Русский бунт. Шапка Мономаха. Часть I

Глава 9

Утро ни черта не красило стены древнего Кремля. Я хмуро разглядывал со своей приватной смотровой площадки ту разруху, которая царила на прославленном холме. Поджидал своих «заплечных дел мастеров», вот и нашел время подумать о квартирном вопросе.

Долгие годы небрежения столицей, а еще больше архитектурный каприз «женушки», к которому она быстро остыла (гигантский проект Баженова), нанесли непоправимый вред всему кремлевскому комплексу. Жить по сути негде, кроме как в Теремном дворце. Зимний дворец Растрелли, простоявший много лет пустым, мал и непригоден для жилья. Особый покой, возведенный для Катьки, напротив Сретенской церкви, разобрали. Под снос пошли и Житный с Денежным дворы, Запасной дворец Годунова, длинный корпус старинных приказов, дворы соборного духовенства, часть монастырских подворий и многое другое. От всего былого великолепия остались руины в виде фундаментов или уцелевшей подклетной части — жуткое зрелище. Обитать посреди замороженной на начальном этапе стройки врагу не пожелаешь. Все это безобразие «украшала» здоровенная коровья лепешка в виде разобранной южной стены с башнями и снесенных Набережных садов.

«С этим нужно что-то срочно делать».

Хлопуша и Шешковский уловили мое плохое настроение, как только мы встретились. Спрашивать, кто прогневал царя-батюшка, поостереглись. Хитрованы, решили сразу зайти с хорошей новости.

— Старшего из Орловых поймали, — доложился Хлопуша. — Степан Иваныча хитрость с орловской сожительницей удалась. Привела она нас к убежищу Ивана.

Шешковский довольно улыбнулся.

— Уже его взбодрили на дыбе. Думаем с братом свидание устроить и получить с Григория то, что тебе, государь, потребно от него.

А вот это было просто отлично. Если Орлов сломается, то по Екатерине удар будет нанесен сильнейший.

— Что мы Ивану можем обещать, кроме жизни? — продолжил Шешковский.

— Я готов его освободить на поднадзорное проживание где нибудь за Уралом лет через пять. И в заточении содержать с удобствами. Могу пообещать не ловить специально его младших братьев, Федора с Владимиром, и не против буду, если они эмигрируют.

Соколов склонился.

— Добро, государь. Сегодня же начнём работать с ними обоими.

— Еще чем порадуете?

Тайники приуныли. Повинились.

— Скорее огорчим.

— Выкладывайте, — вздохнул я.

— Донские казаки под командой Никиты Румяного, что в Казань к тебе, государь, приезжал зимой, Астрахань взяли. Да и все Поволжье от Царицына також.

— А что же здесь плохого? — удивился я. — Давно уже пора было!

— Так-то оно так. Но они при этом ограбили персидских купцов и личного посланника Керим-хана, правителя Персии. Тот к Екатерине с миссией дипломатической и дарами следовал.

— Не убили? — встревожился я. Конфликт с Персией категорически не входил в мои планы.

— Слава богу, никого не убили. И даже не били особо. Но, по словам самих персов, унижали изрядно. И от твоего, государь, лица при этом говорили. Так что обиду купцы и посланник на тебя имеют.

— И где они сейчас?

— С нами своим обозом ехали. А на Москве к соотечественникам двинулись, с постоем определяться. Но я знаю, где их искать.

— Завтра же этого посла персидского пригласи ко мне. Надо будет извиняться. А донских я потом проучу. Будут у меня всю жизнь помнить. И вот еще что. Найдите мне человечка, который кумекает в персидских делах. Было бы неплохо, чтобы меня просветили перед встречей с послом.

— Есть такой человек — оживился Шишковский. — Егиазарян Лазарь Назарович. Богатейший московский купец.

Степан Иванович поведал его историю.

