Странные Земли

Глава 7

Разноцветный туман плыл по ночному небу, медленно переливаясь. Света от него было совсем мало, но иногда яркие цветовые переходы давали немного больше света, на несколько минут чуть яснее обрисовывая силуэты ночного леса. И только в такие минуты можно было заметить необычный комок тени с размытыми краями. Эту тень почти невозможно было различить, но временами она начинала двигаться, слегка выделяясь в слабом освещении излишней чернотой.

Зверь не торопился, часто замирая и принюхиваясь. Слабый след висел в воздухе и тенелов видел его как искрящуюся дорожку, которая совершенно не размывалась от лёгкого ночного ветерка. Когда зверь встал на след эссенции шесть часов назад, дорожка уже почти растворилась, заметная лишь по отдельным искоркам разлагающейся эссенции, но сейчас след Старшего был ясным и сильным. Добыча — опасная, но очень ценная, — была уже совсем рядом.

Зверь вышел на полянку, где пировала стая небольших падальщиков. Трупоеды редко уступали свою добычу, порой бесстрашно вступая в драку с серьёзными противниками, и даже серьёзные противники часто предпочитали не связываться со стаей. Однако сейчас падальщики драться не рискнули и сразу же отступили, визгливо огрызаясь. Их истерические жалобы далеко разносились по ночному лесу. Впрочем, от полянки они не отходили в надежде, что после тенелова что-нибудь останется и им.

Зверь неторопливо подошёл к объеденному трупу и брезгливо тронул его лапой. Мощная лапа с устрашающими когтями легко перевернула останки Старшего, но под ним ничего не было. След эссенции вёл сюда и здесь окончательно обрывался. Тенелов рявкнул в негодовании, заставив стаю трупоедов отбежать ещё дальше.

Что-то, однако, было не так. Зверь в недоумении раздражённо фыркнул, прошёлся взад-вперёд, и действительно уловил новый след. След был странным, но искорки эссенции присутствовали и в нём. Тенелов презрительно откинул лапой в сторону отрубленную голову, которая пока что не заинтересовала стервятников, и неторопливо двинулся по новому следу.

Идти пришлось совсем недолго — очень скоро след привёл тенелова на ещё одну полянку. Зверь замер на краю, полностью слившись с глубокой тенью невысокого, но очень развесистого дерева. Полянка была не пустой — неяркий свет костра освещал фигуру сидящего человека. Тенелов сделал шаг, в нерешительности остановился, поднял лапу, чтобы сделать ещё один шаг, и замер. Здесь чувствовалось что-то неправильное, и зверь почувствовал, как шерсть на загривке у него становится дыбом.

Фигура у костра внезапно пошевелилась. Человек резко поднял голову, и зверь вдруг почувствовал леденящий страх. Тенелов прижался к земле, предупреждающе зарычал и попятился. Человек остался сидеть и нападать не стал, но и зверь тоже предпочёл уйти от схватки. Рыкнув в разочаровании, он развернулся и неторопливо побежал обратно. Большая охота не задалась, но, по крайней мере, можно было прогнать падальщиков.

Арна стремительно вскочила, и в руках у неё уже оказалось копьё — я даже не заметил, когда она успела его подхватить. Насторожённо оглядываясь, она подошла к костру и присела рядом на бревно.

— Что это было, Арти? — она от души зевнула, но копьё так и держала под рукой.

— Какой-то зверь, — пожал я плечами. — Не понял, какой именно — я здешних зверей не знаю. Он уже уходит, чувствуешь?

— Ничего не чувствую, — она покрутила головой, пытаясь что-то увидеть.

— Он уже далеко, — успокаивающе сказал я. — Он рявкнул, когда уходил, а сейчас я его почти не чувствую.

— А как ты его чувствуешь?

— Не знаю, — озадаченно сказал я, вдруг осознав, что сам этого не понимаю. — Просто чувствую, и всё. Сейчас уже, правда, почти совсем не ощущаю, он далеко ушёл.

— А как он выглядел?

— Я не разглядел, темно ведь, — признался я. — Просто комок темноты рядом вон с тем деревом. Там ничего не понятно было, видно было только, что большой.

