Шарлатан V

Глава 23

Проводив гостей, я и сам отправился спать. Лиду будить, чтобы ее «порадовать» я не захотел, но у самого мыслей в голове крутилось так много, что выспаться мне не удалось: я уже под утро, обдумывая всякие варианты, заснул. Но не зря я всю ночь проворочался: кое-какие умные (надеюсь) мысли мне в голову все же пришли. Так что жену я утром порадовал, причем сначала я просто сообщил, что срочно надо ехать в командировку — а вот «детали» этой командировки ей рассказала уже Ю Ю, зашедшая, чтобы «помочь мне со сборами» в начале девятого. Понятно, что «детали» Лиде сообщили очень даже не все, но ей хватило, чтобы очень сильно расстроиться. И сильнее всего ее расстроило то, что мне даже времени толком собраться не дали — но уже около десяти часов мне позвонила Светлана Андреевна и сообщила, что «можно горячку не пороть»: руководство что-то там не успевает, поэтому мой отлет на сутки переносится.

Причем не на завтрашний вечер, а на послезавтрашнее утро, хотя и очень ранее: вылет из Перевозского аэропорта назначен был на половину шестого утра. Зато появилась ясность с маршрутом: мой «Буревестник» должен был меня доставить в Симферополь, оттуда я уже рейсовым самолетом лечу в Каир, и уже из Каира другим рейсовым отправляюсь в Дар-Эс-Салам. Собственно, из-за этого задержка с отправкой меня в Африку и произошла: в Каир из Москвы самолет летал два раза в неделю, по средам и субботам. Еще был один рейс, из Ленинграда, и он как раз по пятницам выполнялся — но раз в две недели и на эту пятницу просто рейса не пришлось. А я узнал, что рейсы в Африку (то есть в Египет, Алжир и далее, на западное побережье Африки — но все прочие всяко через Каир и летали), у нас выполнялись с посадкой в Симферополе для дозаправки потому что на беспосадочный полет у самолетов просто топлива не хватало.

Дальнейшее путешествие выглядело совсем грустно: в Каире после трехчасового ожидания мне предстояло сесть на самолет Эфиопиан Айр Лайнс, выполняющий рейс из Италии в Аддис-Абебу, и только на следующий день утром вылететь оттуда (и тоже рейсов эфиопской компании) в Дар-Эс-Салам. Причем, как меня предупредили, «никакого первого класса»: у эфиопов их семьсот двадцатые Боинги были в «одноклассной» компоновке. Но возмущаться не стоит, так как вообще повезло, что из Каира мне все же реактивными самолетами до места назначения добираться получится: в Африке пока что большинство международных рейсов выполнялись вообще на DC-3…

Я, собственно, и не возмущался: не до того было. Выяснив, что в посольстве там уже стоит одна «средняя» ЭВМ, обеспечивающая «закрытую связь», я весь день переписывал на ленты и диски всю доступную информацию по Танзании и Замбии, выбирая ту, которая все же не являлась «государственными секретами», Лида, вся в расстроенных чувствах, упаковывала для меня чемоданы, дети… Вася в детском саду был, а Аня — еще слишком маленькая, чтобы переживать.

Часам к шести вечера я решил, что «уже готов» к командировке. Пришла теща и стала причитать — и ее Лида в конце концов просто выгнала, после того, как та в очередной раз сообщила жене о том, «как ей не повезло с мужем». Ну да, весть о том, что меня послом в Африку отправляют, уже по городу разнеслась — а такое назначение народ понимал «однозначно». Ну а я… я подумал, что Пантелеймон Кондратьевич очень ловко (и очень быстро) вывел меня из-под потенциального удара. Насколько я понял из рассказа товарища Судоплатова, меня пока что лично и персонально в том, что Израиль арабы так ловко разгромили, никто вроде не подозревал — просто кто-то начал очень сильно копать всю эту историю. Ну а теперь именно под меня уже копать не станут…

