Вадбольский 5

Часть вторая Глава 1

Несколько раз проматывал в голове разговор Рейнгольда с Петром, уж и не знаю какое у этого Петра звание. Вернее, чин. Теперь примерно понимаю, чего ждать от великого Рода Долгоруковых. Надо придумать, как реагировать. Но от сердца отлегло, отлегло. Всё-таки Рейнгольд поумнее, да и в должности на три чина выше туповатого Ренненкампфа. Тот всего лишь начальник охраны великого князя, особых полномочий не имеет, а надувать щёки… ну, это несерьёзно. На самом деле, скажем мягко, руки коротки.

Однако раз уж всесильный Рейнгольд решил отправить за мной роскошный кортеж, то возвращаться в имение как-то не дело. Поэтому быстро уладил вопросы с поставками станков для металлообработки, оплатил, договорился о гарантийном обслуживании, после чего снова вернулся в дом на Невском, где полдня старался утвердиться в роли хозяина, что так и не приняла Ангелина Игнатьевна. Однако для Василия Игнатьевича и Пелагеи Осиповны я стал ещё ближе, как заблудший младшенький, что одумался и встал на верный путь исправления.

Мата Хари доложила, что в течение дня дважды на крышах соседних домов появлялись личности в тёмных плащах и с опущенными на лица капюшонами.

Как только они вытаскивали завёрнутые в ковровую ткань винтовки с оптическими прицелами, я разрешал Шаляпину принять меры, и тут же посылал весточку Рейнгольду, что на крышах соседей что-то непонятное, но опасное.

Приезжали достаточно быстро, уносили трупы и винтовки, ещё одна попытка была ночью, труп тоже отправил Рейнгольду, пусть видит, что я ни на кого не нападаю, да и защищаюсь как бы не я, они сами там убиваются, я из дома не выходил!

Утром, пользуясь паузой, составил длиннейший список трав, корешков, сушёных ягод, а также готовых настоек, что послужат мне сырьём для изготовления достаточно мощных зелий, и отправил его княгине Штальбаум с посыльным. В этом списке в самом деле с десяток ингредиентов, что понадобятся мне для изготовления лекарства для княгини, всё честно, просто я добавил ещё с полсотни нужных лично мне, это для моих гвардейцев.

На другой день начали привозить заказанное, но пришлось поручить принимать Пелагее Осиповне, во двор как раз въехал роскошный автомобиль из императорской конюшни, а с ним три бронированных автомобиля сопровождения, что не поместились в моём крохотном дворике и остались ждать по ту сторону ворот.

Я вышел, краем глаза поймал в окнах верхнего этажа своего дома бледные лица, одно узнал сразу: полное, как у возлюбленной Ленского, что «кругла, красна лицом, как эта глупая луна на этом глупом небосклоне», даже глаза светятся, как у волка в ночи, перехватила мой взгляд и поспешно опустила край занавески.

Мне кажется, со стороны Рейнгольда были получены самые строгие указания: со мной обращались как с хрупкой вазой из порцелана, не только распахнули дверцу, но и подсаживали деликатно двумя пальчиками под локти, интересовались деликатно, не дует ли, не жмёт, всё ли удобно, может приподнять сиденье, а для ног тут есть специальная подушечка…

— Уже вечер, — заметил я, когда автомобиль вырулил со двора, — Ваш начальник ещё работает?.. От работы, говорят, кони дохнут.

Я сел, вопреки правилам, рядом с шофёром, ну есть у мужчин такая привычка, хотя на заднем сиденье солиднее, показываешь себя важным барином, но так можно поговорить, чтобы вызнать новости, а вдруг важное, слуги и водители многое знают из того, что положено знать только высшему кругу.

Водитель ответил почтительно:

— Его высокопревосходительство работает всегда до ночи. Но мы едем не в его ведомство.

Я насторожился.

— А к кому?

Он ответил почтительно:

— К человеку, из-за которого весь императорский Приказ засиживается допоздна.

До меня дошло, по спине сыпануло холодом, даже ноги как-то сразу замёрзли, хотя в салоне совсем не холодно.

