался сквозь щели в кирпичах. Лина поежилась. Не зря экскурсовод одет в теплый свитер. Даже не верится, что на улице лето.

Вдоль стен стояли массивные деревянные шкафы, забитые книгами, флаконами, засохшими корнями и банками с мутной жидкостью. Над всем этим свисала пыльная люстра, сплетенная, как казалось, из скрученных черепов и кованого железа.

На табличке у входа в комнату значилось: «Лаборатория алхимика. Начало XIX века».

В углу помещения стоял стол, отгороженный стеклянной стеной, а за ней была выстроена целая композиция: скелет в балахоне, окруженный змеевидными ретортами, тиглями, пергаментами с рисунками и непонятными формулами. По бокам стена подсвечивалась красным светом, и казалось, будто скелет зашевелится, если кто-то издаст звук громче шепота. Настолько натянута была тишина.

Лина остановилась, разглядывая потемневшую медную посуду в одном из шкафов, и спросила, не поворачиваясь:

– Это все реквизит или…?

Экскурсовод оказался рядом быстрее, чем она ожидала. Он поправил очки и с явной гордостью произнес:

– Ни одного декоративного предмета. Все подлинное. Собиралось на протяжении двух веков прадедами нынешнего владельца. Семья эмигрировала в Россию из Австрии еще при Александре Втором, а их коллекция – это результат личных интересов, а не научной систематизации. Мистика, алхимия, спиритуализм, народная магия…

Он сделал паузу, выжидая, пока слова улягутся в голове гостьи, а затем добавил:

– Некоторые вещи, разумеется, требуют особых условий хранения. Но хозяин считает, что тайна важнее стерильности.

– И что, прям все выставлено в залах? – не поверила Лина. – Нет ничего, что хранилось бы подальше от посторонних глаз?

– Конечно же, некоторые вещи периодически требуют реставрации, тогда их убирают из композиции, но затем сразу же возвращают, – заявил экскурсовод. – Идемте дальше, вас ждет много интересного!

В комнате алхимика они провели не меньше двадцати минут. Экскурсовод подводил их к каждому шкафу, рассказывал о каждом предмете. Парочка слушала с интересом, Лина же изнывала от нетерпения. Она уже убедилась, что ничего, похожего на зеркало, в этой комнате нет, и ей хотелось поскорее пройти дальше.

Закончив с комнатой алхимика, экскурсовод провел посетителей в боковую дверь, скрытую за занавеской из плотной бархатной ткани. Комната за ней была почти темной, освещенной лишь бледными лампами на полу. Стены оказались обиты черным деревом, а в центре стоял старинный стол для спиритических сеансов, с буквами алфавита, кругом из мела и тремя стульями.

– Кто желает пообщаться с потусторонним? – с усмешкой предложил экскурсовод. – Я, конечно, не обещаю, что дух Марии Антуанетты явится, но… у некоторых бывают интересные ощущения.

Он указал на кресло напротив зеркала, стоявшего в углу комнаты. Рядом висела табличка: «Зеркало из охотничьего дома князя Г., предположительно, использовалось в спиритических сеансах».

Пока парочка рассаживалась за столом, изображая спиритический сеанс, Лина приблизилась к зеркалу, стараясь подойти так, чтобы не увидеть свое отражение.

– Это зеркало… – Лина прищурилась. – Оно настоящее?

– Подлинность подтверждена. По крайней мере, его история восходит к середине XVIII века. Продавалось вместе с креслом, именно в нем появлялись духи, которых вызывали во время спиритических сеансов. Призрак сидел в кресле, но увидеть его можно было лишь в зеркале.

Экскурсовод включил лампу над зеркалом и, не спрашивая, повернул его так, чтобы оно смотрело на Лину. Та дернулась, но не успела отойти. Серебристая поверхность отразила ее, но с небольшим искажением, будто зеркало было прокрыто легким слоем жира.

Лина медленно подошла, словно по инерции, и на миг ей показалось, что ее отражение шевельнулось чуть раньше, чем она сама. Она поспешно шагнула в сторону. Экскурсовод ухмыльнулся, словно почувствовал ее страх, и вернул зеркало в прежнее положение. Затем возвратился к столу и приглушенным голосом продолжил:

– Этот стол использовался для спиритических сеансов в начале XX века. Семья одного уездного нотариуса пыталась вызвать дух погибшей дочери. Есть протоколы тех сеансов, с описаниями голосов, запахов и даже ожогов, которые появлялись на руках медиума.

