Вам же нравятся истории помрачнее

ГРЕМУЧИЕ ЗМЕИ

Июль – август 2020

Я не удивился, увидев пожилую женщину, толкающую пустую двухместную детскую коляску, меня ведь предупреждали. Дело было на Раттлснейк-Роуд, что тянется четыре мили вдоль острова Раттлснейк-Ки[40] в заливе неподалеку от побережья Флориды. На юге высились дома и кондоминиумы, на севере – несколько новомодных особняков.[41]

На дороге, ведущей к особняку Грега Акермана, где я поселился этим летом, болтаясь по огромному дому, словно последняя горошина в банке, имеется слепой поворот. Спутанные заросли подлеска выше моей головы (а рост у меня шесть футов четыре дюйма)[42] окаймляли и без того узкую дорогу. По обе стороны поворота установили флуоресцентно-зелёные пластиковые фигуры детей, каждая из которых предупреждала: «ВНИМАНИЕ! ТУТ ИГРАЮТ ДЕТИ!». Я шёл пешком и, учитывая жаркое июльское утро и свои семьдесят два года, шёл довольно медленно. Планировал доковылять до распашных ворот, отделяющих частную дорогу от той, что в ведении округа, затем вернуться к дому Грега. Я уже подумывал: не откусил ли я больше, чем смогу прожевать.

Я сомневался, не шутил ли Грег насчёт миссис Белл, но вот и она, толкает в мою сторону свою здоровенную коляску. Одно колесо поскрипывало, ему не помешала бы капелька масла. На женщине были свободные шорты, сандалии поверх носков до колен и большая синяя шляпа от солнца. Она остановилась, и я вспомнил вопрос Грега, не создаст ли её проблема – так он выразился – проблем для меня? Я сказал, что нет, но теперь колебался.

– Здравствуйте. Вы, надо полагать, миссис Белл. А моё имя Вик Трентон. Я некоторое время поживу у Грега.

– Вы друг Грега? Очень приятно. Старый друг?

– Мы работали в Бостоне в рекламном агентстве. Я копирайтером, а он…

– Занимался фотографиями и макетами, я знаю. До того, как сорвал куш. – Она подкатила коляску ближе, но не вплотную. – Друг Грега – мой друг и всё такое. Приятно с вами познакомиться. Раз уж мы станем соседями на время вашего пребывания здесь, зовите меня Алитой. Или Алли, если угодно. Вы здоровы? Нет симптомов этого нового гриппа?

– Я в порядке. Ни кашля, ни жара. Полагаю, у вас тоже.

– Верно. Спасибо и на том, я ведь уже не молода, и накопились обычные для стариков проблемы со здоровьем. Одна из немногих вещей, благодаря которым здесь приятно проводить лето – многие люди уезжают. Утром я смотрела новости, так доктор Фаучи[43] сказал, что каждый день заболевает по сто тысяч человек. Вы можете такое представить?

Я сказал, что тоже видел эти новости.

– Вы приехали сюда, чтобы укрыться?

– Нет. Мне хотелось отдохнуть, подвернулось это место, и я согласился. – Я не спешил выкладывать всю историю.

– Мне кажется, вы немного с приветом, если выбрали эту часть мира для летнего отдыха, мистер Трентон.

«А Грег говорил, что это вы с приветом», подумал я. «Судя по вашей коляске, он не ошибся».

– Зовите меня Вик, пожалуйста, – сказал я. – Раз уж мы соседи.

– Не хотите ли познакомиться с близнецами? – Миссис Белл указала на коляску. Пара голубых шортиков лежала на одном сиденье, пара зелёных – на другом. На спинки сидений накинуты футболки с шуточными надписями.«ПЛОХИШ» гласила одна, «ЕЩЁ ХУЖЕ» предупреждала другая.

– Это Джейкоб, – поименовала женщина голубые шорты. – А это Джозеф, – прикоснулась она к футболке с надписью «ЕЩЁ ХУЖЕ». Мимолётное прикосновение, но нежное и любящее. Взгляд Алиты оставался спокойным, но настороженным; она ждала, как я отреагирую.

Чокнутая? Да, наверняка, но я не был совершенно обескуражен. По двум причинам. Первая – Грег просветил меня заранее, заверив, что в целом миссис Белл вменяема и не теряет связь с реальностью. Вторая – занимаясь всю жизнь рекламой, я повидал уйму неадеквашек. Даже если поначалу они кажутся нормальными, со временем слетают с катушек.

«Просто веди себя вежливо», сказал мне Грег. «Она безобидная и делает лучшее овсяное печенье с изюмом, что я когда-либо пробовал». Я не очень-то поверил ему насчёт печенья – рекламщики, даже ушедшие на покой, любят преувеличения – но я был не против проявить вежливость.