Предки Лазаря давно и плотно опекали казну шахской династии Сефевидов. Оставались они при финансах Персии, и когда власть в стране подмял под себя Надир-Шах. Но после убийства этого узурпатора воцарился хаос, и Лазарь с семейством предпочёл перебраться в Россию. Причем с немалыми суммами, которые он и вложил в многочисленные мануфактуры, активно преумножая стартовый капитал.

Я сам из истории знал, что, получив дворянство из рук Екатерины и взяв фамилию Лазоревы (а позже Абамелек-Лазаревы), купеческая династия войдет в самые сливки российского общества. Но пока что глава рода дворянином еще не стал и фамилию еще не изменил. Потому я подумал и решил поговорить с ним без пафоса, за обеденной трапезой.

Выглядел он как типичный армянин. Крупный нос, глаза слегка навыкате. С щетиной явно приходилось бороться ежедневно. Волос на голове был густ и, несмотря на седьмой десяток, сединой были покрыты только виски. Телом Лазарь тоже не огрузнел, как многие его сверстники, и поклон исполнил вполне изящно.

— Счастлив приветствовать истинного государя земли Русской. Надеюсь, быть полезным вашему величеству.

— Я тоже рад знакомству, Лазарь Назарович. И давайте без церемоний. Прошу к столу, перекусим, поговорим.

Армянин удивился, но виду не подал, что польщен столь любезным обхождением. Уселся за стол как ни в чем не бывало. Выбрал блюдо себе по вкусу.

Я объяснил причину приглашения и получил ретроспективную справку по Персии и обзор текущей ситуации.

С времен царствования на Москве Ивана Третьего, деда знаменитейшего Ивана Грозного, в Иране правила династия Сефевидов. К началу восемнадцатого века внутренние проблемы Персии привели к многочисленным мятежам и поражениям от внешних агрессоров — России и Турции. И судьбу Польши Персия не повторила только благодаря одному из военачальников туркменского происхождения — Надир-Шаху. Он совершил чудо. Удержал страну от распада и вернул захваченные земли.

Правда, для этого ему пришлось в 1732 году свергнуть своего государя Тахмаспа Первого и посадить на престол — с чисто декоративными целями — его сына Аббаса. Впрочем, обоих он впоследствии убьёт и шахом объявит уже себя.

Надир-Шах расширил границы Персии до предела, завоевав территории Грузии, Азербайджана, Хивы, Бухары, Афганистана и кусочек Индии. Но, как это обычно и бывает, Надир-Шах, будучи удачливым полководцем, был отвратительным правителем и привел хозяйство Персии в полный упадок. После его убийства в 1747 году страна распалась на уделы и погрузилась в гражданскую войну.

— Вот тогда мы и решили покинуть пределы Персии и переселиться в Россию. Здесь несравнимо больше порядка и устроенности. Кроме того, мы здесь среди единоверцев, и это очень умиротворяет.

Период бардака длился очень долго и только спустя полтора десятилетия Керим-хан Зенд Мохаммад сумел собрать воедино то, что было возможно собрать. Пусть и без Афганистана и прочих окраин, но это снова была Персия.

Керим-хан личностью оказался выдающейся. В первую очередь своей государственной мудростью. За десять лет правления он привел в порядок экономику, наладил работу судов и госаппарата. Завязал отношения с Британской Ост-Индской компанией и позволил ей основать торговый пост на юге Ирана. При нем Шираз, столица Персии, активно застраивался красивыми зданиями. Строились дороги, мосты, ирригация. Процветала поэзия и наука. И все свое правление он старался не ввязываться в войны.

При всем при этом он лично был по-человечески скромен и не присвоил себе шахского титула. Называл он себя Вакиль од-Дауля «Уполномоченный государства». Формальным главой Персии при нем продолжал оставаться прямой потомок династии Сефевидов, шах Исмаил III, увы, умерший в прошлом году.

