Русский бунт. Шапка Мономаха. Часть I

Глава 11

— Да хватит тебе, Петр Федорович! — старый мастер смотрел насмешливо на мои потуги «заварить» часть ствола. Сперва подначил — «Царь Петр не брезговал молоточком постучать, а тебе, царь-батюшка, вместимо?», — а теперь не знал, как покультурнее меня отогнать. Я вошел в раж и знай себе тюкать по заготовке из дамаска, постепенно превращающейся в трубку.

«Заварка» — процесс непростой и требующий редкого мастерства. Металлической полосе-штрипсу придавали U-образную форму обжимным блоком и отправляли в горн, насыпав на место будущей сварки буру или мелкий песок. Раскаляли до желто-белого цвета и, вставив конический наконечник стальной оправки, быстро соединяли ударами молотка края заготовки — не более нескольких дюймов за раз. Действовать приходилось быстро, чтобы оправка не успела прилипнуть.

Работа мастера-кузнеца — сродни колдовству. Мастер на глаз определял нужную температуру накала, на слух — поведение металла. Сварив всю трубку, он ее снова нагревал, переворачивал и проковывал еще раз. Обжимником выравнивал трубу, проверял на сужение. Если его что-то не устраивало, специальным инструментом увеличивал узкое место. Ювелирная работа!

Потом придет черед другим мастерам, которые будут «развертывать» ствол с помощью длинных сверл, добиваясь идеального выравнивания трубки. Следом придет черед нарезке на специальном станке с помощью резца на деревянной подложке. В конечном итоге, на свет божий явится уже обожаемый мною винтовальный карабин…

— Я этот ствол в контору сдавать не буду, — с хитрым прищуром сказал мастер. — В Арсенале оставим как экспонат вместе с древними пистолями. Скажу, чтоб золотую насечку сделали «ствол ковал царь Петр Федорович».

Вот пойди пойми этих казюков! То ли издевается, то ли вправду доволен и хочет похвалиться.На площади-то меня чуть не порвали при первой встрече. Не зря охрана всполошилась.

— Благодетель! Заступник!

— Что с нами будет⁈ Чем детей кормить, если за работу нам не заплатят? Кому мебель металлическу аль паникадило сбывать?

— Пошто нам земля и воля, ежели мы мастера?

— Защити, царь-батюшка, от произвола конторских!

— Проваливай, пока цел!

Этот и подобный ему набор противоречивых выкриков, требований, просьб сперва оглушил и смутил своей абсурдностью. Потом я догадался.

— Чего орете, оглашенные? Я вам денег привез!

Тут же настрой толпы резко изменился. Не давая снова воцарить анархии, потребовал совещания с главными и самыми уважаемыми мастерами. Набралось общим счетом 31 человек — от каждой оружейной специальности по одному делегату. Отправились в дом мастера Изосима на Заварной улице — того самого, у которого потом в кузне довелось молотком постучать.

— Ты звеняй, Петр Федорович, — повинились мастера, получив от меня богатый «подгон» серебром. — Народец у нас грубый и вспыльчивый. Сволочь, а не людишки.

Заметив мое удивление, пояснили.

— Как царь Петр приказал сюда сволочить бродяг да девок гулящих, чтоб было кому работать, так у нас и повелось. Политесу не дождешься. Недаром у нас на заводе что ни день, то порка — когда лозаном, а когда и батогом.

— В чем ваша главная боль, старинушки? В телесных наказаниях?

— Без наказания нам никак нельзя. Быват, безобразит народец. Перепьет аль решит, что самый умный — фальшивым клеймом свой «урок» закроет или еще что выдумает. Другая у нас кручина. Опасаемси без работы остаться.

После недолгих расспросов, картину для себя прояснил. Все оружейно-слободские были приписаны к военному ведомству и числились при заводе. Платили им гроши. Наиболее высоко оплачивалось приборное мастерство — 16 рублей 28 коп. в год, наименее — штыковое (12 ₽ 70 коп). Зато имели право производить в частном порядке все что душа пожелает и торговать своими изделиями. Получалось у мастеров справно. Подлинное кузнечное и ювелирное искусство. Недаром их прозвали златокузнецы. Каких только оттенков не добивались они от стали — от темно-зеленых и синих до лиловых, голубых и розовых. Могли соединить в одном изделии вороненую поверхность со светлой необработанной сталью. Наложить бронзовые с позолотой детали. Даже освоили такую ювелирную фишку, как стальная алмазная грань.