– Привет, ребята, – сказал я. – Очень рад познакомиться.

Несуществующие Джейкоб и Джозеф ничего не ответили. И раз их не было, им не приходилось терпеть жару и беспокоиться из-за ковида или рака кожи.

– Им недавно исполнилось по четыре года, – сказала Алли Белл. По мне, женщина под шестьдесят с четырехлетними мальчиками-близнецами – та ещё диковинка. – На самом деле, они уже достаточно взрослые и могут ходить сами, но этим лентяям нравится кататься. Я одеваю их в шорты разного цвета, потому что иногда сама путаюсь: кто есть кто. – Она рассмеялась. – Не буду отвлекать вас от прогулки, мистер Трентон…

– Вик, пожалуйста.

– Ладно, Вик. Часам к десяти в тени станет девяносто,[44] не говоря уж о влажности. Мальчики, скажите «до свидания».

Надо полагать, они так и поступили. Я пожелал им хорошего дня и сказал Алли Белл, что рад знакомству.

– Я тоже, – сказала она. – А близняшки считают вас хорошим человеком. Правда, мальчики?

– Вы правы, я такой и есть, – заверил я пустые сиденья двухместной коляски.

Лицо Алли Белл озарилось улыбкой. Похоже, я прошёл тест, если это был он.

– Любите печенье, Вик?

– Люблю. Грег сказал, вы мастерица печь овсяное с изюмом.

– Spécialitie de la maison, oui, oui,[45] – сказала она и звонко рассмеялась. Было в этом нечто слегка настораживающее. Наверное, из-за ситуации; не каждый день вас знакомят с давно умершими близнецами. – Я угощу вас в ближайшее время, если вы не будете против.

– Ничуть не против.

– Только вечером, когда воздух немного остынет. В разгар дня меня обычно мучает одышка, хотя Джейка и Джо жара не беспокоит. И я всегда ношу с собой палку.

– Палку?

– От змей, – ответила она. – Та-дам, приятно познакомиться. – Алли прокатила коляску мимо меня, но обернулась. – А всё-таки сейчас не лучшее время наслаждаться побережьем залива. Октябрь и ноябрь – самое то.

– Приму к сведению, – сказал я.

Раньше я думал, что остров Раттлснейк-Ки получил название благодаря своей форме, напоминающей с высоты извивающуюся или свернувшуюся змею. Но Грег рассказал мне, что до начала 80-х тут водились гремучие змеи, и было их видимо-невидимо. В то время активно застраивались острова к югу от Сиесты и Кейси, которые раньше никому и даром не были нужны.

– Змеи появились из-за своего рода экологического всплеска, – объяснил Грег. – Думаю, поначалу несколько могли приплыть с материка… Змеи ведь умеют плавать?

– Умеют, – сказал я.

– Или, может, они прибыли в трюме судна вместе с грузом, или ещё как-нибудь. Чёрт, может, даже на яхте какого-то толстосума. Змеи размножились в зарослях, где птицам нелегко добраться до их молодняка. Гремучие змеи не откладывают яйца, понимаешь ли. Змеиные мамки вынашивают по восемь-десять детенышей за раз, а это, скажу я тебе, немало сапог из змеиной кожи. Эти ублюдки ползали повсюду. Сотни, может и тысячи. Когда южную часть острова начали осваивать, змеи подались на север. Потом, когда появились богачи…

– Вроде тебя, – вставил я.

– Таки да, – сказал Грег с присущей случаю скромностью. – Фондовый рынок осчастливил этого парня, особенно «Эппл».

– И «Тесла».

– Точно. А ведь я тебе намекал, но ты, скептик из Новой Англии…

– Хватит, – сказал я.

– Так вот, когда появились богачи и начали строить свои особняки…

– Вроде твоего, – опять прервал его я.

– Я тебя умоляю, Вик. По сравнению с некоторыми цементно-лепными кошмарами в этой части Флориды, мой дом – произведение искусства.

– Как скажешь.

– Начав застройку для богачей, подрядчики стали повсюду наталкиваться на змей. Они просто кишели. Рабочие убивали тех, что попадались на участках, где велось строительство – на берегу залива и в бухте – но организованного истребления не велось до случая с близнецами Белл. Власти округа и тогда не хотели ничего предпринимать, заявив, что северная часть острова застроена частной собственностью, так что подрядчики собрались и устроили охоту на змей. Я тогда ещё работал в «Масс-Адс» и приторговывал на стороне, так что сам-то не видел. Но, рассказывали, сотня мужчин и женщин – да, не меньше сотни – в перчатках и высоких сапогах начали с того места, где сейчас распашные ворота, и двигались сквозь заросли на север, убивая всех встреченных змей. В основном гремучих, но попадались и другие – чёрные аспиды, травяные змеи, несколько медянок и, ты не поверишь, но это правда – грёбаный питон.