— И не старый еще был. Всего сорок лет. Может, отравили, а может, и сам спился, сидя в золотой клетке, — задумчиво потер голый подбородок Лазарь Назарович. — В общем, у шаха остался сын, Хайдар Мирза. Он должен стать новым шахом. Впрочем, пока что Керим не торопится проводить церемонию. Может, для своих сыновей шахскую корону планирует. Этого точно я сказать не могу. Кроме сына, у шаха осталось еще две дочери. Старшая, Зинат ан-Ниса Бегум, замужем за каджарским ханом, младшая, Зайнаб, насколько я знаю, не замужем.

Я внимательно слушал армянина, запоминая сказанное и перебирая осколки собственных знаний по Ирану. При слове «каджары» я сразу насторожился. Именно шаха каджарской династии в двадцатые годы двадцатого века свергал Мохаммед Реза Пехлеви. Стало быть, этот род грамотно использовал свое родство с предыдущей династией и где-то в эти времена заложил фундамент своей власти.

— Что касается персидского посланника, Мохаммеда Хана Мокри, то я его знаю хорошо. В тридцать девятом году он входил в большое посольство Надир-Шаха к царице Анне Иоанновне, — купец широко улыбнулся и добавил. — Если бы цель того посольства была достигнута, то ваша Елизавета Петровна вошла бы в гарем шаха и не стала бы императрицей. На троне сидел бы Иван VI, и история России пошла бы совсем по другому пути.

Я изумленно посмотрел на улыбающегося армянин, и тот развел руками:

— История не знает слова «если». Как случилось, так случилось. Не нам обсуждать предначертанное господом.

Он перекрестился и продолжил.

— Моххамаду тогда было двадцать лет, и он отвечал за доставку до Санкт-Петербурга четырнадцати слонов. Справился он успешно, и все они здоровыми добрались до столицы. В том походе он хорошо выучил русский язык и свободно на нем говорит, равно как и на турецком и армянском. Падение Надир-Шаха пережил благополучно и позже породнился с нынешним правителем. Его дочка замужем за одним из братьев Керим-Хана.

— А как человек он каков? — спросил я.

— Не лучше и не хуже прочих. Самолюбив, как и любой восточный вельможа. Унижения от казаков вряд ли простит. Скорее всего, затаит на них обиду. Но может и не связать их действия с вашим величеством, если его удастся убедить и расположить к себе. Любопытен. Собрал неплохую библиотеку. Дружен с поэтами, хотя сам, насколько я знаю, не пишет стихов.

Ну что же. Информация была интересной. С ней уже можно было работать. Далее разговор перешел на дела хозяйственные, и Лазарь Наумович в полной мере воспользовался моим благодушием и благодарностью, продолжив ковать финансовое благополучие своей семьи.

Утро было прелестным. Прохладный ветерок от Сены нежно колыхал полураздернутые шторы и, вторгаясь в королевские покои, приносил с собой свежесть, аромат лесов и цветников парка замка Шуази. На столе Людовика-Огюста, уже коронованного как Людовик XVI, его поджидал любимый набор блюд — тонкие ломтики белого хлеба, мягкий сыр бри де Мо (1), свежайшее сливочное масло и чашка шоколада с корицей и ванилью.

Король был хмур и до крайности расстроен вопреки всем чудесным обстоятельствам нового дня. Он всегда был несчастен — глубоко укоренившийся комплекс неполноценности терзал его с юности. Обнаружившаяся после женитьбы мужская несостоятельность нанесла последний удар. Нет, не последний! Финальной точкой стала смерть деда и резкое изменение статуса герцога Берри. «О, Боже! Я самый несчастный человек в мире!» — только это и вырвалось из его уст при известии о нежданно свалившейся на голову короне. Быть государем величайшей страны всей планеты оказалось для него ношей почти непосильной, ниспровергающей, словно он мог заглянуть в будущее и увидеть, как его голова скатится с помоста гильотины на площади Революции.

