Сын Тишайшего-3

Глава 11

— Заходи, чего встал, как столб? — раздражённо говорю посетителю.

Тот после поклона начал озираться в поисках икон, дабы перекреститься по русскому обычаю. Но нарвался только на насмешливый взгляд Саввы и малость подзавис от необычной обстановки кабинета. Это министры с боярами привыкли, а люди, появившиеся у меня первый раз, редко сохраняют самообладание. Даже папский нунций и австрийские послы не смогли скрыть удивления. Кстати, итальянец после первой аудиенции сразу заказал в Коломенских мастерских продвинутый секретер и кресло. Иезуит много работает с бумагами и смог оценить новации, принесённые мной в этот мир.

Зашедший в комнату человек тоже немало пишет, умудряясь при этом служить в армии, и даже успел повоевать. Именно поэтому он меня и взбесил. Вот сейчас и будем снимать с него стружку. Отдавать долг Родине — дело нужное и почётное. Однако бывают исключения.

— Это что?

Сую гостю стопку бумаг, отчего тот сразу побледнел. На вид ему лет тридцать. Правильные черты лица и прямой взгляд голубых глаз прямо кричат о знатном происхождении. А военная выправка и с мощные запястья больше подходят какому-нибудь бравому рубаке, нежели любителю корпеть над бумагами.

— Прости, государь. Виноват, что не испросил разрешения на этот перевод. Я не знал, что подобные труды под запретом. Готов понести любое наказание, — грустно вздохнул собеседник, склонив голову.

— Ты дурак или издеваешься? Да тебя награждать за эту работу нужно! — произношу в ответ, стукнув по переводу «Хроник»[1] Матея Стрыйковского. — Или лучше выпороть! Это же какой труд проделан! А в трактате поляка огромная польза для нашего общества, особенно для учеников Академии. Я прочитал его в оригинале, но не все настолько владеют польским, особенно старым, перемежаемым вставкам на латыни. Ты же перевёл на русский сложнейший труд, так что теперь его поймёт любой грамотный человек.

После моих слов офицер сменил цвет с белого на красный, но окончательно запутался. Надо прояснить, почему я гневаюсь, а то подумает, что царь лишился ума:

— Два года назад была основана «Славяно-греко-латинская академия». Мало кто знает, каких трудов это стоило мне и Сильвестру Медведеву. Мы еле нашли нужное количество учителей, некоторых пришлось соблазнять, выдав немалое жалование. При этом немалое число наставников просто не подходит для работы, не обладая нужными знаниями и навыками преподавания. Часть отчислили, приняли других, кого-то с трудом удалось разыскать в монастырях, вырвав из рук митрополитов и настоятелей, — делаю передышку, хмуро глядя на начавшего чего-то понимать гостя. — И вдруг оказывается, что в Тульском полку служит капитан, увлекающийся переводами. А ещё он владеет греческим, латинским, немецким и польским языками! Мало того, наш самородок пишет собственное произведение! Только царь, министр образования и глава Академии узнают об этом случайно от друга нашего героя.

Строго смотрю на стушевавшегося офицера, который не опустил взгляда, что делает ему честь.

— Лызлов[2], ты не дурак. Твой поступок — самое настоящее вредительство! Иначе я его назвать не могу.

— Прости, государь. Просто я не думал, что мои жалкие попытки перевести труд пана Матея являются важными, — начал оправдываться оторопевший историк. — Это больше малозначащее увлечение. Да и перевод весьма слабый. Всё-таки язык устарел, да и латынь я знаю недостаточно.

— Блять! Даунито хромосомо! Я не могу найти даже трёх средних преподавателей для студентов! А человек, которому хоть сейчас давай кафедру истории и филологии, сначала торчит в Пензенском крае, а затем лезет под ногайские стрелы. При этом Медведев и Истомин с ног валятся из-за недостатка людей. Люди за два года хоть каких-то помощников обучили, чтобы нам полегче стало. Но из-за этого многие важные дела пришлось отложить, — делаю несколько вдохов и выдохов, чтобы успокоиться. — Ты где был, когда вышел указ о наборе знающих людей в Академию и школу при Оружейной палате?

