Последний рассвет Трои

Глава 19

— Андрей Сергеевич! — староста группы, худой, взъерошенный очкарик, тряс рукой так, что она чуть было не оторвалась. — Можно вопрос?

— Спрашивай, Каширин, — обреченно вздохнул я, прекрасно зная, что он не отстанет. Как правило, его вопросы были на редкость тупыми, но он все равно лучше, чем остальные студенты, сидевшие на лекциях с полнейшим равнодушием. Они лайкали фотки в соцсетях и смотрели беззвучные ролики в Тик-Токе. На большее их не хватало. История для них — непрофильный предмет, им просто нужно сдать зачет.

— Кому и зачем понадобилось придумывать все эти мифы Древней Греции? — спросил Каширин. — Это же просто гигантский объем информации. Сначала боги, затем их дети, а затем потомки всех этих детей! Ведь ни в одной культуре такого нет. Десятки богов, сотни героев, Илиада, опять же, вместе с Одиссеей, да еще и Троянский цикл из десятков пьес про второстепенных персонажей. Для чего это все?

— Если какое-то действие кажется тебе нелогичным, Каширин, значит, ты не все понимаешь, — назидательно поднял я указательный палец, радуясь, что сегодня вопрос поступил на удивление разумный и глубокий. — Так вот, как говорил один сатирик, ныне покойный, это все из-за бабок.

Студенты, услышав знакомое слово, оторвали глаза от телефонов и посмотрели на меня с легкой заинтересованностью.

— Дело в том, — продолжил я, воодушевленный неожиданным вниманием, — что мифы не просто так передавались из уст в уста. Греция несколько столетий не имела письменности, она утеряла ее после крушения цивилизации Бронзового века. А эти легенды выполняли роль семейных преданий, потому что многие из действующих лиц этих мифов являлись официальными предками аристократических семей. Мифы изначально считали летописаниями, и знатные юноши поколения за поколениями заучивали их наизусть. Потом их стали переносить бродячие певцы-аэды, и в каждом городе появился свой вариант того или иного мифа и свой потомок Геракла от местной девчонки. У этого гражданина, кстати, насчитывается больше полусотни детей. Например, спартанский царь Леонид и Александр Македонский считались прямыми потомками Геракла, а поскольку он был сыном Зевса, то значит, и власть этих семей происходила непосредственно от богов. Практически все аристократы архаичной Греции выводили свой род от какого-либо героя мифа или аргонавта, и на этом основании претендовали на власть. Знать владела большей частью пахотных земель, и своим божественным происхождением пользовалась так же, как мы сейчас пользуемся документами из кадастровой палаты.

Юля Семакина, девочка с первого ряда, вдруг оторвалась от конспекта, который записывала аккуратным, почти каллиграфическим почерком.

— Значит, Геракл мог быть живым человеком? — изумленно спросила она.

— Вполне, — кивнул я. — Его могли просто обожествить потомки, как хетты обожествили своего правителя Телепину, шумеры — царя города Ур Гильгамеша, а римляне — Юлия Цезаря. Обычная практика в то время. Если Геракл жил на самом деле, то это случилось примерно в середине или конце тринадцатого века до новой эры. Он был потомком царей Фив и Микен, и прав на престол имел побольше, чем Атрей, отец Агамемнона. Легенды говорят, что он отвоевал Микены и отдал Атрею, чтобы тот сохранил город для его детей. Кстати, царь Микен Аттариссияс упоминается в хеттских источниках конца тринадцатого века, так что он персонаж вполне реальный.

— И Атрей, конечно же, кинул Геракла, — с понимающим видом оторвался от телефона еще один студент, имени которого я не знал. Он нечасто баловал меня своим посещением.

— Естественно, — кивнул я. — По-другому и быть не могло. Его убил племянник Эгисф, а потом, после ряда неописуемо грязных историй трон достался сыну Атрея Агамемнону, тому самому, который начал Троянскую войну. А дети Геракла, которые стали править племенем дорийцев, непрерывно нападали на Пелопоннес, пытаясь отвоевать наследие предка. У сына Геракла Гилла, внука Клеодая и правнука Аристомаха ничего не вышло. Гилл и Аристомах и вовсе погибли в этих войнах. А вот его праправнук Темен Пелопоннес завоевал-таки и стал родоначальником спартанских царей, представителя которых вы могли видеть в одном мерзком голливудском опусе.

— Триста спартанцев? — снова выступил студент с телефоном. — Я смотрел, зачетный фильмец.