Он нажал кнопку на панели у стены, и в комнате ожили звуки: вкрадчивый голос, словно нашептывающий на старой пластинке, шорохи, гулкие шаги. В центре стола зажглась тусклая подсветка, побежавшая по буквам алфавита, будто кто-то двигал невидимый указатель. Парень тихо фыркнул, а вот его подружка напряженно смотрела на стол и молчала. Лина стояла сзади, не садясь, и чувствовала внезапно вспыхнувший холод в животе.

– Но это же не тот стол, за которым проводились сеансы с этим зеркалом? – наконец спросила девушка.

– Нет, увы, – вздохнул экскурсовод. – Тот стол был безвозвратно утерян, поэтому мы просто соединили в одну композицию два разных предмета. Точнее, три. Спиритизм в то время был очень распространен, поэтому найти оригинальный стол и дополнить композицию не представило трудностей. А теперь последняя комната нашего маршрута, – продолжил мужчина. – Идемте. Но предупреждаю: экспозиция может вызвать неприятные ощущения. Людям с повышенной чувствительностью рекомендую остаться здесь.

Парень и девушка переглянулись, и оба сделали вид, что они вовсе не имеют никакой чувствительности, хотя Лина видела, что девчушка уже изрядно впечатлилась.

Экскурсовод провел их через тяжелую железную дверь. Табличка гласила: «Комната запретных обрядов. Не фотографировать».

Внутри пахло пылью, сыростью, внезапно ладаном и еще чем-то, как в давно закрытой церкви. Комната была почти целиком занята стеклянными боксами, в которых хранились обугленные портреты с выцарапанными глазами, стеклянные банки с желтоватой взвесью, где угадывалось что-то вроде когтей и волос. Один из экспонатов – старинный манекен ребенка, покрытый плесенью и пеплом, – был подписан: «Кукла из обряда перекладывания болезни. Архангельская губерния, XIX век».

На стенах висели пожелтевшие фотографии: мужчины и женщины с размытыми лицами, глаза которых были закрашены чернилами. От этого зала веяло чем-то глубоко неправильным, как будто вещи, собранные здесь, не хотели, чтобы их показывали.

Лина замерла у одного из боксов, где за толстым стеклом лежал обрядовый нож с треснутой костяной рукоятью. Хорошо был виден след запекшейся бурой жидкости, как будто нож недавно был в деле. В этот момент экскурсовод говорил что-то про влияние русской провинциальной магии на искусство, но голос его звучал глухо и как будто издалека. А когда Лина обернулась, никого уже не было. Она находилась в помещении совершенно одна.

– Эй? – позвала она.

Молчание.

Ни шагов, ни голосов, ни даже скрипа половиц. Только равномерное гудение ламп и чьи-то еле слышные вдохи. Или ей показалось?

Лина медленно шагнула назад, к двери, но та оказалась заперта. Лампы под потолком мигнули, и на мгновение Лине показалось, что они сейчас погаснут, оставив ее в темноте, но этого не произошло. У нее не оставалось выхода, кроме как идти вперед. Скорее всего, ее просто пугают. Стефан ведь говорил, что это интерактивный музей. Лина даже не удивится, если в конце выяснится, что и парочка туристов была подставной. Они вовремя исчезли, поскольку так было запланировано.

Лина добралась до следующей двери, открыла ее и смело шагнула в новый зал, но тут же пожалела о своей поспешности: дверной проем был затянут липкой паутиной, в которую она тут же вляпалась.

– Твою мать, – выдохнула Лина, стирая с себя мерзкую субстанцию.

Если она что-то и не любила в жизни, так это пауков. Даже за грибами никогда не ездила, хотя отец обожал тихую охоту. Но она могла лишь идти вперед, внимательно глядя перед собой и сбивая палкой паутину. Где уж тут грибы разглядеть?

Кое-как вытерев паутину хотя бы с кожи, где чувствовала ее, Лина осмотрелась. Воздух здесь изменился. Он стал тягучим, будто наполненным пылью, гарью и прелыми листьями. Кажется, кто-то сэкономил на вентиляции. Если только, конечно, это не было сделано специально. Свет здесь тоже был другим: не тускло-ровный, как в других комнатах, а теплый, но дрожащий, как от свечей. Он исходил не только от множества канделябров на стенах, но и от подвешенных к потолку банок с каким-то светящимся настоем.

