Скверная жизнь дракона. Книга восьмая

Глава 1 Часть 2

В город Арнурского королевства, где я должен расстаться с людьми Ганзы, объединённый караван прибыл без опозданий. Ни один из больных рабов не помер в пути, они пошли на поправку, и торгаш обещался закупить в дорогу вина столько, чтобы споить меня до поросячьего визга. Меня это устраивало.

Я разместился в одной гостинице с ребятами Ганзы, хоть и пришлось повозиться из-за девочки. Хозяйка гостиницы сразу сказала, что рабы спят в конюшне или с хозяевами в комнате. Отправлять девочку к лошадям не хотелось, так что ночью та мирно посапывая на полу около моей кровати. Не знаю, отмена ли приказов так повлияла, но ещё и принесённый в комнату ужин девочка съела ложкой быстро, жадно черпая густую кашу с овощами и откусывая от хлеба крупные куски.

На следующий день мы с Асиликом составили расписку о добытых заллаях. Люди Ганзы готовились вести добытые миклы в город на северо-востоке, а я вступил в караван свободных торговцев до Яхоновского княжества на юг. Проблема с провозом решена, но, помимо забот с зельями для больных рабов и отправкой в Трайск закупленных на аукционах вещах, осталось ещё две задачи.

Имя для девочки — это первая задача. Сейчас это не критично, но отсутствие имени всяко аукнется в Яхоновском княжестве. У меня хоть и есть приглашение в княжеский двор, но вряд ли меня впустят внутрь с безымянной рабой. Я ещё смогу оправдаться насчёт скверны в её естестве, но вот имя придумать надо. Какое? Не знаю.

Идя по городу к рынку, для решения второй задачи — я не обращал внимания на ненавистные взгляды. Народ видел шедшую рядом со мной худющую босую девочку, со старыми синяками, в грязной поношенной тунике чуть выше колен и с кожаным ошейником. Разумным видели избитую маленькую девочку, непонятно как ставшую рабом ксата. И этого ксата многие из них придушили бы голыми руками. Три особо дерзких тела попытался перегородить мне путь, заметили гримуар на моём поясе и аккуратно ушли в сторону. Но не забыли в бессильной злобе плюнуть мне вслед.

Я шёл медленно, чтобы девочка не отстала и не потерялась в людском потоке. Она смотрела строго вперёд потухшим взглядом, но после отмены приказов её глаза начали изредка подрагивать. Её взгляд на мгновение цеплялся за яркие одежды прохожих или перескакивал к источнику громкого звука, когда оброненный кувшин с треском разлетался или же ржала лошадь патрульного всадника.

В переполненном народом рынке пришлось отдать приказ девочке схватить меня за подол плаща и не отпускать. Так она не потеряется, но ещё она отогнула край плаща, открывая вид на гримуар. Без этого, боюсь, меня попытался бы ограбить каждый первый доходяга.

С обувью для девочки проблем не возникло, в первой же лавке найдя обычные деревянные башмаки и парочку лаптей, и несколько отрезов ткани для портянок. С простенькими верхними и исподними штанами и юбкой проблем нет, что не сказать о рубахах и прочем. Девочке надо использовать вторую пару рук, но не существует одежды на две пары рук, а покупать обычную одежду и пропарывать отверстия для рук несколько глуповато. Придётся идти в ателье, чтобы там всё сделали по-человечески, не раздевать же девочку на рынке, чтобы каждый смог увидеть её вторую пару рук.

В довесок к исподним рубахам я купил лёгкую куртку и несколько блузок, и детский плащ с капюшоном и широкими краями, чтобы девочка могла завернуться в него рулетиком. Заодно, пока бродил по рынку, купил детскую ложку, миску и кружку. И кулёк отваренных и высушенных бобов. Они пригодятся в пути.

В лавку к одной из местных портних я зашёл усталым, с отчётливым желанием вернуться в гостиницу и присосаться к кувшину с вином. Женщина с человеческими ушами правильно считала выражение на моём лице и коротко сказала, что за доплату возьмётся и за срочную работу. Я вытащил из кошеля десять Арнурских золотых, и стопкой поставил их на прилавок.

— Это за срочность, к вечеру всё должно быть выполнено. А это, — я зажал между пальцами ещё десяток золотых, — если ты придержишь рот закрытым.

Портниха поклонилась, приложила левую руку к губам, правую подняла ладонью ко мне. Я сказал закрыть на время лавку, а когда дверь щёлкнула — приказал девочке снять с себя тунику. Женщина ахнула, но покосилась на вторую стопку монет и кивнула, извиняясь.

Вскоре девочка надела тунику обратно, мы с портнихой заключили контракт через статуэтку одного из Тонов, и я доплатил ещё и за ткань. В куртке, рубахах и блузках надо не только пропороть отверстия для второй пары рук, но и пришить рукава. У портнихи нашлись отрезы простенькой ткани, и меня не волновало, что по цветам они не подходили к покупкам. Девочке нужна хоть какая-то одежда.

В гостиницу мы вернулись к обеду. Я запросил еду в номер, вместе с кувшином вина.

— Неприлично есть на полу, — сказал я, передав миску с рагу девочке. Та уставилась на меня без какого-либо осмысленного вопроса во взгляде. Я начал показывать на разные предметы в комнате, продолжая неуклюжие попытки пробудить в девочке зачатки сознания. — По полу ходят, на кровати спят, на стуле сидят. Значит?

Девочка проследила взглядом за моей рукой, смотря пол, кровать, стул, стол. На десяток секунд девочка замерла, но дёрнула голову в сторону стола. Посмотрела на него, потом опять на меня. Пальцем показала на свой рот, на миску с рагу в руке, и на стол.

— Молодец, — проговорил я устало, но с довольными нотками в голосе. Головой я не кивал, рукой не махал. Я просто похвалил девочку. Это ещё больше вогнало её в ступор, только через двадцать секунд та опять показала на рот, миску и стол. Я опять похвалил её.

