Проклятый Лекарь. Том 8

Глава 17

Несколько мгновений мы просто смотрели друг на друга.

Альтруист стоял в десяти метрах от меня. Ни пылинки на чёрном плаще, ни складки на идеально сидящем костюме под ним. Выглядел так, будто только что вышел с великосветского приёма, а не материализовался из тени посреди ночного двора.

Тьма клубилась вокруг его рук, принимая форму изогнутых клинков. Красиво, надо признать. Как будто кто-то взял чернила и придал им смертоносную форму.

В его глазах горел холодный огонь. Расчётливая, контролируемая злость профессионала, которому помешали выполнить работу.

Умирать мне совершенно не хотелось. У меня были планы на завтра. И на послезавтра. И вообще, Анна беременна, нужно дожить хотя бы до рождения ребёнка.

— Мне просто любопытно кое-что, — сказал я.

Альтруист не атаковал. Склонил голову набок, как хищная птица, изучающая добычу.

— Любопытно? — в его голосе звучало искреннее удивление. — Тебе? Сейчас?

— Угу. Профессиональный интерес, можно сказать. Издержки профессии — всегда хочу понять причины явлений. Диагностика, знаешь ли. Въедается в подкорку.

Я позволил себе усмешку. Губы потрескались, усмешка отозвалась лёгким жжением. Обезвоживание. Нужно будет выпить воды. Если доживу.

— Скажи, а отец-то твой, граф Бестужев, в курсе, чем его сынок по ночам занимается? — спросил я.

Альтруист замер. Едва заметно, на долю секунды, но я заметил. Тысяча лет практики в чтении людей не проходит даром.

— Одобряет твоё хобби? — продолжил я, не давая ему опомниться. — Или ты тайком из дома сбегаешь, пока папенька думает, что ты в библиотеке книжки читаешь? «Дорогой отец, я пошёл на благотворительный вечер», а сам бежишь командовать сектой, которая высасывает жизнь из детей?

Удар попал в цель.

Я видел это по мгновенному напряжению круговой мышцы глаза — микровыражение, которое невозможно контролировать сознательно. По тому, как дёрнулся уголок рта — признак отвращения или гнева. По лёгкому расширению ноздрей — усиленное дыхание, подготовка к стрессовой реакции.

Тема отца была больной. Как нарыв, который вот-вот прорвётся.

— Мой отец… — голос Альтруиста стал ледяным, — … получит то, что заслуживает. Как и все в этом прогнившем мире.

Интересно. Он говорит о собственном отце как о враге. Не «папа не понимает меня» — типичная подростковая обида. Не «отец слишком строг» — аристократическое воспитание действительно бывает суровым. Нет. «Папа получит по заслугам». Как преступник. Как… цель.

Граф Бестужев был одним из влиятельнейших аристократов Империи. Богат. Могущественен — обширные связи при дворе, несколько ключевых постов в министерствах заняты его ставленниками. Уважаем — безупречная репутация, благотворительность, меценатство.

Его сын — глава тайной секты Орден Очищения. Организации, которая устанавливает некромантические воронки над детскими садами и школами.

И между ними, судя по всему, не просто холодок в отношениях. Не семейная ссора из-за наследства или выбора невесты. Что-то глубже. Что-то… идеологическое?

Дело с Петром Бестужевым гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Нужно будет копнуть глубже. Узнать историю семьи. Понять, что произошло между отцом и сыном.

— Философские рассуждения о справедливости? — я покачал головой, стараясь не морщиться от боли в шее. Мышцы затекли, каждое движение давалось с трудом. — От главы секты, которая высасывает жизнь из детей? Серьёзно, Петенька?

— Не называй меня так, — процедил он.

— Почему? Папа так называл?

Тьма вокруг его рук вспыхнула ярче. Клинки удлинились, заострились.

Попал. Отцовская тема — его слабое место. Запомним.

— Ты не понимаешь, — Альтруист шагнул вперёд. Его движения стали резче, менее контролируемыми. Эмоции брали верх над дисциплиной. — Никто не понимает. Ни отец, ни его прихлебатели, ни эта гнилая система, которая душит всё живое. Но скоро, скоро все поймут.