Он одновременно восхищался и презирал своего деда, Возлюбленного Людовика XV. Образ жизни короля-Солнце — роскошь, пирушки, забавы в окружении толпы развратников и развратниц — вызывал у него, тяготевшего к аскезе и одиночеству, глубочайшее отвращение. А еще вонь! Смрад разлагавшейся почерневшей королевской плоти, которым, казалось, пропитались все залы и коридоры Версаля, был невыносим. Как только прозвучало традиционное — «Король умер! Да здравствует король!», — он сбежал из Версаля в Шуази. И наказал себе не возвращаться, пока версальскую резиденцию не окурять парами серной кислоты, не отмоют добела и не проветрят от запаха смерти, сдобренного декалитрами туалетной воды.

«Viva le Roi!» — кричали ему последний месяц все встречные ликующие толпы. Они так ненавидели его деда, что готовы были приписать молодому монарху все мыслимые и немыслимые достоинства. Хорошо им попусту сотрясать воздух! Задумался ли кто-то, каково ему быть королем, зная, что не в силах произвести на свет наследника? Его уверяли, что все поправимо. Что небольшая хирургическая операция поможет все исправить. Даже теща из Вены все настойчивее уговаривала его в письмах. Но он-то знал, что его постыдная тайна известна каждому придворному — в любом взгляде он чувствовал скрытую насмешку. И прятался ото всех, не желая поддерживать известное всей Европе сияние французского двора.

Блеск и мощь Франции! Какая насмешка! Колоссальный внутренний долг — вот итог правления Возлюбленного. И череда внешнеполитических неудач. Неужели звезде Парижа пришла пора закатиться?

Людовик намазал крутон сливочным маслом, положил на него кусочек бри и проглотил, не почувствовав вкуса.

«Что я могу сделать? Да, я и Мария-Антуанетта отказались от десяти миллионов ливров королевского содержания. Народ воспринял эту новость с глубокой благодарностью. Но 10 миллионов против полутора миллиардов государственного долга — это песчинка в море. Конечно, можно обременить налогами церковь. Но я обещал заботиться о духовенстве — и буду это делать, несмотря ни на что!»

Внешнее положение тоже не блестяще. Раздел Польши, который дед не смог предотвратить, поколебал самые основы австро-французского союза и Вестфальскую систему равновесия сил, на которую со времен Тридцатилетней войны опиралась вся Европа. Какое счастье, что «союзу трех черных орлов» последние события в России нанесли серьезный удар. Теперь Вена и Берлин трижды подумают, прежде чем примутся добивать поляков. Или наоборот? Боже, как все сложно!

«Вот сейчас все и выясним!»

Он быстро допил остывший шоколад и отправился в свой кабинет. Его ждала встреча с графом де Верженом. С человеком, которого он выбрал, чтобы доверить ему портфель министра иностранных дел.

Граф Шарль Гравье де Вержен был опытнейшим дипломатом, но до последнего времени полным неудачником. Плодами его трудов — положа рука на сердце, весьма обильными — неизменно пользовались его противники. Министр иностранных дел Людовика XV Шуазель отозвал де Вержена из Стамбула именно в тот момент, когда граф переиграл Обрезкова и подтолкнул Порту к войне с Россией. Точно также воспользовались его идеями и связями в Швеции, когда в 1772-м Париж поддержал монархический переворот в Стокгольме. Влияние прорусской партии было уничтожено, шведский король Густав III развязал себе руки и стал верным союзником Франции. Успех, несомненный успех! Для Шуазеля и его клики. Не для де Вержена.

Но есть на свете мировая справедливость! Пришел час торжества!

— Граф, я намерен поручить вам наши внешние связи.

— Сир, я готов!

— Прекрасно. Обрисуйте мне в общих чертах ваш будущий курс.

— Статус-кво, Ваше Величество!

— То есть вы сторонник возвращения к прежней системе равновесия сил и отказа от разорительной системы Шуазеля?

