Два дня в каталажке прошли невообразимо долго и тягостно. Отвлечься на что-нибудь, чтобы время шло быстрее, не получалось. Обо мне, казалось, забыли. На допросы больше не вызывали, только еду приносили два раза в день. Всегда одинаковую - густую кукурузную кашу, кусочек вареной рыбы и ломоть хлеба. И фруктовый кисель.
Пару раз за это время в проёме решетчатой двери промелькнуло лицо Серхио, но возможности поговорить нам с ним не было. Может, кто-то что-то заподозрил - рядом с ним оба раза был другой карабинер. Серхио вроде бы давал мне глазами какой-то знак, однако я ничего не поняла.
Мне оставалось только ждать. Я ждала, что за этой решеткой появится Алехандро. Он должен был прийти. Но время шло, а никто не появлялся. И тогда я поняла, что обманываю саму себя. Это было так просто. Сандро поверил наветам и наговорам на меня, раз не нашел времени даже записку написать.
Я, конечно, не знала, как бы повела себя на его месте и чему поверила бы. Но уж точно постаралась объясниться. Ну или… И снова ловила себя на мысли, что снова и снова пытаюсь думать за Алехандро, а еще задаваться бессмысленным вопросом: почему всё так?
На третий день, устав от бесполезного круговорота мыслей и физического безделья, я попросила у дежурного карабинера ведро и тряпку: вымыть камеру. Тот озадаченно почесал черную с рыжиной бороду и дал мне знак, чтобы подождала. Как будто бы у меня был выбор.
Кивнув, я отошла к окну понаблюдать за знакомыми птичками в ветвях деревьев. Они прыгали, пересвистываясь, словно передразнивая друг друга. Выпорхнуть бы за прутья этой решетки и улететь домой. Закрыв глаза, я представила, как преодолеваю это пространство в потоках теплого густого соленого воздуха, пронизанного горячими солнечными лучами.
Мысленно пролетала милю за милей. Вот и наша маленькая больничка, где меня лечили. Покружив над ней, я словно даже почувствовала слабый запах медикаментов, а услышав, как меня тихо окликнул по имени знакомый голос, даже не удивилась.
- Габриэла… Здравствуй, Габриэла.
Обернувшись, я как будто шмякнулась с высоты своего полёта и снова очутилась в камере.
За решетчатой дверью стоял карабинер с ведром, полным воды и тряпкой. А рядом с ним доктор Марио Перес.
- Доктор Перес! Вы приехали! - я подбежала к решетке, радостная. Карабинер хлопал глазами, также держа в руках ведро. Потом он аккуратно поставил его рядом и отошел немного в сторону, тактично сделав отсутствующий вид.
- Как ты, Габи? - доктор смотрел на меня сочувственно и серьёзно. А я была так счастлива его видеть, что не могла не улыбаться.
- Ну что тут скажешь, доктор Марио, сижу и жду своей участи. Всё, что знала, рассказала комиссару. Скучно ждать просто так, поэтому решила тут немного прибраться. Полы помыть, стол. Хоть чем-то себя занять, - я всё еще улыбалась Марио, но в душе нарастала тревога. Он так пристально смотрел на меня, хмурился и покусывал нижнюю губу.
- Габи, всё очень серьезно. Мы подумали, что тебе необходима помощь адвоката. Сейчас Пабло занимается этим. Карла рассказала мне, как вы провели вечер и ночь. А вот что было дальше… Плохо то, что тебя никто не видел.
Я вдруг разозлилась. Не на доктора, конечно, но досталось ему.
- Да, удивительно! Как же это никто меня не видел, когда я спала дома одна?! Вот у нормальных людей рядом с постелью всегда по паре свидетелей! Кроме меня! А может, пусть сначала найдут тех, кто видел меня в момент преступления?!
- Габи, милая… - мягко проговорил доктор, и мой гнев улёгся. В самом деле, он-то тут при чем. Марио здесь как раз для того, чтобы помочь мне выпутаться.
- Простите, - я взялась за решетку, губы мои дрогнули, а к глазам подступили слёзы.
- Послушай, - доктор коснулся моих пальцев почти невесомым движением, - и я, и Карла, и Пабло - мы верим, что ты этого не делала. Ты держись, а мы обязательно тебе поможем.
Я кивнула, судорожно вздохнув. Мне так хотелось спросить Марио об Алехандро. Наверняка он что-то знал или слышал о нем.
- Как там Карла? - спросила я вместо этого, - у вас всё хорошо?
Доктор покраснел, как мальчишка, и заулыбался впервые с той минуты, как появился здесь. Видимо, моя подруга достучалась до неприступного сердца нашего эскулапа.
- Всё очень хорошо, очень, - Марио изо всех сил старался не сиять сильно. - Только переживаем за тебя, ждем возвращения.
- Вы упомянули, что Паблиньо занимается адвокатом. Разве мне не положен какой-нибудь государственный защитник?
Марио как-то странно на меня посмотрел и принялся объяснять:
- Здесь трудно найти адвоката, нужно было ехать в адвокатскую контору в соседний город. И то она там небольшая. Вот он туда и направился сейчас попробовать кого-нибудь нанять. Сразу мы не смогли…
Я поняла, о чем речь: они собирали деньги. Богатеев среди нас не было, сочувствующих мне в деревне, очевидно, тоже. Стиснув зубы, я постаралась не зацикливаться на этом моменте. Не отказываться же от помощи друзей, в самом деле. Не время включать гордость. Потом всё им верну.