Утром я попрощался (в очередной раз уже) с Лидой — и ровно в пять-тридцать «Буревестник» оторвался от взлетной полосы Перевозского аэродрома. Я с некоторой тоской посмотрел на окрестности (которые мне год увидеть уже не придется, как минимум год) — а затем «привычка взяла свое»: еще с «прошлой жизни» при длительных перелетах я засыпал максимум в течение получаса после взлета. Так что день для меня пролетел почти незаметно: еще час я не спал в Симферополе при пересадке на самолет Аэрофорта, затем сколько-то времени проторчал в аэропорту Каира (и он мне очень не понравился), а в шесть вечера я уже устраивался поудобнее в отведенном мне номере в советском посольстве в Аддис-Абебе. Там меня все же встретили как посла (именно Посла Советского Союза) встречать и положено, и комнату (даже две комнаты, отдельно гостиную и спальню) выделили «в соответствии с рангом». А утром разбудили безо всякого ранга: рейс на Дар-Эс-Салам отправлялся в шесть утра.

А Танзании меня тоже «по чину» встретили, но тут уж просто так сложилось: этим же самолетом предыдущий посол улетал и было даже не очень понятно: посольская «Чайка» его отвозила или за мной приехала. Но водитель — молодой парень в белом костюме (несмотря на жару, в застегнутом на все пуговицы), когда машина от аэропорта отъехала, сказал:

— Я, Владимир Васильевич, уже относительно вас инструкции получил, и в основном именно я и буду вас везде сопро… возить. И в Замбии тоже. Я вообще-то не из МИДа, здесь начальником службы охраны. Старший лейтенант МГБ Владимир Старостин.

— Очень приятно, Вовка.

— Ну… если вам так удобнее меня называть, то я возражать…

— Это, Володя, я не вас назвал, а представился. Меня все называют именно Вовка, а чаще вообще Шарлатаном.

— Понятно… но — не положено. Вы же все-таки посол, а я, хоть и не из МИДа, инструкции по протоколам назубок знаю. Так что привыкайте: здесь у нас все вас будут исключительно по имени-отчеству называть, и лучше ни с кем по этому поводу не спорьте. Просто потому, что за такое обращение их служба протокола так взгреет! А вот по-простому, Володей… нас-то тут, я имею в виду советских, всего четырнадцать человек… в старое посольство мы заезжать не будем сегодня, там сейчас абсолютный бардак из-за переезда, да и секретарь вас в новом уже ждет. Потому что придется вам с места в карьер: по крайней мере вручение верительных грамот состоится уже завтра в одиннадцать. И есть подозрение — то есть я так думаю — что товарищу Ньерере о вас много интересного рассказали и вас почти наверняка ждет завтра долгая и продолжительная беседа. По крайней мере мне приказано готовиться к тому, что вы из президентского дворца уедете вообще поздним вечером…

Вообще-то посол Советского Союза и «Посол Советского Союза» — это две очень разные сущности. Первая — должность, а вторая — дипломатический ранг. На настоящий момент у СССР были установлены дипломатические отношения на уровне посольств ровно с сотней стран, но Послов в стране насчитывалось чуть больше тридцати, и далеко не все они работали именно послами. Так что когда мне в Симферополе перед вылетом вручили удостоверение Посла, я изрядно удивился. Но все равно не думал, что придется впахивать сразу и всерьез, а оказалось, что придется. Причем именно впахивать и очень серьезно — но вот что местному президенту наговорили про меня и над чем мне придется работать, я пока представлял довольно слабо. Тем более мне стало это не очень понятно, когда я выяснил (примерно через час после приезда в посольство, после разговора с секретарем), какими силами нужно будет «пахать».

