Вадбольский 5

Глава 13

Сердце стучит учащённо, жар поднимается от сердца к голове, хотя её, как завещал железный Феликс, надо держать холодной.

От группы, окружавшей княжну Долгорукую, а на самом деле Долгорукову, отделился статный офицер в гвардейском мундире и твёрдыми уверенными шагами направился ко мне.

С виду надменный и напыщенный хлыщ, рослый, как положено родовитому, рожа мерзкая, а вид такой, что он высшее существо, но вынужден приблизиться к некой грязной твари, кем являюсь я.

Я развернулся и ждал, а когда он приблизился и ещё не успел открыть рот, я сказал зло:

— Дуэль?.. Прекрасно. Как вызванный, я выбираю оружие. Сабли, шпаги, мечи — всё равно. Время и место любое, можно здесь же в саду, с той стороны здания очень удобное.

Он заметно растерялся, явно ожидал держать разговор в своих руках, но собрался, ответил надменно:

— Прекрасно. Как вы и предлагаете, можем сейчас незаметно покинуть приём и выйти на ту сторону сада. Ваши секунданты?

Я отмахнулся c небрежностью аристократа, чей род отличился в решающей битве с неандертальцами и захватил в личное владение множество их женщин.

— Мне хватит ваших. Полагаю, они благородные люди или такие, как и вы?

Он поклонился.

— Сейчас всё увидите. Вон через ту дверь можно выйти на ту сторону дворца.

— Прекрасно, — сказал я. — Не трудитесь запоминать дорогу, обратно уже не вернётесь.

— Зато вы вернётесь, — отпарировал он. — На носилках и вперёд ногами.

Приглашённые им в секунданты офицеры поспешили выскочить первыми, нужно же осмотреть место дуэли. В дверях мы даже столкнулись, его плечо твёрдое, как гранитный валун, но протиснулись, дальше коридор шире, вывел нас на ту сторону сада, от снега очищено только вдоль стен, дальше высокие сугробы.

Он перехватил мой взгляд, сказал свысока:

— Да, убегать будет трудно, но не переживайте, я уложу вас прямо здесь.

Мы вышли на утоптанное место, секунданты переглянулись, один сказал нерешительно:

— Честно ли проводить схватку с курсантом? Он наверняка ещё в руках не держал боевую саблю.

Я сказал беспечно:

— Да, у меня и сейчас игрушечная. Но это не спасёт тех, кто ей не понравится.

Офицер насупился, но счёл делом чести предупредить:

— У княжича больше тридцати дуэлей. И ни одной он не проиграл!

— Всё когда-то случается впервые, — заметил я мудро. — Да и живем мы в первый раз… и, увы, единственный.

Второй офицер сказал нетерпеливо:

— Господа, наше отсутствие может вызвать вопросы. Давайте завершим быстрее, пока нас не хватились! Господин Вадбольский, какое оружие выбираете?

— Мне всё равно, — ответил я. — Но, думаю, с саблями закончим быстрее?

Похоже, остальные тоже так считают, а мой соперник даже просветлел лицом, красивым жестом потащил из ножен саблю и встал в позицию, чересчур картинную, на мой взгляд, но это общее не только для всех дуэлей, но и вообще всех схваток. Не пришло ещё время рациональных движений, когда после сотни тысяч схваток по всему свету не осыплются все мешающие красивости движений, и не останутся только выверенные, рациональные.

На меня посматривали с недоумением никто не бежит ко мне с заказанной саблей, я видел по лицам офицеров, что готовы одолжить мне свои, но у соперника сабля и подлиннее, и не зря отливает синеватым цветом, явно дамасская сталь с примесью, изделие местных умельцев.

Я потащил из барсетки свою саблю, и надо было видеть лица офицеров, когда сперва появилась рукоять с моими пальцами, а потом нарочито медленно поползла на свет блестящая полоса металла, заострена с одной стороны, как у сабли, но прямая, как меч, то есть, палаш во всей красе, чаще именуемый прямой саблей.

Оба секунданта смерили взглядами мой клинок, а на меня взглянули с уважением. Он длиннее и тяжелее сабли, орудовать им труднее, у саблиста явное преимущество.