Все это великолепие из металла в виде самых различных предметов — от чертежных инструментов до парковых дворцовых скамеек — разлеталось и по стране, и за границей. Купцов на правом берегу Упы набралось чуть меньше, чем мастеров на левом. Тандем производственного и торгового капиталов. Которому нынче грозила разворачивающаяся гражданская война. Уже прочувствовали на своей шкуре. Обозы с товаром, следовавшие в Петербург, не пропускал мой заслон в Вышнем Волочке.

— Уважаемые! Трудные времена на дворе. С вашим частным делом придется погодить. Не до чудес стального искусства нынче стране. Ей оружие подавай. Я вас заказами не обижу. Все заберу, сколько не дай. И еще два раза по столько. Очень мне ваш винтовальный карабин глянулся.

— Как же нам прожить на одном-то карабине?

Я задумался.

— Есть мне чем помочь вашей беде. Задумал я грандиозную перестройку Москвы. Так что будут вам и иные заказы. Також по железному делу.

— Благодарствуем!

— А что с нашими льготами? В армию не будут нас забирать? Подушной податью не обложат?

— Все вам будет, мастера! Вы, главное, работайте с карабином. Деньгой не обижу!

— Думал мужик: там мед пьют, а вышла головешка, — усомнился самый сварливый.

На него зашикали. Доверие в общей массе уже родилось.

Тут ведь как: угрозами да казнями ничего не добьешься — не тот народ казюки. Уважение к себе имеют — не ту фанаберию, что у аристократов, а основанную на реальных делах. Когда каждая мельчайшая деталька изготавливается вручную, с хирургической точностью, когда каждый мастер отчетливо понимает, что он незаменим, с ним нужно только лаской. И никак иначе!

— Есть встречная просьба. Хочу вам пару идей подбросить насчет нового образца.

На меня уставились с нескрываемым недоверием. Не стал на этом акцентироваться или щеки дуть. Спокойным тоном, как равный с равными, изложил свои идеи.

— Первое. В карабине нужно немного расширить казенную часть в сравнении с остальной частью ствола.

— Это зачем?

— Просто сделайте, и все! Будет для винтовки особый патрон. Какой? То военная тайна. Даже не пытайте меня — все равно не скажу.

Смысл в такой конструкции мне-то очевиден. Порох взрывается. У пули расширяется «юбочка», и она четко входит в нарезы. Возникает эффект вращения. И как вишенка на торте, не нужно вколачивать патрон в ствол. Перезарядка занимает секунды. Скорострельность возрастает в разы. И винтовку чистить нужно реже. Эх, мне бы капсюли научить делать местных умельцев. Но технологический уровень не позволит. Сложновато для нынешнего времени.

Мастера недовольно заворчали, но чувствовалось, что их распирало любопытство. А тут я еще удивил.

— К карабину нужно сделать шомпол иного образца. Такой, что загоняет патрон в ствол до нужной отметки. Так, чтобы его часть, в которой пуля, оказалось четко у основания нарезов.

— Ограничитель нужен, — догадался самый сметливый.

— Правильно. Кружок, диаметром чуть больше дула.

— Удорожится производство, — посетовал мастер по шомполам. — Из металла придется лить. Иначе солдатики такой кружок мигом собьют.

— Переживу. Расчет сделайте стоимости по совести. Тогда договоримся.

— Расход металла возрастет. У нас ведь с металлом не все гладко. Закрываются в уезде заводы. Уже двадцать годков, как вышел указ убрать производство металла с тульской земли, чтобы леса сберечь. Только у купца Баташева и остались. Те, которые наш Оружейный сумел отстоять.

— Подумаем, как вашей беде помочь. Для шомпола хорошей стали не нужно. Можно из бракованной. Или из переплавки. А сломанного оружия скоро будет завались.

— Гляди-ка! Царь, а кумекает в нашем деле!

— А давай мы тебя, Петр Федорович, спытаем у горна? — вдруг предложил мастер Изосим.

Так я и попал в его кузницу.

… Утром тронулись в обратный путь. Не неслись сломя голову, ехали спокойно в сторону Каширы. Я решил проверить, как идет строительство оборонительных линий у бродов.

Мерно покачиваясь в седле, анализировал свои впечатления от посещения ТОЗа. Мне отчетливо было понятно, что увеличить кратно производство никак не получится. Рассеянную мануфактуру туляков быстро превратить в грамотное фабричное производство? Утопия. Единственное, что мне пришло в голову — пообещать премию за перевыполнение «урока». Через голову конторских.