Ни фига себе, мне такое внимание ну совсем ни в дугу, ни в Красную Армию. Пусть другие жилы рвут, только бы попасться на глаза Самодержцу Российскому, но для меня это чревато боком и ещё каким боком.

Потом, когда приехали, долго вели по просторным коридорам, где у стен через каждые пять шагов вытянулись гренадеры исполинского роста, неподвижные и молчаливые, только провожают нас подозрительными взглядами.

Государь Император, стучало у меня в черепе, какой бы ни был Самодержец, не всесилен. Помнит, за слишком резкое движение либо табакеркой по голове, либо яду в компот, а то и просто кинжал под ребро, даже выстрел в спину сойдёт, пусть и не аристократично, способов много, так что с древними родами бояр, чьи щупальца везде, приходится ладить.

Особенно с теми, кто не ушёл в тень, а и сейчас занимают высшие государственные посты, находятся на ключевых должностях, как те же мстительные Долгоруковы.

Но любой государь в любой стране старается опираться не на аристократию, у той свои интересы, а на низших, кто выказывает рвение и таланты, а также предан только государю. Пётр Великий приближал самых резвых из народа, типа Алексашки Меншикова, Екатерина простолюдинов производила в графы, опиралась на них, у Наполеона лучшими из лучших полководцев оказались выходцы из простого народа, которых сделал маршалами, а они принесли ему самые блистательные победы.

Нашему императору удалось создать этот Лицей под собственным покровительством и управлением, это значило, что никакой боярский или княжеский род не мог протащить в управление своих ставленников, хватит им и остальных училищ под их полным управлением.

Любому правителю нужны не аристократы во главе армий, экономики и вообще любого управления, а умные и преданные исполнители. Потому понимаю всех тех чиновников, кто и меня включил в сферу своего внимания. Кадры решают всё, это было сформулировано позже, но на этом держится рост цивилизации, начиная с каменного века.

Впереди из боковой двери выметнулся взмыленный придворный, увидел нас, вздохнул с облегчением и сказал торопливо:

— Погодите… Его Величество Император Земли Российской сейчас занят… Стойте здесь, я узнаю, куда вас…

В Сибирь, мелькнула сумрачная мысль, куда ещё. Или в каземат. Уже все знают про свару с родом Долгоруковых, и у всех, понятно, одна мысль: и эта букашка ещё жива?.. Да растопчите её поскорее, всего-то делов!

Ждать пришлось недолго, явился другой, всего лишь унтер-шталмейстер, ну хоть не гоф-фурьер, и за то спасибо, хотя мне вообще-то пофигу, даже если это обер-шталмейстер, пусть даже первый всего лишь капитан-поручик, а второй — генерал.

Я не дрогнул под его суровым взглядом, ещё бы, я всего лишь барон, здесь мне доверят разве что утку за высокими чинами выносить, о бурдалю даже и не думай.

— Барон Вадбольский, — произнес он вроде бы ровным официальным тоном, но ухитряясь выговаривать с невыразимым презрением, — сейчас великий князь Александр отпустит тайного советника князя Апраксина и соизволит изволить милостиво дать вам аудиенцию.

— Буду безмерно счастлив, — ответил я смиреннейшим тоном. — Я ж её так ждал, так ждал!

— Вас осчастливят, — сообщил он таким тоном, словно сам может отпускать щасте большим черпаком из артельного котла, но не видит во мне достойного получателя. — Ждите, ждите, ждите!

— Со всем неизмеримым смирением, — ответил я скромно. — С неизмеримым, как величие нашей богоносной России под дланью помазанника Божьего Самодержца нашей великой державы!

У которой два таких верных союзника, так и вертелось на языке. Первый сдаст Севастополь и Крым, второй самозатопится у входа в бухту. Хотя слово «самотопы» появилось в употреблении только во времена русско-японской войны, где из всего огромного флота только крейсер «Варяг» и дал бой, хотя потом тоже самозатопился, как и почти все остальные. Но, думаю, не очень красивый, зато яркий и запоминающийся термин «самотопы» мог бы войти в лексикон ещё тогда, когда перед наступлением англо-французской эскадры русский флот красиво и торжественно без боя ушёл под воду.