– Они убивали неядовитых змей так же, как и опасных?

– Всех, – подтвердил Грег. – С тех пор на острове нечасто можно увидеть змею.

Грег позвонил этим вечером. Я сидел возле бассейна, потягивал джин с тоником и любовался звездами. Он поинтересовался, понравился ли мне дом. Я ответил, что понравился, и ещё раз поблагодарил за то, что он позволил мне здесь пожить.

– Хотя сейчас не лучшее время для отдыха на Ки, – сказал Грег. – В том числе потому, что многие туристические места закрыты из-за ковида. Лучшее время…

– Октябрь и ноябрь. Мне сказала миссис Белл. Алли.

– Значит, ты с ней познакомился.

– Да, конечно. С ней и близнецами, Джейкобом и Джозефом. Во всяком случае, познакомился с их шортами и футболками.

После паузы Грег продолжил:

– Всё в порядке? Я думал о Донне, когда приглашал тебя сюда. Но мне в голову не приходило, что это может напомнить тебе о…

Мне не хотелось говорить об этом, даже спустя столько лет.[46]

– Ничего страшного. Ты был прав. В целом Алли Белл показалась мне довольно милой женщиной. Предложила угостить меня печеньем.

– Тебе оно понравится.

Вспомнились маленькие круглые пятна на её щеках.

– Она сказала, что не больна ковидом – назвала его новым гриппом – и она не кашляла, но выглядела не вполне здоровой. – Я подумал о двойной детской коляске с лежащими на сиденьях футболками и шортами. – Я имею в виду – физически. Она упомянула о проблемах со здоровьем.

– Так ведь ей за семьдесят.

– Ничего себе. Я думал, шестьдесят.

– Они с мужем первыми выстроили дом в северной части острова, и это произошло ещё при президенте Картере. Я что хочу сказать, когда тебе переваливает за семьдесят – гарантия на «оборудование» перестаёт действовать.

– Больше я никого не встретил. Но я пробыл здесь всего три дня. Даже не все вещи распаковал.

Впрочем, я не так уж много и привёз. В основном книги, которые обещал себе дочитать, когда выйду на пенсию. При просмотре телевизора я выключал звук во время рекламы. Я был бы счастлив никогда в жизни больше не видеть ни одной рекламы.

– Приятель, сейчас лето. Более того, лето ковида. За распашными воротами лишь ты и Алита. И… – Грег замолчал.

– …и близнецы, – закончил я за него. – Джейк и Джо.

– Ты уверен, что тебя это не беспокоит? Я хочу сказать, учитывая, что случилось с…

– Не беспокоит. С детьми иногда происходят страшные вещи. Такое случилось у меня и Донны, и такое случилось у Алли Белл. Моего сына давно нет. Теда нет. Он в прошлом. – Я лгал. Кое-что нельзя оставить в прошлом. – Но у меня есть вопрос.

– А у меня ответ.

Я рассмеялся. Грег Акерман старше и богаче меня, и всё так же остроумен. Когда мы сотрудничали с компанией «Брайт», продающей прохладительные напитки, он однажды явился на встречу с торчащей из расстёгнутой ширинки бутылкой «Брайт Кола» с длинным горлышком.

– Она знает?

– Что-то я не понимаю тебя.

Уверен, он понимал.

– Она знает, что коляска пуста? Она знает, что её малыши уже тридцать лет, как мертвы?

– Сорок, – уточнил Грег. – Может, чуть больше. И да, она знает.

– Полностью уверен или почти уверен?

– Полностью, – ответил он, затем, после паузы, добавил. – Почти. – В этом был весь Грег. Всегда позаботится о лазейке.

Глядя на звёзды, я прикончил свою выпивку. Над заливом разносились раскаты грома и сверкали вспышки молний, но я счёл это пустыми угрозами.

Затем я распаковывал второй чемодан, хотя следовало этим заняться ещё два дня назад. Закончив – на всё дело ушло пять минут – я лёг спать. Было десятое июля. В одних только Соединённых Штатах количество заболевших ковидом перевалило за три миллиона. Грег говорил, что я могу оставаться у него в доме до сентября, если захочу. Я тогда ответил, что шести недель мне хватит, чтобы выкинуть из головы всё лишнее, но теперь задумался – не задержаться ли подольше. Переждать эту страшную заразу.

Восхитительную тишину нарушал лишь сонный шум волн, накатывающихся на галечный пляж Грега. Я мог бы вставать на рассвете и выходить на прогулки раньше, чем сегодня… и, надеюсь, разминуться с Алли Белл. Она милая, и Грег, наверное, был прав – на три четверти здравомыслящая, но эта её коляска с шортами разных цветов на сиденьях… жуть какая-то.

