Скверная жизнь дракона. Книга восьмая

Глава 3 Часть 1

Зелёный, синий, красный, золотой. Именно в такой последовательности присуждаются отличительные цвета Всеобще Церкви. До заворота извилин непонятная система рангов, основанная на цветах подола, пояса и накидки, но кое-что в ней абсолютно ясно. Именно цвет подола определяет основной ранг служителя в иерархии.

Даже в церкви с самым массовым приходом только лишь два служителя будут с красными подолами: настоятель церкви и трихтих, работающий с кристаллом дознания. У настоятеля красным будет только подол и пояс или накидка, но у трихтиха всё красное. Притом трихтихи отправляются во все церкви на двух континентов из Всеобщих Соборов, и подчиняются только высшему руководству, а не настоятелю церкви.

Это мне рассказала двоица из шепелявящего мужика и парня с искривлённым носом, пока мы добирались до Магласии. И я прекрасно догадывался, какой именно переполох вызовет появление в церкви третьего разумного с красным подолом, но с золотым поясом и накидкой. Именно поэтому шёл я в обычной своей одежде и держа девочку за руку, строго настрого наказав её не отпускать. Девочка в ответ угукнула со всей важностью.

Площадь перед церковью оказалась на удивление пустой, но в проулках и улицах стояли служители церкви и закованные в латы стражи, преграждая проход горожанам. Они заметили вышедшего на площадь ксата и закричали в мою сторону призывы не останавливаться. Я на это не обращал внимания, но девочка иной раз вздрагивала, особенно если кто-то требовал немедленно освободить ребёнка — малышка каждый раз чуть сжимала мою ладонь.

В просторном зале церкви каменные колонны подпирали высокий потолок, а длинноухий инквизитор в дальнем углу зала раздражённо подпирал стену. Он хищно прищурил глаза, когда церковники закрыли за мной входные двери, и жадно вздохнул, когда я взошёл на подиум с кристаллом дознания. Девочка приняла мой посох, крепко схватив его свободной рукой и прижав к телу, не отпуская мою ладонь.

Процедура прошла обычно, меня допрашивали как ксата, задавая стандартные три вопроса. Кристалл остался неизменным, я отлепил ладонь от его гладкой белёсой поверхности.

— Сулин Лик’Тулкис, прикажи стоящей рядом с тобой твари пройти дознание, — из дальнего угла зала раздался надменный, властный голос длинноухого Лаотлетия.

— Сулин? — я удивлённо покосился на девочку, потом на остроухого, и на свою обычную одежду. — Тогда почему меня допрашивали как ксата?

— Не прикидывайся. Это приказ вышестоящего. Исполни его.

— Приказ вышестоящего кому? Магосу Настрайской магической академии? Что-то я не вижу ни у кого из присутствующих паранаи на плечах. Да и зачем мне, ксату, что-то приказывать своему держателю посоха? — я ухмыльнулся, глядя, как девочка прижимает посох к себе, и спустился с подиума.

— Ты посмел ослушаться приказа, сулин, — гневно произнёс Лаотлетий, оторвавшись от стены и двигаясь в мою сторону.

— Сейчас я — ксат. И в следующий раз буду ксатом, даже несмотря на эмблемы на гримуаре. А раз так, то не церковникам мне приказывать.

— Что же, — ухмыльнулся длинноухий, встав в нескольких метрах напротив меня. — Тогда мне будет приятно услышать хоть какое-то объяснение, почему ксат, не являясь ноктаном, презрел девятый пункт священного договора и посмел выйти из своей миссии с ребёнком?

— А это младенец и отказник? — я невольно прищурил правый глаз, а девочка вздрогнула, крепче сжала мою руку, полшага отошла назад и попыталась спрятаться за мою спину.

— Нет, не младенец, но отказник.

— Отказник кого?

— Давших ей жизнь разумных и благой воли Всебогов, Кта’сат Лик’Туликс.

— А в этом списке Всеобщая Церковь не присутствует? — с ехидцей спросил я, на что длинноухий едва заметно сжал губы.

— Всеобщая Церковь отказалась от немощного существа, едва дотягивавшего до пояса прочим разумным. Оно не должно развиваться.

— Так и не развивается, — я ладонью провёл над головой девочки и ребром уткнулся себе чуть выше пупка. — Вот, почти пояс. Высокая из-за ботинок, зима же, подошва толстая.

— Тогда прикажи этому существу их снять.

— Тут пол холодный, ещё заболеет и лечи её потом. Я о своём имуществе забочусь, — я шагнул к длинноухому, потянув девочку за собой. — Я надеюсь, что у представителя Всеобщей Церкви есть разрешение, из-за которого он имеет право хоть что приказывать ксату? Или инквизитор Высшего Круга Лаотлетий намекает, что я в городе появился в нарушение священного договора?

— Я своим именем подтвержу, что Кта’сат Лик’Тулкис находится в городе полноправно, — длинноухий шагнул ко мне, хищно покосившись на девочку, на что та вся сжалась, мелко задрожала и прижалась ко мне. — Но мои прежние слова остаются. Мне, инквизитору Высшего Круга Лаотлетию, непонятен статус существа рядом с вами.