— Да, сир. Франции слишком дорого обходятся внешнеполитические авантюры.

Людовик довольно кивнул, порадовавшись, что не ошибся в этом человеке.

— Я тоже считаю бессмысленной тратой денег все эти субсидии, подкупы и подарки, которые мой дед щедро раздавал кому ни попадя с совершенно противоположным результатом. Возьмем Турцию. Чего мы добились, подтолкнув ее к войне, и даже приняв в ней тайное участие?

— Участие, сир?

— Вы не знали? — де Вержен учтиво покачал головой. — Кто-то в Париже додумался отправить французских офицеров в последний набег крымского хана на Россию. Одного из них захватили. Еще наши гарнизоны в Польше были пленены русскими. И объяснить их присутствие мы не смогли, мы же официально не участвовали в войне. Вышел скандал. Чтобы его замять, деду пришлось признать императорский титул Екатерины.

— Какая неосторожность!

Граф нагло лукавил, имея полную возможность все свалить на Шуазеля. Да, к польским делам он не имел никакого отношения. Но тайное участие Франции в войне на стороне турок — в этом немалая его заслуга. Только не найдется сейчас желающих подставить его перед королем.

— Мы хотели ослабить Россию, а вышло все в точности наоборот. Московиты показали силу своей армии. Они, видит Бог, неплохо научились воевать!

— Ваш, сир, Возлюбленный предшественник желал наказать Россию за сепаратный мир с Пруссией и за отказ императрицы Екатерины вернуться в лоно союза с нами и Веной.

— И как? Наказал? — хмыкнул Людовик.

— В некоторой степени — да, сир. Последние известия из России внушают осторожный оптимизм. Положение Петербурга очень шатко. Екатерина взывает о помощи к друзьям. Нам это обошлось всего в пятьдесят тысяч ливров.

— Вы говорите о бунте этого казака «Пугачев», которого наши газеты неизменно называют Петром III? — король с запинкой произнес фамилию, за последний год превлекшую всеобщее внимание. — Опять субсидии. Для чего?

— Мне кажется, сир, результат есть да еще какой! Он разгромил гвардию и захватил Москву! Задунайская армия Румянцева спешит на помощь своей императрице.

— Каковы его шансы?

— Никто не берется предсказать, сир. Петр III применяет немало интересных новинок в военном деле. В любом случае, в России мы уже видим полноценную гражданскую войну, из которой, кто бы ни победил, страна выйдет крайне ослабевшей. И, вычеркнув фактор Петербурга из европейской партии, мы получим прекрасную возможность восстановить статус-кво.

— То есть вы все же допускаете возможность равного противостояния мятежников и кадровой армии?

— Да. Ваше Величество! У меня есть кое-что для вас.

Людовик заинтересовано смотрел, как граф достает из принесенного с собой портфеля сверток. Развернув обертку, де Вержен продемонстрировал королю металлические щипцы с смыкающимися широкими уплощенными губками. Внутри эти губки имели углубление конусной формы с двумя выступающими поясками.

— Это то, о чем я думаю? Пулелйка? — уточнил король. Он взял в руки прибор и внимательно его изучил.

— Да, Ваше Величество! Секретная русская пулелейка на одну пулю. Нашим людям из посольства в России удалось раздобыть единственный экземпляр. Выкрали из лагеря войск Петра III.

— Необычная форма пули.

— Ей приписывают половину успеха самозванца.

Людовик рассмеялся.

— Вы уж определитесь в титулах. Самозванец или царь этот наш новый друг?

— Официально император Петр Федорович умер и похоронен. Я не понимаю до конца, как выходить из этого казуса.

— Это не наша головная боль, а русских. Мне же интересно посмотреть, какая пуля получится, если мы воспользуемся принесенным вами прибором. Пойдемте.