Только после третьего раза девочка аккуратно чуть повернулась в сторону стола. И остановилась, смотря на меня. Я вообще не пошевелился. Девочка повернулась ещё чуть-чуть, и ещё, последовал робкий шажок к столу. Вскоре девочка поставила миску на стол, и опять замерла. Но и в этот раз я ничего не сказал, так что она забралась на стул и повернулась к миске.

— Молодец, — я не сдержался и аж похлопал, на что девочка замерла обморочным козлёнком.

Я налил себе вина и смотрел, что будет дальше. Рядом с миской лежала ложка, а девочка всё смотрела строго вперёд. Вскоре она зашевелилась и привычно потянула пальцы к крупным кускам в миске. Пришлось опять повторить нелепую игру в некультурное поведение, только теперь выбор был попроще.

Уже через минуту девочка жадно уплетала нажористое рагу с кусочками сала. Я есть не хотел, поэтому отодвинул свою порцию вглубь стола и потягивал вино, стоя рядом. У малышки, если десятилетнего ребёнка можно так назвать, есть осознанность. Она хоть ничего не знает, но соображалка работает. Это радует. Но напрягает другое.

Сегодня утром девочка съела на завтрак порцию взрослого разумного, а сейчас у неё миска рагу с увесистым ковалком хлеба. И она уплетает это всё голодным тигром. Так мало того, что с момента похода к скверне я не отказывал ей в еде, добавлял к порциям немного сыра или мяса — но все эти дни она только мочилась.

И как при таком метаболизме девочка в десять лет выглядит на пять лет, притом, как жертва концлагеря? В записке от церковников обозначено, что животная основа у девочки раскрыта и её состояние никак с этим не связано. Это, конечно, говорит, что закрытая основа как-то сказывается на самочувствии, и что она вообще бывает закрытой — но именно сейчас эта информация не важна.

У меня есть предположение о здоровье девочки, но оно слишком дикое и трудоёмкое.

После обеда я оставил девочку в номере, приказав сидеть на кровати, а сам занялся делами. Напоил зельями рабов: их уже не лихорадило, многие ненадолго вставали и на пружинящих от слабости ногах пытались ходить, но их сразу укладывали обратно помощники торговца. Сходил в гильдию свободных торговцев, отправив в Трайск на имя Консервы посылку: там пятёрка книг, купленных на закрытых аукционах. Забрал вещи у портнихи и вернулся в гостиницу.

Девочка всё так и сидела на кровати. При моём появлении та встала и похлопала себя по паху. Я разрешил ей идти и в сознании сделал заметку, что проблему с посещением туалетов надо решить всенепременнейше первой, иначе в один из подобных дней она всяко обмочится.

Портниха справилась со своей работой, крепко пришив дополнительные пары рукавов к одежде. Длинная исподняя рубаха доходила девочке практически до колен и вполне походила за ночную пижаму. Исподнюю юбку носили на лямках, она забавно покачивалась от каждого движения. Сверху лёгкая коричневатая блузка и тёмно-фиолетовая юбка, подпоясанная обычной верёвкой. Неестественно смотрелся только цвет второй пары рукавов в блузке, из ткани на несколько тонов светлее, да вторая пара рук, привычно заведённая за спину. Я надел на девочку купленный тёмно-серый плащ и захлопнул его края. Девочка выглядела обычным ребёнком.

Надо будет купить ей спальник и небольшой рюкзак. Свою одежду пусть таскает сама: я не нанимался работать грузовым осликом к маленьким девочкам. Но вот спать на холодной земле ей ни к чему. Да, в гостиницах она спала на полу, а в пути ютилась в телегах поодаль от костра и даже не простыла — но рисковать я не хочу. Эта четырёхрукая девочка станет инструментом, лучшим, качественным, важным. А такой инструмент надо беречь.

Вечером я потащил девочку в баню, хотелось кое в чём убедиться. Мы шли поздно, посетителей не было, но банщик с отвращением косился на меня из-за девочки, скрывавшей вторую пару рук за плащом. Не знаю, что мужик похабного обо мне подумал, но зайди он в купальню — и я бы от позора не отмылся. Очень быстро бы разнеслись слухи, что единственный в мире магос пошёл в баню с маленькой девочкой, так ещё и заставил ту повернуться спиной и раздвинуть худосочные ягодицы.

Хвала всему и вся, что мужик не зашёл в этот момент. Зато я окончательно убедился, что в физическом плане от прочих разумных девочку отличает только дополнительная пара рук.

Перед сном, уже в гостинице, я приказал девочке снять обычную одежду и оставить исподнее — нельзя спать в одежде. Но я не ожидал, что девочка подойдёт к кровати и попытается лечь на неё.

— Какого хрена ты творишь? — удивлённо спросил я, глядя в пустые рубиновые глаза. Девочка безэмоционально показала пол, кровать, стол и стул. Я недовольно потёр переносицу. По полу ходят, а спят на кровати. Если сейчас откажусь от своих слов, то смогу ли в будущем её обучить?

— Мелкое наказание моей скверной жизни, — устало прошептал я, показав на край кровати. — Ложись здесь и не мешай мне спать.

Девочка поклонилась, аккуратно пристроилась с краю, поджала колени к груди и сразу уснула мертвецким сном. Вторая пара рук за спиной расслабилась и упала на простыню ссохшимися костяшками. Неужели постель из овечьей шерсти и соломы настолько приятней голых половиц?

— Повторяй за мной, ну. Ложка, лож-ка. Л-о-ж-к-а, — проговаривал я, тряся ложкой перед лицом девочки. Та послушно открывала рот и нечленораздельно мычала что-то, даже отдалённо не похожее на разумную речь. Ложка, миска, кружка — ничего девочке не давалось.

Я потянулся к небольшому мешочку с коричневатыми бобами. Их отварили и просушили, они крошились от лёгкого нажима.

— Соевые бобы. От них еда нажористей становится, сильнее насыщает. Повторяй: соя насыщает. Со-я на-сы-ща-ет.