Сердце колотится бешено, словно не аугментированное, а самое что ни есть простецко-крестьянское, вот-вот затахикардеет от созерцания величия внушительной фигуры великого князя, его парадного мундира с золотыми эполетами, золотыми аксельбантами и — о Господи! — золотыми бранденбургерами, и вообще упадёт вместе со всем телом в обморок! Да ещё и масса золотых орденов с бриллиантами, огромных звёзд из золота, опять же щедро украшенных бриллиантами…

Я вызвал в памяти мнение его современников, заявивших, что «От природы Александр обладал прекрасной памятью, трезвым и здравым умом, отзывчивым сердцем, весёлым нравом, был доброжелателен к людям». Посмотрим, посмотрим. Люди склонны ошибаться. Причём ошибаются чаще, чем не ошибаются.

Великий князь поднялся мне навстречу, высокий, внушающий, мундир парадный, через плечо широкая синяя лента с россыпью орденов и восьмиконечных звёзд.

Я вытянулся по стойке «смирно», молча вперил в него взгляд, всё по этикету, с членами императорской семьи нельзя заговаривать первым.

— Барон Вадбольский, — заговорил он с заметным усилием и даже на миг отвёл взор от моего лица, — вынужден принести извинения за выходку главы службы моей безопасности. Он получил строгий выговор за самовольство. Я предупредил, ещё раз случится подобное — и лишится своей работы. Я не потерплю, чтобы интересы моей семьи ставились выше интересов России!

Судя по его лицу, он в самом дели злится, говорят же, услужливый дурак опаснее врага. Ренненкампф не дурак, но в желании угодить великому князю переборщил. Хотя, вполне возможно, это заранее проработанная комбинация, во дворце что за жизнь без интриг?

— Капиталы я уже перевожу, — сообщил я с настолько почтительным видом, что великий князь может принять как издевательство, и окажется прав. — Как и все мои наработки, изобретения, патенты. В Королевском банке… гм… им надёжнее. Даже королева Виктория не сможет запустить туда лапу.

Он потемнел, я подумал со злорадством, всё имеет последствия, а вы думали, выходка вашего вассала останется без ответа? Извинения принимаю, но выводы делаю. Это как напоминание, что ещё одна выходка человека, за которого отвечаете вы, и это хрупкое равновесие будет нарушено.

В кабинет заглянул камердинер, великий князь ровным голосом велел принести горячий кофий и печенье. Тот исчез, Александр жестом указал мне на кресло перед его рабочим столом, я подошёл и подождал, когда он опустится на своё место по ту сторону стола, затем сел сам. Не на краешек, как почтительный слуга царю, отец солдатам, но и не касаясь спинки, сижу ровно, смотрю внимательно.

В кабинет вошёл камердинер, на подносе две чашки и расписное фарфоровое блюдо с горкой белоснежного печенья.

Великий князь подождал, когда он всё расставит и удалится, кивнул мне на чашки.

— Бери свой вражеский кофий, а я попользуюсь своим рассейским чаем…

Что-то в лесу издохло, подумал я чуть ли не в испуге, чего это его укусило?

Я взял чашку, во второй в самом деле чай, сказал почтительно, но не подобострастно:

— Осмелюсь напомнить, ваше высочество, нет английского кофия, его везут из дальних магометанских стран. В Англии только делают для него красивые ящички, шкатулки, баночки с вензелями, склянки. Чай, кстати, тоже пьёте китайский. Российский чай — это всякие травяные отвары. На вкус — парное сено.

Он кисло усмехнулся.

— И тут ершишься. Нет бы поддакнуть великому князю.

Да что с ним, он же меня на дух не выносит, да и мне он неприятен, а сейчас такое впечатление, что именно ему что-то от меня надо.

— У вас тут полно поддакивателей, — напомнил я, чувствуя что перехожу границу, но если он так, то и я так, поддерживаю, так сказать, атмосферу. — Приятно, да?.. А править с ними удобно?