— Спорно, — я даже вздрогнул от отвращения. — Темен с братьями завоевал восток Пелопоннеса в 1103 году до новой эры, прогнал внуков Агамемнона и стал царем Арголиды. Микенская цивилизация к тому времени уже рухнула, люди забыли тонкие ремесла и письменность, а международная торговля почти полностью исчезла. Потому-то города-дворцы, которые служили центрами производства товаров, были уничтожены и более не восстанавливались. Дворцовая экономика развалилась, вертикальная иерархия в обществе практически исчезла, а Греция вернулась к родоплеменному строю, лет этак на восемьсот назад. Дорийцы просто добили то, что на самом деле уже умерло. Таким образом, Темен является персонажем почти историческим, потому что известны его потомки вплоть до царя Леонида.

— То есть, все это литературное наследие нужно было только для того, чтобы обосновать права на землю? — разочарованно спросила Семакина.

— В какой-то степени, — пояснил я. — Потом оно, конечно, стало жить собственной жизнью и обрастать несуществующими подробностями. Мифы стали литературой Древней Греции, а аристократы превратились в отдельный биологический вид, который столетиями женился только на выходцах из своего круга. Они утверждали, что обладают аретэ — врожденным благородством, которое можно получить только от знатного предка. Правда, потом разорившимся аристократам понадобились деньги, и один из них, по имени Платон, стал учить, что благородство можно приобрести не только по наследству, но и путем правильного воспитания и образования. Так аристократы снова стали богатыми, беря за себя дочерей состоятельных простолюдинов, а у нас появилось целое направление философии. На пустой желудок не пофилософствуешь, знаете ли. Кстати, если кому-то вдруг интересно, Платон происходил по прямой линии от самого бога Посейдона. Вот это, я понимаю, родословная, куда там худородным Романовым!

— А у римлян тоже так было, что ли? — спросил Каширин.

— Конечно, — кивнул я. — Герой Илиады Эней, сын богини Афродиты и дарданца Анхиса, после падения Трои приплыл в Италию, а его сын Юл стал родоначальником рода Юлиев.

Студенты слушали, раскрыв рты, а я радовался. Упростил я материал, конечно, до предела, но ведь так хоть что-то в головах останется…

— Ну ты и здоров спать, Эней! — Парис толкал меня в бок, а я очумело завертел головой, не веря, что все это был сон.

Да как же так!!! Я что, опять здесь? Прошлая жизнь снилась мне часто, и я потом долго приходил в себя, пытаясь вернуться в новую реальность. Ну да, я задремал на палубе корабля, а рядом со мной сидит Парис, который состроил на своей смазливой роже самое участливое выражение.

— Приплыли! — ткнул он рукой куда-то вперед. — Смотри, Навплион!

Пятидневный переход дался Феано нелегко. Она, как и все рабы, шла босиком, а на здешних дорогах сбить ногу — плевое дело. На себе ее никто не понесет, она же не госпожа.

— Вот бы мне так! — бурчала Феано, с завистью разглядывая носилки, в которых сидела ее хозяйка. Носилки тащили четыре крепких раба, потому как царевна Электра была чуть больше воробушка. Клитемнестру, ее мать, назвать худой не повернулся бы язык, а потому царицу несли ввосьмером.

Их было немало: два десятка слуг, несколько повозок с добром, которые тащили ослы, и дюжина стражников, которые берегли всех в дороге от человека и зверя. Они ночевали в деревнях, и тогда Феано должна была забыть, что шагала целый день под палящим солнцем, и бежала ублажать свою юную госпожу. Воды принести умыться, за столом прислуживать, волосы расчесать, да еще и развлечь попутно, потому как ехать вот так целый день — скука невыносимая. Смотреть на стада коз, голых крестьян на полях и круглые лачуги под соломенной крышей забавно только первые пару часов, а потом от этого зрелища сводит скулы и хочется назад, в уютную прохладу Микенского дворца. Туда, где сквозь толстые стены не проникают жалящие лучи солнца. За эти дни Феано совершенно измучилась, ведь ко всему прочему, ей еще пришлось тащить часть поклажи на себе.