В ответ девочка опять промычала нечленораздельно. Я ещё несколько раз попытался заставить её говорить, но смахнул раскрошенные жменю бобов в миску девочки с походным кашлом, и сдался. На сегодня. Завтра продолжу. Я обязан научить её говорить, она должна изъясняться словами, а не пустыми жестами.

Караван сегодня выехал из города и весь день ехал вперёд без остановки, недавно наконец-то остановился на привал. Мы с девочкой сидели чуть поодаль от остальных. Я весь день пропускал мимо ушей смешки и подколки о том, что нянчусь с этим богомерзким существом — но плевать, меня неуместные шутки никак не задевали. Мне лишь важно было знать, что никто из этих идиотов не посмеет навредить моей собственности.

«Чувство магии» показало внезапно появившуюся звёздочку, на границе действия навыка в глухом диком лесу. К ней прибавилась ещё одна, потом ещё, и ещё. Я активировал «Обнаружение жизни».

— Нападение, — я чуть повысил голос, показав в сторону звёздочек. — Двадцать четыре существа.

— Уместная шутка, ксат, но…

— Госока, заткнись, — начальник охраны рявкнул на вякнувшего авантюриста. — Кто?

— Нападут — узнаешь. Идут строго на лагерь.

— Госока, — процедил начальник, и обратился к авантюристам спокойным, ровным голосом. — Без шума и суеты. Зарежу любую суку, кто повысит голос. Все в копьё.

Авантюристы похватали оружие и спокойно отошли к повозкам. Они специально поставлены полукругом, чтобы отгородить разумных и лошадей от тёмного ночного неприветливого леса. Караванщики успокаивали лошадей, отвязывали и отводили от опушки леса, к лугу и дороге. Начальник спросил, уверен ли я в своих словах, на что я постучал пальцем по корешку гримуара. Дальше мужик спросил за луг и дорогу позади нас, есть ли там кто — но я никого не чувствовал. Этого было достаточно, начальник послал хвалу одному из Тонов и приказал караванщикам быстрее уводить лошадей. Вместе с ними отходили пассажиры и рабы.

Девочка всё сидела на небольшом бревне и жадно поедала ужин. Приказать ей идти с прочими я не мог — нет доверия этим двуногим утыркам, но и оставлять её посреди боя нельзя.

— Будь рядом. Если скажу лечь — ляжешь сразу, — сказал я. Девочка послушно встала вплотную, держа миску с кашлом в руке и не отвлекаясь от ужина. Пришлось сказать отложить еду, пока всё не кончится. И, наверно, мне показалось, но девочка несколько замедленно поставила миску на бревно.

Нападение прошло быстро. На нас напали гноллы, пятнадцать копейщиков, два шамана и семь приручённых волков. Копейщики и волки атаковали авантюристов, завязалась привычная свалка, а я, отойдя чуть в сторону, «Ледяными копьями» убил шаманов и с девочкой вернулся к бревну, чтобы та доела ужин.

Оставшиеся без управления шаманов волки на мгновение растерялись, половину из них убили авантюристы, а оставшиеся набросились на гноллов. Ну а дальше дело за малым, и вскоре авантюристы ходили рядом с гиеноподобными телами и пронзали им сердца копьями, наверняка убеждаясь в смерти.

— Это из-за тебя он ранен! — кричал на меня один из молодых авантюристов, стоя рядом со своим другом, получившим копьём в пузо.

— Повтори, — процедил я, потянувшись правой рукой к гримуару.

— Ты со своей мелкой сукой, этим отродьем. Ты ушёл, не помог нам. Предпочёл нас этому отродью. Ты должен был помочь убить гноллов.

— Должен? — я покрепче сжал посох и приготовился двумя «Рывками» уйти вперёд, оказаться около авантюриста и воткнуть остриё ему в череп.

— Да, должен. Ты…

— Заткнулись, — между нами встал начальник охраны. Он повернулся к авантюристу. — Госока, за языком следи. Он убил шаманов. И он предупредил о нападении задолго до него.

— Но он…

— Завались, — рявкнул начальник.

— Да похер мне на твои слова, — выпалил молодой и, глядя мне в глаза, показал на своего друга. — Я убью тебя, если он умрёт. Слышишь, убью. Это ты со своей сукой виноват в случившемся. Нянчишься с этим отродьем, так получай по заслугам.

— Ты хочешь кровь? — удивлённо спросил я, на что авантюрист ответил коротким согласием. — Приедем в город и можешь вызвать меня на дуэль по правилам гильдии авантюристов и вольных наёмников.

— Клянёшься, что не сбежишь? — гневно, с триумфом произнёс тот.

— Слишком много чести для куска говна, мою клятву принимать. Ты — охранник, я — пассажир. Единственное, что я должен был сделать — это уйти с остальными. Но я остался и сделал твою работу. Не объяснишь, за каким хреном на твоём копье нет и капли крови, в щите нет новых зазубрин, а этот, — я взглядом показал на раненого, — которого ты должен был прикрывать, сейчас подыхает.

Авантюрист что-то попытался сказать, но лишь глупо открыл рот.

— Э-э-э, дебил, — передразнил я того и громко сплюнул. — Хочешь, вызывай меня на дуэль, мне на тебя даже заклинаний не потребуется. Но, теперь, — я обвёл взглядом авантюристов и вернувшихся с караванщиков, — молитесь, чтобы второго нападения не было. Я вашу работу за вас делать не собираюсь.

— Ты подвергнешь себя риску, — сказал мне начальник охраны. — Если мы умрём, то умрёшь и ты.

Я оттянул плащ и тактично выставил гримуар со словами, что в последнем пункте я сомневаюсь.

Где-то через полчаса раненый авантюрист издох, его бешеная подружка плакала маленькой сучкой, причитания о каком-то больном отце и сестре. Мне хотелось потянуться к гримуару, активировать «Ледяное копьё» и прервать эти причитания — но останавливало наказание. Если один участник каравана убьёт другого, то остальные имеют право убить его в ответ. Вряд ли у них это получится со мной, но пешком добираться до города мне ой как не хочется, особенно с девочкой под рукой.