— Служил товарищем воеводы в Верхнем и Нижнем Ломове, государь. В то время мы переносили южнее Симбирскую засечную черту, разрушенную ногайцами во время набега 1680 года, — сразу отчеканил Лызлов.

— Ты зодчий или фортификатор?

— Нет.

— Про указ слышал? — уже спокойно спрашиваю гостя.

— Да, но я подумал, что недостоин.

Вот как реагировать на такое? Будущий светоч русской исторической науки и вообще талантливый мыслитель не понимает, что впустую тратит своё время. Он даже не удосужился ознакомить знающих людей со своими замыслами и работами. А ведь в России сейчас не просто беда с писателями, поэтами и филологами. Их попросту нет. Представляете, на всю огромную страну наберётся едва пять — семь человек. Да и то все они монахи.

Медведев возглавляет Академию, Истомин заведует Печатным двором, где в том числе выходят «Вести». Оба моих союзника преподают, пишут статьи для газеты и разрабатывают методички с учебниками. Потребность в учебной литературе просто чудовищная. Её нет, если называть вещи своими именами. Имеющиеся западные образцы попросту не подходят к современным требованиям, обозначенным мною. И как тут развивать образование? За год до открытия первого русского ВУЗа мы перевели и издали более-менее подходящие методические пособия, в первую очередь по математике и химии. Гуманитарные науки преподаются фактически на усмотрение учителей. Под строгим контролем, конечно. Но потребовалось ещё полтора года, чтобы кое-как систематизировать учебный процесс.

Помимо упомянутых монахов, есть Мардарий Хоныков. Он заместитель Истомина в Печатном дворе, преподаёт литературу и философию, заодно является редактором «Вестей». Но основные надежды на столь толкового человека я связываю с упрощением алфавита и реформой русского языка. Столь нужным делом не мешало заняться лет этак пятьдесят назад, однако всем было плевать. Если бы один въедливый царь не обратил особое внимание на неудобство нынешней грамматики, то воз остался бы и ныне там.

При этом упомянутая троица весьма неоднозначно отнеслась к секуляризации церковных земель и отправке монахов в стройбат и госпитали. Повезло, что у них нет обратной дороги. Уж больно велики разногласия с иерархами, которые откровенно ненавидят прогрессивных людей, пытающихся растормошить церковь изнутри.

А больше нет ни одного нормального писателя, поэта, филолога или теолога. Вернее, они есть. Однако либо являются моими противниками, либо излишне погружены в духовную сферу. Судите сами.

Венедикт Буторин — поэт и писатель, но сторонник Иоакима, адепт литературного направления «приказной школы»[3], люто меня ненавидящий. Монах.

Даниил Туптало, после пострига — Дмитрий[4]. Писатель, поэт, драматург и проповедник. Свободно владеет греческим, латинским и польским. Занимается переводами жития святых и церковных трактатов. Сейчас проповедует в Чернигове. Ехать в Москву не хочет. Ко мне относится нейтрально, скорее всего, из-за трений с Иоакимом. Монах.

Получается всего пять достойных человек на огромную страну. Из которых литературными талантами обладают только двое, но работают на церковь. Если оценивать монахов объективно, то для гражданского общества они бесполезны. Слишком большой уклон в религиозную тему и отсутствие гибкости. У них мозги зашорены.

А ведь ещё сорок — пятьдесят лет назад в России творили не менее десятка талантливых литераторов, вроде Савватия, Алексея Романчукова, Петра Самсонова, Тимофея Анкудинова, Ермолая Азанчеева и первой русской поэтессы Евфимии Смоленской. Такое впечатление, что после Симеона Полоцкого просто закончились способные гуманитарии. Ещё надо учитывать, что большинство прошлых и нынешних творцов — выходы из Западной Руси. Страшно представить, какая нас ждала духовная и интеллектуальная пустота, не окажись Полоцкий при царском дворе. Именно он воспитал Медведева, Истомина и ещё десяток менее известных персон. Именно этот уроженец Полоцка оказал ключевое влияние на мировоззрение юного Фёдора.

