Учитель. Назад в СССР 3

Глава 14

На развилке я задержался. Постоял, прикидывая, как лучше поступить: сразу пойти к речке или все-таки зайти домой, переодеться в более удобную одежду, что попроще, сбросить портфель, прихватить какой-никакой еды. От меня Володя Свирюгин ушел рано утром, домой, скорей всего, не заявлялся. Хотя…

Я задумался, в школе-то парень на первых уроках отсидел, значит, ходил переодеваться. В советское время со школьной формой строго, как и с пионерским галстуком. Помнится, у нас дежурные проверяли наличие пионерского галстука, и отправляли восвояси, если символ пионерии не находился на положенном месте.

Значит, буду исходить из того, что Свирюгин посетил родные пенаты, переоделся, но вряд ли успел позавтракать. По логике, парень заскочил за одеждой и по-быстрому свинтил, пока никто из родственников случайно не вернулся, оповещенный бдительной соседкой.

Даша сказала, Федор Швец после уроков побывал у Свирюгина и даже принес бодрящий напиток. А вот еды вряд ли догадался прихватить. Значит, парень голодный. А на голодный желудок да с перепою, какие разговоры? Верно. Никакие. Решено, сначала домой, затем на речку. С этими мыслями я решительно свернул к дому.

По дороге раскланивался направо и налево, здороваясь со всеми знакомыми и незнакомыми односельчанами. Все-так да, очень ощутимая разница в отношении к педагогу там, в моем будущем, и здесь, в моем настоящем. Я еще помню те времена, когда к учителям в моей стране все относились с огромным уважением и с пиететом. Времена, когда простые слова: «здравствуйте», «до свидания», «извините», «спасибо», «пожалуйста» были не пустым звуком, а манерой общения.

Первое, что меня удивило и покоробило, когда я впервые стал учителем, отсутствие воспитания у большинства современной детворы. Поприветствовать взрослого или учителя? Необязательно. В лучшем случае ответят на твое вежливое: «Доброе утро ребята». А все почему? Потому что дома не приучены, все по первому требованию привыкли получать, без всяких пожалуйста. Что называется, кого воспитали, того получите и распишитесь.

И нечего потом на школу пенять, когда в семье муж жену детородным органом и в хвост и в гриву костерит, а в школу приходит и удивляется: «Мой Николай не может ругаться, это все поклеп! Он в МГИМО поступать собирается!» Как будто маты и поступление напрямую связаны.

Здесь и сейчас, пока добрался домой, устал здороваться и со старым, и с малым. Со всеми подряд.

Так, что-то я по-стариковски разворчался, пора возвращаться в реалии нынешней жизни.

Во дворе меня заливистым лаем встретил Штырька. Я по-быстрому переоделся, закинул портфель в комнату, накормил щенка. Пёсель вмиг погрустнел, едва понял, что с собой я его не беру, плюхнулся на мохнатую попу и завел свою грустную щенячью песню: «По-о-за-а-быт, по-о-забро-о-шен с мо-о-лодых юных лет…». Но я полностью проигнорировал Штырькин скулеж, велел щенку охранять двор и отправился на переговоры, не забыв прихватить несколько пирожков. Село сильно традициями, потому соседки продолжали баловать меня разнообразной выпечкой.

Шел я знакомой дорогой к местному пляжу и прикидывал с чего начать разговор, да как помочь парню. И все как-то не складывалось у меня в голове, не выходило. То ли информации мало было, то ли сама ситуация казалась нереальной настолько, что разум в нее не верил. Ну не моет такого быть, чтобы в советское время вот так молодому парню жизнь сознательно ломали под предлогом лживой заботы и помощи. Ладно, разберемся.

Пляж, на котором столкнулся впервые с Рыжим, я нашел быстро. А вот тропинку, про которую рассказывала Антонина, пришлось поискать. Видимо, у ребят другой ход был, возле реки дорожка несильно бросалась в глаза, словно по ней и не ходили вовсе. Да и начиналась с камышей, сначала по воде пришлось пройтись вдоль берега.

Так, вот и сломанная береза, возле нее, по словам Тони, нужно свернуть в лес, что я и сделал. Здесь тропка уже приличная, но все равно шалаш пришлось тоже поискать. По примятой траве да поломанным веточкам вроде и ясно-понятно, куда двигаться, а вот поди ж ты, чужое тело замедляет привычные реакции, я практически слепым в лесу себя чувствовал. «Надо возвращать навыки, надо», — подумал я.