– Плохиш и ещё хуже, – пробормотал я. Лёгкий ветерок, проникший через раздвижную спальни, выходящую на балкон, приподнял тонкие белые занавески, превратив их в подобие рук.

Я понимал, почему Грег тревожился из-за призрачных близнецов, и как они связаны со мной. Во всяком случае, теперь понял. Лучше понять поздно, чем не понять совсем, так ведь говорят? Когда Грег впервые рассказал мне о чудачествах Алиты Белл, я не сразу уловил связь со своей жизнью. Связь состояла в том, что мой сын тоже умер, примерно в том же возрасте, что Джейкоб и Джозеф. Но я принял решение уехать из Новой Англии, хотя бы на время, не из-за Теда. То горе уже быльём поросло. В этом до нелепости огромном особняке и в эти жаркие летние дни мне предстояло справляться с новым горем.

Мне, как часто бывало, приснилась Донна. Во сне мы сидели на диване в нашей старой гостиной, держась за руки. Мы были молоды и сидели молча. Вот и весь сон, но я проснулся со слезами на глазах. Тёплый ветер стал сильнее, но из-за него занавески ещё больше напоминали протянутые руки. Я встал закрыть дверь, но вместо этого решил выйти на балкон. Днём отсюда (Грег разрешил мне пользоваться его спальней, что я и сделал) открывался вид на всю ширину залива, но ранним утром виднелась лишь тьма. Если не считать редких, но приближающихся вспышек молний. Гром тоже звучал громче, надвигающаяся буря больше не казалась пустой угрозой.

Я стоял на балконе над выложенным камнем патио и бассейном, опираясь на перила, а мои футболка и свободные трусы трепетали на ветру. Я мог бы сказать, что проснулся от грома, но, конечно, меня разбудил сон. Мы вдвоём сидим на диване, держась за руки и не в силах говорить о том, что произошло. Наша потеря была слишком велика, слишком постоянна, слишком реальна.

Наш сын погиб не от укуса гремучей змеи. Он умер от обезвоживания в раскалённой на солнце машине. Я никогда не винил в этом жену; она едва не погибла вместе с сыном. Я даже не винил сенбернара по кличке Куджо, что три дня под палящим летним солнцем наматывал круги вокруг нашего заглохшего «Форда Пинто».

Лемони Сникет написал книгу «Тридцать три несчастья»,[47] и она прекрасно описывает произошедшее с моей женой и сыном. Наш автомобиль вышел из строя – из-за засорившегося игольчатого клапана, на починку которого у механика ушло бы пять минут – возле заброшенного фермерского дома далеко за чертой города. Пёс подхватил бешенство. Если у Теда и был ангел-хранитель, то он взял отпуск в июле.

Это случилось очень давно. Минули десятилетия.

Я вернулся в спальню, задвинул дверь и на всякий случай запер на задвижку. Лёг в постель и почти заснул, но услышал тихий скрип. Я резко сел и стал прислушиваться.

Подчас в голову лезут безумные мысли, которые кажутся нелепыми при свете дня, но ранним утром выглядят правдоподобно. Я не помнил, запер ли я входную дверь, и легко мог представить, как Алли, гораздо более чокнутая, чем её считал Грег, расхаживает внизу. Вот она толкает двойную коляску со скрипящим колесом из гостиной в кухню, где оставляет мне пластиковую коробку, полную овсяного печенья с изюмом. Толкает коляску, убеждённая, что на сиденьях её сыновья-близняшки, умершие сорок лет назад.

Скрип. Тишина. Скрип. Тишина.

Да, я представлял её. Я даже мог представить Джейка и Джо… потому что для неё они существовали. Но, поскольку я не был ей, в своём воображении я видел их мёртвыми. С бледной кожей и застывшим взглядом. С распухшими ногами и лодыжками, куда их искусали змеи.

Бред собачий. Я понимал это даже сидя в постели, с простыней, прикрывающей колени. И всё же:

Скрип. Тишина. Скрип.

Включив лампу возле кровати, я встал и пересёк комнату, убеждая себя, что бояться нечего. Я зажёг верхний свет в спальне, затем высунул руку в дверной проём, чтобы включить трековые светильники в галерее второго этажа, продолжая уговаривать себя, что никто не собирается хватать меня за руку, и что не стоит кричать, если это всё же произойдёт.

Я прошёл полпути по галерее и взглянул вниз через перила, доходящие мне до пояса. В гостиной, конечно, никого не оказалось, но я слышал, как первые капли дождя стучат по окнам. И кое-что ещё:

Скрип. Тишина. Скрип. Тишина.