Кое с кем из них удалось переговорить перед отъездом. Вот им-то я пообещал всевозможные кары за саботаж и за срыв поставок для моей армии.

— Начнете палки в колеса вставлять, головы полетят. Вы не мастера. Среди вашей братии незаменимых нет. Так и зарубите себе на носу!

— Что ж нам делать с заказом императрицы? — испуганно спросили, ежась под моим гневным взглядом.

— Выполнять. А расчет со мною будет. И мне же все отдадите, что будет произведено. Недолго женушке моей командовать. Дайте срок, и все сами увидите.

Конторские прятали глаза. Перечить не смели, но и не верили. Все уже знали, что с Юга идет армия Румянцева и Долгорукова.

Меня это обстоятельство тревожило не меньше. Получается, правительственные войска отрежут меня от Тулы на какое-то время. Оставалась лишь надежда на благоприятный исход будущего сражения и на обещание казюков припрятать изготовленные карабины, чтобы дождались моих квартирьеров.

— Государь! Беда! — отвлекший меня от раздумий Никитин указал рукой на большой отряд конницы, внезапно выехавший из-за очередного соснового бора, которыми славился Заокский край.

Разворачивать коней времени не хватало. Все охрана срочно вооружилась, но исход схватки вряд ли бы оказался в нашу пользу — против двух наших сотен не менее полутора тысяч быстро сближавшихся с нами всадников.

— Что делать, Петр Федорович⁈ — запаниковал Никитин. — Можа оторвешься, а мы прикроем?

— Не успеем. Остается нам одно — подороже жизнь свою продать! Или прорваться! — я обнажил саблю и взвел курок пистолета, правя Победителем одними ногами.

— Господь любит меня!

Когда за послом Российской Империи Остерманом закрылась дверь, Густав III, король Швеции, позволил себе расслабиться, и на его лицо наползла долго сдерживаемая улыбка. Он раскинул руки и захохотал. Потом вскочил с кресла, обнял своего старого учителя, графа Карла Фридерика Шеффера и закружил его по своему парадному кабинету. Старик еле успевал перебирать ногами, но даже в такой ситуации умудрился сохранить свою унылую педантичную мину.

— Милый Карл, как ты можешь быть таким скучным в такую великую минуту?! — капризно протянул молодой король.– Всеблагой господь посылает мне невероятный и щедрый дар! Русские! Эти коварные и дикие русские сами отдают мне в руки свою столицу. Вместе со своей императрицей. Я верну все, что потеряли мои предшественники — Ингерманландию, Эстляндию и Ливонию!

Раздалось недовольное старческое покашливание и тихий возглас. Кхекал младший брат Карла Ульрик, верный сторонник и один из лидеров государственного переворота 1772 года, отдавшего абсолютную власть в руки короля. Восклицание не смог удержать государственный секретарь Юхан Лильенкрантс, выдвинутый братьями Шефферами как эксперт по финансам. Эта троица входили как в рескорт, государственный совет, так и во внутренний круг приближенных к Густаву. Именно они присутствовали на аудиенции, данной русскому послу.

— Что не так⁈ Вы опять со мной не согласны, любезнейший мой граф?

— Что вы, государь, — поклонился сановник, — по поводу финских земель согласен целиком и полностью. Намек на это в послании был вполне отчетливый. Но прочие земли не просто потеряны в результате войны с царем Петром, но и еще выкуплены у королевы Ульрики Элеоноры. Никаких законных оснований для возвращения этих земель у нас, увы, нет.

Вид короля, ведущего себя как восторженный юнец, несколько коробил Ульрика, но об этом говорить было не принято. А потому, не имея возможности высказаться по поводу поведения короля, сановник с особым удовольствием возражал в вопросах государственных. Но, надо отдать должное молодому монарху, эту критику он терпел и часто к ней прислушивался.

— Какой вы нудный! — Король замер напротив Шеффера-младшего. — Какая разница, что там подписала полвека назад глупая женщина. Это наши земли! Мы там были изначально! И мы их хотим получить назад. К черту Абоский мир!

— Ну, если быть точным, то изначально это земли Тевтонского ордена и его подразделения ордена Ливонского, — возразил Шеффер. — Потом ими владела Польша и только потом уже Швеция.

— Не имеет значения. Право сильного — это главное право! — патетически воскликнул король и встал в горделивую позу, любуясь собой в ростовое зеркало. Карл Шеффер сокрушенно покачал головой.