— Загадочно, — кивнул я. — Зловеще. Очень в духе главного злодея. Тебе бы ещё чёрный плащ с высоким воротником и раскаты грома на заднем плане, и был бы полный комплект.

— Смейся, — он оскалился. — Смейся, пока можешь.

— Обязательно.

Я принял боевую стойку. Тело протестовало — каждая мышца, каждый сустав напоминал о том, что я только что пережил купание в некромантической воронке. Но я заставил себя стоять прямо. Спина ровная, плечи расправлены.

Некроманты не сутулятся. Даже умирающие.

— Ладно, Петенька. Хватит разговоров. Давай уже драться, раз так хочется, — выдал я.

Альтруист атаковал первым. Не в лоб, не напрямую — это было бы слишком просто, слишком предсказуемо. Теневики так не работают. Их стихия — обман, внезапность, удар из темноты.

Он нырнул в тень у стены здания и появился за моей спиной. Теневой переход, мгновенное перемещение через пространство тьмы. Элитная техника, которую осваивают единицы.

Я почувствовал его раньше, чем увидел. Некромантическое чутьё — способность ощущать присутствие смерти, тьмы, враждебной энергии. Волоски на затылке встали дыбом, по спине пробежал холодок.

Я развернулся.

Теневой клинок рассёк воздух в сантиметре от моего уха. Я услышал свист — тонкий, пронзительный, похожий на шипение змеи. Почувствовал холод, исходящий от лезвия. Не физический — метафизический. Холод смерти, сконцентрированный в форме оружия.

Если бы я среагировал на полсекунды позже — голова отделилась бы от тела. Чисто, аккуратно, без лишней крови. Теневые клинки не режут, они разъединяют. Разрывают связи между атомами, между клетками, между телом и душой.

— Кирилл! — крикнул я, откатываясь в сторону. — Вспышка!

Парень, каким-то чудом уже пришедший в себя и поднявшийся на ноги, среагировал быстрее, чем я ожидал. Инстинкты работали, даже когда сознание едва держалось.

Он вскинул руки. Ладони вспыхнули — слабо, гораздо слабее, чем обычно, но всё же вспыхнули. Волна чистого света прокатилась по поляне, заливая каждый угол, каждую тень.

Альтруист зашипел, как кот, которому наступили на хвост. Отшатнулся, прикрывая глаза. Тени вокруг него заколебались, теряя форму — клинки растаяли, превратившись в бесформенные сгустки тьмы.

Теневики ненавидели прямой свет. Это была их ахиллесова пята, их главная слабость. Свет не просто ослеплял — он разрушал саму основу их магии. Тени не могут существовать там, где нет темноты.

Но вспышка длилась секунду. Может, две. А потом Кирилл согнулся пополам, хватаясь за голову.

— Не могу… — прохрипел он. — Сил нет… Резерв пустой…

Магическое истощение. Полное исчерпание магических ресурсов. Организм включил защитный механизм, блокируя дальнейшее использование силы. Правильно, иначе он бы сжёг себя изнутри.

Альтруист уже восстановился. Стоял, щурясь, но уже контролируя ситуацию. А потом улыбнулся. Холодно и хищно.

И создал двойника. Теневая копия отделилась от него, как отражение от зеркала. Идеальная, неотличимая от оригинала. Те же черты лица, та же одежда, те же клинки в руках.

Потом — ещё одна. И ещё.

Четыре Альтруиста окружили меня. Все одинаковые. Все с занесёнными клинками. Все смотрели на меня с одинаковым выражением холодного превосходства.

Классика теневой магии.

Я лихорадочно сканировал противников некромантическим зрением. Теневые двойники. Иллюзии, созданные из уплотнённой тьмы. Три фальшивки и один настоящий. Вопрос — какой?

Проблема в том, что теневые двойники почти неотличимы от оригинала. Они двигаются так же, говорят так же, даже атакуют так же, хотя их удары не причиняют реального вреда. Это отвлекающий манёвр, способ запутать противника, заставить его тратить силы на пустые цели.