Ага, согласился я молча, но только если палашник не в состоянии орудовать им так же быстро, как и человек с саблей.

— Готовы? — спросил первый офицер. — Бой!

Он отступил на шаг, прямо в глубокий снег, что едва не посыпался ему через края высоких ботфорт.

Мой соперник, мрачно улыбаясь, шагнул ко мне, саблей крутнул в руке, вроде бы пробуя её вес, хотя что тут пробовать, этот клинок ему знаком лучше родных сестёр, этот жест для меня, дескать, совершенно расслаблен, нападай…

Я не шелохнулся, и тогда он ринулся так быстро, что не будь я под аугментацией, точно бы пропустил острое лезвие к своей шее, но успел отшатнуться, а противника встретил мощным ударом рукояти в челюсть.

Громко хрустнуло, я опустил палаш, уверенный, что бой закончен, но тот лишь выплюнул кровь и выбитые зубы на снег, в глазах теперь бешенство и стыд от позора, что боевые друзья подумают, прошипел люто:

— Ты крепче, чем выглядишь… Но это хорошо. Не скажут, что зарубил ребёнка-идиота…

Сабля в его руке ожила, я чуть отодвинулся, скорость у него запредельная, ах да, он же из стариннейшего рода, давно поставили себе магию на службу, отсюда и эта немыслимая быстрота.

Удары на мой палаш посыпались со всех сторон, только он моя защита, всякий раз успеваю отклонять удары, а то и просто блокировать. Будь у меня палаш из простого железа, уже разлетелся бы на куски, разлетелась бы и его сабля, но сейчас только частый звон, словно десяток чертей с силой бьют по листу железа.

Секунданты уже оба в снегу чуть ли не до пояса, вокруг нас смертоносный вихрь из острой стали, в глазах противника недоверие, что начинает уступать место испугу.

— Не беспокойтесь, — сказал он секундантам высокомерно, — я его не убью, но изуродую так, чтобы все, кто его увидят помнили, почему мы — Долгоруковы!.. Мы никому и ничего не прощаем!

Изуродует он, мелькнула злая мысль. Ну да, я же красавчик, а мужчины этого не терпят. Долгоруков, значит. Сестра натравила…

Выбрав хорошие моменты, я тремя ударами превратил его лицо в кровавую кашу, он отступил, шатаясь, кровь из разбитого носа и расквашенных губ залила мундир, я оглянулся на секундантов.

— Эй, ребята, не пора прекратить схватку?.. Сатисфакция вроде бы уже вполне.

Оба перевели взгляды на Долгорукова, тот прохрипел люто:

— Нет… Дуэль не окончена, он умрёт… Тварь… убью… А потом убью и его родителей…

— Это ты зря сказал, — ответил я, схватил его в охапку, прижал к себе, он запыхтел, пытаясь вырваться, я ударил его ступнями о замёрзшую землю, повалил лицом вниз, а потом с силой задрал верх туловища, наступив коленом на поясницу. — Но я милосерднее.

В глазах потемнело от усилий, кровь ударила в голову, но услышал противный влажный хруст, разжал руки и, шатаясь, поднялся на ноги. Воздух вокруг моего тела едва не горит, сам я как раскалённая печь, подобрал палаш и, вытерев окровавленное лезвие о мундир поверженного, отступил на шаг.

Княжич остался лежать распластанным, как лягушка под колесом тяжело гружёной телеги, дышит с хрипами, изо рта кровь, глаза безумные от ярости и боли, даже не скажу, чего там больше.

Я проговорил в сторону ошалевших секундантов:

— Можете… забрать… Нет, не вперёд ногами… Вообще-то он неплох, неплох. Не скажу, что хорош, а так… неплох, неплох…

Пока поднимался обратно в зал, сумел привести в порядок и дыхание, и мундир, перед входом в большой зал ещё разок оттопал, стряхивая остатки снега.

Сразу же взгляд наткнулся на Долгорукову. Злая, с горящими глазами, она вздрогнула, увидев меня, ещё и с головой на плечах, а не на сгибе руки её, как понимаю, родственника.

