Глава 4

Тлатоани Акатль, президент Новой России, стоял на ступенях пирамиды. Солнце безжалостно палило, превращая и без того жаркий воздух в раскалённый пар, но Акат не шелохнулся. Ритуальное оперенье Кетцаля и Тлалока давило на плечи, а золотая маска, закрывающая лицо, обжигала кожу. Однако волнение, захлестнувшее его при звуках погребального гимна, пересиливало любой физический дискомфорт.

Позади него притихли жрецы, облачённые в одежды цвета засохшей крови. В руках они держали кадильницы, наполненные смолой копала, чей густой дым медленно взмывал в небеса, словно призыв к тем, кто обитал за пределами видимого мира. Внизу, на площади, толпился народ, затаив дыхание, с тревогой и надеждой вглядываясь в лицо своего нового правителя. Легенды гласили, что явившиеся боги благоволят лишь достойному.

И тогда это случилось. Звук, не похожий ни на что слышанное прежде, расколол тишину. Словно разверзлись врата в иное измерение, и сквозь них прорвался гул, заставивший землю содрогнуться. Акатль почувствовал, как его сознание начинает меркнуть, уступая место древнему, первобытному ужасу. В небе, над пылающей пирамидой, закрутились вихри, окрашивая солнце в багровые тона.

И из этого хаоса, из этой пульсирующей бездны, явились они. Не фигуры из мифов, не изображения из кодексов, а живые, дышащие божества. Их облик был одновременно восхитительным и пугающим, сотканным из света и тени, из звездной пыли и криков миллионов. Акатль, глядя на них, понял, что легенды — лишь слабый отблеск реального величия, что человеческий разум не способен постичь истинную суть богов. И в этот момент он знал: грядут перемены, масштаба которых мир ещё не знал.

* * *

Корабль сотрясло, и Бык, стоявший в коридоре, впереди всех, едва не покатился кубарем, но вовремя совладал с собой, схватившись за стенку. И хорошо, а то он, несомненно, мог бы своей тушей сбить остальную команду.

— Ребята, — проговорил Кот. — Я один себя тупо чувствую?

Тут и там послышалось неодобрительное ворчание. Рим понимал, о чем все думают. Ни на каком концерте, ни на одном массовом мероприятии в истории не было столько зрителей, как у них сейчас. К тому же на концерте зрители в зале вряд ли представляют, что звезда, которая сейчас выскочит на сцену, только что стояла за кулисами в какой-нибудь тесной каморке, ни разу не романтичной, где дизайном и не пахло и размышляла о том, какое впечатление произведёт на зал. Удастся ли сразу «зажечь» публику?

Удалось. Пожалуй, эффект даже был во много раз сильнее.

Их корабль, несомненно, заметили с пирамиды. Да черт побери — заметили со всего города! Вряд ли кто-то из людей подозревает, что боги, перед тем как выйти наружу, теснились на нескольких квадратных метрах узкого предбанника, и толпятся как пассажиры в переполненном автобусе.

— Так, пора включать, наверное. — Кот нацепил на башку светодиодную ленту. — Кто-нибудь «Раммштайн» слышал?

— А то, — отозвался Гек. — Классика. Жалко, что позабытая.

— Вот мы ща на них похожи. Ох, я бы там зажёг.

— А это мысль, — хмыкнул Цинк. — Может, попросим музыку включить? Наверняка у этой тарелки внешние динамики есть, или что похожее. Фаэт нам быстро что-нибудь подобное организует.

— Успокоились бы вы, в самом деле? — только и вздохнул Рим, когда тряска прекратилась.

Выйдя из облаков, корабль завис над вершиной пирамидой. Все прислушались.

— Вроде не стреляют, — озабоченно пожал плечами Задрот. — Типа можно открывать?

Он заткнулся, когда подобие трапа действительно выдвинулось от корабля. «Шипение классное», — подумал Рим совсем некстати. — «Еще бы клубы пара, и хрен с ней, с музыкой…»

— Воздух! — заулыбалась Фифа, расставляя руки и вдыхая полной грудью влетевшей внутрь порыв ветра. Ее волосы растрепались, и девушка стала выглядеть, как статуя на носу корабля, рвущего неизведанное пространство. Бык с одобрением посмотрел на её бюст, красиво натягивающий свободную робу двумя холмиками.