— Ваше величество действительно считает Швецию сильнее России? Я позволю себе напомнить, что на войну с турками ваша венценосная сестрица выставила полторы сотни тысяч солдат. И это только часть ее армии. А Швеция может мобилизовать от силы тридцать тысяч. Мы не удержим Прибалтику, если даже, пользуясь смутой, ее захватим.

Король недовольно скривился, вернулся в кресло.

— Вы правы, любезный граф. Но только если рассуждать о России как о единой и целой стране. Сейчас она погружается в хаос, и нам все резоны поспособствовать этому. Надо обеспечить вечный паритет между Екатериной и самозванцем. Никто из них не должен победить быстро. Чем дольше длится война внутри России, тем слабее она будет по окончанию. Тем проще будет отторгнуть Прибалтику договором с победителем этой смуты, — король снова расцвел улыбкой.– Нет! Говорите, Ливонский орден… Ливонский орден мы восстановим, и я стану его магистром. Орден по праву заберет эти земли, и это будут мои личные земли, без всяких Риксдагов и прочих ландратов!

Карл Шеффер вскинулся.

— Орден католический, а ваше величество лютеранин.

Густав скорчил недовольную моську, словно у него отняли конфетку.

Тут же последовал новый удар. От Лильенкрантса. Он низко поклонился и сообщил…

— Наши финансы пребывают в полном беспорядке. Отправка военной экспедиции в Петербург потребует немалых расходов. Риксдаг никогда на это не пойдет.

— Граф Ульрик! Вы же мне всегда утверждали, что с момента переворота парламент у меня в кармане.

— В кармане, Ваше Величество. Но только в вопросе отношений с Россией. Партия «Ночных колпаков» так всех напугали своим желанием во всем оглядываться на императрицу Екатерину, что нашлись здоровые силы их ниспровергнуть.

Шеффер-младший напомнил о событиях двухлетней давности, когда оппозиционная парламентская партия была большей частью уничтожена в результате переворота.

— Позвольте мне продолжить, — напомнил о себе главный финансист страны. — Как вы знаете, новый король Франции намерен лишить нас ежегодной субсидии в полтора миллиона франков. Нашу прекрасную Швецию ждут тяжелые времена. Любая внешняя авантюра нас погубит.

— И что делать? — растерялся король. — Не будем же мы настолько глупы, чтобы упустить такой шанс?

— Хотя я не верю, что этот Pugachoff продержится даже до конца года, мы можем позволить себе некий трюк. Без особых расходов! — спокойно заявил Шеффер.

— Ну-ка, ну-ка… — оживился скисший было Густав.

— Давайте просто введем войска на наши бывшие территории под предлогом защиты жизни шведов от угрозы русской смуты. Без объявления войны. Екатерина развязала нам руки.

Король с изумлением и толикой уважения посмотрел на собеседника.

— Так просто? — его настроение снова переменилось. — Да! — закричал он на весь кабинет. — Мы похороним Абоский мир! Пусть потом русские попробуют нас выковырять из Нейшлота и Фридрихсгама! Я лично возглавлю наши войска и водружу знамя над древним замком Олафсборг!

Король вскочил и на мгновение прильнул к сановнику, подарившему ему надежду. Изменившимся тоном он произнес:

— Но какая жалость, что я не смогу сойти на берег в Петербурге и выставить себя рыцарем в глазах всей Европы!

Король Фридрих стоял у гробницы своих любимых псов в парке «фанфаронского» дворца Сан-Суси. Компанию ему составлял старый друг и доверенное лицо граф Карл Вильгельм Финк фон Финкенштейн.

— Желаю, чтобы меня похоронили вот здесь!

Старый Фриц, как ласково прозвали короля берлинцы, был верен себе. Оригинальность — его кредо. Граф лишь пожал плечами, не выказав и толики удивления.

— Ты слышал о письме Екатерины?

Фон Финкенштейн подтвердил энергичным кивком.

— Готов поклясться на Библии, у Фрике хорошенько подгорело, — хмыкнул Фридрих. — Но я не желаю вмешиваться в русские дела. Пусть сама выгребает.

Французский язык плохо подходил к солдатской грубоватой прямоте короля, но он справлялся. По-немецки он говорил все также плохо, как и в начале своего правления.

— Сир, есть новости из лагеря самозванца. О новинках тактики, связи и наблюдения, которые он применил, — граф помахал бумагой, которую взял с собой на прогулку.