Обдумав сложившуюся ситуацию, я уже иначе посмотрел на якобы образованного и прогрессивного Алексея Михайловича. Может, надо было меньше молиться и больше думать о развитии страны? Ведь открытие той же Академии обсуждали лет десять. И подобное происходило во многих сферах, не только в образовании.

Печально, но церковь не смогла воспитать нормальных теологов. Все более или менее авторитетные ораторы и знатоки писания тоже являются выходцами из Западного Края, то есть Белоруссии и Малороссии моего времени. Вот вам и проклятая Речь Посполитая, преследовавшая православие. Что не мешало работать луцкой, львовской и киевской братским школам, выпуская толковых богословов. На базе последней в 1615 году было открыто учебное заведение, впоследствии известное, как Киево-Могилянская академия. В России никто даже не думал телиться.

Я понимаю наличие фундаментальных разногласий, распространение униатства, происки иезуитов и просто беспредел польских магнатов. Только кто мешал развивать свои школы? Ладно, а почему в России до моего попадания не было ни одной семинарии, где будущих священников обучали по единой программе, утверждённой Синодом? Надеялись на выходцев из Греции и Западного Края? Так они уже проявили себя, фактически спровоцировав раскол. И вообще, как можно полагаться на варягов в столь важном вопросе?

Но всё равно представители РПЦ проиграли теологические споры раскольникам, ещё и с разгромным счётом. При этом со стороны старообрядцев в прениях участвовали весьма слабые богословы. Даже сейчас, когда я фактически запер обе стороны в Звенигородском монастыре для поиска хоть каких-то точек соприкосновения, официальная церковь не может противопоставить оппозиции вменяемых аргументов, опирающихся на глубокие знания предмета. В моей реальности церковь решила все проблемы, репрессировав оппонентов, заодно спровоцировав массовые гонения и казни тысяч людей. Этакий кровавый административный ресурс. Именно поэтому я караю иерархов и монахов недрогнувшей рукой. Они точно не испытывают никаких сомнений. Дай им волю, и прольются реки русской крови. Поэтому лучше тихо удавить пару сотен паразитов и провокаторов, дабы не баламутили общество.

Жалко, что умер Симеон Полоцкий. Именно он мог поспособствовать началу сближения сторон. Пусть решить проблему крайне сложно и сделать это в ближайшее время нереально. С ним мне было бы легче во всём. Я ведь прекрасно понимаю, что фактически сижу на бочке с порохом и обратной дороги нет. Надо идти вперёд и давить любую оппозицию, как гражданскую, так и церковную. Глупо не учитывать бояр, чьи религиозные чувства подверглись унижению. Вернее, они так думают. В общем, всё сложно.

Потому меня и возмутил Лызлов, устранившийся от общественной жизни. В Академии сейчас обучаются толковые ребята, которые ещё скажут своё слово. В первую очередь это Алексей Барсов[5], Николай Семёнов-Головин, Фёдор Поликарпов[6], Федот Аггеев и Иосиф Афанасьев. Причём большая часть талантливых ребят происходит из духовного сословия. Что может стать причиной определённых сложностей в будущем. Не любят меня попы, мягко говоря.

Но время новой поросли ещё не пришло. И не мешает отправить людей на обучение в Европу, чтобы ребята сравнили обе системы, взяв лучшее у иностранцев. Заодно там думающие люди быстро избавятся от ненужных скреп, сковавших русское общество. Первую партию студентов, которые должны осваивать кораблестроение, металлургию, сельское хозяйство и юриспруденцию, я отправил в Германию и Голландию в этом году. Думаю, года через три народ вернётся, принеся необходимые знания и умения. Но это капля в море.