Я забыл выключить вентилятор под потолком. Он и издавал этот скрип. Днём я его просто не замечал. Выключатель находился возле лестницы, я щелкнул им и вентилятор остановился, издав при этом прощальный скрип. Я вернулся в постель, но оставил включённой настольную лампу, убавив свет до минимума. Если мне и приснился этой ночью другой сон, то к утру я его не помнил.

Я проспал, вероятно, из-за ночного приступа страха, и пропустил утреннюю прогулку, но в последующие дни я вставал рано, пока воздух свеж, а птицы молчат. Ходил гулять до распашных ворот и обратно, заметив по пути множество кроликов, но ни одного человека. Во время прогулки я прошёл мимо почтового ящика с надписью «Белл», установленного в начале подъездной дорожки, обсаженной азалиями, но почти не разглядел сам дом, расположенный ближе к заливу и скрытый за деревьями и ещё бо̀льшим числом азалий.

Иногда в будни, по пути в магазин за продуктами, я слышал шум воздуходувки и видел пару пикапов на подъездной дорожке дома Алли, но, думаю, остальное время она проводила одна. Как и я. Мы были одиночками, пережившими своих спутников жизни. Про нас можно было бы снять неплохую романтическую комедию (если бы кому-то пришло в голову снимать фильмы о стариках; «Золотые девочки» – исключение, что лишь подтверждает правило), но мысль о том, чтобы поухаживать за ней, меня не привлекала. И чем мы могли бы заняться? Бок о бок прогуливались с невидимыми близнецами в коляске? Делали вид, что кормим их консервированными спагетти в виде колечек?

У Грега был садовник, но он попросил меня поливать цветы в больших горшках, установленных по обе стороны двери, выходящей к подъездной дорожке, и возле бассейна. Этим я и занимался в вечерних сумерках спустя десять или двенадцать дней после приезда. Услышав скрип колеса, я перекрыл шланг. Алли толкала коляску по дорожке. Через плечо на ней было что-то вроде перевязи, в которой покоилась палка из нержавеющей стали с U-образным разветвлением на конце. Алли спросила, всё ли у меня в порядке. Я ответил, что да.

– У меня тоже. Я принесла вам печенье.

– Как любезно с вашей стороны, – сказал я, хотя если бы она забыла про своё обещание, я бы не расстроился. Сегодня на одном сиденье коляски лежали красные шорты, на другом – белые. На спинки снова накинуты футболки. Надпись на одной гласила: «УВИДИМСЯ, АЛЛИГАТОР», на другой: «ДО СКОРОГО, КРОКОДИЛ». Будь в эти футболки одеты настоящие дети, они смотрелись бы мило. А так… нет.

Раз уж Алита была моей соседкой и достаточно безобидной, я сказал:

– Привет, Джейк. Привет, Джо, как дела?

Алли звонко рассмеялась.

– Вы такой славный. – Затем, встретившись со мной взглядом, она сказала: – Я знаю, что их там нет.

Я растерялся и не ответил. Алли, похоже, не возражала.

– И всё же иногда они есть.

Мне вспомнилось, как Донна однажды сказала что-то подобное. Через несколько месяцев после смерти Теда и незадолго до нашего развода. «Иногда я вижу его», сказала она. Я пытался убедить её, что это глупо – к тому времени мы достаточно оправились от горя, чтобы говорить друг другу неприятные вещи. Но она стояла на своём: «Нет. Так нужно».

Спереди на перевязи Алли имелся карман. Она извлекла оттуда пакет на застежке с печеньем. Я взял и поблагодарил.

– Не хотите ли войти и перекусить? – После небольшой паузы я добавил. – Вместе с мальчиками, конечно.

– Конечно, – повторила она, словно подразумевая: «А как же иначе?».

Из гаража на первый этаж вела внутренняя лестница. Алли оставила коляску у подножия и велела:

– Вылезайте, мальчики. Живо, поднимайтесь. Всё в порядке, нас пригласили. – Она неотрывно следила за ними. Затем она сняла и положила свою перевязь на сиденье коляски.

Заметив, что я разглядываю палку от змей, Алли улыбнулась.

– Попробуйте её, если хотите. На удивление лёгкая.

Я взял палку в руки. Она весила не больше трёх фунтов.

– Стальная, но полая. Остриём на конце можно их колоть, но для меня змеи слишком проворные. – Алли протянула руку, и я подал ей палку. – Обычно я их отталкиваю, но, если они не уползают… – Она опустила и резко вскинула палку, – …можно отбросить их в заросли. Но делать это нужно быстро.

Я хотел спросить, приходилось ли ей пользоваться своей палкой, но понял, что уже знаю ответ. Если есть невидимые дети, значит, есть и невидимые змеи. QED.[48] Я просто заметил, что вещь полезная.