— Комок темноты, говоришь, — задумалась Арна. — Да нет, это не мог быть тенелов. Тенелов и Старших жрёт. Даже будь мы с тобой оба Старшими, и то вряд ли бы с ним справились.

— Ничего не видел, — повторил я. — А что видел, то рассказал.

— А почему он не стал нападать?

— Он не сказал, — развёл я руками. — Ну, я представил, как его режу этим своим ножиком — может быть, он как-то это почувствовал?

— Может быть, — согласилась она. — Ты можешь напугать. Когда ты того Старшего резал, я думала, что со страху помру, от тебя там такой жутью веяло.

— Да какой ещё жутью? — поморщился я. — О чём ты говоришь? Я вообще человек мирный.

— Да-да, мирный, — с нескрываемым сарказмом сказала Арна. — Как ты из леса без штанов вылез, так я сразу и подумала: «Ну, этот уж точно мирный».

Я только презрительно фыркнул — ещё не хватало всерьёз отвечать на дурацкую подначку.

— Я вот как-то даже забыла тебя спросить, — продолжала она, поняв, что я не собираюсь поддерживать эту тему, — ты оружием-то владеешь?

— Стрелять умею, — неохотно сказал я. — Не то чтобы очень хорошо, но в принципе, нормально стреляю.

— Из лука? Из арбалета?

— Нет, — покачал головой я. — Из огнестрельного.

— А это что такое? — непонимающе нахмурилась Арна.

— Вот смотри, — я вытащил из сумки, которую даже не успел разобрать, свой пистолет. — Когда вот на этот крючок нажимаешь, из этой дырки вылетает кусочек металла.

— Такой маленький кусочек?

— Ну, наконечник стрелы тоже не сильно-то большой, а всё равно убивает. Вот и этот кусочек металла тоже убивает — он, кстати, пулей называется. Пуля просто очень быстро летит и глубоко проникает. Сердце, к примеру, легко пробивает.

— Она так быстро летит, потому что ты быстро на крючок нажимаешь?

— Да нет, конечно, — засмеялся я. — Там сложнее всё. Когда нажимаешь на крючок, там воспламеняется вещество, которое очень быстро горит, и газы от сгорания выталкивают пулю из ствола. Поэтому такое оружие и называется огнестрельным.

— А я ведь такое оружие видела! — вдруг вспомнила Арна. — Когда мы с родителями ездили в Дадон, ходили там в музей, вот там такое оружие и было, только больше размером, длинное такое.

— Есть и длинное, — кивнул я. — Называется ружьём. Но вообще у него целая куча разновидностей. Ружьё, карабин, винтовка, пистолет, револьвер, да много их разных.

— Надо же, — покачала головой она. — Отец потом про тот музей сказал, что это шарлатаны, сами напридумывали разных фальшивых диковинок, а теперь дурят публику. Я тогда в это твоё огнестрельное оружие тоже не совсем поверила. А оно, оказывается, на самом деле существует! Просто поразительно.

— Почему не поверила? — удивился я.

— Потому что оно не стреляет, — уверенно сказала она. — Не может стрелять.

— А ты разве не видела, как я выстрелил тому Старшему прямо в глаз, и он упал?

— Видела, — кивнула она.

— И всё равно моё оружие не стреляет?

— Не стреляет, — подтвердила она. — И на экскурсии в музее как раз и говорили, что это твоё вещество у нас не горит. Отец потом долго смеялся — говорил, что могли бы придумать причину и получше, почему их подделка не работает. Но сейчас я верю, что в музее правду говорили.

— Ну хорошо, — вздохнул я. — Пусть моё оружие не стреляет — тогда как ты объяснишь тот выстрел?

— Возможно, это выстрелил ты, а не оно.

Я только закатил глаза — иногда людское упорство просто поражает. Можно не верить чужим словам, но как можно отрицать то, что ты видел своими собственными глазами? И сочинять при этом разную чушь, чтобы подогнать реальность под свои выдумки?

— Ну вот смотри, — я переломил пистолет и вытащил гильзу, которая до сих пор оставалась в стволе.