Каждого из учителей и талантливых учеников я знаю по именам. Потому что их ничтожно мало. Великая страна? Святая Русь? В чём? Мы можем гордиться только застоем, невежеством и вялыми попытками внедрить иностранный опыт. Последнее часто получается через задницу. Как произошло с рейтарскими полками, которые уже устарели на момент их формирования в России, что показали первые же столкновения со шведской армией. Ещё и денег у нас не было, да и нормальных лошадей тоже. Похожая ситуация случилась бы с открытием Академии, если бы я не вмешался. Иоаким продавил бы византийскую систему, устаревшую пару веков назад.

Это стало понятно по двум грекам — братьям Лихудам, присланным Иерусалимским патриархом Дисифеем II поднимать русское образование. Забавно, что потенциальные наставники и методисты обучались в университете Падуи, но являлись сторонниками греческой системы. Пока я определил обоих преподавать языки, но приказал внимательно следить за тем, что они вещают кроме предметов. И, конечно, никто не подпустит их к руководству Академии. Не удивлюсь, что парочка иностранцев одновременно работает на иезуитов и османскую разведку. Для греков это скорее правило, чем исключение.

А свой ценный кадр, ещё и патриот, занимается посторонними делами. Так при Петре похоронили множество талантов, вроде Лызлова или Нартова. После смерти обоих осталось кое-какое наследство, быстро преданное забвению. Не была создана ни кафедра истории, ни русская школа станкостроения. О научно-учебной базе, на которую должны опираться любые реформы, лучше не говорить. Поэтому большая часть новаций первого императора провалилась или канула в Лету. Даже клиническому идиоту понятно, что здание нельзя построить без фундамента. Однако царь-реформатор и его птенцы с упорством баранов пытались пробить стену головой. Только все их локальные успехи были достигнуты путём выжимания из людей последней копейки и целым морем русской крови.

Это какую же работу проделали наши предки, начиная с середины XVIII века, если с нуля создали в стране промышленность и систему образования! Пусть они были хиленькими, зато дали колоссальный толчок развитию общества. И первый император не имел к этому никакого отношения.

Пётр оставил потомкам долги, разрушенную экономику, отсутствие образовательной системы и династический кризис. Соглашусь, что реформы были необходимы. Более того, я иду фактически по пути царя-плотника и зубодёра, только делаю это грамотно и не спеша. Хотя и ошибок мною совершенно немало. Ладно, не будем о грустном.

— Сейчас же едешь в Академию к Сильвестру Медведеву, где принимаешь кафедру истории, обществознания и филологии. Её пока нет, вот ты её и создашь, — произношу со смешком, наслаждаясь растерянным видом Лызлова.

— Но ведь я не обучен преподавать. Всё больше сам изучаю науки и вообще… — промолвил историк.

— Я верю в тебя. Перевести «Хроники» дано не каждому, а ты справился. И даже замахнулся на труды Старовольского[7], которые полезно прочитать не только ученикам, но и просто грамотным людям. А вот это станет для тебя наградой и стимулом, — протягиваю гостю список литературы, изъятой в монастырях и переданной боярами. — Часть произведений будет размножена в ближайшее время и передана в библиотеку Академии. С некоторыми трактатами дозволяю ознакомиться уже сейчас. Договаривайся сам с переписчиками при Печатном дворе. Заодно проследишь, вдруг они ошиблись и чего своего добавили.

— Но это же… бесценно! — запинаясь, произнёс Лызлов.

— Знаю, поэтому доверяю тебе их изучение. Кому ещё? Андрей, тебя ждёт ещё долгая и упорная работа на благо русской исторической науки. Надеюсь, ты меня не подведёшь?

— Клянусь, не разочарую тебя, государь! — глаза историка полыхнули блеском истинного фанатика.

— Вот и хорошо. Ступай.

После того как дверь за гостем захлопнулась, я размял затёкшую шею. Эх, хорошо быть царём! Отдал приказ и требуешь его выполнения. Угу. Или ждёшь, что всё запорют, а тебя убьют.

Пока же хватит работы. Надо ехать в Воробьёво. У меня там не менее важная встреча, а затем можно уделить внимание моим девчулям. А через два дня у меня первое свидание с Анной Звенигородской. Только она об этом не знает, думая, что ей предстоит знакомство с Иваном. Вот и удивим потенциальную царицу.