- Доктор Перес… - заторопилась я, вспомнив важное.
- Зови меня просто Марио и на ты, Габи.
- У меня дома отложено немного денег на открытие трактира, пусть Карла сходит, возьмёт. В моей комнате, - и я объяснила, где найти.
- Она очень хотела повидать тебя, и мы собирались вместе приехать, как только решится дело с адвокатом. Но мне сообщили, что пришли посылки с медикаментами для больницы, и всё равно нужно было сюда ехать получать их. Вот мы и решили, что сейчас уж один поеду. А Карла в больнице дежурит.
Мне было так приятно видеть, что маленькие добрые глазки доктора нашего Переса, загораются теплым счастливым светом, при упоминании моей подруги. Хоть чему-то можно порадоваться.
- Мне пора, Габи, - заторопился доктор, - ах, да, чуть не забыл. Прихватил, что было, уж прости.
И он вытащил из кармана три небольшие книжечки - Sólo para mujeres (Только для женщин), Mamá (Мама) и El reino de Dios (Королевство Бога) одного автора - Грегорио Мартинеса Сьерра, напечатанные на плохонькой желтоватой бумаге.
- Кто-то из пациентов оставил, я и подумал: вдруг тебе станет скучно, и ты захочешь…- он окончательно смутился.
- Спасибо огромное, Марио! - с чувством поблагодарила я. - То, что нужно.
Раздался покашливание: карабинер напомнил о своём присутствии. Я начисто забыла о нем.
- Прошу прощения, доктор Перес, но литературу передавать нельзя, она может оказаться запрещенной, - произнес он важно.
- Вы можете посмотреть, офицер, - вежливо протянул ему книжечки Марио, явно польстив солдату в звании. Тот растерянно взял их в руки, повертел, как мартышка очки и вернул обратно.
- Всё в порядке, - как-то неуверенно сказал он и отвернулся. По-моему, он не умел читать.
Глаза доктора смеялись, когда он отдавал мне книги: кажется, он тоже разгадал растерянность карабинера.
После ухода Марио, я некоторое время сидела на своей лавке, боясь расплескать чувство теплоты и защищенности, которое оставил после себя этот милый человек. А потом все-таки взялась за уборку.
Охранник хмыкал, наблюдая за мной. А потом принес железную щетку и кусок хозяйственного мыла, пахнущего дёгтем.
Я от души натирала все поверхности: стол, лавку, подоконник, решетки. Вымыла несколько раз каменный пол.
В камере стало гораздо легче дышать, запах мыла олицетворял собой запах чистоты.
Постелив на стол свою косынку для пущего уюта, пожалела, что нельзя поставить в кружке хоть несколько цветочков. Посетовав об этом вслух, я сподвигла карабинера, который уже с нескрываемым удовольствием смотрел за моими хозяйственными хлопотами, сбегать во двор и принести веточки розовой мальвы и кувшин для них. Рядом я положила книжечки Сьерра и залюбовалась натюрмортом.
У решетчатой двери моей камеры словно невзначай оказался бульдог-комиссар. Наверное, ему доложили о затеянной мной генеральной уборке, и он пришел полюбопытствовать.
Не зная, как реагировать, он покачался на носках, похмыкал то ли удивленно, то ли одобрительно.
- Вы уж прямо как будто надолго, сеньорита, - с любезным смешком произнес он. В прошлый раз его тон был значительно холоднее.
- Да, знаете ли, комиссар, раз уж я здесь оказалась, хоть надолго, хоть нет, хочется чистоты и уюта.
- Мда, что ж… Надо признать, что ваши усилия не прошли даром. Попрошу жену, чтобы собрала вам что-нибудь эдакое… Может, захотите занавесочку или покрывало? Вы у нас барышня изящная.
Комиссар проявлял просто чудеса эквилибристики и переобувания в воздухе. Было непонятно, что этому предшествовало: мои слова, высказанные ему после допроса или какие-то другие обстоятельства.
Впрочем, тут же это и прояснилось.
- Да, кстати, - небрежно сказал бульдог, словно только что вспомнил. - Сеньор Алехандро Гонсалес высказал желание побеседовать с вами. Он приедет завтра или послезавтра. Так я скажу супруге, чтобы собрала вам штучек ваших женских? Я сам в них ничего не понимаю.
Я растянула губы в любезной улыбке:
- Спасибо, комиссар, буду вам признательна. А еще мне хотелось бы принять душ. И чтобы послали ко мне домой за чистой одеждой.
Бульдог кивнул и сделал знак карабинеру.
- Будет сделано, сеньорита Ловейра. За вещами сейчас же пошлют. Хорошего вам дня.
И, не торопясь, удалился.
Надо ли говорить, что я нисколько не удивилась, когда в этот вечер мне подали совершенно иной ужин: пышные, еще теплые лепешки с сыром, сочащиеся чесночным маслом, золотистые ломтики жареной морской форели с лимоном, нарезку из свежих овощей, розовые помидоры, сладкие хрустящие огурчики, листья базилика. И даже тарелку фруктов и кувшинчик вина.
Ну просто тюрьма пять звёзд.
А позже, отдраив себя жесткой мочалкой под холодными струями тюремного душа и надев чистую одежду из дома, я почувствовала себя вообще на вершине блаженства.
Взяв яблоко, я устроилась на постели с ногами, подоткнув вокруг себя симпатичное лоскутное покрывало, переданное мне супругой сеньора комиссара, и раскрыла одну из книг, принесенных доктором Пересом.