Вытащил гильзу и сразу же потерял дар речи. На капсюле был виден отчётливый след от бойка, но за исключением этого, патрон был совершенно целым, и пуля, которая должна была быть в голове у старшего, по-прежнему торчала из гильзы. Я ошарашенно разглядывал патрон со всех сторон, но сомнений никаких не было — что бы тогда ни выстрелило, это был не этот патрон и не эта пуля.

Вид у меня при этом был, по всей видимости, совершенно идиотский — Арна фыркнула, не очень успешно пытаясь задушить смех, и отвернулась. Воспитанная девочка.

— Ты подумай, как это произошло, а я пойду ещё посплю, — сказала она, пряча улыбку. — Буди меня через час, сменю тебя. И кстати, если тебе интересно — тот музей назывался «Диковины мёртвого мира».

— Мёртвого мира? — повторил я, окончательно перестав что-то понимать.

Моя первая ночь в этом непонятном месте прошла на удивлении спокойно, если, конечно, не считать визита неизвестного зверя. Как только Арна сменила меня у костра, я мгновенно отключился и спал без сновидений до тех пор, пока она меня не разбудила. Разбудила, увы, не поцелуем — впрочем, пинок был чисто символическим.

— Кто рано встаёт, тот Матери хвалу воздаёт, — назидательным тоном сказала Арна, когда я подскочил, ещё ничего не соображая со сна. — Вставай, Арти, солнце уже проснулось.

Шар светила — называть это солнцем мне было трудновато, — уже действительно сиял вовсю, и опять стоял в зените. Я, кряхтя, сел — болело у меня буквально всё, и я совершенно не чувствовал себя отдохнувшим. Тонкая подстилка, на которой по очереди мы спали, неплохо защищала от холода и сырости земли, но о каком-то комфорте там даже речи не было.

— И как именно положено воздавать хвалу Матери? — сварливо поинтересовался я, с болезненной гримасой растирая поясницу.

— Благочестивой и праведной жизнью, как же ещё? — хмыкнула она. — Правда, непохоже, что это про тебя, но, может быть, я ошибаюсь.

Она, конечно, не ошибалась, но я не стал развивать эту тему.

— А кстати, насчёт светила — почему оно у вас так неравномерно светит? Я имею в виду, то гаснет, то снова разгорается?

— А как же ещё может быть? — удивилась она. — Людям нужен день, и нужна ночь. Представь, что за жизнь у нас была бы, если бы солнце светило непрерывно.

— У нас оно непрерывно светит.

— Вы всегда при свете живёте, что ли? — поразилась она.

— Нет, наше солнце всходит и заходит, — объяснил я. — Поднимается над горизонтом, за день проходит по небу и на ночь снова уходит вниз за горизонт.

— Оно же об землю ударится, — Арна посмотрела на меня, как на идиота, отчего мне стало порядком обидно. — Или оно у вас от земли отскакивает и летит обратно?

Как можно объяснить дикарю гелиоцентрическую систему мира, если он своими глазами видит, что движется именно солнце? А здесь оно даже и не движется. Впрочем, Арна выглядела умненькой девочкой, так что я всё же решил попробовать.

— Ты, наверное, считаешь, что земля плоская?

— Разумеется, она плоская, — она посмотрела на меня с недоумением. — Какой ещё она может быть?

— Нет, Арна, земля круглая. Мы живём на огромном шаре, который называется планетой. Планета вращается вокруг своей оси, поэтому кажется, будто солнце всходит и заходит. Но похоже, вы живёте на другой планете, которая не вращается. Точнее, вращается так, что всегда обращена к солнцу одной стороной, как Луна к Земле. Но вот почему ваше солнце не светит непрерывно, я понять не в состоянии. Может, вокруг него вращается какой-то тёмный спутник, который его периодически заслоняет?

Арна с удивлением смотрела на меня, и по мере того, как я говорил, её глаза всё больше округлялись.

— Ну у тебя и фантазия, Арти! — потрясённо сказала она. — Так и представляю себе, как ты с этого шара съезжаешь и цепляешься за что попало, чтобы не свалиться. Нет, ну надо же сочинить такую чушь! Слушай, а ты вообще не психический? — вдруг обеспокоилась она. — Извини за вопрос, конечно, но мне хочется быть уверенной, что тебе внезапно не придёт в голову что-нибудь отчудить.