– Очень полезная, – подтвердила Алли.

На середине лестничного пролёта Алли остановилась, приложив руку к груди, и несколько раз глубоко вдохнула. На её щеках вновь появились ярко-красные пятна.

– С вами всё в порядке?

– Немного сбоит старый моторчик. Не так уж серьёзно, и у меня есть таблетки. Думаю, стоит принять парочку. Не дадите ли вы мне стакан воды?

– Может, молока? Лучшее сочетание с печеньем.

– Молоко и печенье – это просто объеденье.

Наконец, мы поднялись по лестнице. Алита, что-то тихо пробормотав, села за кухонный стол. Я налил молоко в два небольших стакана и выложил на тарелку полдюжины овсяных печенюшек с изюмом. Три для неё, три для меня – так я думал, но в итоге съел четыре. Они и правда оказались очень вкусными.

В какой-то момент Алли встала и воскликнула:

– Мальчики, не хулиганьте! Следите за своими манерами!

– Уверен, они не станут шалить. Вам лучше?

– Всё хорошо, спасибо.

– У вас немного… – Я коснулся верхней губы.

– Усы от молока? – Алли хихикнула. Это прозвучало очаровательно.

Протянув ей салфетку из подставки, стоявшей на вращающемся основании, я заметил, что она разглядывает мою руку.

– А где же ваша жена, Вик?

Я потрогал кольцо.

– Она скончалась.

Её глаза расширились.

– О, мне так жаль. Это случилось недавно?

– Да, совсем недавно. Хотите ещё печенья?

Может, эта леди и была малость не в своём уме из-за потери своих детей, но она понимала, когда надо остановиться.

– Хорошо. Только не рассказывайте моему врачу.

Мы немного поболтали, но не о гремучих змеях, невидимых детях или умерших жёнах. Она говорила о коронавирусе. О флоридских политиках, которые, по её убеждению, вредят природе. Алли рассказала, что ламантины гибнут из-за попадающих в воду удобрений, и посоветовала мне съездить и посмотреть на них в Морском аквариуме на Сити-Айленд, «если он по-прежнему открыт».

Я спросил, не хочет ли она ещё молока. Алли улыбнулась, покачала головой и, немного пошатываясь, поднялась на ноги.

– Мне нужно отвезти мальчиков домой, им уже пора баиньки. Джейк! Джо! Собирайтесь, ребята! – Она немного помолчала. – Вот и они. Чем занимались, ребята? – Затем Алли обратилась ко мне: – Они заходили в комнату в конце коридора. Надеюсь, они не устроили там беспорядок.

В конце коридора находился кабинет Грега, куда я наведывался по вечерам почитать.

– Уверен, всё в порядке.

– Знаете, маленькие мальчики любят всё разбрасывать. Может, я позволю им самим катить коляску. В такую жару я быстро устаю. Хотите, ребята?

Я проводил Алли по лестнице в гараж, готовый поддержать, если она споткнётся, но, похоже, молоко и печенье придали ей сил.

– Сначала я, – сказала она близнецам, разворачивая коляску. – Мы ведь не хотим ударить машину мистера Трентона, правда?

– Бейте на здоровье, – сказал я. – Она взята напрокат.

Алли снова хихикнула.

– Идёмте, ребятня. Вас ждёт сказка на ночь.

С этими словами она выкатила коляску из гаража. На небе зажглись первые звёзды, стало прохладнее. Как я уже убедился, июльские дни на побережье залива слишком знойные, но вечера бывают мягкими. Сезонные отдыхающие этого лишены.

Я проводил Алли до её почтового ящика.

– О, вы только взгляните на них – убежали вперёд. – Она повысила голос: – Не убегайте далеко, мальчики! И берегитесь змей!

– Думаю, вам придётся самой толкать коляску, – заметил я.

– Похоже, так и есть, да? – Она улыбнулась, но мне показалось, что в её глазах печаль. Может, свет так падал. – Вы, наверное, считаете меня совсем чокнутой.

– Нет, – сказал я. – У каждого свои пути. Моя жена…

– Что?

– А, неважно. – Я не хотел рассказывать, как жена говорила в последние, самые тяжёлые месяцы нашего брака (нашего первого брака): «Иногда я вижу его». Некоторые двери лучше держать закрытыми. Я смотрел вслед Алли, пока она не исчезла в сумраке, сгущающемся в кромешную тьму. Слышал скрип колеса коляски и думал, что надо бы его смазать.Делов-то на одну минуту.