Они атаковали одновременно.

Четыре клинка — с четырёх сторон. Я нырнул вниз, уходя от первого удара — он прошёл над головой, срезав несколько волос. Перекатился вправо, избегая второго — лезвие вонзилось в землю там, где я только что был. Третий клинок рассёк мне рукав — и прошёл насквозь, не причинив вреда.

Иллюзия. Значит, настоящий — четвёртый.

Четвёртый и ударил в спину.

Вернее, попытался. Ибо Костомар возник между нами.

Непонятно как успел собраться, непонятно откуда взял силы, но он был там. Встал на пути удара, раскинув костяные руки. Щит из костей и упрямства.

Теневой клинок вонзился ему в грудную клетку. Прошёл между рёбрами, застряв в позвоночнике. Чёрная энергия растеклась по костям, оставляя следы, похожие на ожоги.

— Слышь, ты! — прорычал скелет, хватая Альтруиста за руку костяными пальцами. Хватка мертвеца — не то, от чего легко освободиться. — Не тронь хозяина, тварь теневая!

Альтруист выдернул клинок с мерзким скрежетом. Отступил на шаг, вырываясь из захвата.

На его лице отразилось удивление. Он не ожидал, что развалившийся скелет окажется таким быстрым. И таким упрямым.

Честно говоря, я тоже не ожидал.

— Костомар, — позвал я, поднимаясь на ноги. — Ты как?

— Дырка в груди, — он пожал плечами. Точнее, попытался, но левое плечо не работало как надо. — Ерунда. У меня там и так пусто. Никаких жизненно важных органов.

Я видел переломанные ребра прямо по кругу. Так что его ирония не смогла меня сбить.

— Можешь сражаться? — уточнил я.

— А то! Пока кости держатся, могу!

Он пошатнулся, но устоял. Движения стали медленнее — удар повредил что-то в его внутренней структуре, в той магической сети, которая связывала кости воедино. Но он всё ещё стоял. Всё ещё мог драться.

Верный до конца. Редкое качество даже среди живых.

Ростислав вступил в бой по-своему. Почти невидимый призрак пролетел сквозь Альтруиста. Буквально прошёл насквозь, от груди до спины, как нож сквозь масло.

Теневик вздрогнул. Дёрнулся, теряя концентрацию. Двойники замерцали, на секунду став полупрозрачными.

— Не люблю, когда сквозь меня летают! — прошипел Альтруист, отмахиваясь от чего-то невидимого.

— А мне плевать, что ты не любишь, — голос Ростислава донёсся отовсюду и ниоткуда одновременно. Призраки не привязаны к конкретному месту — они везде и нигде. — Я сам не люблю, когда живые суют нос в мои дела.

Он пролетел снова. И ещё раз. Каждый проход сбивал Альтруиста с ритма, мешал сосредоточиться на атаке. Не наносил урона — призрак был слишком слаб для этого, но отвлекал, раздражал, выводил из равновесия.

Тьма, как же не хватает Вольдемара. Я сформировал сгусток некроэнергии в ладони. Маленький, экономный — всё, что мог себе позволить при таком резерве.

Его туша сейчас бы очень пригодилась. Сто двадцать килограммов мёртвой плоти, которая не чувствует боли и не знает страха. Просто встал бы на пути — и всё. Попробуй обойти такую преграду.

Но Вольдемар был дома. Рассчитывать приходилось на то, что есть.

Я выстрелил сгустком в Альтруиста — в того, которого считал настоящим. Он уклонился — легко, грациозно, как профессиональный танцор. Мой удар пролетел мимо, врезавшись в стену здания и оставив на штукатурке чёрную воронку размером с кулак.

— Слабо, некромант, — Альтруист усмехнулся, восстанавливая контроль над двойниками. — Ты выдохся. Еле стоишь на ногах. Один серьёзный удар — и тебя можно брать голыми руками.

— Попробуй, — огрызнулся я.

— С удовольствием.

Он попробовал.