А силы были… невелики: мне Володя сразу их описал: кроме меня в посольстве работали четырнадцать человек. Секретарь посольства, генконсул, просто консул (на этой должности работала жена секретаря посольства), военный атташе — и на этом список именно дипломатов исчерпывался. Остальные десять человек были «техническими специалистами» и заодно работали в посольстве в службе охраны. Правда, все мужчины были все же людьми женатыми, однако их жены как раз в посольстве никаких должностей не занимали: четверо вообще «дома сидели», а остальные трудились на каких-то рядовых должностях в советском трогпредстве. Ну и я теперь тут послом работал, и — как мне сообщил секретарь Валера — был единственным Послом в Африке к югу от Египта, единственным во всей «Черной Африке»…

Вместе со мной в посольство прибыла и «свежая пресса» из Москвы, и я прочитал в «Известиях» очень кратенькую заметку о том, что «послом в Танзанию и Замбию назначен Кириллов В. В.» — очень даже «информативную» заметку. Для кого надо информативную, потому что в СССР с послами в разные страны было очень интересно. Страны в МИДе четко делились по рангам, и любые должности в «первой пятерке стран» считались очень престижными. Еще в паре десятков стран они были… в целом неплохими, их рассматривали как «очередную ступеньку в карьере» для так называемых «карьерных дипломатов». А вот работа в посольствах прочих стран ни престижной ни считалась, ни «карьерной ступенькой», причем независимо от занимаемой там должности. Я, например, узнал, что убывший днем предыдущий посол лучшее, на что мог теперь рассчитывать, так это на должность какого-нибудь второго секретаря посольства во «второй двадцатке» диппредставительств. А сам секретарь… он признался, что до вчерашнего дня думал, что ему-то как раз с карьерой повезло, потому что искренне считал, что теперь-то он будет в посольстве «главным». А теперь, когда пришло уточнение о моем официальном ранге он считал… считал, что ему повезло еще больше: если посольство возглавляет именно Посол, то ранг уже самого посольства поднимается очень сильно. И когда ему придется место работы поменять (а у кадровых дипломатов это происходило обычно раз в три года, редко их на одном месте держали хотя бы до пяти лет), то у него будут серьезные шансы занять должность секретаря посольства (возможно, даже первого секретаря) в диппредставительстве из «первой пятерки».

А обычно послами в такие страны назначали чиновников из высшего эшелона власти, которые стали неугодны руководству (чаще всего за то, что какое-то серьезное дело полностью просрали), но которых отправить снег разгребать в Магадан было невозможно из-за «прежних заслуг» и, все же в основном из-за того, что «простой народ их знал и отправку в лагерь понял бы неверно». То есть сам факт назначения послом в такую страну уже говорил о серьезном недовольстве товарищем руководства страны, а отправка послом в Черную Африку вообще рассматривалась как «надо бы тебя расстрелять, да патрона жалко».

То есть то, что меня сюда отправили (причем умолчав о присвоении соответствующего ранга) для «внешнего наблюдателя» означало, что «Шарлатан где-то серьезно провинился, но ведь он трижды Герой, самый юный орденоносец и его в стране вообще каждый второй знает не считая каждого первого — так что пусть сам там сдохнет от тропических болезней». А в такой ситуации даже предполагать, что я имею какое-то отношение к очень успешной дипломатической (и военной) операции, очевидно будет глупостью несусветной.

Тем более, что официально мне недавно как раз третью звезду дали, и в постановлении отдельно было указано, что я ее получил как директор сельскохозяйственного института. Но потом замдиректора этого института на ровном месте получила орден Сталина, в институте почти полсотни специалистов всяким наградили — но меня тогда уже вообще не упоминали. И если в руководстве еще «правильные» слухи распустят… А в том, что распустят, я теперь точно не сомневался: если товарищи придумали для меня такое «прикрытие» (между прочим, очень, кроме всего прочего, недешевое), то уж наверняка и всю нужную «информационную завесу» тоже создать догадаются. А не догадаются — то я им помогу. Впрочем, судя по тому, как мое назначение хотя бы в Пьянском Перевозе люди восприняли (а теща — типичный представитель тамошнего «общества», сама бы точно до того, что Лиде говорила, не додумалась бы), информационную завесу дома уже начали быстро и эффективно создавать.