Он взял чашку, повертел в широкой как лопата ладони, сделал осторожный глоток. Лицо постепенно принимало нормальный вид. Похоже, всё-таки была не заранее спланированная комбинация, а Ренненкампф в самом деле постарался угодить хозяину, но… перестарался.

— Ты делаешь то, — сказал он всё ещё нехотя, — что считаешь правильным. И говоришь то, что по-твоему верно, а не то, что от тебя хотят услышать. Типа юродивого, да?

Я сказал мирно:

— Вам такое непривычно?

Он вздохнул, сделал глоток чая, коричневого, крепкого, такой бодрит не хуже хорошего кофе, взглянул на меня в упор поверх края чашки.

— Но ты уверен, что именно ты говоришь правильно?

— Не уверен, — признался я, — но кое-что я увидел, как делать ещё правильнее в нашем правильном мире.

— Ты о спичках и винтовках?

Я наклонил голову.

— Ваше высочество вникает даже в такие мелочи?

— Винтовки, — бросил он сердито, — не мелочь. Ты же давно с ними начал?.. Если бы на них обратили внимание раньше… И как у тебя получается?

— Что, ваше высочество?

Он сделал пальцами другой руки некое вращательное движение.

— Ну это всё… Когда у тебя на всё своё мнение. И даже Государь Император не может тебе навязать своё. Может, потому у тебя и получается это вот всё… спички, мыло, зелье от головной боли, винтовки… Другие не видят, ты замечаешь, что поправить, что улучшить?

Я подумал, ответил осторожно:

— Люди разные, ваше высочество. Один рождается высокого роста, другой низкого, один быстрый, другой медленный, один умный, другой дурак. Но даже умные… они разные. Большинство сразу соображают, где урвать, чем попользоваться, а другие видят куда несут воды реки и в какие моря их вливают. Ваше высочество, люди видят то, что хотят видеть, а не то, что есть на самом деле. Правда бывает неприятной. Если жить в болоте, но считать, что в райском саду, то так в болоте и останемся. И дети наши будут болотниками.

Он нахмурился.

— Мы в болоте?

Я спросил учтиво:

— Вам правду или лизнуть?

Он поморщился, буркнул недовольно:

— Давай горькое.

— А может сказать что-то приятственное? — предложил я. — И вам хорошо и мне с барского плеча шубейка…

Он нахмурился.

— Перестань ковыряться в ране.

— Людям жаждется побед, — сказал я, — вот и начинается, что мы самые-самые, вон как непобедимого Бонапарта побили… На самом деле, Бонапарт бил нас до вторжения в Россию и после того, как вернулся во Францию. Ни одного сражения мы у него не выиграли!.. Даже потом он бил нас и во Франции, но мы для народа говорим только о своих сокрушительных победах. Ну ладно, это для народа, но зачем самим в это верить?

Он молчал, буравил меня тяжёлым взглядом. Я тоже умолк и смотрел на него с вопросом в глазах.

Наконец он сказал так же тяжело:

— Если считаешь, что Император наделал ошибок, почему не позволил бомбистам сделать своё, как считаешь, правое дело?

Я сжал челюсти, мозг разогревается, мыслям тесно, наконец ответил с неохотой:

— Нельзя зло уничтожать ещё бо́льшим злом.

Он продолжал буравить меня взглядом, я вынужденно пояснил:

— Все люди, все человеки. Бомбисты, при всей чистоте их помыслов, наивные дураки. Так ситуацию не исправить, а ввергнуть страну в ещё больший хаос. Исправлять ситуацию лучше всего сверху. Не знаю, получится ли это у Государя Императора, но другие способы ещё хуже.

Он навалился грудью на стол, поставил локти на столешницу и вперил в меня буравящий взгляд.

— Ты, как я слышал, уже взялся исправлять по-своему? Наладил выпуск новых винтовок уже не в своей мастерской, а на заводе?

Я чуть наклонил голову.

— Я делаю своими скромными силами то, что власть должна была сделать пять лет назад. И тогда бы коалиция не посмела даже сунуться в Чёрное море.