Бой продолжался — изматывающий, бесконечный, как сон, от которого не можешь проснуться.

Альтруист двигался быстрее нас. Бил точнее. Его резерв явно был полнее моего — он мог позволить себе тратить энергию на двойников, теневые переходы, клинки из тьмы. Каждый его манёвр был выверен, каждый удар смертоносен.

Мы не могли позволить себе ничего подобного.

Кирилл создавал вспышки. Слабые, едва ослепляющие, как свет карманного фонарика по сравнению с прежними. Но достаточные, чтобы сбить прицел, чтобы заставить Альтруиста зажмуриться на долю секунды.

После каждой вспышки парень бледнел ещё больше. Магическое истощение прогрессировало — я видел это по его ауре, по тому, как угасал внутренний свет. Его жизненные показатели ухудшались: пульс учащённый — около ста ударов в минуту, дыхание поверхностное, кожные покровы бледные с сероватым оттенком. Тахикардия и гипотония на фоне энергетического истощения.

Ещё пара вспышек — и он упадёт. Нужно беречь его. Использовать только в критические моменты.

Костомар работал щитом. Принимал удары, которые предназначались мне или Кириллу. Вставал на пути клинков, подставлял кости под лезвия. Каждый удар оставлял след — трещину в ребре, выбитый сустав, отколотый фрагмент фаланги.

Он разваливался на части. Левая рука уже держалась на одном локтевом суставе. Несколько рёбер отлетели и валялись где-то на траве. Череп треснул, глубокая трещина шла от виска к затылку.

Но он продолжал сражаться. Упрямо, молча, не жалуясь.

— Слабак! — рычал он каждый раз, принимая очередной удар. — Ещё! Давай ещё!

Ростислав мешал как мог. Пролетал сквозь Альтруиста, сбивая концентрацию. Создавал слабые иллюзии — призрачные образы, которые отвлекали внимание на долю секунды. Шептал что-то на ухо врагу — слова, которые только он мог слышать.

Но с каждым манёвром призрак становился всё прозрачнее. Его эктоплазма рассеивалась, как туман под солнцем. Скоро от него останется только голос, а потом и он исчезнет.

А я экономил каждую каплю энергии. Уклонялся чаще, чем атаковал. Использовал некромантию только когда другого выхода не было — короткие, слабые импульсы, скорее отвлекающие, чем ранящие.

Восемь процентов. Семь. Шесть.

Счётчик падал с каждым ударом, с каждым манёвром. Ещё немного — и я буду так же бесполезен, как обычный человек. Хуже — обычный человек хотя бы не падает в обморок от магического истощения.

И при всём этом — я наблюдал. Потому что что-то было не так.

Альтруист атаковал яростно, агрессивно — но не смертельно. Его удары были направлены не на то, чтобы убить. Они оттесняли, отвлекали, занимали нас боем.

Странно. Он сильнее. Быстрее. Свежее. Мог бы давно нас прикончить, если бы захотел. Почему медлит?

И тогда я заметил. Все его манёвры, все его атаки — они вели в одном направлении. Он не пытался нас окружить, не пытался загнать в угол. Он продвигался. Шаг за шагом, удар за ударом — к определённой точке. К тому месту, где лежал связанный Саблин.

О тьма. Он пытается освободить пленника!

Я бросил быстрый взгляд на Саблина. Метаморф лежал на земле, связанный по рукам и ногам, и смотрел на бой. В его глазах отразилась надежда. Он ждал, что Альтруист его спасёт.

Значит, Саблин ему нужен. Я автоматически отступил от очередного удара. Чертовски нужен. Настолько, что он рискует собой, атакует нас, несмотря на то, что мог бы просто уйти.

Но почему? Саблин — обычный исполнитель. «Латальщик воронок». Мелкая сошка, которая ничего не знает о планах руководства. Или…

Или он врал. Причем очень хорошо, раз я этого сразу не заметил. Знает гораздо больше, чем сказал на допросе. И Альтруист это понимает.

Это меняло всё. Если пленник настолько ценен — значит, в его голове есть информация. Важная информация. Возможно, ключ ко всей операции Ордена.