— Отличные виды, Ваше Величество! Сначала я не мог оценить красоты русской природы.

Не знаю, врёт ли гость, но с Воробьёвых гор открывается умопомрачительный вид! Вся Москва лежит перед вами. Отсутствие Лужников и прочих монументальных сооружений общей картины не портит. Я научился находить очарование и в этом времени. Потому и приказал устроить смотровую площадку на том же месте, что и в будущем. Сейчас здесь разбиваются дорожки, пригодные для пеших прогулок. Народу в округе живёт немного, и это хорошо. Имеет царь право на тишину и покой? Заодно здесь удобно встречаться с гостями.

Беседа с венецианским послом особой тайной не являлась, но для неформального общения лучшего места не придумать. Предварительные переговоры мы уже провели, сегодня второй раунд. Он не последний, просто мы должны обменяться своим видением на войну с Портой. Именно Венеция является главным и непримиримым врагом османов. Сейчас торговая республика пошла в атаку, пожалуй, последнюю в своей великой истории. Адмирал Франческо Морозини, дядя посла, недавно захватил часть Далмации и занялся Мореей. После потери Крита в 1669 году, чья осада длилась двадцать пять лет, это настоящий успех, который надо развивать. А помочь венецианцам могут только Россия и Речь Посполитая. Испанцы больше заняты внутренними делами и колониями. Австрия выйдет из войны в любой момент, как ей будет выгодно. Франция вообще поддерживает Константинополь, не давая Европе объединиться против людоедской империи, уничтожающей христиан.

— Вы можете быть уверены в нашем желании воевать. В отличие от большинства союзников Венеции, для России это вопрос дальнейшего развития. Именно Порта стоит на нашем пути, устраивая набеги кочевников, захватывающих в рабство моих подданных и разрушающих приграничные поселения. То же самое касается Польши, но там решение принимает совет магнатов, который выделяет деньги и войска. У нас дела обстоят иначе. Если я подпишу с Венецией тайное соглашение, то оно будет выполняться. До моей смерти уж точно, — произношу с усмешкой.

Лицо посла неприятно сморщилось. Это он вернул мне улыбку, но из-за шрамов, она получилась весьма специфической. Джакомо больше воин, нежели дипломат. Не знаю, как адмирал выбирал посланника, но мы сразу нашли общий язык с его племянником.

— Надеюсь, Ваше Величество понимает, что сейчас Венеция ничем не может помочь России. Мой дядя сосредоточил основной удар на Греции. Думаю, мы разобьём османский флот, но магометане боятся открытого сражения, предпочитая действовать через своих алжирских вассалов, заставляя нас защищать огромную территорию. В любом случае Венеция, Тоскана и Мальта оттянут на себя весомую часть турецких кораблей, которые покинут Чёрное море. В свою очередь, это развяжет руки вашим казакам, привыкшим нападать на побережье Крыма, — младший Морозини неплохо знал наши расклады. — Согласовав действия, мы сможем бить по слабым местам османов. Надеюсь, что Священная лига продержится хотя бы три года. Тогда у наших стран появится возможность закрепиться на новых рубежах. Далее всё в руках божьих. Если повезёт, то войну лучше продолжить, или будем готовиться к следующей. Вы правильно заметили, что у султана нет более непримиримых противников, нежели Венеция и ваша держава. Признаюсь честно, на Польшу мы особо не рассчитываем. Мне понятны действия короля Собеского, спасшего Вену и решившего усилить свою державу. И я осуждаю императора, отплатившего спасителю чёрной неблагодарностью. Что не отменят ненадёжности поляков. Их государственное устройство весьма неустойчивое. Поэтому нам нужен договор именно с вами.

Посол говорил на немного непривычном варианте немецкого, но мы прекрасно понимали друг друга. Он и сам больше похож на немца, будучи русоволосым и голубоглазым. Только солидный нос выдавал в собеседнике итальянца. Хотя бог его знает, как сейчас выглядит тамошняя элита. В Северной Италии правят больше потомки лангобардов, смешавшихся с местной знатью. На юге так вообще у власти хватает потомков норманнов.