— Потом изучу. Мне нужно сравнить эти сведения с рапортами моих офицеров-наблюдателей из армии Румянцева. Они в восхищении. Русские очень серьезно продвинулись в военном искусстве. Сумеет ли справиться с их строем моя косая атака? Было бы интересно провести испытание.

— Вы намерены проверить на поле боя? — изумился фон Финкенштейн.

— Не будь болваном, Карл! Мне хватило потерь под Цорндорфом. Теперь русские стали еще сильнее. Они освоили мою тактику быстрых маршей, отказались от общего каре и ловко ставят свои пушки, чтобы добиться максимальной концентрации огня. Их Румянцев хорош! Очень хорош! Не хотел бы я скрестить с ним свой клинок. А ну как наподдаст под зад Старому Фрицу!

— Невозможно, мой король!

— Еще как возможно! Но я этого не допущу. Нужно уметь ждать, Карл. Ждать нужного момента. Я сидел в засаде три года с начала русско-турецкой войны. И сделал свой выпад именно тогда, когда было нужно. И что ж в итоге? Западная Пруссия моя, как и другие польские воеводства по соседству. Полмиллиона подданных! Мощнейший резерв для армии и для бюджета без капли пролитой прусской крови. Но этого мне мало…

Словно по мановению волшебной палочки, вороны парка отозвались на сетование монарха громким карканьем. «Этого мало, этого мало», — послышалось Карлу в этих неприятных звуках.

— Ваше величество намекает на Королевский город Данциг?

— Разумеется, — кивнул Фридрих. — А еще я не забываю о своей цели — об объединении всех германских земель под моей рукой.

— Новый раздел Польши? Сомнительно. Австрийцы и французы нас съедят.

Фридрих разочарованно посмотрел на говорившего.

— Пойдем прогуляемся до беседки.

Спутники двинулись по аллее парка. Король опирался на трость.Сквозь прорехи в его одежде проглядывало нижнее белье. Карл в который раз внутренне вознегодовал от жирных пятнах на королевском мундире — Фридрих отвергал вилку, часто ел руками, и соуса капали на его наряд. Король выглядел как клякса на фоне цветущих фруктовых деревьев. Как очень опасная «клякса», как вскоре понял граф.

— Я не собираюсь договариваться ни русскими, ни с австрияками. Московитам хватит своих забот, а Вене не помешает небольшая заварушка в Червоной Руси.

— Вы хотите организовать беспорядки среди русинов?

— У тебя, Карл, иногда получается меня порадовать. Да, я желаю, чтобы русины принялись резать панов, а Австрии пришлось бы их мирить.

— Коварный план.

— Он лежит на поверхности. Сможешь догадаться, что я задумал провернуть с поляками?

Пару минут, пока фон Финкенштейн напряженно перебирал варианты, спутники шли молча.

— Нападение? — наконец разродился граф.

— Ты думаешь, что я готов наброситься на Польшу? Карл, Карл… Когда же ты научишься мыслить масштабно? Стратегически!

— Весьма сожалению, сир, что вынужден был вас огорчить.

— Посредственным умам простительно, — язвительность Фридриха не знала границ. — Про обмен ты не подумал?

— Про обмен? — изумился придворный.

— Да, да, обмен. Я предложу Варшаве обменять Данциг на Смоленск.

— Смоленск?

Если бы изумление можно было взвешивать и продавать, граф заработал бы приличную сумму.

— Что ты повторяешь все время за мной, как попугай⁈ — раздраженно воскликнул Старый Фриц. — Да, представь себе, обмен. Если трону Екатерины будет угрожать серьезная опасность, если мятежники кинуться на Петербург, тут-то и настанет момент для поляков захватить свою старую вотчину. А я им помогу. И за это получу Данциг.

— Мы вступим в войну на их стороне, — позволил предположить граф и снова попал пальцем в небо.

— Какая война, тупица? Не я ли тебе талдычил полчаса назад, что опасаюсь Румянцева⁈

— Но поддержка… У поляков нет нормальной пехоты. Они разве что могут выставить крестьян с косами. Так им Смоленск не взять.

— Поддержка бывает разной, Карл. Я наберу пять-шесть полков из поляков, проживающих на наших землях, вооружу, наскоро обучу и отправлю королю Станиславу Августу. Никто не сможет меня упрекнуть во вмешательстве.

— Потоцкий не согласится.

— Есть такие предложения, от которых отказываться нельзя. Для этого ты мне и нужен, Карл. Ты отправишься в Варшаву и сделаешь следующее….

(«заварка» ружейного ствола. Реконструкция)