В тот момент она впервые пожалела, что не осталась в Микенах сучить нити. Там хоть можно было треп рабынь послушать, которые перемывали кости молодым девчонкам. У кого-нибудь из них точно случилась мимолетная любовь в кладовке с кем-нибудь из стражников. И тогда увядшие тетки, которым такое счастье не грозило, разили острыми словесами слабых на передок товарок. Завидовали, не иначе. У самой Феано уже давно никакой любви не было, потому как царь потерял ее из виду и искать не собирался. У ванакса Микен и без нее баб хватало, да и бывал он во дворце весьма нечасто. Царь все больше колесил по окраинам Пелопоннеса, пытаясь держать в узде тамошнюю знать. Феано об этом не жалела ни капельки, потому как радости ей от его ласк не было никакой. Ванакс Агамемнон, особенно когда выпьет лишнего, вел себя грубо и жестоко, а именно таким его Феано, как правило, и видела.

— Спарта! — услышала она оживленные голоса, которые катились от головы процессии к самому ее хвосту.

— Это, что ли, Спарта? — Феано презрительно посмотрела на невысокие стены, которые окружали крутой холм. После величия Микен здешний дворец показался ей усадьбой знатного колесничего, а не местом, где живет царь[42]. Впрочем, Менелай — всего лишь басилей, а не ванакс. Он под рукой старшего брата Агамемнона ходит. Вокруг холма с царским домом разбросано несколько деревушек, окруженных полями и оливковыми рощами. Голые мальчишки с острыми палками в руках, что пасли овец и коз, с любопытством разглядывали незнакомых людей. Им будет что рассказать дома.

Процессия, которая сопровождала царицу и ее дочерей, с радостным гомоном повалила в ворота, которые охраняли два копьеносца. Воины, одетые в набедренные повязки, проводили гостей заинтересованным взглядом, а один из них хлопнул Феано по тугой заднице.

— Хороша девка! — оскалился он. — Приходи ко мне вечерком, красивая. Уж я тебя от души приласкаю. Да не кобенься ты!

Феано фыркнула, гордо отвернулась и проследовала в ворота. Там около тяжелого портика с двумя облезлыми колоннами, выкрашенными когда-то в красный цвет, остановились носилки госпожи.

— Прошу, царственные! Прошу! — терета[43] с поклоном пригласил Клитемнестру, Ифигению и Электру внутрь дома.

Здесь жили откровенно небогато. Мегарон, что шириной оказался шагов в десять, не больше, расписан скудно и вовсе не так затейно, как в Микенах. Да и колонны здесь без привычного узора, радующего глаз пестротой красок. Все же Спарта — местность захолустная, лежащая в стороне от торговых путей. Не сравнить ее с Тиринфом, Орхоменом или Пилосом. И ремесла тонкого в Спарте почти нет, здесь, по большей части растят зерно и давят масло. Слава Великой Матери, они тут ненадолго, лишь проводят в дальний путь Пенелопу, двоюродную сестру царицы, за которую жених прислал оговоренный выкуп, и тут же отправятся домой.

Феано, живот которой сводили голодные колики, стояла за спиной своей госпожи, которая возлежала вместе с другими знатными женщинами. Ее никто и не думал кормить, рабы будут есть после хозяев, им отдадут объедки. Хотя Феано уже начинала сомневаться, останется ли на этом столе хоть что-нибудь. Ванасса Клитемнестра и ее дочери изрядно проголодались с дороги. Вон как уминают хлеб и сыр, что выставили на стол здешние слуги. Виночерпий развел вино в кратере и налил чаши, которые рабыни поднесли каждой из пирующих. Женщины за столом, поэтому и развел он его совсем сильно, один к семи где-то.

Хозяйка дома, басилейя Хеленэ, оказалась приятной женщиной лет двадцати с небольшим, со светлыми волосами, слегка отливающими золотом. Она была красивее, чем Клитемнестра, ее старшая сестра, которая после нескольких родов располнела и обрюзгла. Хеленэ пока родила только одного ребенка, а потому еще сохраняла пленительную стройность. Ее дочь Гермиона, девочка лет восьми-девяти, лежала рядом с матерью и лениво бросала в рот куски сыра, которые макала в мед.

Мужья у обеих сестер были те еще кобели, и никто из них не довольствовался одной женой. Даже Феано, пробыв тут меньше часа, успела узнать, что у царя Менелая есть целая свора наложниц и несколько детей от них. Царские сыновья свой хлеб зря не ели, и целый день напролет занимались тем, что пасли отцовских овец и коров. Как выяснилось, баб своих Менелай и сам не обижал, и в обиду никому не давал. Даже басилейя не могла на них руку поднять. Царь вообще, по слухам, мужиком был неплохим и добродушным, и колотил своих наложниц нечасто, разве только когда пребывал во хмелю. Именно поэтому выглядели его рабыни вполне довольными жизнью, и этот факт дал Феано пищу для глубоких размышлений.