Мне максимально не понравилось, что длинноухий перешёл на вежливую форму общения и погасил ненависть и презрение в собственном голосе — но я сам натянул на себя маску вежливости, предчувствуя, что ничем хорошим этот разговор не закончится.

— Что именно вам непонятно, инквизитор?

— Принадлежит ли оно вам лично, или вашим священным миссиям? Мне известно, что вы ксат, магос и, конечно, сулин. Троптос не в юрисдикции магических академий, сулины ими не занимаются, а ксат вы достаточно свободолюбивый. И к вашим священным миссиям вы не привязаны, судя по вашим долгим путешествиям от самого Яхоновского княжества.

— Я не совсем понимаю сказанного, — предельно честно ответил я, хотя догадка имелась. — Суть претензии ко мне как-то связана со священными миссиями?

— Не к вам, но к этому существу, — Лаотлетий указал на девочку, переместившую посох к голове в тщетной попытке спрятаться за ним. — Я, как инквизитор Высшего Круга, требую отчёта, что это существо принадлежит лично вам и со священными миссиями вашей расы не связано.

— Подозреваю, что похода в ратушу и подтверждённого документа будет недостаточно? — на мой вопрос длинноухий медленно кивнул, наслаждаясь ситуацией. — Хорошо, раз надо. Куда отправить?

— В Собор Магласии. Мой новый помощник в курсе, где вы проживаете. Сегодня же он передаст вам правильный адрес. Доставить можно и через ратушу.

Лаотлетий немедленно отправился к выходу, обойдя нас с девочкой стороной. Моя паранойя кричала, что я вляпался во что-то скверное и что этот запрос от миссий ксатов мне ещё аукнется. Но непонятно, зачем длинноухому всё это. Лаотлетий не кажется разумным, готовым пакостить по мелочи.

Проверка состояния девочки прошла быстро и без эксцессов. Я забрал у девочки посох и малышка тут же ухватила мою ладонь обеими руками.

— Сильно испугалась? — спросил я у девочки уже на улице.

— Было страшно. Он злой, — малышка невольно поёжилась. — Больше в церковь не надо?

— Думаю, несколько раз ещё зайдём. Но будем делать всё так же, как сегодня. Хорошо?

— Угусь, я запомнила, — девочка быстро-быстро закивала, преисполнившись уважением к собственной соображалке и запоминалке.

В тот же день к моей квартире пришёл помощник длинноухого. Я несколько удивился, увидев шедшего со мной до Магласии парня с искривлённым носом, но его приходу особого значения не придал. Несколько странно, что помощник рутифактора теперь работает на инквизитора, но я не знаю точных правил и инструкций о всяких помощниках церковных.

Меня больше удивила скорость ответа с миссии ксатов, где я помог вылечить детей. Страшно представить их судьбу, не окажись меня в городе и не выйди крылатая тварь на связь — но ещё страшнее представить свою судьбу. Я отправил сообщение в миссию в тот же вечер, как получил адрес длинноухого, и вовсе не рассчитывал получить ответ в обед следующего дня. Тем более что отправлял я из ратуши города в такую же ратушу города, а ответ мне доставили к двери квартиры.

Мормит писал, что детишки вновь оглашают коридоры голодными криками, но после страшных ночей членам миссии эти крики кажутся блаженной музыкой. Главный ксат писал, что с великой радостью и в ближайшее время отправит подтверждение на адрес Лаотлетия, что миссии не имеют отношения к моему мелкому наказанию. Последними строчками мормит ещё раз благодарил какую-то Спасительницу за мою помощь слабым и беззащитным, наставлял меня соблюдать какие-то её заветы и увещевал быть максимально осторожным в главном церковном городе.

После всего случившегося последние строчки письма казались насмешкой, но я благодарен мормиту за отзывчивость. И от этого на сердце появилось какое-то странное чувство, от него хотелось то ли смеяться, то ли плакать, то ли забиться в дальний угол и притвориться табуреткой. Противное чувство.

Где-то через неделю после случая в церкви церковный караван собрался. И отправился в путь. Десять повозок, извозчики, охрана. И Лаотлетий со своим помощником. На всём пути инквизитор ехал в отдельной повозке, я же довольствовался компанией Хубара с шепелявящим мужиком и Малаюнарии с помощником.

В первый день пути я ловил насмешливые взгляды. А как их не ловить, если в повозке появился мехово-тряпичный кокон? Я привычно посадил девочку между своих ног, обернулся плащами и наружу торчало только два дышла. Я чувствовал себя сутулой собакой, вмёрзшей в лёд, и старательно грелся от тёплых вещей и девочки, а та только рада сидеть вплотную ко мне и всю дорогу не спускала с мордашки самодовольное выражение.

Но меня больше напрягал не холод, а шепелявящий мужик с «Детектором лжи». Приходилось в разговорах не участвовать, либо говорить коротко и максимально уклончиво. Зато длинноухая начальница Хубара на всём пути трещала без умолку.