Проходя мимо, я шепнул:

— Мы квиты?

Она прошипела:

— Мы никогда не будем квиты!

Я буркнул:

— Люблю, когда у меня в долгу.

И ушёл в другую часть зала, а там как раз катится волна женского шушуканья. Я проследил за их взглядами, в зал важно вплыли две огрядные женщины, а между ними юная барышня в непомерно пышном платье, тоненькая и стройная с надменно вздёрнутым личиком. Над прической тоже явно поработали долго и старательно, слишком уж вычурный получился за́мок, а драгоценных камешков сверкает такое множество, плюс скрепляющие всё в единое целое золотые шпильки с огромными бриллиантами на концах.

Женское общество расслоилось, некоторые сразу поспешили выказывать новоприбывшим любовь и почтение, другие терпеливо ждут очереди. Я с некоторым трудом узнал в тоненькой барышне княжну Александру, дочь великого князя, которую я прикрыл в момент покушения на турнире. Неудивительно, что она отличается от своих располневших тётушек, ей всего двенадцать лет.

Она тоже заметила меня, недовольно нахмурилась, поджала губы и отвернулась.

Да пошла ты, сказал я мысленно, хотел на всякий случай уйти подальше, а то и мне как бы надо из приличий подойти и поклониться, но увидел как в мою сторону стремительными шагами двигается Ренненкампф, глава охранной службы великого князя.

Здесь он не тот серый волк, каким предстал при первой встрече, через плечо широкая голубая лента, четыре ордена и две звезды, скромный у нас генерал Ренненкампф, мог бы нацепить и остальные, видно же, что ордена и звёзды даются только тем, у кого есть предыдущих ступеней.

Он шёл, не отрывая острого взгляда, словно по незримому лучу прицела. Его пытались перехватить мужчины и женщины, что-то говорили, но он скупо улыбался и двигался с напористостью стада бизонов, обрывая разговоры на полуслове.

Правда, взгляд всё тот же волчий, моё сердце тревожно стукнуло и забилось чуть чаще, нагнетая кровь в мышцы, словно вот щас сойдёмся в смертельной схватке. Но что делать, тело мне досталось от кроманьонцев, ещё не сообразило, что за это время в обществе произошли некоторые изменения, и вовсе не обязательно теперь рвать друг друга на части и впиваться клыками в чужое горло.

— Вадбольский, — сказал он повелительным тоном, — я уж хотел было вызывать вас к себе, но принцесса Александра возжелала посетить приём своей подруги Глорианы, и я понял, что обязательно встречу вас…

Я ответил вежливо:

— А разве вы не по службе?

— Нет, — отрезал он, — я охраняю великого князя. И его семью, естественно, но раньше они почти не покидали дом, вот теперь функции охраны пора расширить.

— Нечем не могу помочь, — сказал я ещё вежливее, но всем тоном намекая, что мне такие служебные подробности не интересны. — И вообще я плохой советчик.

Он усмехнулся.

— Но хороший стрелок. Давайте на пару минут покинем эту шумную толпу.

Я не успел среагировать, как он ухватил меня за рукав, протащил за собой несколько шагов и распахнул ту же дверь, в которой княгиня Штальбаум уговаривала заняться её омоложением.

— Для княжны Александры, — заговорил он ещё напористее, когда мы очутились в комнате, а дверь за нами прикрылась, — пора выделить собственную охрану. Хотя бы в облике личного телохранителя!

Я слушал молча, удивился, но продолжал слушать, а Ренненкампф, не дожидаясь моего ответа, продолжал всё так же мощно и убедительно:

— Близость к столь высокой особе даёт немалые привилегии. Нужно только уметь ими пользоваться!

Я уже совладал со штормом в моём черепе, что и не шторм вовсе, а так, некоторое волнение на море, даже на озере вроде моего Белого, ответил ровным голосом:

— Как я понял, рассматриваете мою скромную фигуру?

— Не такая уж и скромная, — ответил он с оттенком одобрения. — У нас есть сведения, что вы не стесняетесь применять оружие, а потом вовсе не падаете в обморок, увидев кровь.