Все оказалось до банального просто. Шалаш свой ребята спрятали в зарослях кустарника с несъедобными ягодами, и вход хорошенько замаскировали.

— А вот и хижина дяди Тома, — пробормотал себе под нос, прорвавшись, наконец, на заветную поляну.

Скорее даже на пятачок под кряжистым деревом без верхушки. Тяжелая сломанная ветка создавала иллюзия непроходимых зарослей, потому по незнанию любой запросто пройдет мимо, не задумываясь. Удачное месторасположение выбрали.

Возле шалаша никого не наблюдалось. Я постоял, прислушиваясь. Неужто опоздал, Володя проснулся и отправился домой?

Но тут, как по заказу, внутри сибирского вигвама что-то зашуршало, завозилось, из проема показалась помятая физиономия Свирюгина с красным отпечатком пятерни на щеке. Я напрягся было, но быстро сообразил, что парень просто спал, подложив ладони под щеку.

Картина Репина «Не ждали» — именно такое выражение появилось на лице десятиклассника, когда он обнаружил мое присутствие. За моей спиной зашуршали ветки, следом раздалось испуганное:

— Ой, мамочки.

'Кого там еще принесло? — подумал я, оборачиваясь. — Кто бы сомневался, — усмехнулся про себя, обнаружив позади себя Лену Верещагину со свертком в руках.

— Здрасте, Егор Александрович, — отчего-то шепотом произнесла девушка.

— Виделись уже, Верещагина. Просил же, не мешать, — немного грубовато ответил я.

Девчонка покраснела, потупила было глаза, но тут же упрямо вздернула точеный носик и с вызовом на меня посмотрела.

«Влюбленная женщина страшнее голодной акулы», — прозвучал в голове голос, старого прапорщика слыл он знатным ловеласом в части, хотя с виду и не красавец. «С лица, оно, ребята, воду не пить, — твердил нам прапорщик, подкручивая густые усы, чуть желтоватые от табака. — Женщине, опять же, ей внимание надобно, опять же и уважение. Гусарский наскок, оно, конечно, хорошо, но торопиться не надо. Да!»

— Лена, нам с Владимиром нужно поговорить. Наедине, — мягко произнес я.

— Я только пирожки отдам и тут же уйду, — упрямо выпалила Верещагина, но с места не сдвинулась. Да и на меня не смотрела, только на Свирюгина.

— Ты зачем пришла? Здрасте, — выдал нам двоим Владимир, полностью выбравшись из шалаша.

— Егор, я тебе еды принесла… и вот… тетя Сима рубашку свежую передала… и штаны… — залепетала Лена, сразу растеряв свой воинственный пыл.

— Сказал же, нечего не надо, — буркнул Свирюгин, хмуро поглядывая на нас исподлобья.

— Но ты же совсем вчера ничего не кушал! — воскликнула девушка. — Я вот тут оставлю, ладно? Тетя Сима сказала, домой возвращайся. Она с дядей Васей поговорила, успокоила… Домой тебя ждут… — тихо прошептала Лена, заступила вперед меня, осторожно положила на траву внушительный свёрток, развернулась и пошла обратно к речке, понурив голову.

— Девочку жалко, — негромко произнес я.

— Сама виновата, — процедил Свирюгин, зыркнул в сторону Верещагиной, ноне окликнул. Вместо этого вернулся к шалашу, опустился на колени, наполовину залез внутрь, пошарил рукой, вытащил бутылку и жадно припал к горлышку.

Я было раскрыл рот, чтобы возмутиться наглостью десятиклассника, мол, на глазах учителя распивать спиртные напитки, но вовремя сообразил, что в бутылке молоко.

Утолив жажду, заодно сняв похмельный синдром, Свирюгин утерся рукавом, подумал, покосился на меня, но, окончательно плюнув на вежливость и правила приличия, в одни н присест прикончил напиток. После чего вытер губы на этот раз ладонью, сунул пустую тару в шалаш и поднялся.

— Есть будешь? — поинтересовался я.

— Нет, спасибо, — отказался угрюмый пацан, но желудок такого самопожертвования не оценил, предательски громко забурчал.

— Похоже, врешь, — констатировал я. — Держи, пироги от Степаниды Михайловны, вкусные. Кажется, с яйцом и луком.

— Спасибо, не хочу, — по лицо парню прошла судорога.

— А я вот, пожалуй, съем пару штук. С утра не ел, да и с обедом как-то не задалось, ученик с уроков сбежал, — высказался я, оглядываясь в поисках места, куда можно присесть. — А хорошо вы здесь устроились, — одобрительно кивнул, обнаружив в паре шагов от шалаша удобное широкое бревнышко.