— Мне непонятна ваша отчуждённость, Лик’Тулкис, — на одном из привалов сказала Малаюнария. Мы тогда сидели вокруг костра, уже поужинали и пили горячий отвар.

— Чувствую себя не в своей компании.

— Бросьте, бросьте. Вы не понимаете всего, по вам видно, что внутренние дела Всеобщей Церкви вас не касаются. Это вам хорошо, но ведь вы-то должны понимать, в каком именно деле участвуете.

Я не понимал сути сказанного, и вместо ответа приложился к кружке с отваром и терпкой добавкой, кой в кружке половина. Сидевшая рядом девочка куталась в моём плаще, держа кружку перед собой и стараясь смотреть куда угодно, но не на окружавших нас церковников. Особенно сидевшего напротив Лаотлетия. Всполохи костра тенями играли на лица длинноухого, огонь хищно отражался в его голубых глаз, а взгляд частенько останавливался на малышке. Но за всё время в пути он вообще не пытался заговорить ни с кем из группы.

— Ликус не в курсе обо всей подготовке, — язвительно ухмыльнулся Хубар.

— А надо? — мой голос пропитал сарказм и ирония. — Мне моя задача ясна. Если, конечно, в последний момент всё не изменили, а меня в известность не поставили.

— Как это не надо? — Малаюнария чуть подалась вперёд. — Ещё пятьдесят лет назад о подобном мы даже не могли мечтать, а теперь… Так ещё и, судя по словам Хубара, эксперимент выйдет всесторонним.

— Ликус многое поймёт, когда всё увидит лично, — Хубар покачал пальцем в мою сторону, намекая на серьёзность своих слов. — Из-за тебя начало отложили на зиму, но это впрок. Всеобщая Церковь подобное проводит впервые. Подготовить лагеря, свезти припасы и прочее — задача не одной поездки каравана.

— По твоим словам, Хубар, мы будто остановимся в чистом поле, — на мои слова все церковники саркастично заулыбались. Я раздражённо потёр переносицу, подавив желание гневно сплюнуть. — Допустим, в чистом поле. Что, в ближайшем городе голод и еды из него не привести?

— Я говорил не о еде, Ликус. Расходники в простых городах отыскать сложно.

Слово «расходники» мне настолько не понравилось, что оставшийся вечер я просидел в задумчивом молчании. Включение в караван Лаотлетия мне уже не казалось блажью совета малиров.

На следующий день, сидя в повозке и привычно используя девочку как грелку, я сказал Хубару помнить о границах дозволенного. И кивнул в сторону повозки, скользившей по накатанной лыжне позади нас. Белобрысый сперва не понял меня и нахмурился, но очень скоро заверил, что свои обязанности я буду исполнять в одиночестве и без посторонних глаз, а Лаотлетий нужен для отчётности по расходникам.

— Рутифакторы и инквизиторы заняты схожими вещами, но методы разные, — с заумной интонацией проговорила Малаюнария. Она поправила толстую меховую шапку, затолкнув внутрь длинные уши. — Рутифактор без надзора инквизитора не имеет прав поступать как инквизитор.

Не знаю, почему, но после этих слов я как можно плотнее прижал к себе девочку. Малышка поёрзала, устраиваясь поудобней. Паранойя кричала, что я вляпался в дурнопахнущую неприятность. Это скверное чувство усилилось через несколько часов, когда Малаюнария спросила у Хубара за подготовку следующей макиры. Лагерь там возведён ещё летом, а отвозить всё необходимое должны начать уже на днях. Заодно Хубар спросил за третью макиру, но длинноухая коротко отрезала, что по ней всё без изменений и надо ждать результата первого эксперимента.

В соседнем к Магласии городе нас дожидался один из служителей церкви, в белой робе с красным подолом и накидкой, и золотым поясом. Сулин церкви первым делом назвал Малаюнарию почтенным рутифактором, и сообщил, что вызвался сопроводить нас до нужного места. Нам оставалось переночевать в городе, пока помощники и извозчики пополняют припасы, и примерно полтора суток двигаться по проложенной лыжне среди высоких сугробов, углубляясь в дикие земли, скользя по лугам и около опушек лесов, и огибая природные скверные места.

Все три скверных места расположены в пределах внешнего круга городов. Довольно удобное расположение, я ожидал увидеть в первом месте что-то наподобие деревушки — но никак не замок, раскинувшийся широкой серой кляксой на белом холме. Снежные шапки давили на высокие стены и башни, а рядом с массивными деревянными воротами скучала стража в кольчуге и стёганных доспехах, подражая последним минутам своей жизни. На стенах сквозь высокие наносы прохаживали редкие лучники, а в окнах замка мелькали раскачивающиеся силуэты.

Я смотрел на замок как аутист на бабочку — но караван заехал вглубь леса, замок скрылся из виду за деревьями. Я перевёл взгляд на Хубара.

— Ты ничего не перепутал? — я кивнул в сторону замка.

— Мне понятно твоё возмущение, Ликус, — услужливой интонацией сказал Хубар, едва сдерживая ухмылку. — Мы осведомлены о лучниках в замке. Они опасность, с которой ты не встретишься.