И теперь я слова Павла Анатольевича насчет его надежды на то, что «я не подведу», уже несколько иначе воспринимал. «Не подводить» мне теперь нужно было в том числе и МГБ, а вот как именно… он же четких инструкций мне пока не дал. Так что поначалу придется своим умом жить и работать. И приступать к работе пришлось уже с понедельника.

Хорошо еще, что с английским у меня особых проблем не было, так что даже разговор с товарищем Джулиусом Ньерере прекрасно обошелся без переводчика. Сам этот Джулиус (а он почти сразу предложил обращаться друг к другу по именам, скорее потому, что мое имя-отчество и фамилия ему с трудом давались) был по профессии учителем, причем в большей степени учителем биологии, и его представления о том, как сделать страну процветающей (на базе социализма, естественно) выглядели для меня очень наивными — но он за четыре года успел в стране образование очень серьезно поднять: уже почти в каждой крупной деревне стояли школы-семилетки и он на этом явно останавливаться не собирался. Однако само по себе народное образование экономику страны поднять не сможет — и мы как раз и обсуждали, чем в этом деле Танзании может помочь Советский Союз.

Ну, кое-чем СССР уже серьезно помогал: быстро строилась железная дорога в Замбию, в порту советские специалисты помогали строить новые причалы. Еще строился небольшой нефтеперерабатывающий завод в столице — но пока советская помощь этим и ограничивалась. Как я понял, главным образом потому, что уже местное правительство не очень понимало, что оно хотело и что из хотелок в принципе возможно осуществить. И все это обуславливалось не тем, что товарищ Ньерере был просто учителем, а тем, что он был вообще самым образованным человеком в стране…

Ну а то, что самый образованный был всего лишь учителем, тоже сильно сказывалось: по части экономики Танзания с момента провозглашения независимости (то есть вот уже пятый год) большей частью просто поддерживало то, что было в стране создано при колониальном режиме. Даже с железными дорогами: они, как их немцы в свое время построили, так и оставались примерно в том же состоянии. То есть не совсем в том же: в двадцатые годы на железную дорогу было завезено из Британии сотня локомотивов — и вот вся эта сотня паровозов до сих пор до дорогам и бегала. В стране были угольные шахты — но их использовали исключительно чтобы было что в топки локомотивов подкидывать, да и то, большинство паровозов на дровах ездили. С электричеством было еще веселее: в столице имелось две электростанции, дизельных — и топливо для их импортировалось. Еще было две ГЭС (тоже англичанами выстроенных для обеспечения каких-то рудников): одна семнадцать мегаватт и одна вообще восемь. А еще одну ГЭС уже при независимости строить начали, и водохранилище уже даже выстроили — но саму электростанцию строить пока даже не начинали: не на что было ее строить. Хотя в целом деньги у Танзании были, и деньги довольно немалые.

Очень немалые, точнее, за то, что в стране добывалось, можно было очень много денежек от заграницы получить. Хотя бы просто за золото можно было выручить приличные деньги: в стране уже добывалось порядка миллиона унций в год, а это уже тридцать пять миллионов долларов. Или — если по официальному курсу пересчитывать — больше ста восьмидесяти миллионов рублей. В принципе сам по себе пересчет особой роли не играет — но тут было скрыто одно «но», которое я постоянно отслеживал: официальный курс рубля составлял пять с копейками за доллар, а вот по паритету покупательной способности рубль уже доллар довольно прилично обгонял. И если брать не абсолютные цифры, а прикинуть, что за это золото можно купить на Западе или в СССР, то оказывалось, что на загнивающем вообще что-то покупать просто смысла не было!