Между тем Джакомо продолжил:

— Я скорее солдат, чем политик. Мой дядя тоже, хотя он обладает государственным умом. Умные люди в Венеции прекрасно понимают, что второй возможности сломить Порту может не представиться. Вернее, это касается нас. Республика слабеет, наши торговые пути перехватывают голландцы и англичане. Французы так вообще дружат с османами, а их купцы чувствуют себя в магометанских городах как дома. Нам же приходится постоянно воевать, теряя огромные деньги и людей. Республика может опереться только на Мальтийский орден и Испанию, чьи короли иногда вспоминают об общем враге. И мы прекрасно понимаем, что Россия может ограничиться завоеванием степей, заключив с Портой мир. Но я предполагаю, что у вас есть условия для заключения долговременного союза. У меня есть определённые полномочия, выданные дядей. По крайней мере я могу сразу сообщить, на что готова пойти республика.

Мне тоже нравится такой подход в дипломатии. Плюс нам пока нечего делить с венецианцами, в отличие от поляков и даже австрийцев. Не думаю, что император обрадуется моим планам по консолидации православного и славянского мира. Скорее, наоборот, это поставит крест на зарождающемся союзе. А пока мне необходима Священная лига в полном составе. Именно её армия сейчас оттягивает на себя лучшую часть османских и крымских войск.

— Мне нужно всё западное побережье Чёрного моря, ныне входящее в состав Османской империи. Внутренние районы вроде вассальных Валахии и Молдавии России без надобности. Константинополь, включая Восточную Фракию, а также Западная часть Анатолии от проливов до Атталии[8], должны стать русскими. Что касается Леванта и Палестины, то этот вопрос обсуждаем. — По мере понимания мох хотелок, брови посла поднимались всё выше и выше. — Мы в любом случае добьёмся этого. Просто вместе с Венецией и Тосканой это случится раньше. Но большая война между Россией и Портой неизбежна. Мы к ней усиленно готовимся последние три года и будем продолжать наращивать мощь.

А чего мелочиться? Если воевать с турками, то только до их полного уничтожения. Тем более сейчас подвернулась удобная возможность, а в ближайшие двадцать пять лет Россия никому не нужна. В моей реальности Пётр истратил это время и колоссальные ресурсы, включая людские, на завоевание узкой полоски суши на Балтике. Мне кажется, что будущее страны лежит на юге, который мы будем постепенно перемалывать. Если к альянсу с Венецией присоединится Персия, то это будет совершенно иной расклад.

Что касается текущих переговоров, то я бы объявил о своих притязаниях и на Кипр. Но у России пока нет флота. По идее, он пока не нужен. Ещё и Венеция вполне обоснованно считает остров своим[9].

— Я подозревал о ваших амбициях, но думал, они окажутся более скромными. Прошу простить меня за дерзость, Ваше Величество, — тут же исправился удивлённый посол, — мне необходимо согласовать ваши условия в Венеции. Но в любом случае вы можете быть уверенными, что Республика продолжит войну, даже если Священная лига решит её закончить. Главное условие — это участие в конфликте России.

Вот и ладушки! Никуда итальянцы не денутся. Морозини верно заметил, что для Венеции это последний шанс вернуть хотя бы часть утраченных земель и пошатнуть Порту. Желание знати торговой республики полностью совпадает с моим планом. От этого и будем отталкиваться.

[1] «Хроника польская, литовская, жмудская и всей Руси» — памятник польской историографии XVI века, наиболее известная работа Матея Стрыйковского, созданная в 1570-е годы. Впервые опубликована на польском языке в Королевце (ныне Калининград) в 1582 году, состояла из 25 книг с разделением на главы. Это первая печатная история Великого княжества Литовского. Стрыйковский описывает политическую историю Польши, Великого княжества Литовского и Руси, затрагивает проблемы этногенеза славян, утверждая о единстве их происхождения, высоко оценивает историческое прошлое восточнославянских народов и литовцев.