Ко мне подошёл начальник охраны. Я сидел чуть поодаль от остальных на бревне, девочка давно доела ужин, съела свою и мою порцию хлеба, выпила чай и теперь смирно сидела рядом, смотря в никуда. Начальник покосился на девочку, на что я вопросительно поднял брови, показывая, что никуда она не уйдёт.

— Ты этого пацана извини, ксат, — начал говорить главный. — Он с другом своим с пелёнок, и…

— Мне похер. Хочет сдохнуть — пусть вызывает на дуэль.

— Не вызовет, — мужик поднял ладони в примирительном жесте. — Его отведут в кабак и набухают, три дня просыха знать не будет, — мужик мельком глянул на прочих авантюристов, относивших трупы в лес и суетившихся в лагере. — Мы не ожидали нападения, все нервные поэтому.

— Нервные? — я искоса глянул на авантюристов. Они смотрели на меня как на прокажённого.

— С весны это десятое нападение, о котором я вообще слышал. На всех землях королевства. Расслабились мы, немного, — мужик покосился на мой гримуар. — Ты, это… Если вдруг нападение ещё одно будет — предупреди, хотя бы. Благодарны будем, всё остальное наше.

— Договорились.

— Спасибо, — начальник охраны только начал разворачиваться и уходить, но кинул короткий взгляд на девочку. — Слушай, а зачем ты возишься с этим отродьем?

— Хороший вопрос, — произнёс я спустя долгие секунды раздумий.

Действительно, за каким хреном я сюсюкаюсь с этой девчонкой? Одежду ей купил, стараюсь откормить, учу разговаривать. Даже сегодня поутру думал, что гребешок надо прикупить: бледно-жёлтые волосы отрастут, их придётся расчёсывать, а пятерня пальцев с таким не справится. Но какой смысл в этом? Зачем мне она? Что я собрался с неё получить? Она для меня инструмент, это бесспорно — но инструмент для чего? Не могу понять, зачем она мне, просто не могу.

Я посмотрел на девочку и раздражённо потёр переносицу. Не знаю, почему, но меня аж затрясло от злости, захотелось с размаха дать затрещину, чтобы девка свалилась с бревна и уткнулась исхудалым лицом в землю. Но я сдержался и лишь шумно выдохнул. Моё разгорячённое дыхание попало в ухо девочке, её чуть дёрнуло. Она повернулась и посмотрела на меня привычным пустым взглядом, но сегодня в нём что-то изменилось. Осознанности не появилось, но мне причудился страх.

— Подготовь наши спальники к ночлегу, — сказал я, показав на одно из мест недалеко от костра. Девочка поклонилась и пошла исполнять приказ. Я проследил за ней и раздражённо позвал торгаша, отдавшего мне девочку. — Дай вина.

— Так, может…

— Немедленно.

После нападения гноллов поездка прошла без эксцессов. Добрались до Арнурского пограничья, потом въехали в Яхоновское княжество, проехали первый северный город. И несколько дней назад прибыли в город, соседний к столице княжества.

Всю дорогу я пытался разговорить девочку, обучая всяким словам: к миске и ложке добавился спальник, телега, лошадь, и всё остальное, что окружало нас. Я даже пытался обучить её отдельным слогам и буквам, лишь бы развить её речь. И, конечно, неизменно добавлял в её порцию бобы. Без заднего умысла, просто хотел, чтобы она ела больше положенного. Чтобы эта неестественная худоба как можно скорее прошла.

Где-то неделю назад, когда караван въехал на земли княжества, нас встретил один из пограничных патрулей. Всадники проверили нас, и отправились дальше патрулировать дикие земли между двумя государствами. В тот день, на вечерней стоянке, я опять достал из мешочка отваренные и высушенные бобы и показал девочке их жменю.

— Давай, повторяй за мной. Со-я на-сы-ща-ет.

— Гоха гакхыфаык, — неловко произнесла девочка заплетающимся языком.

— Молодец, — сказал я не то с грустью, не то с горечью, не то с гордостью за своё упорство. — Сегодня, хотя бы, совпадает количество слогов.

Я раскрошил бобы и высыпал их в тарелку девочки, она сразу же заработала ложкой. Уже как день обхожусь без приказа начинать еду. На прошлом ужине, когда я всыпал очередную жменю толчёных бобов, девочка поднесла ложку ко рту, посмотрела на меня и сделала жест, будто есть. Я тогда на несколько секунд потерялся, но сообразил и кивнул. Девочка тут же набросилась на кашло, а я про себя отметил своё везенье и удачу — девочка не тупая, её соображалка работает как надо.

По приезде в соседний к столице княжества город — я готовился просто пересесть с одного каравана на другой, торговец рабами прибыл в конечную точку с уцелевшим товаром. Мужик скупо поблагодарил меня и кольнул замечанием, что я едва не разорил его на вине. Но это сугубо его проблемы, не надо было обещать. Хотя, тогда же я и начал замечать за собой какую-то заторможенность. Понятное дело, что причина в бордовой жидкости.

В гильдии свободных торговцев меня поджидало разочарование: караван к столице княжества ушёл в день нашего приезда, следующий значился через пять или шесть дней. Я не хотел оставаться в городе, понимая, что ещё несколько кувшинов — и я отупею, превратившись в аморфного алкоголика. А так оно и случится, если задержаться в городе.

Один день. Ровно столько мне потребовалось, чтобы закупить еды на долгий переход, а в гильдии свободных торговцев запросить карту земель между городом и столицей княжества с отметками ручьёв и возможных мест да привалов. Походная лаборатория и походная магическая плита остались в гильдии свободных торговцев, я оплатил их доставку до столицы, отказываясь тащить на себе дополнительную тяжесть. Со всеми припасами, одеждой и спальником выходили десятки килограмм, даже второй оставшийся микл засунул в рюкзак к девочке.

Впервые я собирался покинуть город и отправиться в дорогу самостоятельно, отказываясь от защиты охранников караванов — но даже помыслить не мог, что что-то случится в дороге. Я не боялся внезапного нападения или чего-то ещё, но боялся задержаться в городе даже на секунду.