А вот что имело смысл покупать, даже не в СССР, а вообще, я пока себе не представлял. То есть что стране необходимо, я уже понял: прежде всего стране нужна независимая энергетика. Но с гидроэнергетикой перспективы выглядели печально, Танзания было все же территорией засушливой и с реками тут было не ахти. Вот угля, насколько я откуда-то помнил, было довольно много — но чтобы этот уголь добывать, нужна энергия — которой тут практически нет! Примерно такая же ситуация на моей памяти складывалась в Северной Корее: угля попом ешь, а для его добычи просто электричества нет, однако здесь вроде ситуация выглядела несколько иначе — и я позвонил в Горький. На следующий день позвонил…

Правда, сначала я позвонил домой, с Лидой поговорил, сказал, что «доехал нормально и все у меня хорошо», выслушал ее «отчет» и порадовался, что она уже совсем психовать перестала… хотя не исключал вариант, что она просто меня огорчать не захотела. А потом позвонил Зинаиде Михайловне и передал ей «небольшую просьбу». Насчет того, что мне следует прислать «как можно скорее» — и узнал, что она уже очень неплохо стала ориентироваться в фауне Южной Африки. Впрочем, тетка она была все же не особо вредная, пообещала «при возможности аппетиты мои удовлетворить» — а она, в чем я был совершенно уверен, возможности изыщет. Да и просил я не особо и много…

После заседания Совмина Пантелеймон Кондратьевич поинтересовался у Павла Анатольевича:

— Как думаешь, Шарлатан хоть понял, за что мы его так? Может, все же нужно ему было сказать?

— Лично я думаю, что он все понял еще до того, как я договорить успел. И, похоже, понял даже больше, чем мы имели в виду: всего-то недели не прошло, как он улетел, а от него в Минместпром уже заявка пришла миллионов на двадцать рублей.

— И что просит?

— Небольшие угольные электростанции, причем именно небольшие, до мегаватта, а в основном по полмегаватта. Парочку установок по фракционной перегонке древесины — но это он скорее всего для этих орехов хочет получить. И две сотни маленьких тракторов…

— Там же для них с топливом…

— Ты не поверишь, он еще заказал — но не чтобы прям вот сейчас ему отправили, а попозже… желательно к лету или в любом случае до осени, еще и танкер нефтеналивной океанский. Нефть-то из-за закрытия Суэцкого канала на Ближнем Востоке серьезно так подешевела, а нефтеперерабатывающий завод мы уже почти достроили. Мои спецы подсчитали: если к тем же иранцам со своим танкером ходить, то экономия для Танзании может составить в районе доллара, а то и полутора за тонну.

— Хм… а ему одного танкера-то хватит? Все же целая страна…

— Пока хватит, а там — посмотрим. В любом случае завод только в апреле-мае заработает, а как быстро его на проектную мощность выведут — этого никто не знает. Потому что наши нефтепереработчики там все же сами все работы проводить не будут, а вот когда местных обучить получится… И опять: он ведь всегда повторял, что мы не должны бесплатно кормить тех, кто слово «коммунизм» выучил…

— И ты туда же!

— Я к чему: у Танзании на один танкер деньги есть, то есть не деньги, но Шарлатан вроде подписал с ними договор, что они за танкер расплатятся орехами своими и гвоздикой. А на много танкеров им пока замахиваться просто не с чем — хотя, я подозреваю, если там Шарлатан наш начнет так же, как он у себя в области действовал, работать, то скоро и у Танзании средства на очень много чего появятся. И да, там у него отдельной строкой в запросе была просьбы геологов прислать, причем не простых, а знающих, что для Средмаша…

— А он это как сообщить-то успел?

— По телефону. Там же в посольстве нужная ЭВМ установлена, так что о том, что он просил, знает только два человека, включая товарища Коробову.

— Ты ему сам позвони, уточни — а то мало ли что он наплетет.

— Да он всегда… но все же напрасно он еще никогда языком не молол вроде. Но ты прав, я ему в любом случае завтра позвоню, у меня уже несколько вопросов появилось… и этот вопрос тоже задам.