— Нет, Арна, я не псих, — терпеливо сказал я, — и чудить не буду, насчёт этого можешь не сомневаться. А Земля — это огромный, просто гигантский шар. Он настолько большой, что его поверхность нам кажется плоской. Люди с него не скатываются, потому что все предметы на поверхности притягиваются к центру шара. А то, что земля круглая, можно увидеть и самому — например, именно этим объясняется то, что с высоты видно дальше.

— С высоты видно дальше, потому что вид не заслоняется деревьями и прочими предметами, — возразила она.

— И это тоже, конечно, — согласился я. — Но иногда никаких предметов в поле видимости просто нет. Ты когда-нибудь видела море?

— Я же говорила, что ездила с родителями в Дадон, — ответила она, а потом посмотрела на моё непонимающее лицо и объяснила: — В Дадоне почти всю сектораль занимает море, люди там живут на островах.

— А тебе приходилось видеть, как вдаль уплывает парусный корабль?

— Видела, и не раз, — кивнула она. — Я много времени проводила у моря. Оно меня сразу поразило до глубины души, у нас-то никакого моря нет. Даже не представляла до этого, что может существовать так много воды.

— Тогда ты, возможно, заметила, что сначала из виду скрывается корпус корабля, и остаются видимыми только мачты. А потом вниз уходят и они. Я, в принципе, могу даже рассчитать, на каком расстоянии скроются верхушки мачт корабля. И вот если ты представишь, что вы с кораблём находитесь на поверхности шара, то легко поймёшь, почему корабль как бы постепенно уходит в воду, от корпуса до верхушек мачт.

— Нет, ни в какую воду корабль не уходит, — покачала головой Арна. — Он постепенно превращается в точку, но если посмотреть в подзорную трубу, то увидишь его целиком. Потом он постепенно теряется в дымке, но это когда он уже и в подзорную трубу виден точкой.

— Маленький корабль? — с надеждой спросил я.

— Нет, с большими точно так же, даже с трёхмачтовыми барками. Их просто гораздо дальше видно, вот и всё. А ты сам-то такое видел?

— Нет, я на море никогда не был, — смущённо признался я. — Только читал про это много раз.

— Ну, так бывает, — сочувственно сказала Арна. — Мой учитель всегда мне говорил, что нельзя безоглядно доверять авторитетам, и что они говорят глупости даже чаще, чем обычные люди. В том смысле, что они очень часто воображают себя всезнайками, а на самом деле за пределами своей узкой области ничего толком не знают. Да и в своей области тоже нередко ошибаются.

И что здесь можно возразить? Как-то совсем не получается из меня просветителя туземцев — во всяком случае, обрывков школьных знаний для этого явно недостаточно. Лучше, пожалуй, вообще закончить с попытками просвещения, а то она и в самом деле запишет меня в психи и попробует как-нибудь от меня избавиться — а от явного психа я и сам на её месте попробовал бы избавиться. Да и вообще стоит поменьше говорить и побольше слушать — ясно ведь уже, что это место сильно отличается от наших краёв. И, судя по солнцу, это не просто другое место, а другой мир — кто его знает, может быть, здешняя земля действительно плоская и стоит на трёх слонах?

— Ладно, не о том мы говорим, — я несколько неловко свернул неудобную тему. — Давай решим, куда пойдём — может быть, вдоль ручья? Или ты знаешь дорогу?

— Не знаю я дороги, — грустно ответила Арна. — Я в спешке собиралась, да и вообще не планировала в Тираниду заходить. А вдоль воды нам идти ни в коем случае нельзя — так мы обязательно в какую-нибудь деревню придём.

— А чем плохо до деревни дойти? — не понял я. — Там ведь можно и дорогу спросить.

— Плохо тем, что там будет Старший, а может быть, и не один, — объяснила она. — И даже если Старшего там не окажется, холопы обязательно кого-нибудь пошлют известить, что в деревне чужие. Ты хочешь со Старшим повстречаться?

— Не хочу, — я содрогнулся при воспоминании о прошлой встрече.