Стрыйковский достаточно подробно раскрывает историю Великого княжества Литовского от Палемона до Стефана Батория, преимущественно по «Хронике Великого Княжества Литовского и Жомойтского» и Хронике Быховца, которые были известны автору в 15 списках и использованы им добросовестно, но не критично. В хронике имеется значительное количество неточностей и отсебятины, некоторые сведения, изложенные в ней, явно фантастические.

[2] Андрей Иванович Лызлов (ок. 1655 — не ранее 1697) — русский историк, переводчик, автор «Скифской истории».

[3] Приказная школа — наиболее раннее русское поэтическое объединение, осознающее себя как группу, корпорацию. Оно сложилось к концу 20-х — началу 30-х годов XVII века и существовало до реформ патриарха Никона. Название «приказная школа» было дано исходя из статуса принадлежавших к ней стихотворцев: ее участники происходили из неродовитых семей и принадлежали к приказным чиновникам. В их число входили справщик Савватий, Алексей Романчуков, Петр Самсонов, Тимофей Анкудинов, Ермолай Азанчеев, Евфимия Смоленская и другие. В русскую поэзию XVII века приказные авторы привнесли «понимание человеческого достоинства, вписанного в историко-литературный облик автора» (что часто приписывается Симеону Полоцкому как новаторство). Для наследия приказной школы характерно обилие формул, усиленное соревновательное начало, а также особое внимание к таким категориям, как мудрость и остроумие.

[4] Димитрий Ростовский в миру Даниил Саввич Туптало (1651–1709) — митрополит Ростовский и Ярославский, писатель, поэт, драматург, проповедник, святой Русской православной церкви. Родился в местечке Макарово, близ Киева. С 1660 года жил в Киеве. Учился в Киево-Могилянской коллегии (1662–1665), свободно владел латинским, польским и греческим языками. В июле 1668 года принял иноческий постриг в Киевском Кирилловском монастыре. Весной 1669 года рукоположён во иеродиакона, а в июне 1675 года — во иеромонаха и назначен проповедником в Чернигов. В 1701 году по рекомендации Петра I поставлен митрополитом Сибирским, но, заболев, задержался в Москве. С марта 1702 года — митрополит Ростовский и Ярославский. Создал архиерейскую школу в Ростове (сентябрь 1702), обучение в которой строилось по образцу киевских учебных заведений. Был автором сочинений религиозно-нравственного характера («Апология в утоление печали человека…», 1700; «Рассуждение об образе Божии и подобии в человеце», 1707), а также многих проповедей, обличавших невежество, корыстолюбие, леность, забвение священных заповедей. Стиль ораторских произведений Димитрия Ростовского стал классическим образцом для проповедников XVIII–XIX веков.

[5] Алексей Кириллович Барсов (? — 1736) — российский типограф, знаток классических языков, писатель, переводчик и педагог. Родился в семье Троицкого иерея Кирилла Алексеевича, священника одной из московских церквей

[6] Фёдор Поликарпович Орлов или Поликарпов сын Орлов (ок. 1670, Москва — 12 (23) января 1731, Москва) — русский писатель, переводчик, издатель, лексикограф, автор одного из главных русских словарей первой пол. XVIII в. — «Лексикона треязычного».

[7] Шимон Старовольский (1588 — 4 апреля 1656) — польский писатель, историк.

[8] При Византии город Анталья назывался Атталия. В 1207 году, после завоевания региона сельджуками, греческое название Атталии изменилось на Адалия.

[9] Венецианский Кипр, официально Кипрское королевство (лат. Regnum Cypri, греч. Βασίλειο της Κύπρου, итал. Regno di Cipro) — период в истории Кипра, когда остров представлял собой самую восточную экономическую колонию, а заодно и военную крепость Венецианской республики в Средиземноморье в период между 1489–1571 годом. История венецианского Кипра завершилась в результате победоносного вторжения войск Османской империи, которые после многомесячной осады овладели тремя крепостями острова и включили его в состав Османской империи.