Именно поэтому за полчаса до шестого удара городского колокола я вышел из гостиницы вместе с девочкой, нёсшей в верхней, главной паре рук кулёк с нашим завтраком и постоянно зевавшей.

Уходящие из города разумные — обычное дело, особенно ранним утром. Это практически всегда хлеборобы с ближайших деревень, или отправляющиеся на разведку авантюристы. Около юго-западных городских ворот собралась небольшая толпа в двадцать разумных, ожидавших открытия города. Они косились на морщинистого разумного, с ненавистью и презрением, а вид заспанной маленькой девочки с впалыми щеками только подогревал всеобщую ненависть.

Мне на всё происходящее было откровенно наплевать. Я стоял в гордой позе, перенеся часть веса тела на посох в левой руке, а правую держал на поясе. Под отогнутым плащом каждый видел гримуар, и это плетью осаживало любого идиота.

Ворота открылись, толпа пошла вперёд и рассыпалась по дороге. Очень скоро авантюристы и часть хлеборобов перешла на небольшую просёлочную дорогу, стрелой уходящую на запад. Ещё через час другая часть ушла восточней, а ещё через час по дороге в сторону столицы шли только двое.

Я не рассчитывал пройти много за день, из-за маленьких ног девочки — но она старалась поспевать, а когда отставала, то всегда переходила на бег и догоняла. Я удивился, когда в медленно опускавшейся вечерней темноте показались огоньки лучин в окнах домов. Мы умудрились пройти к самому дальнему поселению, стоящему на границах городской черты и диких земель, где законы отсутствуют как понятие чести у драконов.

Но больше всего я удивился, когда решил рискнуть и пошёл к поселению в поисках ночлега. Я закупился провиантом достаточно, чтобы не испытывать нужды в пути, но хотелось ещё одну ночь спать хотя бы на сене. Да и была ещё одна причина, потаённая. Разумные ненавидят ксатов, дай волю, так и вовсе перебьют. Хотелось узнать, сколько монет нужно запихать в руки селянам, чтобы те засунули ненависть в свои задницы и приготовили ксату ужин.

Один золотой — вот цена их ненависти, слишком мелочная цена. Притом продались разумные в первом же доме. За этот золотой семья из девяти человек, два старика, муж и жена, и пятеро детей — они предоставили место в сенях и накормили нас вполне нажористым ужином. И даже старались не шуметь, когда я укладывался спать.

Наутро мы продолжили путь. В дороге нечего делать, я в основном молчал, что у меня отлично получалось делать ещё с материка скверны. Но шёл я не один и иногда чуть сбавлял шаг, позволяя девочке догнать себя. И продолжал попытки развивать её речь: с каждым днём у неё получалось всё лучше и лучше, некоторые слоги она проговаривала с поразительной точностью. Я сказал девочке повторять буквы «у» и «б», потому что буквы «а» и «к» у неё получались сносно. И весь день за моей спиной доносилось неловкое, но какое-то старательное у-канье и бэ-канье.

К вечеру мы пришли в одно из обозначенных на карте мест, к небольшому холмику около опушки леса, в полукилометре от ручья. Там я и решил заночевать. Скорость мы взяли неплохую, от графика не отставали, как раз через шесть дней должны прибыть в столицу.

Через час горел небольшой костёр в центре лагеря, из двух спальников и натянутых на жердях над ними плащах. Лёгкий ветерок выгонял из лагеря дым костра и аромат каши из зерна с кусочками сушёных овощей, сыра и мяса. Я разложил еду по мискам, промыл котелок и залил в него воду, добавил трав, несколько ложек мёда и приготовился через минут пятнадцать получить приятный травяной взвар.

Девочка уже привычно ждала меня с миской в одной руке и ложкой в другой, а вторую пару рук всё так же прятала за спиной. Я сел рядом, поставил миску на землю и показал девочке свою ложку.

— Давай ещё раз. Лож-ка.

— Гкозка.

— Ложка.

— Гозка.

— Уже лучше. Надо «л» потренировать.

— Гозка, — сказала девочка всё таким же безэмоциональным голосом, но с каким-то неестественным рвением и едва заметной вопросительной интонацией.

— Да, почти. Молодец, ты делаешь успехи, — я аккуратно положил ладонь на голову девочки и чутка потрепал бледно-жёлтые волосы. Девочка привычно замерла, напрягшись, когда почувствовала мою ладонь на голове, но расслабилась, сообразив, что бить её не собираются.

— Гозка? — спросила опять девочка, на что я кивнул. — Гозка. Гозка! Гозка! Гозка! — выпаливала та слова, смотря на меня рубиновыми глазами с появившимся в них азартным, игривым огоньком.

Меня передёрнуло от осознания, кого именно девочка мне напоминает своими рубиновыми глазами. Я трясущимися ладонями обхватил крохотную детскую голову. Девочка задрожала, уставившись на меня широко распахнутыми глазами. Из моего рта вырвалось нечленораздельное мычание, а большие пальцы практически коснулись роговиц красных глаз. Мне хотелось вдавить пальцы вглубь мелкого черепа, хотелось выдавить эти два рубина, чтобы никогда больше не напоминали мне о том, чего я навсегда лишён.

Я дрожал всем телом, одновременно хотел выдавить оба красных глаза и не мог себя заставить этого сделать. Что-что, но во всём произошедшем со мной это дитя не повинно. Оно не заслужила ни сегодняшнего дня, ни провода в скверное место.

Я отпустил голову девочки и закрыл лицо руками. Вот, в чём причина моего сюсюканья. Вот зачем я нянчился с ней. И от осознания этой причины я становлюсь сам себе противен. Хотелось напиться, но моё сознание разрывало осознание, что это не поможет. Хотелось забыться, но и это не спасение. Хотелось сдохнуть, но это не приблизит к исполнению моей единственной цели.

