Собрать всех в столовой оказалось непросто. Как только капсулы перевезли всех на корабль, команда сразу разбежалась кто куда.
— Я в душ, — заявила Фифа и убежала вперед — по коридору, ярко освещенному корабельными лампами. Бык, перегородивший половину прохода, с каким-то смущением подтянул робу, словно она могла с него спасть. Как будто он знал, что конкретно Фифа намерена делать в душе.
Хотя само по себе наблюдать за смущенным Быком — уже было минимум странно. Капитан не стал докапываться до него с вопросами. В конце концов Рим решил, что это не его дело. Если у Анжелы и Быка имеются какие-то свои секреты, то его они не касаются.
Андрей стащил с себя робу, оставшись в штанах и футболке, и выбросил «божественное» одеяние в утилизатор. Он всё равно не собирался больше надевать её, а уж приятных воспоминаниях ему этот кусок ткани точно не давал.
Остановив проходившего мимо Чука, Рим сказал:
— Общий сбор в столовой через тридцать минут. Передай остальным.
— Есть, — произнес Чук как-то испуганно.
Постояв на месте, Андрей прошел в столовую и обнаружил там уже сидящего Цинка, потягивающего воду из стакана. Рим тоже взял себе воды, уселся напротив него и тут же проклял себя за беспечность. Как можно подозревать Цинка в отстраненности от команды, если он сам, капитан Андрей Разумовский, постоянно старается провести между ними границу? И сейчас, словно нарочно, сам же уселся так, чтобы их разделял стол.
Разумеется, когда остальные придут, обе боевые группы тут же рассядутся соответствующим образом. Но вставать и присаживаться рядом с Цинком было уже как-то неловко и поздно.
Цинк прервал молчанку первым:
— Знаешь Рим, — произнес он, — будь мы сейчас в штабе, тебе бы пожалуй, свою группу под начало не выдали. Ты бы психиатра не прошёл.
Поразмыслив, Рим пожал плечами, сделал глоток из стакана.
— Может быть, — не стал он спорить. — Даже интересно узнать, какой бы мне диагноз выкатили.
— Никакого, — заверил Цинк. — Вернее, косяков бы в твоей башке нашлось предостаточно — мама не горюй. Но в рапорте бы написали, что ты здоров. Сам понимаешь, здоровых людей не бывает, есть недообследованные. А такими хорошими солдатами не раскидываются попусту. Иначе бы тебя Петрищев не в боевую машину усадил, а за решётку. Но с нормальным командованием — ты не прошёл бы.
Повсюду начали хлопать двери. Команда выходила из своих кают. Вот-вот все должны были собраться.
— Может, именно это и произошло? — предположил Рим. — Меня на задание отправили в наказание. Может, я всегда был негоден в командиры. Просто в нужный момент дал в морду не тому человеку.
— А в жизни всё именно так и случается, Андрюх, — спокойно сказал Цинк и умолк — в столовой они уже были не одни.
Команда заполнила помещение. Все девять человек принялись рассаживаться за стол. Рим с досадой отметил, что он оказался прав. По его сторону стола сели именно бойцы из его группы. А бывшие подчиненные Цинка, соответственно сгруппировались вокруг него. Фифа, судя по мокрым волосам, действительно была в душе. А вот почему мокрая голова оказалась еще и у Быка — Рим предпочел пока не думать.
— Так, — сказал он, ставя стакан на стол перед собой. — Бойцы! Как бодрость духа?
Со всех сторон послышалось неразборчивое мычание, за которым последовало неуверенное шевеление, как будто дали команду «смирно», а присутствующие не торопятся ее исполнять.
— Аналогично, — кивнул Рим. — Я тоже себя так чувствую. Тогда вопрос следующий. Кому понравилось быть богом?
— Мне нет, — мотнул головой Дзю.
— Ни хрена хорошего, — пробурчал Марат.
— И снова я с вами соглашусь, — продолжал Рим. — Ну, а в целом, вылазка в город вам как? Я вот не в большом восторге. Если кому жизнь кажется кайфом — прошу, не стесняйтесь, выкладывайте.