Граф нисколько не удивился приглашению. Вся страна знала, что Людовик увлекается кузнечным и слесарным делом. Простолюдины восхищались, знать за глаза язвила. Еще в бытность дофином герцогу Берри приписывали чуть ли не все дверные ручки Версаля, хотя, конечно, дело обстояло иначе. В королевских покоях была устроена слесарная мастерская с небольшой кузницей.

Вероятно, король собирался после аудиенции поработать. Аккуратно побеленную печь уже кто-то разжег. Угли отливали малиновым цветом. На них отправился ковшик с тонким носиком, предварительно натертый изнутри мелом и загруженный кусочками нарезанного свинцового прутка. Засыпав емкость углям, Людовик занялся подготовкой пулелейки. Ее тоже требовалось разогреть, но не до красна.

Работал он сноровисто. Сразу было видно, что ему не впервой отливать пули. Да что там пули — в соседней комнате стоял действующий токарный станок.

Когда свинец в ковшике приобрел красно-фиолетовый оттенок, пришел черед его заливки в пулелейку. Людовик свел вместе губки, защелкнул фиксатор и осторожно залил свинец в специальное отверстие. Дождался, когда расплав остынет, разомкнул губки. Чтобы на поверхность рабочего стола выпала заготовка, королю пришлось немного постучать по пулелейке деревянной палочкой.

— Я в восхищении, сир. До чего ловко вы управились с незнакомым прибором!

Людовик отмахнулся. Комплиментов он не переносил, всегда подозревая скрытую насмешку. Близоруко щурясь, он разглядывал то, что получилось.

— Не понимаю, в чем смысл этой конусовидности и поясков.

— Полагаю, Ваше Величество, нам предстоят многочисленные испытания. Нужно подобрать нужную пороховую навеску для патрона. Тогда, возможно, все станет понятно. Но уже сейчас могу сообщить, что применение этой пули позволило русским увеличить вдвое дистанцию прицельного выстрела.

— Передайте пулелейку военному министру. Пусть работают.

— Как изволит пожелать Ваше Величество! — раскланялся де Вержен.

Ни он, ни король, ни последующие испытатели так и не поняли главного. Без оригинальной пули французы не могли получить нужного для испытания образца. Донце нуждалось в выемке — без нее эффект терялся. Кое-кому в Европе еще предстояло на своей шкуре испытать этот неприятный факт.

— Касательно русских дел, сир, остался еще один вопрос.

Подняв себе настроение работой, Людовик поощрительно кивнул.

— В Вене объявилась еще одна претендентка на русский престол. Называет себя дочерью покойной императрицы Елизаветы. Считаю целесообразным вступить с ней в контакт и перетянуть на нашу сторону. Цесарцы с ней уже активно работают. Женщина редкой красоты и внешнего величия — особенно, когда надевает наряд русской царевны. Хотя сама дочка пражского пивовара.

Король моментально помрачнел. Во-первых, он сообразил, что снова предстоят возмутительные траты на непонятную вертихвостку. Во-вторых, упоминание о Вене напомнило ему о приставучей теще и ее беспардонном вмешательстве в постельные проблемы французской королевской четы.

Де Вержен, опытный царедворец, сразу уловил оттенок недовольства, скользнувший в глазах монарха. Он поспешил его успокоить.

— Расходы совсем небольшие, зато эффект может получится значительным. Кто знает, как дальше у московитов пойдут дела!

— Зачем нам очередная самозванка?

— Как говорят наши буржуа: не стоит складывать все яйца в одну корзину.

Упоминание третьего сословия решило исход дела. Людовик искренне считал (а граф об этом знал), что у людей, плативших налоги государству, есть чему поучиться.

— Действуйте, граф. Попытка не пытка.

(Кузница Людовика XVI в Версале. Современный вид. На заднем плане его токарный станок)

(1) Роковая страсть будущего гражданина Капета. Согласно легенде Людовик XVI во время побега из Парижа приказал свернуть в городок МО, чтобы отведать своего любимого бри. В итоге, был схвачен и обезглавлен по решению Национального Конвента.