Не знаю, как долго я сидел с закрытым лицом, но очнулся от робкого, настороженного подёргивания рукава куртки. Девочка вздрогнула, когда я повернулся к ней. Вода в котелке испарялась густым столбом пара, а девочка всё сидела рядом, держа нижней парой рук миску со своей порцией, дёргая меня за рукав третьей рукой и сжимая в четвёртой деревянную ложку.

— Глкозска, — запинаясь произнесла та, испуганно глянув на ложку и тут же замерев.

— Ложка, — устало прошептал я.

— Глозка, — повторила девочка.

— Почти, — у меня не осталось сил хоть что-то делать, недавнее потрясение иссушило меня. Я только и смог, что привычно вытащить жменю бобов из небольшого мешочка и показать их девочке.

— Шуйа нашычагет? — с некоторым вопросом произнесла девочка.

— Почти, — устало прошептал я, размял кулаком бобы и сбросил их в миску девочки. — Ешь.

Девочка сразу принялась за еду, а у меня даже сил не нашлось на свой ужин. Я отдал ей свою порцию, лишь напился отвара.

На следующий день мы продолжили путь. Я молчал с самого пробуждения, говорить совершенно не хотелось. Да и что говорить? И с кем? Девочка ещё с наших путешествий с караваном приноровилась сразу после пробуждения собирать свой спальник и плащ, а там и за мои вещи принималась. Притом делала всё это молча и самостоятельно, не дожидаясь приказа.

Первую половину дня я молча, угрюмо и методично переставлял ноги. И, наверно, делал бы так до самого вечера — но позади меня раздался шлепок и лёгкая возня. Девочка всё так же не поспевала за моим шагом, частенько отставала и переходила на бег, догоняя. Она споткнулась и упала, успев выставить перед собой все четыре руки. Потом быстро подскочила и добежала до меня, неуклюже покачиваясь от веса рюкзака. Она сжимала кулачки верхней пары рук, а нижнюю пару прятала за спиной.

— Покажи ладони, — скомандовал я.

Девочка послушно выставила верхнюю пару. На обеих ладошках нашлись покрасневшие места с содранной кожей. Я скомандовал показать вторые руки. Девочка помедлила секунду, но показала и нижнюю пару. Около правого запястья кожа рассеклась, по ладони медленно текла тонкая алая струйка.

Мы остановились на вынужденный привал, я промыл руки девочки припасённой водой. И разбил припасённый микл на две части. Первую половину девочка слопала с жадностью голодного горностая. Вторую половину я накрыл тряпицей и сказал девочке нести в руках, это её завтрашний обед.

— Давай, повторяй за мной, — я шёл чуть медленней обычного, чтобы девочка поспевала. — Лоза.

— Гоза, — аккуратно произнесла та и чуть вдавила голову в плечи, но поняла, что бить её не собираются, и расслабилась. Она попробовала произнести слово ещё раз, а потом ещё, и ещё. И каждый раз она едва заметно вдавливала голову в плечи. После десятой попытки девочка уже не боялась наказания и с каким-то азартом пыталась правильно выговорить вслед за мной. После слова «лоза», довольно простого для произношения, была «стрекоза», слоги «за» и «хи», и буквы «р» и «я».

Девочка повторяла и повторяла. Иногда голос её становился сухим и скрежетал, она прокашливалась, или останавливалась и пыталась собрать слюну, чтобы промочить горло. В такие моменты я протягивал ей бурдюк и говорил отдохнуть немного. Не приказывал, именно что говорил, и именно поэтому она всё продолжала и продолжала повторять слова, буквы и слоги. Её неправильная дикция заполняла тишину дороги, перемежаясь с шумом ветра и шелестом ветвей деревьев — всё это успокаивало мой разум, последствия вчерашнего нервного срыва притуплялись, отступали.

— Кружка, — сказал я девочке. — Круж-ка.

— Гушка, — проговорила девочка и мельком замотав головой. Она вдруг что-то осознала и привычно вдавила голову в плечи, смотря строго перед собой. И в этот раз её никто не собирался бить. Девочка аккуратно глянула на меня и причмокнула губами. — Гру… Гу… К! К! Крузка. Крузка.

— Почти, — я довольно кивнул и несколько минут репетировал с девочкой полёт шмеля. — Ну, давай ещё раз. Кружка.

— Кружка, — девочка чуть протягивала, продавливала звук «у», но в остальном получилось вполне сносно. Девочка удивилась сама себе, широко раскрыла глаза и слабо улыбнулась. — Кружка. Кружка. Кружка.

Я облегчённо вздохнул и положил ладонь на маленькую голову. Девочка привычно вжала её, но вскоре расслабилась и получила порцию поглаживаний.

— Теперь попробуем что-то другое. Повторяй за мной, — я чуть задумался, а малышка несколько азартным взглядом вцепилась в моё лицо. — Корпускулярно-волновой дуализм.

Девочка открыла рот и глупо захлопала губами, забегала взглядом и что невнятное промычала.

— Да, понимаю, сложновато. Давай другое слово. Дефибриллятор.

— Де-дя-ля… — промычала девочка и испуганно уставилась на меня. Я не сдержался и рассмеялся.

Не меньше минуты я гомерически хохотал, а когда только собирался остановиться — видел лицо девочки и заливался очередным приступом смеха. Её рот приоткрыт, тонкие от недоедания губы сложены трубочкой, светло-фиолетовая кожа мочек ушей чуть покраснела, а во взгляде смешалась какая-то обида и непонимание.

— Ладно, давай ещё попроще, — я утёр ладонью глаза, смахивая проступившие слёзы. — Навес.

Уже вечером мы привычно разбили лагерь, я приготовил кашу, разложил по мискам кашло, и состоялся уже обыденный ритуал.

— Усложним задачу, — сказал я девочке, держа в руке ложку и показав, как ей черпаю кашло из миски. — Ложкой ем кашу.

— Лоз… Лоз… — попыталась девочка и призадумалась, ворочая язычком во рту. — Лож… Лож-кой ем ка-шу. Лож-кой ем кашу. Ложкой ем кашу! — выпалила та практически крича. Согласные оказались глуховатыми и сухими, но в остальном получилось отлично.