И значит, нужно заканчивать этот бой. Быстро. Пока Альтруист не добрался до своей цели.

— Костомар! — крикнул я. — Прикрой пленника! Не подпускай к нему никого!

Скелет, не задавая вопросов, метнулся к Саблину. Встал над ним, расставив костяные руки — живой (вернее, мёртвый) щит.

— Ты не пройдешь! — прорычал он. — Только через мой труп!

— Технически ты уже труп, — заметил Ростислав откуда-то сбоку.

— Не умничай!

Альтруист зарычал от ярости. Маска холодного контроля треснула — под ней оказалась звериная злость человека, которому помешали получить желаемое.

— Ты не получишь его! — прошипел он, бросаясь к Саблину.

Костомар встретил его ударом костяного кулака. Не сильным — у скелета не было мышц для сильных ударов — но неожиданным. Альтруист отшатнулся.

— Уже получил, — ответил я, формируя в ладони очередной сгусток энергии. Маленький, слабый, но достаточный. — А теперь получу кое-что ещё.

У меня был козырь в рукаве. Точнее — не в рукаве. В тени плаща моего противника.

Нюхль. Мой верный фамильяр. Маленький костяной ящер с зелёными огоньками в глазницах и характером злобного хомяка. Всё это время он прятался в тени Альтруиста, куда проскользнул ещё в начале нашей разведывательной операции. Ждал. Терпеливо, молча, как паук в засаде.

Ждал моего приказа.

— Нюхль, — я послал мысленный сигнал через нашу связь. — Пора. Манёвр «Щелкунчик».

Его мы отрабатывали много раз. Не самый благородный, не самый героический — но чертовски эффективный. Особенно против противников мужского пола.

Доля секунды, и из-под полы плаща Альтруиста вылетела костяная молния.

Нюхль двигался быстро. Быстрее, чем мог среагировать человеческий глаз. Быстрее, чем мог среагировать даже опытный теневик, привыкший к внезапным атакам. Он был маленьким, лёгким, и гравитация работала на него — падение вниз всегда быстрее, чем движение в любом другом направлении.

Он не целил в горло — слишком защищено, слишком очевидно. Не целил в глаза — Альтруист успел бы закрыть лицо руками. Не целил в какую-либо другую жизненно важную точку — для этого нужна была большая масса, большая сила.

Он целил ниже. Гораздо ниже. Туда, где мужчины инстинктивно защищают в последнюю очередь — потому что защищать там нечего, там же только…

Костяные челюсти сомкнулись. На самом уязвимом, самом болезненном, самом унизительном месте мужского организма.

Пах. Мошонка. Область, богато снабжённая нервными окончаниями — их концентрация там выше, чем почти в любой другой части тела, кроме, пожалуй, кончиков пальцев и губ. Эволюция позаботилась о том, чтобы повреждение репродуктивных органов сопровождалось максимальной болью — чтобы мужчины берегли их как зеницу ока.

Альтруист не берёг. И теперь расплачивался.

Вой, который он издал, был незабываемым.

Нечеловеческий. Полный боли, шока и абсолютного, всепоглощающего унижения. Вой существа, которое только что получило удар в самое святое.

Он согнулся пополам — рефлекторная защитная поза, которую невозможно контролировать сознательно. Руки метнулись вниз, хватаясь за эпицентр боли. Теневые клинки рассеялись — Альтруист потерял концентрацию. Двойники исчезли — на их поддержание нужна была энергия, которую мозг перенаправил на обработку болевых сигналов.

— А-а-а-а! — он пытался что-то сказать, но изо рта вырывался только хрип. — Ты… посм-м-мел…

— Ну красавчик! — восхитился Костомар откуда-то сбоку. Его нижняя челюсть — единственная уцелевшая часть лица — буквально отвисла от изумления. — Вот это удар! Вот это я понимаю — боевой приём!

— Низко, — прокомментировал Ростислав.

— Нюхль, молодец, — сказал я, позволив себе секунду удовлетворения. — Держи его. Не отпускай.

