Учитель. Назад в СССР 3

Глава 16

— Тихо, товарищи, тихо!

Товарищ Лиходед пристукнул ладонью по столу. Да так, что стеклянный кувшин и стакан, стоящие на подносе, задребезжали,. Шло колхозное собрание. На повестке дня стоял один вопрос: помощь соседнему колхозу «Слава Октябрю» на уборочных работах.

Колхозников Семен Семенович собрал в актовом зале сельского Дома культуры на следующий день после того, как вернулся с рабочего совещания в районе. Накануне Семён Семёнович вернулся в родное село злой, как чёрт. Помогать безалаберному весельчаку-соседу, председателю, чьи угодья раскинулись недалеко от Жеребцово, совершенно не хотелось.

У председателя колхоза «Путь коммунизма» у самого в этом году на полях поднялся урожай небывалого объёма. Механизаторы не справлялись, колхозники работали в две смены, чтобы успеть убрать зерновые до обещанных дождей.

Техника буквально горела от перегрева. Но товарищ Лиходед глубоко смотрел в будущее, потому механизмы всегда готовились заранее, в межсезонье. Машины и комбайны после уборочной перебирались едва от не по винтику, каждая деталька смазывалась, чистилась, осматривалась. Негодные списывались, поломанные чинились, годные чистились и возвращались на свои места.

Семен Семенович потому и закрывал глаза на пьяные выходки Свирюгина старшего, поскольку руки у него были золотые, голова работала как часы даже в подпитии, да и техника слушалась Василия Васильевича. Мужики-ремонтники шутили: «Трактор едва голос Васильича заслышит, так сам по себе заводится и в поле бежит, теряя запчасти». На то, что Свирюгин старший распускает в семье руки, Семен Семенович закрывал глаза, считая, что общественное дело важнее личных обстоятельств.

В ремонтной бригаде все знали, что Василь Василич может починить даже самую безнадежную технику, вытащит с того света ржавое железо и заставит его отработать еще лет десять. И сына своего, Вовку, Свирюгин с малых лет приучал к технике. Поговаривали, пацан родился с разводным ключом в одной руке и с монтировкой в другой.

С тех пор, как председатель Лиходед стал привлекать Свирюгина младшего к ремонтным работам, бригада вздохнула с облегчением. Порой доходило до того, что взрослые мужики спихивали на пацана ремонт, а сами занимались своими делами. Подобное товарищ Лиходед пресекал, когда обнаруживал. Но сильно не ругался, втайне надеясь, что парнишка втянется в процесс и окончательно оставит мысли о том, чтобы покинуть родное село.

Последние три года Семен Семёнович сознательно обрабатывал Свирюгина младшего, рисуя ему золотые горы и будущие перспективы. С прошлого лета к разговорам подключился и отец Володи. Как бы ни хотел товарищ председатель иметь в составе ремонтной бригады обоих Свирюгиных, но постоянное пьянство Василия становилось скрывать все труднее. Как и покрывать его пьяные выходки, скандала и даже драки.

Лиходед переключился на Свирюгина младшего и с некоторых пор делал ставку на него. План женить Владимира на собственной дочери возник однажды в шутку за праздничным столом. Но чуть погодя Семен Семенович решил, что шутку стоит перевести в реальную плоскость. К тому же умница-дочка училась на агронома, и председатель планировал всеми правдами и не правдами добиться распределения кровиночки в родной колхоз.

Что у Володи подруга сердечная имеется с пятого класса, а у дочери кавалер появился и дело к свадьбе идет, такие мелочи амбициозного товарища председателя мало волновали. Дочка должна знать свое место и слушать, что старшие говорят. Жениха навязывает? Так у ней же, дурочке, заботится. С карьерой будущему мужу поможет, там, глядишь, Володька Свирюгин с его помощью в люди выбьется, со временем председателем станет. Так и династия появится на селе.