— Молодец. От аутизма до зайчатков речи меньше чем за месяц, — я чуть потрепал девочку по голове, и привычно показал жменю бобов.

— Суя насычает.

— Почти, — я бросил раскрошенные бобы в миску девочке, но та не притронулась к еде, а уставилась на меня взглядом то ли испуганным, то ли заинтересованным. — Чего тебе?

Девочка аккуратно, боязливо приподняла руку и показала на наши спальные места, расположенные рядом. Я специально так делал, чтобы в случае внезапного нападения прикрыть девочку: что-что, но не заслужила она судьбу, быть растерзанной волками.

— Спальник?

— Сральник!

Я раздосадовано вздохнул и потёр переносицу, понимая, что с похвальбой я несколько поторопился.

До столицы Яхоновского княжества мы добрались без происшествий. Хотя в какой-то момент я уже собирался оставить на дороге четыре трупа.

Последнюю ночь мы провели на границе городской черты и диких земель. Повезло отыскать небольшое поселение, в одном из домов за два арнурских золотых притушили ненависть во взгляде и накормили нас ужином с лёгким завтраком. А уже на дороге, пройдя с километр, нам встретились четыре мужика со склоченными бородами, потёртыми рубахами и с заплатками на штанах. Мы шли в сторону города, мужики от него. Мы шли по правой стороне, они по левой, но перестроились на нашу сторону. Я мог бы чуть посторониться и отойти, но четыре насмешливых ухмылки всё объясняли без слов.

Я приказал девочке держаться за правый край моего плаща, чтобы его чуть отогнуло и показался корешок гримуара. Мужики это заметили, настороженно переглянулись, но с дороги не сошли.

— Перегородите мне путь, считай — напали, — сказал я, когда до мужиков оставалось десять метров.

— И тебя повесят, — огрызнулся один из них.

— Вы до этого не доживёте, — я прислонил правую руку к гримуару.

Мужики шли на меня, а когда им оставался один метр — с усмешкой расступились в разные стороны. Была ли это простая издёвка, или делали ли специально, чтобы заставить ксата понервничать? Возможно, но я бы предпочёл, чтобы они упёрлись в меня.

Около городских ворот меня остановили стражники. Они только хотели возразить, что ксату в городе делать нечего, я только приготовился вызвать на свою защиту самого князя, использую священный договор и приглашение ко двору — но стражники стушевались, заметив гримуар на моём поясе.

Проход в город мне никто не закрыл, но налог за вход и проверку личности никто не отменял. Хватило одного Арнурского золотого, за меня и девочку. С проверкой вышла заминка. По непонятным правилам и законам раб не может быть безымянным. Мне дали время до завтрашнего вечера, чтобы в ратуше назначить имя девочке, иначе её отыщут и конфискуют.

Я прошёл через ворота и оказался в городе, сходил до гильдии свободных торговцев и разузнал о местных гостиницах; снял номер в одной из дорогих гостиниц города и вместе с девочкой помылся с долгой дороги; плотно поужинал и устроился на ночлег в просторном номере — всё это время я только и размышлял об имени для девочки.

С одной стороны, имя — это что-то серьёзное, оно навсегда. С другой стороны — я назначаю имя, по факту, питомцу, и сильно заморачиваться с этим не хочу.

— Имя, пожри скверна всех этих охранников, законников и прочих. Имя. Какое придумать? — спросил я в пустоту.

— Имя? — переспросила девочка, сидя рядом на кровати. У неё своё место, специально выдаваемый для рабов соломенный матрац, расстеленный недалеко от кровати — но девочка упорно жалась ко мне.

— Имя, имя, — я вздохнул и показал на матрац. — Накинь поверх спальник и ложись спать.

Девочка попыталась что-то сказать, но то ли слова нужного не знала, то ли её придавила усталость после сытного ужина — и она лишь похлопала ладонью по кровати.

— Ты не будешь спасть со мной. Место, — я вновь показал на матрац.

Девочка замотала головой, похлопала всеми четырьмя ладонями по кровати и уставилась на меня, чуть поджав тонкие губы, приподняв нижние веки и едва не заплакав.

— Это что за щенячий взгляд? — я аж опешил, а девочка подалась вперёд, двумя левыми руками схватив меня за рукав, а двумя правыми ладошками похлопав себя по груди. — Ты не будешь… — начал я выговаривать, а девочка вплотную прижалась и что-то нечленораздельно промычала. — Ты… — я посмотрел в рубиновые глаза, жалобно чуть прикрытые, тяжело вздохнул и потёр переносицу. — Мелкое наказание моей скверной жизни. Хрен с тобой, спи где хочешь.

Девочка в ответ широко заулыбалась, закачалась и даже начала чуть подпрыгивать от радости. Я же только и нашёл в себе сил, что раздосадовано покачать головой. Сил не нашлось ни спорить, ни приказывать, ни объяснять. Пусть делает что хочет, мне всё равно.

Но, всё же — имя. Какое? Девочка смотрит на меня радостными рубиновыми глазами, но Рябинкой или Гвоздикой называть её не стоит. У неё светло-фиолетовая кожа, но имя Аметист или Агат не подойдёт. Лаванда? Тоже ущербно звучит. Волосы бледно-жёлтые, можно назвать её Пшеничка или Зёрнышко, но и эти варианты звучат не очень.

Я спустился на первый этаж, за стойкой дежурила жена хозяина гостиницы. В ответ на мою странную просьбу та настороженно прищурила глаза, но звякнувшие о стойку золотые монеты заставят кого угодно говорить даже лучше, чем воткнутый в бедро нож.

— Мила, Асила, Унара, Шаяна, Сина, — перебирал я возможные имена, поднимаясь в номер. Всё имена сказаны бабой, и все не подходят. Ну, Сина и Асора ещё как-то сносно звучат, но всё равно не то.

Я открыл дверь в номер. Девочка резко подскочила с кровати и похлопала себя по паху, приложив руки к животу.

— Наказание, — я протянул, привычно потянувшись к переносице. — Если хочешь в туалет, так иди.