— Интересно, как ты себе это представляешь, Хубар?

— Скоро увидишь и, думаю, всё поймёшь. За последние недели ты должен был услышать достаточно, — белобрысый не сдержал ухмылки.

Лагерь напоминал не лагерь, а небольшой форт с частоколом, высокой дозорной вышкой, конюшней, сараями, складом и жилыми зданиями. Одно из них длинное и вытянутое, с пятью чадящими дымом трубами и крохотными оконцами под самой крышей — другие здания просто обычные домики на одну входную и несколько жилых комнат.

Дежурившие на стене стражи поприветствовали почтенного рутифактора и всех служителей воли Всебогов. Извозчики немедля начали загонять их в сараи и заводить лошадей в конюшню, бойцы вместе с начальником стражи отправились в казармы, а меня и прочих важных церковников встретил ещё один сулин. Осквернённый замок в привычном состоянии, обновление случилось три дня назад и следующее предполагают завтра.

— Что с тварями? — Лаотлетий резким взглядом показав на длинный дом.

— Все живы и не подают признаков болезни, почтенный инквизитор, — ответил сулин и предложил длинноухому самостоятельно в этом убедиться. Ехавший с нами проводник зажёг свечу в фонаре. По очищенной от снега земле Лаотлетий поспешил к длинному дому, на ходу приказав помощнику с искривлённым носом перенести вещи в жилую комнату.

— Не будем откладывать. Давайте и мы разойдёмся по комнатам, — Малаюнария похлопала в ладоши, как бы приказывая нам пошевеливаться. — Мы и так не обедали, торопились сюда, и очень замёрзли. Особенно наш важный товарищ, — эльфийка показала на меня, укутавшегося в собственный плащ и мелко подрагивавшего от холода первого месяца зимы.

Встретивший сулин всё понял и повёл нас располагаться в жилых домах, попутно отдав приказ одному из стражей готовить обед. В этом время Лаотлетий дошёл до единственной двери в большом доме, и открыл её. У меня в груди всё похолодело, я чуть не запнулся и тут же приказал девочке не отходить от меня даже если в туалет захочется.

За дверью в большой дом стояло несколько разумных, уличный свет отчётливо высветил из полумрака помещения девушку с довольно миловидным лицом и в грязных рваных обносках, едва напоминавших зимнюю одежду. Её засаленные короткостриженые волосы не скрывали левого заострённого уха ратонов и правого ослиного, свисавшего до плеча, а правую ладонь заменило копыто.

Следующий день мы провели в лагере. Я большую часть дня стоял на крыльце домика, задумчиво смотря на пристанище троптосов, а девочка в комнате тренируясь обращаться с ниткой и иголкой. Хубар с длинноухой и двумя сулинами обсуждали осквернённый замок, а Лаотлетий практически не покидал троптосов — он как зашёл к ним с бумагами, так и выходил только на обед и ужин.

К вечеру вернулся один из дозорных: скверна обновила сама себя. Малаюнария позвала меня, Хубара и Лаотлетия на окончательный совет.

— Твари в том же состоянии, в каком покинули Собор, — Лаотлетий протянул эльфийке бумаги. — Больше мне здесь делать нечего. Завтра во сколько начинаете, почтенная Малаюнария?

— Почтенные сулины обещали на завтра хорошую погоду, — игриво произнесла та, крутя в руке гусиное перо. Перед ней лежала карта замка и листы, исписанные примечаниями и расположением нежити.

— Дождёмся солнца, чтобы не мёрзнуть, почтенный Лаотлетий, — вместо начальницы ответил Хубар.

Лаотлетий коротко бросил, что будет готов к тому моменту и, покосившись в мою сторону, покинул дом. Я «Чувством магии» видел десятки ярких звёздочек в длинном доме, и видел одинокую звёздочку в отведённой мне комнате. Звёздочка от Лаотлетий прошла рядом со стеной, где пряталась малышка, и ненадолго задержалась.

— Похоже, Лаотлетий переносит холод ещё хуже вашего, — эльфийка сложила ладони лодочкой и прикрыла ими рот, с сочувствием глядя на закрывшуюся дверь. И невольно покосилась чуть в сторону, на отходящую мерцающую звёздочку.

— В отличие от нас, ему придётся скучать, — Хубар присел за стол. Я сел напротив.

— И нам через неделю тоже, но не будем о грустном, — эльфа подмигнула Хубару и пододвинула ко мне вполне подробную карту замка. — Вы, Лик’Тулкис, уже догадываетесь о своей задаче?

— Очистить замок от нежити?

— Верно, — эльфа показала на карту. — Полностью. Допустимо оставить не больше пятой части нежити. Вся боевая должна быть выведена из замка и только после этого убита.

— И вот так три раза, да? — на мой вопрос эльфа медленно кивнула. — Вопрос «Зачем» бесполезен? — эльфа опять кивнула и добродушно улыбнулась. — Надеюсь, что хотя бы подсматривать не будут?