— На самом деле я больше боюсь не Старшего, а его холопов, — заметила Арна. — С одним Старшим мы с тобой, вполне возможно, сможем справиться — у тебя с тем неплохо получилось. Но он ведь не будет с нами драться — зачем это ему? Он просто прикажет холопам нас связать, и ничего мы не сделаем против толпы. Даже если мы половину перебьём, остальные всё равно приказ выполнят. Нет, нам надо идти в сторону Сердца Мира, и где-то в той стороне обязательно будет проход в какую-нибудь другую сектораль.

— То есть ты не знаешь, куда мы попадём?

— Знала бы, сказала бы, — она пожала плечами. — Надеюсь, что попадём в более приветливое место.

— А в сторону Сердца Мира — это в какую сторону?

— Ты разве не чувствуешь направление на Сердце Мира? — удивилась она. — Сейчас должен быть новый удар — помолчи и прислушайся.

Мы замолчали. Я стал напряжённо вслушиваться, и через пару минут действительно ощутил далёкий удар. Как оказалось, вслушиваться как раз и не было нужно — удар Сердца ощущался не ушами, а скорее всеми внутренностями. А вместе с ударом пришло и примерное чувство направления. Поразительно, как я раньше этого не замечал — в своё оправдание могу лишь заметить, что вчера я был совершенно не в себе, и только утром пришёл в нормальное состояние. Ну, возможно, и не совсем нормальное, но всё же гораздо более нормальное, чем вчера.

— Вижу, что почувствовал, — кивнула Арна, внимательно на меня глядя. — Кстати, давай посмотрим, что у него в сумке. Может, найдётся что-то полезное?

— Точно, — я хлопнул себя по лбу и открыл сумку Старшего.

Первым я достал небольшой нож. Совершенно обычный нож — многократно точившийся, с грубо вырезанной деревянной ручкой, и в сильно потёртых кожаных ножнах.

— Понятное дело, — прокомментировала Арна. — Не родовым же ножом ему было хлеб резать.

Следующей добычей оказалась плотно свёрнутая накидка, с виду непромокаемая. Затем из недр сумки на свет появилась чистая холщовая тряпица, в которую были завёрнуты несколько ломтей хлеба и кусок вяленого мяса. Последним я достал плотно завязанный кожаный мешочек, который, по всей видимости, был кошельком.

— Как-то совсем немного у него вещей, — разочарованно заметил я.

— А зачем ему много вещей? — хмыкнула Арна. — В любой деревне его поселят в лучшем доме и подадут самый лучший обед. И вообще, он получит всё, что пожелает, хоть дочку старосты. Давай посмотрим, что там у него в кошеле.

Я распустил завязки и вытряхнул содержимое на подстилку. Дюжина или чуть больше квадратиков, по виду золотых; скромная кучка серебряных дисков и целая россыпь медных треугольников.

— Не то чтобы много, — заметила Арна, глядя на кучку монет, — но и не сказать, что мало. Могло и вовсе ничего не оказаться. Старшим деньги не особо и нужны, так что можешь считать, что тебе повезло. Наверное, он как раз с холопов дань получил.

— Расскажи, что это за деньги, и что они стоят, — попросил я.

— Всё просто, Арти. Золотые — это гривны. На гривну ты можешь переночевать в хорошей гостинице с ужином и завтраком. С хорошим ужином и хорошим завтраком. Или можешь прожить дня четыре в плохой. Не то чтобы совсем в клоповнике, но без особого комфорта. На гривну вообще можно много чего купить — холопы, к примеру, золотую гривну очень редко в руках держат. Серебро — это куны, в одной гривне двадцать четыре куны. А медяшки — это векши, в одной куне их сорок восемь.

— А что ещё можно на это купить?

— На все твои деньги можно купить неплохого коня. Не боевого — просто коня. Или плохой меч. Не знаю, что ещё, — она пожала плечами. — Я всё-таки княжна, а не купчиха, особо ценами не интересовалась. Меня, конечно, учили вести хозяйство, но княжна на рынок не бегает, покупками специальные слуги ведали.

— Воровали? — с интересом спросил я.

— Отец казнил время от времени, — усмехнулась она. — Всё равно воровали. Видимо, надеялись, что у них-то получится. Поначалу и получалось, а потом обязательно наглели. Ну ладно — тронулись?

— Тронулись, — кивнул я.