Вернувшись в дом, я запер дверь и сполоснул тарелки. Затем взял книгу, роман Джо Пикетта, и направился в кабинет Грега. Меня не интересовало его рабочее место, я даже не включал настольный компьютер, но в кабинете стояло чертовски удобное кресло рядом с лампой. Идеальное место, чтобы пару часов перед сном насладиться хорошим романом.

Ещё у Грега есть кот по кличке Пуговка, сейчас живущий вместе с Грегом и его нынешней подружкой (наверняка она моложе Грега лет на двадцать, а то и тридцать) в Ист-Хэмптоне. У Пуговки есть маленькая плетёная корзинка с игрушками. Сейчас она лежала на боку с открытой крышкой. На полу валялись несколько мячиков, изрядно пожёванная мышка, набитая кошачьей мятой, и разноцветная резиновая рыбка. Я долго смотрел на разбросанные игрушки, убеждая себя, что сам опрокинул корзинку накануне и просто не заметил. Потому что, ну кто ещё мог это сделать? Я сложил игрушки обратно в корзинку и закрыл крышку.

Садовника Грега звали мистер Ито. Он приходил дважды в неделю. Одевался он неизменно в коричневую рубашку, шорты до колен с острыми складками того же цвета, коричневые носки и коричневые же холщовые туфли. На голове всегда пробковый шлем, надвинутый по самые уши. Его осанка была идеальной, а возраст… неопределённым. Мистер Ито напоминал мне жестокого полковника Сайто из фильма «Мост через реку Квай», и я постоянно ожидал, что он произнесет девиз полковника Сайто своему не слишком старательному сыну: «Работай и будь счастлив».

Но мистер Ито – его имя было Питер – вовсе не отличался жестокостью. Он был коренным жителем Флориды; родился в Тампе, вырос в Порт-Шарлотте, а сейчас жил в Палм-Виллидж за мостом. Грег был единственным клиентом мистера Ито на Раттлснейк-Ки, но он обслуживал немало домов на Парди, Сиесте и Бока-Чита. На боковых панелях его фургонов (один водил сам мистер Ито, а второй – его равнодушный сын) красовался девиз: «ДА БУДЕТ ЗЕЛЕНЬ».[49] Полагаю, носи он фамилию Максуини, это считалось бы расизмом.

Однажды в августе я заметил, как мистер Ито, прервав работу, стоит в тени и прикладывается к фляжке (да, у него была фляжка). Он присматривал за тем, как его сын на газонокосилке объезжает теннисный корт Грега. Я вышел на террасу и остановился рядом с садовником.

– Только отдохну минутку, мистер Трентон, – сказал он, надевая маску. – Сейчас возьмусь за работу. Я уже не так хорошо переношу жару, как раньше.

– Подождите, пока вам стукнет столько же, сколько мне, – сказал я. – Я хотел у вас кое-что спросить. Помните близнецов Белл? Джейка и Джо.

– Боже, конечно. Разве можно забыть? Кажется, 1982 или 83 год. Просто жуть. Я тогда был в возрасте этого раздолбая. – Мистер Ито ткнул пальцем в сторону своего сына Эдди, не отрывающегося от своего телефона даже во время покоса вокруг теннисного корта. Я ждал, что он того и гляди заедет на него. Вот будет катастрофа.

– Я познакомился с Алли и… в общем…

Ито кивнул.

– Грустная леди. Очень грустная. Повсюду ходит с этой своей коляской. Не знаю, верит ли она, что в коляске и правда детишки, или нет.

– Может, и так и этак, – сказал я.

– Иногда да, иногда нет?

Я пожал плечами.

– То, что с ними случилось – это какой-то грёбаный стыд, пардон за мой французский. Миссис Белл была тогда молода. Тридцать лет? Может, чуть больше. Её муж был намного старше. Его звали Генри.

– Правда ли, что детей покусали змеи?

Мистер Ито стянул маску, хлебнул из фляги, натянул маску обратно. Свою маску я забыл дома.

– Да, змеи. Гремучки. После расследования вынесли вердикт – смерть в результате несчастного случая. Газеты в те времена не смаковали подобные происшествия, а социальные сети ещё не появились… разве что люди сплетничали, а это тоже, можно сказать, социальные сети, не правда ли?

Я согласился.

– Мистер Белл сидел в своём кабинете, разговаривал по телефону. Он считался большой шишкой в инвестиционном бизнесе. Вроде вашего друга, мистера Акермана. Миссис Белл принимала душ. Мальчики играли на заднем дворе, за высокими воротами, которые, якобы, были на запоре. Но на самом деле, они только казались закрытыми. Окружной детектив, проводивший расследование, сказал, что задвижку так часто перекрашивали из-за ржавчины, что она не защелкивалась, как следует, и мальчики выбрались со двора. Мама обычно возила их в коляске – не уверен, в той ли, что у неё сейчас, или нет – но дети отлично умели ходить и, вероятно, решили пойти на пляж.