— Ни в коем случае, Ликус, — Хубар достал из-под карты замка топорно отрисованную карту ближайших земель. От форта через лес проложили небольшую просеку, по ней за несколько часов можно добраться к замку, а от опушки леса до замка примерно полчаса на снегоступах. — Тебя будут отвозить к опушке, а вечером забирать.

— Там же сегодня поставили шатёр, сможете согреться. Нам не хочется морозить вас, — эльфа по-ребячески звонко хихикнула. — Вы ведь своё существо не оставите в лагере, так?

— Теперь уже точно, — коротко отрезал я, но даже без шатра я бы не оставил девочку в лагере одну, со всеми этими церковниками. Тем более, если в нём оставался бы ещё и Лаотлетий.

Утром следующего дня из длинного дома вывели десяток троптосов. Все в обносках, едва ли напоминавших зимнюю одежду, с осунувшимися лицами и тонкими от недоедания руками. Они смотрели под ноги и шевелились только после конкретного приказала Лаотлетия или одного из сулинов.

Вереница повозок отправилась к замку. Я высадился у опушки рядом с юртой, оставшаяся со мной девочка грустно смотрела вслед уезжающим троптосам, будто догадываясь, что видела их в последний раз. Малышка взяла меня за руку и сильно сжала ладонь, едва слышно причитая, что она где-то здесь. Я ничего лучше не придумал, как потрепать ей голову. Вскоре девочка спряталась в юрте от холода, придвинувшись к небольшому магическому обогревателю и поставив на магическую плиту чайничек с отваром. И хорошо, что она ушла, хоть и всё равно не могла видеть происходящего безумия у замка, возвышавшегося на холме в двух километрах от юрты.

Троптосы послушно исполняли приказы, хватали щиты и вешали на пояса простенькие топоры, брали мотки толстой верёвки и длинные рогатки, эдакие вилы из двух широких загнутых зубцов. И шли к замку. По пути некоторые оступались и падали, им помогали шедшие рядом, но они замедлялись специально — ошейник тут же тускло мерцал красным, а лица искажала гримаса боли. У них только одна задача: выволочь нежить за пределы скверны. И, конечно же, защитных эликсиров и оберегов троптосам никто не выдал. Нежить у ворот заторможенными болванчиками пошли к рабам, стоило им переступить границу скверного места.

Сперва всё шло хорошо. Шестёрка рабов рогатинами удерживала нежить, а четверо остальных троптосов изловчились накинуть на одну из тварей верёвку, опрокинуть на землю и поволочь за пределы скверны. Вместе с ними побежали оставшиеся троптосы, на ходу вооружаясь топорами.

Стоило твари оказаться за пределами скверны, как она заорала нечеловеческим голосом, утробным и рычащим, как ошпаренный кипятком чумной медведь. Нежить резким движением плеч разорвала путы и чётким ударом кожаной рукавицы проломила голову одному из троптосов. Следом по-человечески быстрыми движениями из ножен высвободился меч. Двух троптосов успела зарубить нежить, прежде чем остальные прижали тварь к земле.

Церковники в сотне метров от начала скверны прекрасно видели происходящее, слышали мольбы и крики троптосов — и живо обсуждали происходящее. Им понравилась идея использовать слабоходящих троптосов приманкой, вооружив их огромными щитами и толкая их в скверну на небольшой тележке.

Когда троптосы вытаскивали очередную тварь из скверны и сами выходили из неё, то прочая нежить прекращала реагировать и возвращалась на свои места. Уже через тридцать минут на вытоптанном окровавленном снегу лежало трое из четырёх привратников. И семеро рабов: девушка с копытом вместо ладони, парень с петушиным гребнем на макушке вместо волос, ещё один парень с вытянутым лицом, больше похожим на собачью морду, девушка на двух козлиных ногах и прочие.

Оставшаяся в живых троица обречённо переглянулась и только хотела отправиться к последнему привратнику, но церковники приказали заканчивать. И оттаскивать трупы от скверны, дабы их не поглотило. Вскоре поодаль от утоптанного окровавленного снега семеро неостывших тел лежали стройным рядом со сложенными на груди руками.

Церковники с оставшимися троптосами вернулись к юрте. Девочка к тому моменту куталась в мой плащ и старательно прикидывалась плодом всеобщего помешательства. Но её видели, особенно Лаотлетий, ехидно ухмыльнувшийся. Церковники ненадолго зашли в юрту, отогреться, а троптосы жались друг к другу в повозке, кутаясь в засаленное потрёпанное одеяло.

— У меня только один вопрос, Хубар, — я с отвращением смотрел на белобрысого. Тот шёл мимо вместе с Малаюнарией, их лица аж сияли одухотворённостью и удовлетворением. От моих слов эльфа саркастично покачала головой, а Хубар несдержанно вздохнул.

— Прежде чем ты его задашь, Ликус, будь любезен спрятать свою извращённую мораль, — Хубар покосился на девочку, из-за чего та ещё сильнее прижалась ко мне, обхватив мою талию руками. — Прошу тебя помнить, что говорить ты собрался о погани. О нечестивых отродьях, о мерзких тварях.

