Соединенные Штаты России 3

Глава 35

Через девять дней путешествия вдали показались московские стены.

Разумовский отметил: дорога тянулась дольше положенного. Остановок оказалось больше, чем предполагалось, а тихая, еле слышимая ругань кучера была густо наполнена недовольством всякими там князьями и священниками.

Единственное, кого мужик любил — это его собственная лошади. За эту любовь Рим был готов простить возчику все грехи его предков и потомков, ведь сам Андрей не сомневался, что дети кучера продолжат его дело. Такая школа не забывается, а менталитет не выветривается, какие бы перемены не ждали Россию в будущем.

Впереди поднималась пыль — возвращался один из гонцов.

— Успели, князь? — задыхаясь, спросил он. — Государь созвал собор сегодня вечером.

— Вечером? — переспросил Рим. — А не утром?

— Гости прибыли, решили не откладывать. Кто не успел, тот не участвует в решениях.

— Значит, успеваем, — ответил Рим. — Отдыхай. Скажи другому, пусть скачет в город и найдет нам постоялый двор, чтобы привести себя в порядок.

Второй гонец, получив приказ, тут же погнал коня к городским воротам.

Со своего места Рим мог разглядеть белокаменную Москву. Кремль окружала беленая стена, высотой аж с пятиэтажный дом. Пусть эта Москва и уступала размерами будущей, но на фоне скромных придорожных деревень смотрелась она, как центральный рубин в имперской короне — дух захватывало еще сильнее, так как контраст между ровными лесами и неожиданно выросшим городом был слишком велик. До этого лишь поля и редкие патрули напоминали, что караван из Ладоги уже сутки, как двигался по территории будущей Москвы, еще не построенной.

— Постоялый двор? — спросила Фифа.

— Переодеться, — успокоил ее Рим. — И сразу во дворец.

— Ванну! — потребовала девушка, стуча ногами по дну повозки. — Хочу ванну!

— Две закажем, — пообещал Рим. — Если повезет, дадут в разных комнатах.

Анжела лишь фыркнула.

— Да хоть бы и в одной, — заявила она. — Мне не привыкать. Главное, чтобы воду сменить успели.

— Да уж, — усмехнулся Рим. — Все забываю, что ты не только женщина, но еще и солдат.

— Сама стараюсь забыть, — ответила Фифа, встряхивая платок и повязывая его на голову. — Блин, голова грязная… Фу, мерзость!

Через ворота проехали быстро. Повозку новгородского князя никто не посмел задержать. Рим гадал, как стражники узнали княжескую повозку. Это же была обычная ладожская телега. Да и Феофана вряд ли кто знал в лицо. Разве что гонец предупредил.

Скорее всего, так и было. Обвешивайся гербами, штандартами и знаками отличия, но простые гонцы и стражники всегда будут основой любой оборонной системы, когда знаешь своих и чужих и действуешь, исходя из этого. Отчасти поэтому в армии всегда беспорядок. Но армия остается действенной структурой, переживающей любые смены власти.

Москва наполнила Рима внутренним спокойствием. Контраст с Ладогой не был таким сильным, как он ожидал, но он чувствовал себя дома. Он был уверен, что здесь ему подадут на обед блинчики с вареньем и бараньи ребрышки с хреном и горчицей. И никакой опунции.

На постоялом дворе управились быстро. Князя проводили в его покои, которые были настолько роскошными, что хотелось упасть на кровать с периной и проспать три дня, просыпаясь лишь для того, чтобы съесть кусок мяса с кашей. Может, выпить чарку чего-нибудь покрепче, сходить в баню и снова уснуть.

«Когда-нибудь, — пообещал себе Рим, — обязательно! Если живы будем…».

С ванной Рим управился за десять минут. Переоделся в чистое, оценив качество кафтана. С зеркалами было не очень, но отшлифованная медная пластина размером метр на полтора сделала свое дело. Рим отметил, что он выше большинства мужчин. Неудивительно, люди здесь были ниже ростом. Зато Фифа смотрелась настоящей красавицей, пусть и пришлось ей плести в косу мокрые волосы.

— Готов? — забарабанила в дверь расписная красавица. — Давай, нам уже подали карету!

— Иду! — крикнул Рим и открыл дверь.

— Сапоги, — указала Анжела на его ладожские лапти.

— А, черт, — вырвалось у Рима, — забыл. Сейчас.

Вернувшись в комнату, он вытащил сафьяновые сапоги. Оказались теснее на размер, да и каблук был непривычно высоким. Это, конечно, можно было выяснить и раньше, ну да ладно. Андрей поморщился, но… Назвался груздем — полезай в кузов. Рим поправил меховую шапку и снова вышел к Анжеле.

— Как я, норм? — уточнила Фифа, разворачиваясь перед ним.

Только сейчас Рим понял, во что она одета. На ней было выходное платье с шелковым вышитым воротником и бархатным поясом. На голове — узкий венец с драгоценными камнями. Анжела даже где-то раздобыла свеклу или что-то вроде того, которой натерла щеки. Чем она обработала ресницы, вообще было непонятно, но выглядела девушка сногсшибательно и помолодела лет на десять.