Потому и прессовал товарищ Лиходед младшего Свирюгина при помощи мягкой перчатки, но с железным напором. Оттого и не видел черных дыр в своей идеально выстроенной конструкции. Привык не только убеждать, уговаривать, но и ломать особо упрямых. Даже жена Семена Семёновича не смогла разубедить мужа в глупости затеи и отстоять право дочери на самостоятельную жизнь.

В ремонтных мастерских у председателя царил идеальный порядок. Любая техника моментально чинилась, к посевной и уборочной весь необходимый транспорт находился в стопроцентной боевой готовности. Вовка на каникулах и в летние горячие деньки всегда был на подхвате у отца, а то и полностью заменял того в работе. Председатель всегда отмечал заслуги парня, платил деньгами и хорошим отношениям, выписывал премии в обход отца. Когда Свирюгин старший случайно об этом узнал, озверел и едва не искалечил сына.

Вмешался добросердечный Семен Семенович. Что уж он сказал Василию в личной беседе, никто так и не узнал. Но с тех пор Свирюгин стал пить еще больше, руки распускать чаще, отыгрываясь на жене.

Вот и в этом году благодаря дуэту Свирюгиных с помощью усердных помощников уборочная техника если и ломалась от переработки, то быстро возвращалась в строй. Бригада ремонтников у товарища председателя давно сработанная, каждый знал свой фронт работ, никто отлынивал. Мастеровые знали: председатель никогда не обидит, ежели трудиться с полной отдачей и откликаться на просьбы Лиходеда.

— Со Свирюгиным надо что-то решать, — пробормотал товарищ Лиходед, стукнув себя кулаком по коленке.

— А что с ним решать-то, Семен Семёнович? — поинтересовался Виталик, давний водитель и верный помощник председателя.

Всю дорогу из района к селу Лиходед молчал, заговорил вот только теперь. Гонял в голове мысли, прикидывал, кого отправить на помощь в соседний колхоз, а кого оставить. По всему выходило, Вовку нужно снимать с учебы и ставит в ремонтные мастерские на полный день. А отца его, Василия Свирюгина, отправлять к председателю «Славы Октября». Тем самым товарищ Лиходед думал решить сразу две проблемы: семья Свирюгиных подучит передышку от пьяных выходок главы семейства, да и родной колхоз вздохнёт на какое-то время, избавившись от дебошира.

— Ну а что, дельно порешали, Семен Семенович, — согласился Виталик с мыслями Лиходеда, которые председатель по давно слоившейся привычке озвучил вслух. — Только, думаю, сложновато нынче будет.

— Это еще почему? — удивился председатель.

— Так школа же началась, — напомнил Виталик.

— Ну школу мы подвинем. Против партии директор не попрет, нынче все старшие классы на поля выйдут, чтобы Генка урожай собрать успел, будь он неладен, — выругался Лиходед.

— Так-то оно так, — согласился Виталик. — Так ведь не на целый день. А по закону.

— Это мы еще посмотрим, — буркнул товарищ председатель. — Остальные мне без надобности, норму сделают и по домам. Все равно недели две точно учиться не будут. Кому какое дело, где Вовка свободное время проводит. С Серафимой я договорюсь. Разве что…

Председатель припомнил первый и единственный пока разговор с новым классным руководителем Свирюгина, но тут же отмахнулся от навязчивых мыслей. Молодой специалист из столицы, учитель без году неделя не попрёт против власти и авторитета. А ежели додумается, так на него управа в лице школьного директора найдется. К тому же помощь колхозу — не прихоть Семен Семеновича, а дело государственной важности. О том и бумага имеется. А то еще и столичного парнишечку к колхозным работам привлечь. Пускай авторитет у ребятишек нарабатывает. «То-то смеху будет, когда начнет искать с какой стороны к тяпке подходить!» — ухмыльнулся про себя товарищ Лиходед.

— Сверни-ка ты, Виталик, к школе, — велел председатель, заприметив сельскую околицу.

— И правильно, — поддержал водитель. — Куйте железо, Семен Семенович, не отходя от сберегательных касс, — схохмил верный помощник.

— Шутки у тебя… — хмыкнул председатель.