Протиснувшись через команду, Рим начал спуск по лестнице, надеясь, что не свалится со ступенек, поскользнувшись с непривычки. Ступеньки упирались в выступающий из пирамиды балкон — достаточно широкий и мощный, чтобы служить вертодромом. Если соответствующую букву на нем нарисовать и обвести кружком, получится полная аналогия. Рим не помнил тут ранее ничего подобного. Хотя это точно была императорская пирамида — и, если их учение не прошло даром, то уже президентская. Наверняка посадочную площадку надстроили как символ неизбежного возвращения богов, не сейчас, но когда-нибудь. Кстати, не изобрели ли в самом деле местные умельцы вертолёты?

Вступив уже на балкон, Рим остановился, дожидаясь, пока остальные спустится. Трап за ними тоже закрылся, но корабль продолжил висеть. Диодную ленту Рим решил не повязывать на себя. Даже боги порою меняют облик. Особенно когда у простых смертных появляются новые художники, способные это изменение запечатлеть.

— Оп-па, — присвистнул Кот. — Целая делегация пожаловала.

К ним, действительно, по широкому проходу верхнего яруса торопливо двигалась группа людей. Конечно же, в лицо Рим никого из них не знал. Три поколения стёрли всех его друзей и знакомцев.

Но отличительные знаки предводителя мешика оставались теми же. Одежды, украшения, краска на лице. Их встречало лично первое лицо государства — в сопровождении то ли жрецов, то ли сенаторов. Надо бы вопрос лучше выяснить, как тут нынче бояр называют.

— Вечная слава Вам, боги! — восторженно проговорил лидер делегации. Он опустился на одно колено и склонил голову.

Цинк нахмурился. Марат выдохнул в удивлении. Рим сумел совладать с собой.

Он, конечно, не любил откровенного раболепия ни в каком виде, но действительно ожидал, что президент, и тем более его сопровождающие, падут ниц и начнут бить челом о сплошной камень пирамиды. И встанут, скажем, через недельку-другую.

Здешнее же приветствие оказалось не только сдержанным, но и коротким. Президент вдобавок стукнул себя в районе сердца и поднялся. Выглядел он скорее как деловой партнёр, но совсем не как преданный раб.

— Я — тлатоани Акатль, — сказал правитель. — По-вашему — президент Акатль. И я счастлив приветствовать вас, о боги! Вы пришли возглавить наш народ?

Слово «президент» говорило Риму больше, чем возможные кипы устных отчётов. Если здесь верховное лицо и, вероятно, главнокомандующий всех агломераций, называет сам себя именно так — значит, пущенные ими сто лет назад семена дали нужные всходы.

— Приветствую тебя, президент Акатль, — Рим слегка склонил голову, заодно акцентируя дальнейший истинный титул верховного. — Мы спустились посмотреть, как именно несёте вы наше знамя. Не будем уже терять времени. Отведи нас туда, где мы можем поговорить свободно. И ты расскажешь обо всем, что случилось за время нашего отсутствия.

Нечего было и ожидать, что для исчезнувших богов сохранят их троны. И без того было видно, что пирамиду, за время правления всех тлатоке, неоднократно перестраивали. Но президент, похоже, знал, что делать — быстро повернулся к своим жрецам, выкрикнул пару слов, которых Рим не разобрал, — и те, поклонившись, рассыпались исполнять какое-то приказание. Какую бы команду президент ни отдавал, она явно была не на русском языке. Похоже, мешика сохранили свою культуру и язык наравне с русским, превратившись в полноценных билингвов.

Президент показал рукой на центр пирамиды. Выглядел он сейчас точно как статуя дедушки Ленина, вечно указывающего в светлую даль. И боги без лишних слов последовали за ним.

— Народ, посмотрите, — еле слышно пробурчал ошеломлённый Бык. — Вы это видели?

Рим, зная, что на него сейчас снизу пялится полгорода, предпочёл сильно не крутить башкой. Боковым зрением он уже заметил, до чего разросся город. Потому Рим стал не спеша, величественно, поворачивать шею, глядя по сторонам как бы свысока, оглядывая свои владения.

И оглядывать было что. Куда пропала пустыня с убогими хижинами? Если не считать пирамид и налаженных ими же мастерских, конечно же.