— Хорошо, Хубар, о служителях церкви говорить не буду. Но я не поверю, что вы притащили троптосов сюда, зимой, в дальние дали просто чтобы повытаскивать нежить. Зачем всё это церкви?

— У Всеобщей Церкви, Ликус, очень много задач. И все они бесплатно не решаются, — Хубар приблизился, в его голубых глазах отражалось моё морщинистое лицо. — Я давно тебе говорил, но повторю. Ты сам догадаешь о некоторых вещах. Ты хоть и неприятен мне, но разума твоего я не отрицаю.

— От твоих комплиментов меня блевать тянет, Хубар. И я сделаю всё, чтобы меня вырвало тебе за шиворот.

— Прекращайте, оба, — с нетерпением выпалила эльфа, всю нашу перепалку простоявшая около двери в юрту. — Мы сегодня многого добились. Нам ещё готовиться к завтрашнему дню.

— Сколько их вообще у вас? — я кивком показал на телеги, намекая на троптосов.

— Без этих ещё тридцать, — вместо эльфы ответил Хубар. — Хватит на три дня, но мы попробуем растянуть. Всё же именно ты, Ликус, главное лицо. Не хочется рисковать тобой. Пока всё не закончится.

— Вот бы твою заботу троптосы узнали, Хубар.

— Пусть благодарят, что их кормят, — белобрысый с идеальным пробором в волосах резко развернулся и отправился в юрту, отогреваться после сложного дня на морозе вместе с остальными церковниками.

Я стоял на снегу. Вместо скрипа веток деревьев мои уши слышали тихие причитания из повозки. Вместо белого полотна мои глаза видели шерстяную шапку на голове девочки, старательно прятавшую лицо в складках моей куртки. Одна из моих подрагивавших рук привычно сжимала посох, а вторая аккуратно опустилась на макушки девочки.

Думать о произошедшем не хотелось. Не мне судить церковников — но существует же разница между одноразовым преступником и неповинными разумными, с младенчества лишёнными нормальной судьбы лишь потому, что родились отличным от других.

Хубар не соврал, церковники действительно четыре дня пользовались троптосами. К утру пятого дня их осталось трое. Время моей работы ещё не подошло, так что я остался около юрты. Повозки поскользили дальше. К замку, где в десятках метров от начала скверны стройным рядом лежало тридцать семь тел, окоченевших и синих, свежих и давно припорошённых снегом.

Девочка не могла видеть происходящего, но я всё равно приказал ей спрятаться и не смотреть в сторону замка. Малышка нырнула в складки моего плаща мордашкой.

Лаотлетий вместе с помощником и сулинами подвели оставшихся живых троптосов к трупам. И без предупреждения вскрыли им глотки. Снег окропила горячая красная кровь, рядом с трупами упали пока что живые рабы, с презрением отпихнутые ногами. Порывы ветра доносили до нас предсмертные хрипы троптосов, девочка задрожала и прикрыла ушки руками.

Вскоре рабы прекратили двигаться, чтобы к вечеру остыть и укрыться тонким слоем снега. Церковники же спокойно отправились в лагерь, Хубар лишь на минуту спустился с повозки и убедился, что у меня есть всё необходимое. Такая забота могла бы растопить самое ледяное сердце, ведь Хубар пообещал обязательно забрать меня сегодня вечером — но я лишь мрачно смотрел вслед удаляющимся повозкам, непроизвольно поглаживая малышку по голове.

— Хозяину не надо туда идти, — с мольбой произнесла девочка, стараясь не смотреть в сторону замка.

— Надо, — я поправил снегоступы и проверил один из магически кинжалов, прихваченных ещё из Тамливийского сада скверны. Девочка нервно сжимала края своей куртки, я не нашёл ничего лучше, чем просто потрепать её по голове. — Жди в юрте, занимайся шитьём. Я буду, скорее всего, к вечеру.

— Соя будет ждать, — грустно пролепетала малышка, кое-как натянув на мордашку улыбку. Она так и стояла, смотря, как я шёл по проложенной лыжне в сторону замка. Мимо линии из трупов.

Девочка пряталась в юрте все полторы недели, которые я потратил на зачистку замка. Малышка ежедневно дирижировала иголкой, тренируясь разным стежкам. По вечерам я приходил злой, уставший, и продрогший до костей от нестерпимого холода. У меня не оставалось сил на разговоры и что-то ещё, я только мог молча потрепать малышку по голове и присесть к обогревателю, отогреваясь.

Все полторы недели я своей бесценной продрогшей тушкой выманивал нежить. В первые дни достаточно было стоять в двух сотнях метров от стен замка и ждать, пока нежить добежит или быстро доковыляет до границы скверны, где всегда подкошенным болванчикам оступалась, плюхалась в снег и дальше шла едва волоча ноги. А там воткнуть в головы кинжал, активировать «Огненное лезвие» и ждать следующих тварей. Уже после четвёртого дня приходилось углубляться в скверну за тварями внутри замка, но даже так я старался пользоваться «Магической стрелой», старательно прокачивая это умение.