— Что ты хочешь сказать, Рим? — произнёс Скрип. Его синие глаза, казалось, переливались от небесного до цвета морской волны. — Не томи, выкладывай сразу. Уже видно, у тебя есть какая-то мысль.
— И очень простая, — задумчиво ответил Рим. — Где-то мы с вами потеряли цель, ребята. Прямо на дороге потеряли…
Возникшее следом молчание уже не казалось тяжелым. Напротив, Рим ощутил, что попал в точку. Он подобрал нужные слова, и теперь следовало просто довериться себе, довериться чутью. И первым высказать то, о чем, вероятно, думали все.
— Мы не боги, — сказал он. — Это не нужно нам. Это, возможно, нужно гражданам Новой России. Но и это под вопросом.
— Да им, вроде бы, вообще нормально, — произнес Дзю, разглядывая ногти.
— Им вера нужна, — вставил Цинк. — Не сами боги. А вера в богов. Они и без нас неплохо справляются. Для поддержания веры мы им не нужны. Напротив, мешаем, сверкая своими божественными харями.
— Мы им помогли, — тихо сказала Анжела. — Да, я не дура, не смотрите так, всё понимаю… Мы просто выжить хотели. Но, чтобы выжить самим — мы им помогали. Понастроили всякого, дали некоторые знания…
— Во, согласен, — бодро вставил Бык. — Местным аборигенам-то не особо надо крыситься на нас. Я ведь прав? Благодаря нам они пережили испанцев. Если и поумирали, то не в таком количестве, в котором было бы без нас. Мы, можно сказать, им подняли рождаемость. Едрит, да я лично в этом поучаствовал! — Бык довольно хлопнул себя по животу, и его ухмылка тут же слетела с лица, как когда он увидел сникшую Фифу. Тут же, прокашлявшись, Бык промычал что-то невразумительное и, наконец, заткнулся.
— Я понял, к чему ты ведешь, командир, — произнес Кот. — Только вот, если мы не будем богами, то кем?
— Обратного пути нет, — согласился с ним Дзю. — Нас на вилы поднимут, когда поймут, что мы просто люди. Или чего похуже. Если я что-то в этой жизни и понял, то только одно: простой люд очень не любит быть разочарованным. Всегда находит, кому за это отомстить.
— Да, согласен, — кивнул Рим, всем видом показывая, что не считает это проблемой. — Рано или поздно догадаются. Местные не идиоты. И, как правильно заметили Бык с Фифой, мы принесли им знания и процветание. А с ними и соображалку. Иными словами, мы им больше не нужны, понимаете? Мы не нужны Новой России.
— М-да, — произнес Гек, вставая с места. — Фифа, тут есть кофе, или что-то вроде? Я, это, всем наварю быстренько…
— Давайте не отвлекаться, — призвал Цинк. — Серьезный разговор, на самом деле.
Гек с неохотой сел на место.
— Мир изменился, — продолжал Рим. — Его развитие ускоряется. А мы стали тому причиной. Так что нам нужно найти для себя новую цель.
Он оглядел присутствующих и продолжил:
— Если вы не ещё заметили, то мы с вами в уникальном состоянии. С момента прыжка во времени мы впервые находимся в состоянии покоя. У нас нет актуальных задач. У нас нет цели. Когда мы хоть раз так сидели, все вместе, не имея на повестке дня миллиона проблем?
Цинк зашевелился и неодобрительно почесал подбородок, явно что-то обдумывая.
— А ведь ты прав, Рим, — буркнул Бык. — Мы всё время были чертовски заняты. А теперь стоим на вершине мира. Надо бы придумать, чё дальше делать.
— Сходить с вершины, — сразу сказал Цинк.
Бык озадаченно покосился на Рима, словно ожидая возражений с его стороны. Тот в упор смотрел на Цинка.