Костяная ящерица держала. Вцепилась намертво, как бультерьер в кость — и не собиралась отпускать. Её челюсти были созданы для того, чтобы хватать и не выпускать. Даже если жертва дёргается. Особенно если дёргается.

А Альтруист дёргался. Ещё как дёргался. Пытался оторвать Нюхля, но руки тряслись, координация была нарушена, боль не давала сосредоточиться.

Маневр «Щелкунчик». Неэлегантно. Не героично. Ни один бард не станет воспевать победу, одержанную укусом в пах. Но когда речь идёт о выживании — элегантность идёт лесом. Главное — результат.

— Кирилл! — крикнул я, собирая последние крохи энергии. — Сейчас! Всё, что у тебя есть! Последний удар!

Парень поднял голову. Лицо белее мела, под глазами чёрные круги, губы потрескались. Он выглядел как человек на грани смерти — потому что он и был на грани.

Но он услышал. И понял.

— Я… — он с трудом поднял руки. — Я попробую…

— Не пробуй. Делай.

Кирилл сделал. Собрал всё, что осталось в его истощённом резерве. Последние капли магии света, последние искры силы. Ладони засветились — слабо, едва заметно, как тлеющие угольки в потухшем костре.

Я сделал то же самое. Выскреб со дна Сосуда Живы всё, что мог потратить без риска немедленной смерти. Пять процентов. Четыре. Три. Чёрная энергия некромантии собралась в моих ладонях — холодная, голодная, жаждущая разрушения.

Два потока устремились к согнутой фигуре Альтруиста.

Чёрный и белый. Смерть и жизнь. Тьма и свет. Две противоположности, две стороны одной медали — встретились в одной точке. Они ударили одновременно.

Взрыв был… красивым. По-своему.

Чёрное и белое смешались в вихре энергии. Не уничтожили друг друга — слились, переплелись, создав что-то новое. Серое сияние, мерцающее как северное, разлетелось искрами во все стороны.

Ударная волна прокатилась по поляне. Пригнула траву, качнула деревья, заставила задребезжать стёкла в окнах детского сада.

Альтруист отлетел назад, метров на пять, может, больше. Нюхль, отброшенный силой удара, покатился по земле, как костяной мячик. Но быстро встал на лапы, довольно щёлкая челюстью. В зубах что-то болталось — кажется, клочок ткани. Надеюсь, только ткани.

Теневик упал на одно колено. Его плащ дымился — в нескольких местах прогорел насквозь.

— Ты… — он прохрипел, с трудом поднимаясь. Одна рука всё ещё прижата к паху — там, где Нюхль оставил свой «автограф». — Ты за это заплатишь, некромант.

— Запиши на мой счёт, — ответил я, едва держась на ногах. Мир плыл перед глазами. Три процента в Сосуде — это почти ничего. — У меня там уже много накопилось.

Альтруист посмотрел на меня. Оценивающе, холодно. Потом — на Костомара, стоящего над пленником. Потом — на Кирилла, который буквально висел на заборе, чтобы не упасть.

Он не мог продолжать бой. Мы оба это понимали.

— Это не конец, — сказал он, отступая к ближайшей тени. Его голос звучал ровно, но в глазах горела холодная ярость. — Мы ещё встретимся, Пирогов. И тогда…

— И тогда я снова натравлю на тебя Нюхля, — перебил я. — Может, в следующий раз он откусит что-нибудь. Насовсем.

Ярость в его глазах вспыхнула ярче. Руки сжались в кулаки. На секунду мне показалось, что он бросится на меня, несмотря ни на что.

Но Альтруист сдержался.

— Прощай, — процедил он сквозь зубы. — Ненадолго.

Шагнул в тень и исчез.

Я простоял секунд пять, прежде чем ноги подкосились. Упал на колени, как мешок с картошкой. Тело отказывалось подчиняться командам мозга. Мышцы дрожали от истощения. Перед глазами плыли чёрные круги — признак гипоксии (недостатка кислорода) на фоне магического истощения.