— Виноват, — тут же отозвался Виталик. — А с новым учителем да, пободаться придется, — не утерпел, добавил. — Оно, понятно, Юрий Ильич на вашу сторону встанет. Приказ опять же, да и помощь соседям дело благородное. Да только Егор этот парнишка упёртый. Это Ольгу Николаевну можно было убедить, уговорить, правильно прояснить ситуацию с младшим Свирюгиным. А это ишь ты, идеалист. Учеба, говорит, на первом месте, выпускной класс, все дела.

— Это с чего такие выводы? — поинтересовался Семён Семёнович. — Один раз свозил, думашеь, все про человека вызнал?

— Да чего тут видеть, — хмыкнул Виталик. — Сразу понятно: упертый идеалист. С виду вроде такой столичный парнишечка и подбрюшье мягкое, а копни поглубже, там сталь. И в армии служил.

— Так в армии всяко научили приказы исполнять, — подначил водителя председатель. — Вот и прикажем. Да и самого в поля отправим.

— Ну, так то в армии, — согласился водитель. — А на гражданка у него своя позиция, — уверенно и с уважением в голосе закончил Виталик.

— Позиция, говоришь, — задумчиво пробормотал Семён Семёнович и снова замолчал.

Сельские улицы встретили еще зеленой травой перед дворами, свежеокрашенными заборами, разноцветными палисадниками, ленивой брехней собак, чириканьем птиц и веселым гомоном детворы. Мелюзга, пользуясь тем, что старшие на работе, развлекала себя как могла, оставив на последний момент все родительские наказы.

Кое-где во дворах возились селяне старшего поколения, из тех, кто уже вышел на пенсию и совсем уж глубокие старики. Никто из них не сидел без дела, не привычны сельские жители к праздности. Кто курочек кормил, кто траву пропалывал, кто огород поливал, подкрашивал ставни, собирал ягоды в саду.

Семён Семёнович по привычке все подмечал и любовался родным селом. Человеком товарищ Лиходед слыл очень дотошным, не сказать, что вредным. Был себе на уме. Не любил неряшества, грязь, поломок, запущенных дворов не терпел. Своей выгоды председатель никогда не упускал, но и колхозников не обижал, в помощи никому не отказывал. В острой нужде мог и деньгами помочь, и нужных людей отыскать, направить к врачу какому, или пристроить на работу в городе. Знакомцев у председателя за годы работы образовалась на три записных книжки.

За это Семена Семеновича уважали. И за то, что своих никогда не забывал, помогал, отстаивал, защищал. Ценить ценили, но старались держаться подальше, соблюдая непреложное правило: от начальства чем дальше, тем лучше. При всей твердости и достаточной легкости характера была у товарища Лиходеда одна неприятная черта. Ежели что не по его случалось, или кто в противоречия с ним вступал, впадал товарищ Лиходед в гневное состояние и выражений не выбирал. Потому односельчане старались со своим председателем особо не спорить, разве что для видимости.

Вот и на собрании ближайшие соседи зашикали на бабу Дуню, когда она рот раскрыла и громко возмутилась:

— Ты нам вот что скажи, председатель, до каких пор цирк с Геннадьичем будет продолжаться? А то у нас своих дел мало. Мало работаем? И ведь каждый год одно и то же. Бегает, орет чего-то, хвастается почем зря, а потом ходит помощи клянчит, падлюка такая.

На бабу Дуню зашикали, но старая заслуженная колхозница гнула свою линию.

— И что, я не права? Права! Как год, так и ходит Генка гоголем. Хвастается да обещает, на нас свысока поглядывает. А как петух жареный в жопу клюнет, так и бегит по соседям. Люди, добрые, помогите!

Колхозники сдержанно засмеялись уж больно похоже баба Дуня изобразила Геннадия Геннадьевича, председателя колхоза «Слава Октябрю».

— Вот! Права я, Сменыч, права! И люди вона поддержат! — бабя Дуня торжествующе уставилась на председателя Лиходеда.