— Нам всем не очень хорошо далась роль божеств, — говорил Цинк. — Да, мы дров не наломали, уже хлеб. Хотя, может, и наломали. Как ты правильно сказал, благодаря нашему приходу индейцы больше не отсекают друг другу головы и не швыряют их с вершин пирамид. Население возросло, технологии улучшились, но вот стал ли мир лучше от этого? Я, честно сказать, затрудняюсь ответить. И очень рад, что никто этого у меня не спрашивает. Тем более что у нас командир на такой случай есть — давать ответы.
Цинк вернул Риму его собственный взгляд, и Риму этот взгляд не понравился. Он почувствовал, что сжимает стакан, и снова попытался разжать хватку привычным способом — через осознанное напряжение. Но у Рима не получилось — только он попытался сжать пальцы сильнее, как стакан треснул у него в руке.
Дзю даже вздрогнул. Гек снова подорвался с места. Выглядело это так, будто Рим осознанно решил сделать «розочку», чтобы напасть на Цинка. Медленно выдохнув, Рим показал себе и остальным пустую ладонь без малейших царапин.
— Какой я неуклюжий, — пробормотал он. — Видать, башкой в детстве роняли.
Бык расхохотался немудрёной шуточке, мигом разрядив обстановку.
— Давай уберу, — сказала Фифа, вставая с места. Она смахивала осколки со стола какой-то тряпкой на поднос. Рим мог только удивляться: даже инопланетный корабль, стоит в него поместить женщину, со временем обрастает предметами какого-то простейшего быта.
— Цинк прав, — сказал он, не желая и дальше копить напряжение. — Мы все слишком заигрались. Сотня лет в заморозке сильно продвинула мир вперёд. Мы здесь уже не нужны. Если кто-то думает иначе, то скажите: могли ли вы, черт побери, вообразить себе дома, играющие музыку через паровые трубы?
Как и следовало ожидать, вопрос прозвучал неожиданно и явно поставил присутствующих в тупик.
— А причём здесь это? — спросил Дзю с недоумением.
— В том, что мы заснули, оставляя кривое и косое общество, а затем проснулись и увидели процветающее государство, со своей, полностью автономной цивилизацией, — чётко ответил Разумовский, перед которым Фифа поставила новый стакан с водой. — Ничего нового мы им уже принести не можем. Скорее, нам пора учиться у них. Я вот уже научился.
— Где, как, когда успел? — поинтересовался Дзю.
— В музее.
— Да что мы там такого нового узнали? — не понял Дзю. — Что местные аборигены отогнали испанцев? Между прочим, на корабле, который мы сами же и оборудовали! Ну это же круто!
— Круто не то что Кортеса победили, — сказал Рим, — а то что отпустили. Вот тут и кроется наш главный успех по жизни. За время, что мы находимся в вне своего времени, и… так, не стройте такие рожи! Что, у меня единственного такое чувство, будто только я понимаю элементарную вещь⁈
— Ксен отпустил Кортеса, — проговорил Цинк. — Ну, типа гуманизм. Забавно. Я бы не отпустил.
— Наверное, я бы тоже, — признался Рим, и Цинк еле заметно моргнул. — Но кто-нибудь сможет ли тут сказать, что Ксен был неправ?
Присутствующие начали переглядываться.
— Мы солдаты, — продолжал Рим. — Нас учили выполнять боевую задачу. А вот с задачами цивилизованными у нас, друзья мои, большие проблемы. Да, я не жалею, что прирезал того урода, который беззащитным подчиненным отрывал головы и швырял с пирамиды. Но когда я думаю, можно ли было поступить по-другому, то иного способа не нахожу.
— Потому что его нет, — сказал Цинк. — Ты всё сделал правильно.
— Мы все тогда поступили правильно, — согласился Рим. — Добивать врага любой ценой. Не дать оправиться. Давить силой, пока не останешься единственным источником власти. Не просто самым крутым царём на вершине горы, а царём на куче трупов. Это то, на что мы все с вами способны, и это единственное, чего граждане Новой России не приняли. Мы защищали их, убивая всех врагов, но только Ксен оказался способен на великодушие. Поэтому отстроили музей, чтобы было где повесить этот дурацкий гребной винт. Но вот наших с вами ножей в этом музее не висело, понимаете?