Нюхль подбежал ко мне, как верный пёс, принёсший хозяину добычу. Ткнулся костяной мордой в ладонь, требуя похвалы и вознаграждения.

— Молодец, — прохрипел я, гладя его по черепу. Холодные кости под пальцами — странное, но успокаивающее ощущение. — Хороший мальчик. Заслужил награду. Две награды. Три.

Он довольно защёлкал челюстью и свернулся клубком у моих ног. В зубах — только клочок чёрной ткани от плаща Альтруиста.

Я проверил Сосуд Живы. Три процента.

Три. Жалких. Процента.

После боя с воронкой было шестнадцать. После схватки с Альтруистом — три. Две битвы подряд выпили из меня почти всё. Ещё одна — и я просто умру от истощения.

Нехило меня помотало. Смеяться сил не было.

Три процента. Это даже не запас на чёрный день — это запас на чёрную минуту. Если сейчас кто-нибудь чихнёт рядом со мной — я не смогу даже сказать «будь здоров».

Огляделся, оценивая потери.

Кирилл лежал на земле — там, где упал после последнего удара. Без сознания, но дышал — я видел слабое движение грудной клетки. Пульс… проверю позже. Сейчас не могу пошевелиться.

Костомар стоял над пленником, хотя «стоял» — это громко сказано. Скорее — балансировал на одной ноге, потому что вторая отвалилась где-то в процессе боя. Половина рёбер отсутствовала. Левая рука болталась на одном суставе. Череп треснул в трёх местах — зелёные огоньки в глазницах едва тлели.

— О-ох — простонал он. — Хозяин… можно я посижу? Или… полежу?

— Можно.

Он рухнул на землю с костяным стуком. Развалился на составные части — но продолжал что-то бормотать. Значит, «живой». Относительно.

Ростислав… Ростислава я почти не видел. Призрак стал настолько прозрачным, что сливался с ночным воздухом.

— Ростислав? — позвал я в пустоту. — Ты здесь?

— Здесь… — голос донёсся отовсюду и ниоткуда. Слабый, едва слышный. — Еле… держусь… Нужен отдых… Много отдыха…

— Отдыхай.

— Спасибо… хозяин…

Мерцание исчезло. Он ушёл туда, куда уходят призраки, когда им нужно восстановить силы. В какое-то место между мирами, о котором я предпочитал не думать.

Великолепно.

Команда разбита. Резерв пуст. Враг сбежал, но вернётся. Пленник цел, но молчит. И где-то там, в тенях города бродит разъярённый Альтруист с покусанным причинным местом, планируя страшную месть.

Отличная ночь.

Я заставил себя подняться. Колени подгибались. Каждый шаг давался с усилием, как будто я шёл по пояс в болоте. Но шёл. Некроманты не лежат на земле, пока дело не сделано.

Подошёл к Саблину.

Метаморф находился там, где мы его оставили — связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту. Под его кожей что-то двигалось — мышцы перекатывались волнами, как змеи под тонким одеялом. Он пытался трансформироваться. Разорвать путы. Сбежать. Но не мог.

Пытался, бедняга. Однако хомуты из лаборатории Мёртвого — это не верёвка из хозяйственного магазина. Они пропитаны подавляющим зельем. Блокирует метаморфические способности на двенадцать часов минимум. Всеволод знал, что делал, когда их создавал.

Я присел рядом на корточки. Вынул кляп изо рта пленника. Посмотрел ему в глаза — жёлтые, звериные, полные ненависти и страха.

— Ну что, дружок, — сказал я устало. Голос хрипел — связки пострадали от криков во время боя. — Поговорим по-хорошему?

— Пошёл к чёрту, — выплюнул он.

— Невежливо. Особенно учитывая обстоятельства.

Я сел поудобнее. Достал из кармана небольшую бутыль с водой, который чудом уцелел, и сделал глоток. Организм требовал жидкости. Обезвоживание на фоне магического истощения — опасная комбинация.

— Твой босс только что бросил тебя на произвол судьбы, — продолжил я, закручивая флакон. — Мог бы спасти, но предпочёл сбежать. Как думаешь, почему?