Все полторы недели я думал о многом. Совершенно непонятна разница в поведении нежити. За другими разумными она не подумает выходить за пределы скверны, а вот меня чует за триста метров и старается всячески сблизиться. Если нежить выйдет из скверны самостоятельно, то лишится подпитки, но если её насильно вытащат прочие разумные, то нежить обезумит. С чем это связано? Не знаю, но, боюсь, ответа на этот вопрос никогда не узнаю. Да и надо ли?

Меня больше интересовало, зачем вообще церковникам понадобился этот замок, зачищенный? Да, если нежить вытащить из скверны и убить, то при обновлении она уже не появится. Но замок-то расположен в диких землях, от ближайшей деревушки даже летом добираться на конях не меньше суток. Как место добычи трофеев у авантюристов он явно не пользуется популярностью, ведь надо не только добраться и прикупить провиант, но обзавестись не самыми дешёвыми зельями и оберегами от скверны. Так ещё и рядом достаточно логов монстров, только за первую неделю на лагерь напал выводок из десятка гноллов.

Да и замок большой, с десятками залов и сотнями проходов, комнат и кладовых, несколькими казармами и тройкой конюшен на пятьдесят лошадей. На зачистку всей нежити я потратил три из семи кинжалов и свой старый посох. Его я тратил специально, чтобы взять новый. Как и гримуар, он восполняет «ману» из воздуха по единичке в минуту, что очень даже прекрасно.

В последний день зачистки я, кажется, нашёл ответ на свой вопрос. Нежить тогда вся была выведена за пределы замка, попадалась лишь в изредка закрытых комнатах.

Каменные стены и массивные потолочные балки, деревянные полы и мебель, гобелены и ковры, картины, статуэтки, утварь — всё покрылось изморозью. Она блестела в свете солнца, пробивавшегося через окна с чистым и прозрачным стеклом. Нос щекотал мороз и сдавленный спёртый воздух, шаги глухим эхом разносились по пустым коридорам, а шрамы на груди и шее привычно отдавали жаром и болели.

За одними дверями в замке комнаты для слуг с небольшой кроватью и сундуком с комодом, за другими хоромы. Один из коридоров заканчивался неказистой дверцей, но за ней — шикарная библиотека. Стены небольшой прямоугольной комнаты сплошь уставлены стеллажами и без пустот на полках. Не меньше двух тысяч книг, все разные. И все нечитаемые. Две тысячи лет прошло с прихода скверны, за это время язык нутонов и ратонов изменился кардинально. Но я, всё же, нашёл тележку и выволок за пределы скверны практически сотню различных книг. После оклазии большая часть испарилась, оставшихся семи книг не хватит понять язык и, может быть, в них вообще ничего ценного не окажется — но большего мне вряд ли дадут умыкнуть.

Ещё за одними дверями, высокими и двойными, украшенными витиеватыми золотыми узорами — банкетный зал. Широкий стол на десятки персон не накрыт, стыдливо задвинутые стулья покрылись слоем изморози, а на камине стояло несколько ваз и одиночных подсвечников.

Несколько минут я неподвижно рассматривал подсвечники строго одного типа. Смотрел и очень многое осознавал. Я подскочил к ближайшему окну и сорвал с него тяжёлую красную штору, забрасывая в неё подсвечники. Как мешок я выволок её в коридор и замер, безумным взглядом мельтеша по сторонам коридора, решаясь, куда именно бежать и что именно искать. Секунды спустя эхо моих шагов разносилось по промёрзшим проходам замка, а силуэт весь оставшийся день мелькал в окнах.

— Всё? — спросила девочка, когда мы уже сидели в повозке и двигались к лагерю. Я по обыкновению свому грелся об девочку, посадив её между ног и закутавшись в плащ.

— Да, будем возвращаться.

— К Консерве? — малышка повернула голову, смотря на меня щенячьим молящим взглядом.

— В Магласию. У меня ещё много работы.

— А её много, работы? — я в ответ кивнул, на что девочка чуть надулась и полностью откинулась на меня, с обиды легонько давя затылком в грудь. — В Магласии как тогда делать? Ходить учиться, ужин готовить?

— Что, не нравится?

— Нравится, хозяин. Нравится, нравится, — девочка быстро-быстро замотала головой, показывая, что говорит истину. — Там веселее. В юрте одной весь день, хозяин уходит, одиноко. Хочется с хозяином.

— Когда ж ты «хозяйкать» прекратишь, мелкое наказание моей скверной жизни? — угрюмо вырвалось у меня.

— Но ведь хозяин — это хозяин, — девочка заёрзала и только хотела повернуться, чтобы посмотреть мне в глаза, но я чуть прищипнул ту за бок со словами сидеть смирно и не выпускать тепло.

— В Магласию приедем, устроимся обратно, будешь чаще со мной видеться. Надеюсь, большой работы в ней не предвидится.

— А после неё мы к Консерве?

— После неё мы ещё на два таких места. Сиди и не ёрзай, мы в Трайск поедем в лучшем случае к весне.