— Жаль, Василий не видит, — сказал Рим.

— Спасибо, — улыбнулась Фифа. — Это лучший комплимент. Я же из свиты князя, статус обязывает.

— Тогда пойдём, — сказал Рим, спускаясь по ступенькам. — Но на собрание тебя, скорее всего, не пустят.

— Ничего, — ответила Фифа, осторожно спускаясь следом. — Зато Кремль изнутри посмотрю. Спасибо за приключение, Рим.

Феофана и повозки уже не было. Зато стояла карета, присланная из Кремля. Двое молодцев в кафтанах открыли дверцу и поклонились в пояс, приветствуя князя. Рим, нарушив приличия, пропустил вперед Анжелу, а затем забрался следом. Неважно, что подумают слуги, у Рима и так хватало хлопот, чтобы еще разбираться, кто тут кравчий, кто сокольничий, кто окольничий, а кто постельничий. При своей работе мужики наверняка видели и не такое.

Карета плавно тронулась, погружая их в мягкую тряску. Фифа, прильнув к окну, с восторгом рассматривала пейзаж города. Рим же, напротив, сидел напряжённо, собираясь с мыслями. В памяти всплывали наставления Скрипа — не перебивать, не спорить, даже если кажется, что несётся полная чушь, смотреть в глаза, но не в упор, пасть на колени и не обращаться внимание на обращения. И самое главное — помнить, что любое неосторожное слово или жест может стоить головы.

— Погуляй пока, — сказал Рим, когда карета остановилась. — Далеко не уходи.

— Не пропаду, — ответила Анжела. — Ни пуха, Андрей.

— К черту, — от души отозвался новоявленный князь, выходя из кареты.

Площадь оказалась тесной и простой. Стены, башни, колокол, колодец. Рим понял, что осматривает место стратегически, как солдат, а не как князь. Вряд ли что-то могло ему угрожать. Разве что казематы с кольями или что-нибудь пострашнее. Если здесь сохранились князья, то могла сохраниться и опричнина. А вдруг жив какой-нибудь Малюта Скуратов?

К Риму вышел местный «дворецкий». Рим не узнал его одежду, но по осанке и взгляду понял, кто перед ним.

— Прошу за мной, княже, — церемонно, с поклоном, сказал мужик.

Разумовский решил не отставать. Ближний слуга, насколько помнил Рим, был по сану выше боярина и мог управлять несколькими городами или даже волостью. Дураков на таких местах не держат. Значит…

Значит, нельзя показывать, что он здесь впервые. Настоящий Андрей Разумовский наверняка тут бывал, так что не стоит двойнику глазеть на массивную кладку, яркую роспись стен и дизайн ступенек.

В этом месте титул князя не имеет особого веса. В Ладоге ему бы отдали любую девку и выполнили бы любой приказ. Здесь же опальные князья быстро могли понять, что их не сложно менять каждый год.

Поэтому, идя по узким коридорам, Рим запоминал пути отхода. Если он впадет в немилость у царя, лучше не возвращаться в Ладогу, чтобы не подвергать опасности остальных.

Слуга распахнул двери, вошел боком и привычно поклонился в пояс, громогласно объявив:

— Князь Новгородский Разумовский Андрей!

Рим, склонив голову из-за низкого потолка, вошел внутрь и тут же, упав на колени, коснулся лбом прохладного каменного пола, ощущая, как в висках стучит кровь.

«Так надо, так надо», — твердил он себе, вспоминая слова Скрипа: перед царем преклоняют колени, царь — помазанник Божий, его воля — закон. Он оставался в таком положении, пока не услышал властный голос:

— Поднимайся, Андрейка.

— Приветствую тебя, великий царь, — отчеканил Рим, разглядывая трон и человека на нём.

Федор Иоаннович был словно не от мира сего. Ни мантия, ни скипетр не могли скрыть тщедушности, болезненности, скучающего вида и полного отсутствия харизмы. Зато шапку Мономаха Рим узнал бы даже во сне.

Мощную фигуру рядом с троном Андрей опознал сразу: Борис Годунов был внушительным. Величия его бородатому облику придавала медвежья шкура на плечах, не скрывавшая мускулов. А внимательный взгляд исподлобья мог принадлежать и деспоту, и любящему отцу. Взгляд Годунова был полон жесткости и интереса.

На визит князя из Новгорода никто особо не обратил внимания. Сидели на широких скамьях вдоль стен бояре и другие князья, кто-то даже кивнул вновь прибывшему, но в основном или шептались тихо о своем, или же преданно глазели на государя. Рим успокоился, увидев, что кто-то кивает ему, как старому знакомому. Похоже, новгородского князя сейчас признали. Уже легче…

Андрей сел на свободное место, приняв естественную и удобную позу, опираясь на колено, чуть повернувшись плечом к царю.

Царь молчал, поглощенный, казалось, созерцанием собственных рук. Годунов же не сводил глаз с Рима, прожигая его испытующим взглядом. Князь постарался не выдать волнения и тоже посмотрел на Годунова с прямой, но сдержанной учтивостью.