— Права ты, Евдокия Захаровна, во всем права, со всех сторон.

Председатель развел руками и добродушно улыбнулся.

— Но и меня пойми: помощь оказать надобно? Надобно! Свои мозги-то в чужую голову не вложишь не придумали еще советские доктора такой способ.

Колхозники засмеялись громче, начали переглядываться и вспоминать все проколы председателя Тупикова.

— Товарищи! Тише, товариши! — воззвал к колхозникам Лиходеде.

— Так и что, что просит? — раздался голос с задних рядов. — У нас у самих вона урожай небывалый! Нам может сами помощь нужна! А то чегой-то все мы да мы, как что, так сразу в Путягу за помощью. Сколько можно, товарищи!

«Путяга» — так коротко и емко местные жители называли свой колхоз между собой. Всем остальным такое панибратство не позволялось. За такие слова модно и по сопатке чужаку получить.

— Ты, председатель, подумай, — заговорил еще кто-то, прячась за спинами односельчан. Баба Дуня дело говорит. Оно один раз-то может за себя подумаем! Прогноз нерадостный, говорят, задождит скоро! А ну как свое убрать не успеем?

Колхозники заволновались, загомонили, принялись обсуждать природные приметы и прикидывать, сколько дней осталось до обещанных Гидрометцентром дождей.

— Тихо, товарищи!

Слова невзрачного неприметного мужичка, который сидел рядом с председателем Лиходедом президиуме, прозвучали негромко, но собравшиеся враз замолчали.

Светлана, девушка-секретарь из управления колхоза, что вела протокол собрания, на мгновение оторвалась от своих записей, покосилась на мужичка в военном кителе без опознавательных знаков, в круглых очечках, и снова уткнулась в бумаги.

Товарищ чем-то неуловимо похожий на знаменитого Лаврентия Павловича внушал односельчанам тайный страх. Но если бы кто-то поинтересовался причиной этого глубинного страха, вряд ли хоть один человек сумел бы внятно объяснить, почему боится Виктора Лаврентьевича Третьякова.

Товарищ Третьяков поглядывал на расшумевшееся собрание, блестя стеклами. Один за другим колхозники стихали и настороженно поглядывали то на Третьякова, то на Лиходеда. Председатель молчал за компанию с товарищем парторгом колхоза «Путь коммунизма».

Виктора Лаврентьевича родился и вырос в селе Жеребцово. Отсюда же уходил на фронт, сюда же, в родное село, вернулся после того, как закончилась война. Бабки шептались, что Третьяков заговорённый, потому что вернулся Виктор Сергеевич без единого ранения. Все знающие колхозницы уверяли, что служил Виктор Лаврентьевич в самой что ни на есть разведке. Но так это или нет, знали только близкие и те, кому положено по долгу службы, но о своем знании предпочитали молчать.

Многочисленные ордена и награды на кителе, который товарищ Третьяков доставал из шкафа только один раз в год на День Победы, много говорили о парторге. Но сам он о том, как воевал, где бывал, что делал, что видел, рассказывать не любил. Отказал даже директору, который настойчиво приглашал товарища Третьяков в школу на беседы со школьниками. Отказал твердо и окончательно.

Парторг считался трезвенником. Ну а как еще назвать человека, который выпивал только раз в году, в День Победы? Причем пил только дома и только после того, как закончатся все официальные торжественные мероприятия. Буйным товарищ Третьяков не был, но неуважения в адрес погибших в годы Великой Отечественной войны, даже намека на неуважения, как и сомнительных речей и фраз в адрес страны Советов не терпел ни в каком виде.

В праздничный день Виктора Лаврентьевича не беспокоила даже семья. Да и парторг старался после всех мероприятий скрыться в своем дворе и не выходить из дома. Пил он в одиночестве, практически без закуски, молча и страшно.

Но боялись товарища Третьяков не по этой причине. Скорее за непримиримый нрав, за невозможность договориться даже в мелочах за строгое следование букве закона и линии партии. И за страшные истории о том, кого, как и за что посадил товарищ Третьяков в тяжёлые послевоенные годы. Сам Виктор Лаврентьевич равнодушно относился как к сплетням о себе, так и тому, что думают и говорят о днём односельчане.