— Люди не хотят помнить насилие, — произнесла Фифа. — Они хотят помнить великодушие.
— У всех нас будет время, чтобы обдумать эту мысль, — сказал Рим. — Но сейчас я прошу вас понять следующее. Если бы Ксен безжалостно потопил всех испанцев, не оставив никого — то пирамиды бы не переливались звуками музыки. Медь пошла бы на булавы, паровые двигатели — на катапульты, а сами пирамиды — на кирпичи для бункеров.
Марат в согласии прикрыл веки. Гек, похоже, ничего не понимал, как и Задрот.
— Ты хочешь сказать, что тогда бы Испания прислала других захватчиков? — спросил он. — Индейцы потопили бы и их тоже. Какая разница?
— Я думаю, — осторожно начал Цинк, — Рим хочет сказать, что тогда менталитет население Новой России был бы немножечко другим. Более заточенным на, скажем так, известную нам Америку будущего. Убивать всех несогласных и меньше заниматься саморазвитием, а больше трясти палками. Рим, ты это хотел сказать?
— Более-менее, — ответил Рим. — Всё то хорошее, что мы сделали для ацтеков — школы, технологии, земледелие, сады, строительство, — это всё, конечно, хорошо… Но, народ, я твёрдо убежден в одном. Лучшее, что мы для них сделали — это свалили к чертям собачьим. Год, когда мы легли в в морозильники, стал нашим лучшим вкладом в развитие Новой России. Мы оставили их вариться в их собственном котле, и они продолжили развиваться так, как сами хотели. Рядом с ними больше не было богов — но у них была вера в богов.
— Культура, — произнесла Фифа.
— Идея, — с нажимом произнес Бык.
— Русская идея, — поправил довольно Скрип.
— Сам погибай, а товарища выручай, — пробормотал Кот.
— Возлюби врага своего, — продолжал за ним Дзю, нервно шевеля челюстью. — Ой, это не с той оперы немножко… Да и пофиг, русские так поступали всю дорогу.
— Короче, главное тут не то, что Ксен потопил Кортеса, — неожиданно вставил Марат. — А что он его пощадил. Отпустил. Как бы донёс послание.
— И это послание дошло, потому что новой конкисты не случилось, — сказал Рим, чувствуя как атмосфера неожиданно потеплела, и в воздухе снова повеяло братством. — Местные не стали мстить. Остановились в последний момент, когда могли просто всех уничтожить. А это значит, что мы добились своего. Мы добились самых величайших целей, которые даже не ставили. Не просто водрузили знамя России на эту землю, а сохранили её дух. Зажгли огонек, а потом исчезли, чтобы не мешать ему разгораться.
— Русский дух! — с жаром произнес Бык. — Когда сила есть, но служит, чтобы что-то полезное сделать.
— В точку! — согласился Рим. — Именно поэтому мы местным больше не нужны. Более того, если мы не хотим ничего сломать, нам нужно перестать лезть. Потому что стоит нам вмешаться — и огонь познания превратится в пламя войны, которое сожрёт всех. Ну сами подумайте, что мы теперь можем дать местным? Думаете, было бы лучше, если бы тогда на палубе «России» стоял взвод андроидов?
— Я поняла тебя, Рим, — вздохнула Фифа и зачем-то схватила Быка за запястье, прижимая его руку к столу. — Мы им принесли знания, и это было хорошо, если останемся, то принесём только новые войны, и это будет плохо. Можешь не продолжать, Рим, просто скажи, какой план.
— План простой, — сказал Рим. — Но выполнить его будет чертовски сложно.
— Мы все внимательно слушаем, — развел руками Цинк.
— Вот и слушайте, — сказал Рим, вставая с места. — Сегодня мы покидаем Новую Россию. Навсегда. Прямо сейчас, без прощания с местными. И возвращаемся в Европу, чтобы распространять огонь познания уже там.
Цинк задумчиво присвистнул, но возражать не стал.