Саблин промолчал. Но я видел, как дрогнули его губы. Как дёрнулся кадык — сглотнул. Сомнение. Маленькое, но заметное.

— Он так отчаянно хотел тебя вызволить, — я говорил медленно, спокойно. Как врач, объясняющий пациенту диагноз. — Рисковал собой. Атаковал нас несмотря на то, что мог уйти в тень в любой момент. А потом — раз, и растворился. Оставил тебя. Почему?

— Он вернётся за мной, — голос Саблина звучал уверенно. Слишком уверенно. Он пытался убедить не меня — себя.

— Может быть. А может — нет.

Я наклонился ближе. Так, чтобы он видел моё лицо. Видел, что я не угрожаю, не давлю, а просто констатирую факты.

— Подумай сам. Ты ценный агент? Или расходный материал? Если ценный, то почему он тебя бросил? Если расходный, то зачем так рисковал?

— Я…

— Может, ты знаешь что-то, что он не хочет, чтобы узнали другие. Что-то настолько важное, что лучше тебе умереть, чем заговорить. Что-то, за что тебя не спасают — а устраняют.

Страх мелькнул в его глазах. Быстро, на долю секунды, но я заметил.

Попал. Он знает что-то. И боится, что Альтруист решит его убрать, а не спасать.

— Так что же ты знаешь, дружок? — я говорил тихо, почти ласково. — Что такого ценного прячется в твоей голове?

Саблин отвернулся. Стиснул зубы так, что желваки заходили на скулах.

— Ничего. Я ничего не знаю.

— Врёшь, — отрезал я.

— Не вру.

— Врёшь. И мы оба это понимаем.

Я вздохнул. Потянулся к внутреннему карману — тому самому, где лежал флакон с кровью тени. Инструмент для «пытки страхом».

— Ладно. Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. Помнишь, что я делал в прошлый раз?

Он дёрнулся. Побледнел — насколько может побледнеть человек с серой кожей оборотня.

— Так вот, это был щадящий режим. Демоверсия, так сказать. Сейчас…

Я не успел договорить. Потому что мир взорвался светом.

Ослепительный, беспощадный свет залил поляну со всех сторон.

Галогеновые прожекторы, установленные на крышах окружающих зданий. Фары машин, выстроившихся полукругом у забора. Фонари в руках бойцов, выходящих из темноты.

Я зажмурился, инстинктивно прикрывая глаза рукой. Слишком ярко. Слишком внезапно. После темноты ночного боя — как удар молотком по глазам.

А потом раздались звуки. Десятки щелчков. Характерный, узнаваемый звук, который знает любой, кто хоть раз имел дело с огнестрельным оружием. Снятие с предохранителя.

О тьма. У нас сегодня аншлаг.

— Именем Императора!

Голос из громкоговорителя был холодным, металлическим. Голос человека, привыкшего отдавать приказы и ожидать их беспрекословного выполнения. И до боли знакомым.

— Это капитан Стрельцов! Святая Инквизиция!

Стрельцов. Тот самый, который посадил Мёртвого.

Ну конечно. Именно он. Именно сейчас. Вселенная определённо имеет чувство юмора. Очень чёрное чувство юмора.

— Всем оставаться на своих местах! — продолжал голос. — Оружие на землю! Руки за голову! При попытке сопротивления мы стреляем на поражение!

Я медленно поднял взгляд, давая глазам привыкнуть к свету. И увидел.

Они были везде. Десятки бойцов в чёрной форме Инквизиции. Бронежилеты, шлемы, автоматы в руках. На груди у каждого висел артефакт-нейтрализатор, мерцающий синим светом. Защита от магии. Стандартное снаряжение для операций против магов.

Они окружили поляну со всех сторон. Перекрыли все выходы. Взяли на прицел каждого из нас.

Мы были в ловушке.

— Ну бли-и-ин… — протянул Костомар откуда-то снизу. Он так и не встал, а лежал грудой костей, но голова была повёрнута в сторону прожекторов. — Хозяин, это плохо, да?

— Очень, — подтвердил я.