— Время такое, — ответил я потому, что он ждёт ответа, а не ответить невежливо. — К счастью, такое случается редко. Вам как ответить, честно или как вам приятнее?

— Не дерзите, — сказал он с оттенком металла в голосе. — Субординацию ещё никто не отменял.

— Субординация ни при чём, — возразил я. — Я курсант Лицея, а не ваш подчинённый.

— Многие курсанты мечтают служить в нашем ведомстве.

— Я из немногих, — сообщил я. — Господин Ренненкампф, я не пойду в прислуги к внучке императора, ведь вы об этом хотели поговорить? Это мой окончательный ответ.

Его лицо напряглось, не привык, чтобы ему перечили, да ещё настолько мелкие личности, не занимающие никаких важных постов в управлении Империей.

— Речь не о прислуге, — проговорил он, заметно сдерживая гнев. — В телохранители! Можно даже выговорить вам роль старшего в охране, если понадобится кто-то ещё, но это как вы решите… Думаю, это удастся, хотя возражения будут.

— Всё равно прислуга, — отрезал я. — Думаете, я не видел, как великая княжна Александра разговаривает с телохранителями отца?

Он малость отступил в напоре, но я чувствовал, как поспешно ищет другие варианты давления, наконец, ничего не найдя, сказал резко:

— А если этого требуют интересы Империи?

Я ответил так же железобетонно:

— А они не требуют. Для великого князя это любимая дочка, но для остальных лишь избалованная девчонка, уж простите за мой французский, но нас никто не слышит. Она не великий учёный, не экономист мировой величины, даже не фельдмаршал. Я не стану отказываться от своих амбиций вам в угоду!

Он вроде стал выше ростом и громаднее, или же просто взъерошил перья, голос его прозвучал подобно грому перед грозой:

— А если этого потребует лично император?

— Всё равно, — отрезал я. — Что, бросите в каземат? Отправите в Сибирь?.. Хорош телохранитель из-под палки!.. Да я её сам удавлю и скажу, что недоглядел, народовольцы такие хитрые-е-е, а глава охраны некий Ренненкампф вообще мышей не ловит…

Он чуть наклонил голову, рассматривая меня исподлобья, как свирепый и могучий бык мелкого тореадора:

— У Империи есть много способов добиваться своего.

Я чувствовал, что меня начинает потряхивать нервное напряжение, руки дрожат, вот-вот и голос даст петуха.

— Вы правы, — проговорил я сдавленным голосом, словно его костлявая рука уже сжимает моё горло. — Спасибо за предупреждение. Сегодня же переведу свои капиталы в Королевский банк в Англии. А на неделе и сам уеду на ближайшем корабле.

У него вышибло дух, а глаза стали как у старого омара, круглые и вытаращенные.

— Что? К врагам?

— У них лучшая финансовая система, — сообщил я. — Враг я или не враг, но деньги не сопрут. А там подумаю, остаться или переехать куда-нить к тёплому морю. Достало это дурное… правление, когда с человеком могут разговаривать вот так… Честь имею!

И хотя это демонстративно грубо, но теперь нужно именно так, я отвернулся и пошёл к выходу. Ренненкампф из тех, кто другого ответа просто не поймёт.

Вообще-то двигаюсь чётко и как бы уверенно, никто не видит, что всего трясёт от негодования, страха и ясно ощущаемого унижения. Мною пытаются командовать, ни имея на это никакого права, словно я тля дрожащая, и всё потому, что за мной ни могучего рода, ни высокого титула!

А как же тогда тем, у кого даже дворянства нет, кто крестьяне и рабочие, хотя сейчас рабочего класса ещё нет, только зарождается, пока что это те же крестьяне?

Да только за такое вот оправдаю революционную ответку, когда на гильотину только за то, что аристократы! Даже если сами не зверствовали, то за то, что пальцем не пошевелили, чтобы останавливать беззаконие. Господь, жги!.. А не жгёшь, так мы сами с твоего молчаливого согласия всю Россию подожгём. Если не восстанет из пепла обновлённой, то туда ей и дорога, все гнилые империи исчезли без следа.