Жить я устроился в посольстве. Вообще-то у посла имелась отдельная резиденция — не самый маленький особнячок ближе к официальному центру Дар-Эс-Салама, но мне он пока не подходил: в посольстве по крайней мере была система связи с Москвой (и вообще с Советским Союзом), оттуда даже по телефону можно было поговорить. Правда, связь эта была довольно специфической, ей пользоваться можно было сейчас всего часа четыре в сутки, причем часто два-три часа из этих четырех приходились на ночное время. Потому что связь осуществлялась через спутники: в небе летали два спутника связи, которые официально обеспечивали передачу программ Центрального телевидения в Сибирь и на Дальний Восток. Но через них же можно было и «цифровую» связь обеспечить — вот только из Танзании спутники были видны недолго и не на каждом витке. Поэтому расписание «периодов связи» висело в радиоцентре посольства и я предпочитал в это время именно здесь и находиться — а бегать по ночам из резиденции в посольство мне что-то не особо хотелось.

Зато именно для нашего посольства связь через спутники получалась очень простой: когда спутник из Танзании был виден, им кроме нас вообще никто не пользовался и никто разговоры не прерывал. А так как у нас было в системе целых четыре цифровых канала, народ в посольстве этим тоже активно пользовался, общаясь со своими родными в Союзе. То есть после моего вступления на должность пользоваться начал: раньше во-первых по инструкции было запрещено эту связь использовать «в личных целях», а во-вторых, для работников посольства такие разговоры оказались бы слишком уж дорогими: переключение линий из ЦУПа в общую сеть оценивалось по самому дорогому междугороднему тарифу — это даже если в Москву звонить, а уж обычная междугородняя связь… отсюда ее ведь даже оплатить возможности не было. Но я «воспользовался своими полномочиями»: Посол-то от посла отличается в том числе и тем, что он имеет полное право действовать в стране от имени Советского правительства — вот я подействовал слегка. Даже больше «подействовал»: все же советских людей здесь работало довольно много, так что я распорядился открыть в консульстве отдельный переговорный пункт, чтобы наши люди могли домой хоть иногда позвонить. Правда, тут опять приходилось учитывать своеобразное расписание сеансов связи — но люди радовались и тому, что удалось для них сделать.

Мне Зинаида Михайловна в одном из разговоров намекнув, что весной собираются еще два спутника запустить и у нас уже и днем больше времени для бесед появится, но пока с ней я все же общался ночами. А днем… В один из дней мне позвонил товарищ Судоплатов на предмет уточнить насчет моих «предположений относительно ниобия», и мы проговорили с ним минут сорок (то есть до тех пор, пока спутник не «ушел») но разговор оказался очень результативным: меньше чем через неделю в Танзанию прилетела группа из полутора десятков геологов, а я успел об их грядущей работе договориться с Джулиусом. Мне вообще этот парень (а он был всего-то на четырнадцать лет меня старше) очень нравился тем, что с ним о чем угодно можно было договариваться очень просто (при условии, что Танзании за это платить не требовалось). И мне даже удалось с ним договориться о создании танзанийско-замбийской авиакомпании, полностью частной и вообще лично мне принадлежащей — а с руководством Замбии он уже сам как-то все вопросы утряс. Что по этому поводу высказала мне Зинаида Михайловна, навсегда останется между нами, и я совсем даже не уверен, что и мнение Пантелеймона Кондратьевича она мне передала без существенных терминологических искажений. Но вот три реактивных «Буревестника» в столицу Танзании прилетели в самом начале марта, а «Соколы» (я их сразу два десятка попросил) мне пообещали морским путем доставить ближе к маю. Но насчет товарища Пономаренко (точнее, его слов) я так и остался в сильных сомнениях: все же, если я верно помнил, в СССР уже танзанийских пилотов обучали, то есть самолеты и без меня сюда отправить планировалось.

Но долго мне на эту тему думать не пришлось: сразу после того, как в посольстве все дружно отметили праздник восьмого марта, мне позвонила уже Зинаида Михайловна и сообщила, что она очень хочет со мной повидаться. И что для исполнения своего желания она за мной в ближайшие дни пришлет самолет, который меня непосредственно из Танзании в Москву и доставит. Причем даже без промежуточных посадок. А вот зачем я ей так срочно понадобился, она объяснять не стала…