— Товарищи! — спокойным тоном продолжил парторг. — Уверен, повестка дня не стоит подобных обсуждений. Помощь соседнему колхозу — дело нужно, дело важное. Архиважное, — негромко, но очень отчётливо проговорил Виктор Сергеевич. — Семен Семеновчи, предлагаю вынести вопрос на голосование, — товарищ парторг раздвинул губы в улыбке.

Стеклышки его круглых очков блеснули, заставив вздрогнуть даже самых смелых. Собрание затаило дыхание, а затем резко и одобрительно загудело, выражая сильнейшее желание срочно проголосовать и отправиться по своим домашним делам.

— Товарищи! Спокойно, товарищи! — подал голос председатель Лиходед.

Горячего желания помочь соседу у колхозников так и не появилось. Все прекрасно понимали: помощь колхозу обернётся тем, что свой урожай придётся убирать в три, а то и в четыре смены, чтобы успеть до непогоды. Выбор без выбора привычное дело.

— Ну что, товарищи, голосуем? — окинув взглядом собрание, уточнил товарищ председатель.

— Да голосуем, чего уж там, — высказалась за всех баба Дуня, колхозники зашумели веселее и одобрительнее.

— Тогда голосуем, — повторил товарищ Лиходеде. — Кто за то, чтобы выделить звено в помощь колхозу «Слава Октябрю», поднимите руки! — озвучил Семён Семёнович.

Через секунду лес рук взметнулся над головами.

— Что скажете, Виктор Лаврентьевич, кажется, единогласно? — вежливо поинтересовался у парторга председатель.

— Категорически с вами согласен, Семён Семёнович, — не менее вежливо ответил товарищ Третьяков.

Между этими двумя не было какого-то какой-то взаимной нелюбви или ссоры, но, тем не менее, парторг относился к Семён Семеновичу прохладно, даже равнодушно, хотя и хвалил Лиходеда как хорошего хозяйственника, поддерживал все общественные начинания. Что скрывалось за этим равнодушием, никто не догадывался. Но председатель на всякий случай держался с парторгом настороже и предельно вежливо.

Сам Семён Семёнович подозревал, что Виктор Лаврентьевич собирает на него личное досье. Каждый раз, когда ему приходилось плотно общаться с парторгом, Лиходед буквально потом обливался, стараясь понять, что скрывают глаза, спрятанные за блестящими стёклами очков.

— Светлана Анатольевна, вы подсчитали? — спустя минуту уточнил председатель у секретаря управления колхоза.

— Единогласно, Семен Семенович, — откликнулась девушка.

Собственно, подсчитывать голоса не было никакого смысла, никто не захотел выделяться из толпы.

— На этом считаю собрание законченным. Спасибо, товарищи, за сознательность, — поблагодарил председатель, поднимаясь со своего места.

— А нам-то помощь будет? — баба Дуня не отступала.

— Будет, Евдокия, будет. Школьников в помощь пригоню, довольно тебе?

— И-и-и-эх! — махнула рукой баба Дуня и заковыляла к выходу, неожиданно пропев удивительно молодым звонким голосом:

'Хорошо тебе, калина, —

У тебя широкий лист.

Хорошо тебе, подруга, —

Тебя любит тракторист'.

Частушку тут же подхватил другой женский голос, подхватил и продолжил:

'Тракторист такой хороший,

Сердце беспокоится.

Разрешите, тракторист,

С вами познакомится!'

А дальше и вовсе колхозницы грохнули хором:

'Сошью кофточку по моде,

На груди со стрелочкой.

Походи-ка за мной, милый,

Как лиса за белочкой'.

Председатель качал головой и добродушно улыбался, секретарь Светлана собирала бумаги и притопывала в такт ногой. И только Виктор Лаврентьевич, поднявшись из-за стола, молча покинул сцену через боковой выход.