Лежало оно аккурат перед старым костровищем.

— И часто вы ту обитаете?

— Когда надо, тогда и обитаем чего вы пришли… Чего вам надо… Егор Александрович? Разговоры умные разговаривать? Хватит, наговорился уже. Не надо мне разговоров. Я уже все решил. Наразговаривался на всю жизнь, во, — Свирюгин рассерженно чиркнул себя большим пальцем по шее.

— Да ты, садись, садись, — проигнорировав выпад мальчишки, настойчиво предложил я. — В ногах правды нет.

— Ага, а в жо… в зад… там ее тоже нет, — спотыкаясь на словах, ответил Владимир.

«Похоже, хотел нагрубить, да не получилось. Жизненные принципы пока не растерял, и то хлеб», — довольно подумал я.

— Присаживайся, поедим, тишину послушаем, а дальше посмотрим. Захочешь –поговорим. Не захочешь — меня послушаешь.

— Учить будете? — буркнул Свирюгин.

— Обязательно, — подтвердил я. — Учить я тебя, Володя, на уроках географии обязательно буду, — добродушно улыбнулся опешившему парню, разворачивая сверток. — М-м-м… точно, с яйцом и луком. Давай, налетай, — снова предложил, пристраивая развёрнутую газетку с пирожками на широкое бревно.

— Спасибо, не хочется, — буркнул Свирюгин, стоя на месте и не понимая, что ему делать дальше.

Вроде бы меня послать хочется, а не пошлешь: учитель, как-никак. А пирожок съесть пацанская гордость не позволяет, вроде как позиции тогда сдаст. А кушать-то хочется, вон как кадык ходит, пустую слюну гоняя по сухой глотке.

— Да, ешь, говорю. На голодный желудок дела не делаются, — жестко приказал я.

Мальчишка дернулся, раскрыл было рот, чтобы огрызнуться, но голод не тетка, позволил покочевряжиться и доломал сопротивление.

— Спасибо, — буркнул Володя, цапнул первый попавшийся пирожок и впился в выпечку зубами.

— Хорошо-то как, — протянул я, запрокинул голову, прикрыл глаза, подставляя лицо последним теплым солнечным лучам, едва пробивающимся сквозь густые заросли листьев. Листва, еще недавно изумрудная, уже успела испачкаться в красках осени. Осень пока робко примеряла свои одежды, но совсем скоро наберется смелости и сменит наряд.

— Ты бери еще, не стесняйся, — не открывая глаз, посоветовал Свирюгину. — Посмотри заодно, что тебе мамка передала. Пропадет ведь, жалко. Мама заботилась, старалась…

Предложение я не закончил, оставил выбор за парнем. Через минуту услышала, как Володя поднялся с бревна, подошел к свертку, оставленному Верещагиной, зашуршал бумагой. Затем, если судить по звукам, десятиклассник стянул рубашку и теперь натягивал чистую одежду. Я ждал, когда Свирюгин вернется на место. И дождался.

— Угощайтесь, Егор Александрович, — бесцветным голосом через силу выдавил из себя Владимир.

Я открыл глаза, глянул на предложенное. На бревне появилась еще одна развернутая газетка с пирожками.

— Это я вареньем, мама пекла… С малиновым. Я его очень люблю, — пояснил Свирюгин и вдруг засмущался.

«Вот тебе и взрослый пацан, вот тебе и гений технической мысли. Мальчишка еще…» — улыбнулся про себя, вслух же поблагодарил и взял угощение.

— Вкусно, — искренне похвалил выпечку.

— Вкусно, — согласился со мной десятиклассник. — Вы угощайтесь, Егор Александрович тут много, — смущенно пробормотал ученик.

В голосе Володи мелькнули вполне узнаваемые эмоции. «Оживает, в себя приходит — это хорошо. Насторожённость, которая никуда не пропала — тоже нормально. Кто его знает, чего от молодого нового учителя ожидать. Приехал из столицы, шороху навел, в драке поучаствовал, у себя ночевать оставил. Непонятно? Еще как непонятно, даи странно, чего уж там», — комментировал я про себя поведение Владимира, считывая эмоции и мысли по тону, движению бровей, легким гримасам на лице парня.

— Как жить собираешься, Володя?

— Нормально, как все, — моментально напрягся Свирюгин, покосился на меня и тут же снова занырнул в норку отчужденности.

— Как все — это, наверное, хорошо. Но скучно, — засомневался я.