Комната была оформлена в стиле «Ведьмин дом». По крайней мере, так казалось на первый взгляд. С потолка свисали пучки засушенных трав, среди которых Лина узнала зверобой, полынь и белладонну. На полу стояли большие горшки с чем-то вроде мха, в углу висела клетка с дохлой птицей. Точнее, поначалу показалось, что птица мертвая, но затем она слабо шевельнулась, и Лина вздрогнула. Шагнула ближе и увидела, что шевелится вовсе не птица, а что-то под ней. Птичий пух вздыбился, в глубине мелькнули черные глаза. Лина поспешно отвернулась, не желая видеть, что там.

На большом деревянном столе стояли ступки с порошками, лежали костяные ножи, черепа животных, а рядом внезапно карта звездного неба, проткнутая булавками. Карта показалась Лине неуместной. Неужели ведьмы увлекались астрологией?

По углам комнаты расползались тени. Не от предметов, а будто сами по себе. С потолка капала вода. Или кровь. Лина посмотрела наверх и увидела что-то вроде коконов, подвешенных на веревках. Один из них слабо покачивался, а под ним стояла миска, в которую и капала жидкость, мерно отсчитывая каждую каплю.

Кап-кап-кап.

Где-то за стеной раздался слабый стон. Потом еще один, будто кто-то задыхался. В этот момент дверь за ее спиной – та, через которую она вошла, – бесшумно закрылась.

Лина не могла не признать, что сделано все было весьма атмосферно. И даже у нее, имеющей за плечами трехлетние отношения со Стефаном, помешанном на сверхъестественном, и приключения в заброшенном доме в Вене, шевелились волосы на затылке. Можно было представить, какое впечатление производит интерактив на неподготовленного участника.

Лина прошла чуть дальше и увидела и саму ведьму, сидящую за столом. Сначала она думала, что это просто кукла, но стоило ей приблизиться, как ведьма шевельнулась. Лина, не ожидавшая подобного, вздрогнула. Ну вот, а думала, что уже ко всему готова! Обозвав себя нервной дурочкой, Лина подошла еще ближе, и по мере того, как она подходила, ведьма все выше поднимала голову. Лицо ее было закрыто седыми паклями, но Лина уже могла рассмотреть сморщенную темную кожу, маленькие глазки, крючковатый нос, сжатые в тонкую полоску губы. Даже бородавка была на подбородке! Кто-то очень постарался изобразить классическую ведьму, никакой фантазии!

– Зря ты пришла, – проскрипела ведьма, уставившись на Лину темными глазками. – Ты найдешь здесь свою смерть!

– Вообще-то я собиралась найти выход, – усмехнулась Лина.

Надо же, не кукла, человека посадили!

Она смело прошла мимо ведьмы, открыла дверь, но тут же отпрянула обратно: успела заметить движение слева и избежала встречи с очередным актером или куклой, внезапно выпавшей на нее с веревкой в руках. Оттолкнув куклу в сторону, Лина шагнула в по традиции слабо освещенный коридор. Дверь за ней захлопнулась и даже защелкнулась, поэтому ей ничего не оставалось, кроме как идти вперед, внимательно глядя по сторонам. А там было на что посмотреть. Она проходила будто бы по коридору конюшни, а по бокам ей то и дело открывались новые денники, только вместо лошадей в них находились очередные композиции. В одном деннике в колыбели лежала кукла, изображающая ребенка, над которым склонилась еще одна ведьма. В другой лежал спутанный веревками старик с головой на плахе. Длинная седая борода его спускалась до самой земли, и под ней тоже что-то шевелилось. Лина поймала себя на том, что испытывает не страх, а отвращение. И хотела бы не смотреть в эти стойла, но была вынуждена контролировать ситуацию, поскольку уже в середине коридора, когда она чуть-чуть расслабилась, на нее снова попытались напасть.

Чем ближе она подходила к концу коридора, тем яснее видела, что там ее кто-то ждет. Женщина, примерно с нее ростом, стояла прямо на ее пути и не шевелилась. Ее было сложно рассмотреть, но чем ближе Лина подходила, тем яснее понимала, что женщина похожа на нее саму. И лишь подойдя почти вплотную, Лина поняла, что это зеркало. И в нем отражается она сама, только почему-то не шевелится.

Картина? Фотография? Но когда они успели?

Лина шагнула еще ближе, внимательно рассматривая собственное отражение, и вдруг девушка посмотрела на нее и улыбнулась. Лина отпрянула назад, не заметила, когда позади нее открылся люк, и шагнула в него. Короткое падение – и она ударилась спиной и головой обо что-то твердое. Успела подумать только о том, что это не интерактив, раз не подложили ничего мягкого, а еще через мгновение сознание погасло.