— Я буду ждать. Вот, — мечтательно протянула малышка, но просто сидеть и молчать она уже не могла. Как заведённая механическая мартышка она принялась рассказывать, чего и как шила все эти дни, рассказывала про всякие стежки и что одни у неё очень хорошо получались, а другие совсем не выходили, особенно какой-то зигзагообразный. Заодно девочка порывалась в очередной раз показать различные кусочки ткани, по несколько раз сшитые вместе за последнюю неделю, но легонько прищипнутый бок заставил ту сидеть на месте. Да и не хотелось мне опять смотреть на ткань, неуклюже сшитую кривыми стежками.

Мы вернулись в лагерь к темноте. Уже как неделю там разобрали длинный дом топтосов, досками с крыши и пола топили печи, а практически все брёвна со стен сложили аккуратными штабелями. Можно гадать об их судьбе, но всё объяснила фраза о подготовке отряда церковных добытчиков специально для этого скверного места, невзначай брошенная Малаюнарией в один из дней.

Лаотлетий вместе с приданным ему помощником спешно уехал из лагеря на следующий день после избавления от троптосов. Длинноухий отправился следить за партией рабов к следующему скверному месту, но меня радовало его отсутствие. Кто знает, что вообще способен выкинуть это фуаларал, облечённый немалой властью. Тем более что парень с искривлённым носом утром перед отъездом зыркал в мою сторону. Из-за этого моя паранойя голодной крысой скреблась под темечком.

Я не успел спрыгнуть с повозки, как рядом показался помощник Малаюнарии. Меня настойчиво хотели видеть в доме эльфийки на небольшом собрании. С неба сыпались грузные белые хлопья, обещаясь превратиться в серьёзный снегопад.

— Не один ты, Ликус, мёрзнешь в этих лесах, — ухмыльнулся Хубар, когда я зашёл в дом и угрюмо отряхнул с себя снег.

— Что-то я не заметил церковников рядом с замком, Хубар.

— Прошу, оставьте распри на потом, — игриво пожурила эльфийка, потрясся пальцем в нашу сторону. — Всем нам хочется уехать, всем. А тут снегопад этот. Давайте, присаживайтесь и будем начинать. Только, — эльфа покосилась на мешочек в моих руках, — вы что-то ещё решили взять сувениром? Придётся решить, это или те книги.

— Решать ничего не надо, это всё пригодится сейчас, — я чуть дёрнул мешочком, раздался глухой, несколько сдавленный металлический лязг.

— Это что-то из того замка? — с интересом спросила эльфа, на что я кивнул. — Тогда показывайте. Мы с почтенным Хубаром в нетерпении.

— Конечно, только сперва я хочу задать три коротких вопроса. И получить на них ответы.

Я медленно перевёл взгляд на Хубара, и обратно на длинноухую. Та несколько секунд смотрела на меня сквозь по-лисьи хитрый прищур и игриво улыбалась, и показала на белобрысого. Тот ответил ей понимающим кивком и с вымученной вежливостью предложил мне начинать.

— Какая площадь ритуала бластарии? Понятное дело, что ты мне ничего не расскажешь о самом ритуале, но площадь очищения от скверны какая? Вот если принесли осквернённую вещь на очистку, куда её положат очищаться? На пол?

— Похоже, ты говоришь о постаменте. Он всегда одинаков, в форме квадрата, метр на метр.

— В ритуале за раз можно очищать несколько предметов, хоть десятками. Они должны быть одинаковыми? И какое допустимое количество?

— Какие угодно, — вместо Хубара ответила эльфа, с хитрицой в голосе. Она руками показала небольшую горку. — И сколько угодно. Главное, чтобы не сыпались на пол.

— Это всё, что я хотел узнать.

Я высыпал содержимое мешка на стол: золотые монеты, серебряные столовые приборы, разномастные кольца и серьги и прочие украшения, и увесистый одиночный подсвечник из чистого золота. В свете магических светильников и зажжённых свечей на золоте будто скользил неясный отблеск, а редкие камни в украшениях тускло мерцали. Эльфа встала и приблизилась к трофеям, а белобрысый саркастично покосился на меня.

— Вот ты и догадался, Ликус, — усмехнулся Хубар. — И хоть это поверхностная причина, но я тебя поздравляю.

— Оставь свои поздравления себе, Хубар.

— Прекратите, оба, — эльфа аккуратно сжала между пальчиков золотое кольцо, и с некой брезгливостью положила обратно. — Для ксата вы достаточно умны. Вы подтверждаете слухи о вас. Скажите, вы ведь посещали руины Баскара?

— Похоже, об этом уже знают не только в церкви, но и блохастые псы в подворотнях.

— Не совсем, но вы близки, — эльфа хихикнула по-ребячески высоким голосом. — В наших садах свежо предание о Баскаре. Эта канализация старше скверны. Деньги на постройку взяли с нас. Отгадаете, кто был главным в этом вымогательстве?

— Думаю, — я покосился на символ Всеобщей церкви на гримуаре, — ответ до ужаса ироничен.

— Очень, — эльфийка улыбнулась уголками губ.