— Ничего не скучно. Все вон живут, не жалуются, — буркнул Володя, цапнул очередной пирожок, да так и застыл с ним в руках, постоянно косясь в мою сторону.

— Уверен, что не жалуются? — поинтересовался я, резко повернулся и встретился с парнем глазами.

— Ну… уверен… — скривился Владимир.

— Но это неточно, — улыбнулся я чуть насмешливо.

— Да что вы ко мне пристали со своими вопросами! Живут, не живут, уверен, не уверен! — взорвался Свирюгин, вскочил на ноги, отбросил в кусты пирожок, который так и не попробовал. — Не знаю я! Не-зна-ю! Ничего не знаю и знать не хочу! Все у меня в порядке. Работа, учеба. Отучусь, в колхоз пойду, через год старшим мастером стану! — и замер в ожидании, тяжело дыша, зло на меня зыркая.

— Без образования? — позволил себе усомниться.

Парня передернуло, словно на него кто-то ушат воды ледяной вылил. Но Свирюгин упрямо стиснул зубы, мотнул головой и процедил.

— Председатель обещал, если останусь сразу.

Я смотрел на высокого плечистого десятиклассника снизу вверх, и не делал попытки подняться. Мальчишка, запутавшийся мальчишка. Точнее, мальчишка, которого запутали нечистоплотные взрослые в своих целях. Сейчас, когда Свирюгин выпустил на волю эмоции, очень ярко раскрылся и его юный возраст, и отсутствие жизненного опыта, и сомнения, и отчаянье. Молодой, зеленый, запутавшийся, сомневающийся не только в себе самом, но и во всех, кто его окружает, несмотря на всю его гениальность и сложности в быту.

Свирюгин сердито зыркал на меня из-под бровей, сопел, как разъяренный молодой бычок и топтался на месте, не зная что делать дальше. Спорить? Ругаться? Молчать? Доказывать свою правоту?

— Ты чего сам от жизни-то хочешь? — поинтересовался я, никак не реагирую на гневные выкрики.

— Чтобы в покое все оставили! — выразительно глядя на меня, процедил Володя.

— Это от окружающих, — понимающе кивнул я. — А от жизни чего хочешь? От собственной?

— Работать хочу… учиться… — проворчал неуверенно десятиклассник.

Свирюгин вдруг сдулся, как воздушный шарик, который прокололи. Куда-то ушла агрессия, которую мальчишка сдерживал, стараясь не хамить. Исчезли и злоба, и гнев, насторожённость тоже смыло взрывом эмоций. Зато явственно проступили усталость, обреченность и растерянность.

Я поднялся, подошел к поникшему парню, стал напротив. Володя моментально напрягся, сунул руки в карманы, поднял на меня вмиг окаменевшее лицо.

— Ты вот что… ступай домой, мать волнуется, — мягко, но строго велел я. — Постарайся по возможности не вступать в конфликт с отцом. Приведи себя в порядок. И завтра в школу приходи. На уроки.

Свирюгин насупился еще больше, но глаз не отвел.

— С председателем я поговорю. Работа — это замечательно. И что тебя ценят и бояться потерять, тоже прекрасно. Но школа сейчас для тебя в приоритете, — жестоко произнёс я, твердо глядя в глаза парню. — Захочешь поговорить, где живу, знаешь. Нужна помощь — помогу. Только решение ты должен сам принять, Владимир. Никто за тебя не решит, чего ты хочешь и что тебе нужно на самом деле. Да и помогать человеку, которые не желает помощи, великая глупость. Определишься, поддержу и помогу. Во всем. Приму любое твое решение. Договорились?

Я протянул руку и спокойно ждал, глядя в растерянные мальчишеские глаза. Через минуту Вовка неуверенно пожал мою ладонь, кивнул, тут же упрямо стиснул зубы, дернулся.

Я кивнул, тепло улыбнулся, разжал пальцы, развернулся и зашагал по тропинке к выходу из логова, обратно к речке. Возле скрытого в кустарнике входа остановился и попросил:

— Ты пирожки или съешь, или с собой забери. Здесь не оставляй, мало ли, собаки или звери на запах придут. Бардак останется. До завтра, Володя, — попрощался с парнем и нырнул в кусты.

— До завтра, Егор Александрович, — услышал вслед растерянное.

Довольно улыбаясь, спокойно зашагал же знакомой дорогой к своему двору.

'И в школу придет, и разговор состоитс

я, — мелькнула мысль. — Поживем — увидим'.