Нет, это просто невыносимо! У Феано так громко заурчало в пустом животе, что она даже побоялась, что ее выгонят из зала, но пронесло. В этот момент в очередной раз подняли чашу за Пенелопу, виновницу сегодняшнего торжества.

— Счастья тебе, дорогая сестра! — сказала Клитемнестра, которая была вдвое старше невысокой полненькой девушки лет пятнадцати, что лежала справа от нее в венке из цветов на голове.

— Спасибо, ванасса! — ответила Пенелопа. — Пусть моя семейная жизнь будет такой же счастливой, как и у вас, дорогие сестрицы.

И Хеленэ, и Клитемнестра поморщились, видимо, не оценив пожелания. Пенелопа то ли наивна оказалась до крайности, то ли, совсем наоборот, имела змеиное жало вместо языка. Феано с тоской смотрела то на стол, с которого на глазах исчезала еда, то на темнеющее небо. Свет, падавший из отверстия в потолке, становился тусклым и рассеянным, потому как солнце давно закатилось за горизонт. Сколько можно, ведь уже вечер наступил! Но, к ее горю, до конца пира было еще далеко.

— Это же тот самый Одиссей, что когда-то сватался к тебе, Хеленэ? — как бы невзначай спросила Клитемнестра, возвращая острую шпильку двоюродной сестре. Удар достиг цели, и невеста даже губу прикусила от обиды.

— Да, тот самый, — легкомысленно махнула рукой спартанская царица, звякнув золотом браслетов. — Басилей Итаки, Закинфа и еще нескольких островков на западе. Хитрец и проныра из первых, говорят. Они там, на своих островах, морским разбоем живут, а не честным трудом. На их скалах даже коз пасти негде.

Она смахнула завитой локон с лица и протянула руку за вином, поднеся его к губам осторожно, стараясь не капнуть на пеструю ткань платья, вышитого с необычайным искусством.

— Повезло тебе, сестра, — медовым голоском пропела Клитемнестра, глядя на Пенелопу с плохо скрытой насмешкой. — Лучшие украшения носить станешь. Муж-разбойник добудет их тебе.

Царица возлежала, лениво подперев голову рукой, похожей на свиной окорок. Она уже съела две лепешки, половину фазана, целую плошку маслин, и пока останавливаться не собиралась. Феано даже глаза зажмурила, чтобы не видеть всего этого. У нее в животе кишки уже в тугой узел завязались, так есть охота было.

Вдруг в зал вошел терета и что-то быстро зашептал на ухо хозяйке. Хеленэ подняла вверх брови, потом нахмурилась, а затем обратилась к сестре.

— Клитемнестра, душа моя, тут к Менелаю какие-то гости из самой Трои приехали. Они пока в Навплионе, продают привезенный товар, но через неделю-другую будут здесь. Два десятка мужей прибыло во главе с царевичами. Можешь несколько пригожих рабынь оставить в помощь? Я их пришлю назад сразу же, с обозом, как только масло в Микены повезем.

— Да вот этих и забирай, — небрежно махнула рукой Клитемнестра, показывая на Феано и еще двух девушек, что стояли вдоль стен, ожидая пожеланий хозяек. — Вернуть только не забудь.

— Я верну, не сомневайся, — кивнула Хеленэ, тряхнув красивыми золотистыми локонами.

Да что же это такое делается! — расстроенно думала Феано. — В чужом доме теперь придется горбатиться за еду, потом на пиру прислуживать, а потом, того и гляди, под пьяных гостей подкладывать начнут. Я на такое несогласная.

Феано тронула сплющенную золотую пластину, спрятанную в пучке волос на затылке. Она не зря украла ее у госпожи, надеясь, что пригодится когда-нибудь. Девушка напряженно думала. Работать рабыне по-прежнему не хотелось, а потому мысли в ее хорошенькой головке выстраивались в стройную цепочку, рождая дерзкий план.

1 Дворцовый комплекс микенского периода в самой Спарте не обнаружен. В настоящее время ведутся раскопки развалин в нескольких километрах от города, в местности, называемой Менелайон. Найденный дворец имел площадь около 1000 квадратных метров, но он был уничтожен пожаром за двести лет до описываемых событий. Вокруг него найдено несколько зданий, меньших по размеру, и более позднего времени, а также остатки храма Менелая и Елены, которые в классический период считались местночтимыми спартанскими божествами.

2 Терета — чиновник в микенской Греции. Мог управлять дворцовым хозяйством, а мог быть представителем провинциальной знати.