«Не сломить», — подумал он, вспоминая наставления Скрипа. «С ним нужно говорить как с равным, хоть и с почтением».

Наконец, Борис Годунов заговорил:

— Чего молчишь, князь Андрей из Новгорода? Рассказывай, как дела на твоих землях.

Разумовский встрепенулся. Он не ожидал, что ему придется говорить сразу, а хотел сначала послушать, поймать ритм и стиль речи. Но импровизировать не пришлось, потому что за девять дней болтанки в повозке Рим определился со своими вопросами.

— Обстановка, как обычно перед наступлением холодов, вполне сносная, боярин, — уверенно произнес Рим. — Объездил я земли Новгородские, остановился в Ладоге. Шведские отряды бесчинствуют, по-прежнему удерживают Копорье. Нас невзлюбили.

Услышав о шведах, царь Федор еще больше помрачнел и поскучнел лицом, и Рим сразу понял, что на него рассчитывать не стоит. Стало ясно, что этот человек не принимает здесь никаких решений.

Зато Годунов — совсем другое дело. Глядя Андрею прямо в глаза, он дважды моргнул и увёл взгляд в сторону, словно показывая — разговор будет в другое время и в другом месте. Не при всех.

В зале повисла напряженная тишина. Князья и бояре, до этого момента поглощенные своими разговорами, теперь внимательно слушали каждое слово. Рим почувствовал на себе десятки изучающих взглядов. Он старался не выдать своего смущения, сохраняя невозмутимое выражение лица и даже приопустил веки, стараясь ни с кем не встречаться взглядами. Слушал, что спрашивают у других князей, мотал на ус: здесь просто «показательные выступления». Все будет решать Годунов, только после, в приватной беседе с каждым.

По окончания официальной части приема, когда государь Федор покинул палаты, а большая часть свиты начала расходиться, Годунов жестом остановил Разумовского.

— Князь Андрей, останься, поговорить надобно, — произнес он властным тоном, не терпящим возражений.

Бояре, переглянувшись, поспешили удалиться, оставляя двоих политических тяжеловесов наедине.

Борис повел Разумовского в отдельную комнату, убранную скромнее, чем царские палаты, но все еще демонстрирующую достаток. Тяжелые дубовые столы, с покрытыми резными узорами ножками, лавки с бархатной обивкой и огромный иноземный камин, в котором весело потрескивали дрова, создавали атмосферу уюта и делового настроя.

— Итак, князь, — начал Годунов, усаживаясь в обитое бархатом кресло напротив Разумовского, — ты прибыли в Москву с жалобой на шведов?

Рим оценивающе посмотрел на Годунова. Вблизи его лицо казалось еще более волевым и проницательным. Князь понимал, что перед ним человек, который видит на несколько ходов вперед.

— Я бы сам с удовольствием разделался со шведами, — откровенно сказал Рим, глядя Годунову прямо в глаза и видя в них необходимую решимость. — Но ходят слухи, что государь из Москвы запретил их трогать. Что мне делать, боярин? Как поступить?

Кажется, давно Годунов не слышал подобных речей. Либо остальные князья оказались мельче, либо больше беспокоились о собственной безопасности, чем Рим.

— Нельзя сейчас нападать на шведов, — наконец произнес Борис. — Когда-нибудь мы им покажем. Но не сейчас. Ты прав, князь, близится зима. Еще много вопросов нужно решить.

— И у меня есть что предложить, — выпалил Рим, почти перебивая Годунова. Он достал из кармана кафтана сложенные в свитки бумаги, написанные Скрипом.

Годунов с интересом наблюдал за действиями Разумовского. Он взял предложенные свитки, развернул один и пробежал глазами по строчкам, начертанным витиеватым почерком. На его лице не дрогнул ни один мускул, но Рим заметил едва уловимое движение бровей, свидетельствовавшее о том, что прочитанное его заинтересовало.

— Что это? — спросил Годунов, откладывая свиток в сторону.

— Приближаются холода, — заявил он тоном, не допускающим возражений, — а с ними и голод. Ладога находится на севере, и тамошние крестьяне лучше нас знают, когда ударят морозы. Здесь наш писарь записал все необходимое. Семена, рассаду, коренья. То, чего у нас нет, но что может расти на нашей земле. Только достать все это можно через торговлю с испанскими купцами.

Годунов внимательно выслушал Разумовского, не перебивая. Он медленно прошелся взглядом по лежащим на столе свиткам, словно взвешивая каждое слово, каждую букву, каждое предложение. Наконец, он поднял глаза и посмотрел прямо в лицо князю.

— Испанские купцы, говоришь? Интересно. И что же, по-твоему, они захотят взамен?

— Меха, лес, пеньку. То, чем богата наша земля. У них же — диковинные семена и знания. Выгода обоюдная. Но для этого нужна поддержка, боярин. Поддержка Москвы.

Годунов откинулся на спинку кресла и задумался. В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в камине.

Разумовский терпеливо ждал, не пытаясь подгонять его. Он знал, что сейчас решается многое, и дать Годунову возможность обдумать все последствия — лучший способ получить желаемое. И совершенно некстати задумался о том, что сейчас делает Фифа.