Девочка поклонилась и быстрым пританцовывающим шагом поспешила к одной из дверей на этаже. За ней небольшая квадратная комнатушка с магическим светильником и одиноким ведром с крышкой. Надо будет что-то придумать и вдолбить в маленькую голову, что и без моего ведома можно делать такие простые вещи, как поход в туалет.

На ночь девочка аккуратно устроилась с краю кровати, оставляя мне достаточно места развалиться и раскинуть руки — но я расстелил поверх соломенного матраца свой спальник из золотистого меха и лёг на него. Девочка встала, расстелила свой спальник рядом и легла, нижнюю пару рук аккуратно приткнув между ног, а верхнюю подложив под голову. У меня не нашлось сил для выяснения происходящего. Я переместился на кровать. Девочка последовала за мной, пристроившись с краю.

— Мелкое наказание моей скверной жизни, — раздосадовано произнёс я, глядя на бледно-жёлтую макушку. Девочка поёрзала, всяко довольная собой. Теперь придётся подыскивать номера с двумя кроватями, либо отдавать приказы, что делать не хочется.

На следующий день мы отправились в ратушу. Даже в княжестве на шесть городов в столице народ толпами сновал по улицам. Девочка шла, придерживаясь верхними руками за край моего плаща, опасливо озираясь на прохожих и с интересом разглядывая магазинчики, лавки и просто здания. Меньше месяца назад она освободилась от сковывавших приказов — слишком быстро из затюканной бесхребетной куклы она превращается в осознанное существо. Или, наоборот, такая скорость вполне нормальная, и это я просто ничего не понимаю в детской психологии?

Но в какой именно психологии я точно разбираюсь, так это в психологии толпы. Народ пуще прежнего косился на меня с ненавистью, а стоило нам пройти около харчевен, так народ затихал, кивал в мою сторону и вопросительно переглядывался, мол, не воткнуть ли в этого морщинистого уроду парочку ножей. Но никто из этих ссыкливых утырков напасть не решится.

В ратуше один из клерков завёл привычную шарманку, что все сейчас заняты, много работы и прочее, его полномочия ограничены и, вообще, приходите после дождичка в четверг, а лучше никогда.

— Слушай, бесполезное животное, — процедил я клерку, достав из внутреннего кармана свиток, скреплённый сургучовой печатью с эмблемой князя. — Как ты думаешь, кого князь прикажет подвесить над городскими воротами, узнав, что имущество первого за последние две сотни лет магоса отобрали по нерасторопности?

— Я… — клерк побледнел, начав говорить заикающимся голосом, но я не собирался давать ему шанса на оправдания.

— У тебя десять минут, животное. Потом я выйду отсюда, и твой сегодняшний завтрак окажется последним.

Я для убедительности хлопнул ладонью по стойке. Клерка дёрнуло, он подскочил и пообещал, что сейчас же вызовет главного. Вскоре пришёл равнинный эльф, представившийся начальником клерка.

— Это не подделка? — спросил ратон, показывая на приглашение. И протянул руку. — Будьте любезны.

— Единственный, кто может сорвать сургучовую печать — это княжеский распределитель. Так что я буду любезен послать тебя нахер, — я спрятал приглашение и, не дожидаясь слов побагровевшего от негодования ратона, отогнул край плаща, показывая две эмблемы на обложке гримуар. — Этого достаточно?

Ратон несколько секунд обдумывал, что вообще видит. После, сообразив, чуть поклонился, выдавил из себя сдержанные извинения и пообещал самолично и сейчас же решить все вопросы. Но у меня таких только один: имя. Ратон кивнул и повёл меня в отдельное помещение, где стоял небольшой кристалл на подставке с одним углублением для подушечки пальца.

— Вы выбрали имя? — спросил ратон, подложив под подставку небольшую карточку и приготовившись к обыденной для него процедуре.

— Имя, — я посмотрел на девочку, угрюмо вздохнув. — Как же тебя назвать, а? Ладно, будешь…

— Суя, — девочка испуганно выпучила глаза, приложив верхнюю пару рук к груди, а нижней ухватившись за край моего плаща. — Су… су… Соя! Соя насычает. Соя насычает.

— Что? — удивился я, не понимая услышанного. Стоявший рядом ратон опешил от вида второй пары рук и едва не закричал, вызывая стражу. Он проглотил крик, глубоко вздохнул и прикинулся ветошью.

— Соя насычает, — девочка показала на себя, потом на меня, потом на свой рот, и погладила ладонью живот. — Соя насычает.

— Чего ты несёшь?

— Соя насычает. Соя насычает.

— Тупое ты животное, ксаты не едят детей.

— Соя насычает. Соя…

— Заткни пасть, — процедил я.

Ошейник тускло замерцал красным, лицо девочки скривилось от боли. Рот закрылся. Она заметалась взглядом по моему лицу, кристаллу, стоявшему недалеко ратону. Девочка показала на себя, потом на меня, на свой рот, показала как что-то есть и погладила живот. И вновь повторила.

— Я тебя щас… — я поднял над головой руку со сжатым кулаком, целясь точно в темечко девочки. Но не смог. Девочка увидела поднятый кулак, сжалась, вдавила голову в плечи, но ещё яростней замахала рукам. Я разжал кулак и обессиленно потёр переносицу. Это дитя не виновато передо мной ни в чём, даже в том, что несёт откровенную ересь.

— Мелкое наказание моей скверной жизни, — выдохнул я и схватил одну из рук девочки. — Хочешь быть бобовыми, так кто тебе запрещает? — я кинул злобный взгляд на клерка. — Ну?

— Вы определились с именем?

— Не видно? — с нескрываемым сарказмом проговорил я. Клерк кивнул. Блеснуло шило. Девочка вздрогнула.

Внимание, Вашему имуществу «Безымянный раб» назначено имя «Соя»

Подтверждаете назначение имени?

Я произнёс выдуманную молитву и подтвердил назначение. Девочку дёрнуло, она уставилась куда-то в пустоту. А после — посмотрела на меня радостным, самодовольным, и очень счастливым взглядом.