Теночтилан весь был усеян каменными постройками — сверху похожими, но вполне привычными. Порою они достигали трёх-четырёх этажей и выше. Имелось некоторое сходство с российской цивилизацией начала 20 века. Разница была лишь в безумном дизайне строений, на которые явно камня не жалели. Здания закручивались в необратимую, извилистую мешанину линий, тем не менее удерживающих неуловимую внутреннюю логику. Словно проектирующий их архитектор вместо линеек использовал школьные лекала. От здешних кривых улиц сошёл бы с ума любой градостроитель будущего.

С растительностью, похоже, дело обстояло сложнее. Все-таки мексиканский климат никто не отменял. В основном сосны и всякие кактусы, разнообразия которых, впрочем, хватало бы на призовую галерею.

Улицы между домами были усыпаны чистым песком, отчего пейзаж слегка напоминал колонизированный Марс. Повсюду стояли столбы пыли, что давало некое представление о том, почему люди стараются жить на высоте.

Отойдя от посадочной площадки, Рим, наконец, оказался в спасительной тени. Тут он предпочёл рассматривать саму пирамиду. Уходящие вверх своды закрывали площадку от солнца. Здесь, похоже, и располагался президент, восседая на троне. И тем необычнее было видеть деревянный стол, щедро покрытый лаком, а на нём — стопки листов настоящей бумаги из коры деревьев амате, и даже чернила с перьевыми ручками. Похоже, президент здесь не просто присутствовал для галочки, а вполне себе работал.

С гендерным неравенством тут, видимо, тоже не было проблем. Потому что за писца, вернее, за секретаршу у президента имелась вполне себе симпатичная женщина средних лет. Если бы не свободные одеяния и утыканная перьями голова с невообразимо сложной причёской, её можно было бы принять за гостью из будущего, таким спокойным и мудрым казался ее взгляд.

Завидев богов, она подскочила, свернулась в поклоне, попутно выдернув из тяжелого стаканчика перо. Выхватила чистый листок аматля, склонилась над столом и принялась что-то писать. Похоже, фиксировала время возвращения богов. Или перо расписывала. Или собирала ребус.

Часами ей служил, по всей видимости, необычный механизм, стоящий тут же, на столе. Рим не стал вникать, как он работает. В конце концов, вести же календарь здешние жители умели и до их прихода. Рим не сомневался, что всё в этом помещении имеет не столько ритуальное, сколько строго утилитарное значение.

— Да будет благословлён этот день и час, когда боги к нам вернулись! — запричитал президент Акатль, едва не смахивая слёзы умиления. — О, великий Рим! Следует ли мне распорядиться поставить для тебя кресло императора?

— При случае — непременно, — кивнул Рим. — Но сейчас нам достаточно просто где-то разместиться. И приготовь для нас надлежащее жилище по всем законам гостеприимства, конечно.

Президент снова стукнул себя по сердцу. Рим решил, что надо бы при случае отучить его от этой привычки. Иначе так старик заработает себе инфаркт, с подобным-то усердием.

— Тогда позволь мне известить народ Теночтитлана о вашем прибытии!

Рим снова кивнул. Президент, повернувшись, направился к помосту, с которого, по всей видимости, обращался к народу. Неизвестно было, как тот собирался извещать жителей столицы. Да и зачем, если лучшим маяком служила гигантская летающая тарелка, зависшая над пирамидой. Неужели кто-то в городе ещё не знает о прибытии богов?

Президент вступил на помост, возвёл руки к небу. Рим ожидал громкой проповеди, но вместо этого президент схватился за еле скрытые рычаги — и с силой опустил их одновременно.

И пирамида содрогнулась. Отовсюду послышался настолько дикий рёв, что закладывало уши. Это был звук тысячи поездов, соединяющийся — нет, не в какофонию, а в удивительно мелодичный аккорд, вибрация которого пробивала через камень, кости, била в мозг.

— Что это⁈ — ахнула Фифа, хотя ее никто не мог слышать в таком адском шуме. — Откуда⁈

Рим скосил глаза вверх, где своды пирамиды соединялись в единую вершину, лишь несколько сантиметров не доходя друг до друга. И заметил там трубы, из которых бил пар.

— Твою же мать! — только и восхитился Цинк. — Эти сволочи изобрели паровой двигатель!

Загрузка...