– Но они не пошли по дороге?

Мистер Ито качнул головой.

– Нет. Не знаю, почему. Никто не знает. Люди, занимавшиеся их поисками, выяснили, куда они пошли, по сломанным веткам и маленькому лоскуту футболки, висящему на одной из них.

«УВИДИМСЯ, АЛЛИГАТОР», подумал я.

– От Раттлснейк-Роуд до пляжа около четырёхсот ярдов, сплошь заросших подлеском. Близнецы преодолели примерно половину пути. Когда их нашли, один был уже мёртв. Другой умер раньше, чем его вынесли обратно к дороге. Мой дядя Девин принимал участие в поисках, и он рассказал, что каждого мальчика укусили больше сотни раз. Я не могу в это поверить, но укусов, думаю, было много. Бо̀льшая часть укусов – похожих на уколы – на ногах, но хватало на их шеях и лицах.

– Потому что они упали?

– Да. Когда яд начал действовать, вряд ли они могли устоять на ногах. К тому времени, как поисковики нашли мальчиков, рядом оставалась лишь одна гремучка. Кто-то из мужчин убил её змееловкой. Это такая палка с загогулиной…

– Я знаю, что это такое. Алли носит такую палку с собой, когда гуляет в сумерках.

Мистер Ито кивнул.

– Сейчас-то змей не так уж много. А гремучих вообще не осталось. Через два дня после того случая устроили охоту на змей. Собралось много народу, целая толпа. Часть людей из бригад строительных подрядчиков, остальные – жители Палм-Виллидж. Дядя Девин тоже был среди них. Они двинулись на север, прямо сквозь заросли. По пути, говорят, убили больше двух сотен гремучек, не считая прочих гадов. Охота закончилась на участке между протокой Дейлайт и Дьюма-Ки… Вернее, там, где был Дьюма, теперь-то он под водой.[50] Некоторые змеи пытались уплыть и, наверное, утонули. Остальных истребили на месте. Дядя Девин насчитал четыре-пять сотен, но это попахивает брехнёй, пардон за мой французский. Но, думаю, змей было много. Генри Белл тоже пошёл вместе с остальными, но до финиша он не добрался. Потерял сознание из-за жары и волнения. И от горя, надо полагать. Миссис Белл увидела малышей лишь после того, как их, скажем так, привели в порядок в похоронном бюро, а отец был в составе поисковой группы и нашёл их на месте гибели. Его отвезли в больницу, где он вскоре умер от сердечного приступа. Наверное, так и не смог смириться со случившимся. А я скажу: кто бы смог?

Мне были знакомы эти чувства. С некоторыми вещами нельзя смириться.

– Как удалось перебить всех этих змей?

Я бывал на оконечности Ки, на маленьком треугольнике пляжа, усыпанного ракушками, между протокой и небольшим скоплением зелени, оставшимся от Дьюма-Ки, и я просто не мог себе представить такую уйму змей там.

Прежде чем садовник успел ответить, раздался громкий скрежет; Эдди Ито всё-таки въехал на теннисный корт.

– Ай-яй-яй! – вскричал мистер Ито и побежал к корту, размахивая руками.

Эдди оторвался от своего телефона, вздрогнул и вернул косилку на газон, прежде чем успел бесповоротно испортить покрытие корта, хотя оставил на нём немало грязи и комьев земли, которые придётся убирать. Поэтому конец истории я так и не узнал.

Мы с Донной похоронили нашего сына на кладбище Хармони-Хилл, но его часть словно осталась с нами. Нам ещё только предстояло осознать это. Он по-прежнему был здесь, между нами. Мы пытались найти способ пережить потерю и сблизиться друг с другом, но не могли. Донна ушла в себя, страдала от ПТС,[51] глотала таблетки и слишком много пила. Я не мог обвинить её в том, что она оказалась в ловушке на ферме Кэмбера, поэтому винил в том, что она завела интрижку с неудачником по имени Стив Кемп. Этот короткий бессмысленный роман не имел никакой связи с чёртовым засорившимся игольчатым клапаном, но чем больше я чесал больное место – тем сильнее болело.

Как-то раз жена сказала:

– Ты винишь меня, потому что не можешь винить вселенную.

Возможно, это правда, но легче от этого не становилось. Развод, когда до него дошло дело, произошёл по согласию. Я мог бы сказать, что мы разошлись полюбовно, но это не так. Просто к тому времени мы оба были так эмоционально истощены, что уже не злились друг на друга.

Выслушав рассказ мистера Ито о гибели близняшек – вряд ли достоверный на все сто, но, вероятно, близкий к тому – я с трудом смог заснуть вечером. А когда всё же заснул, спал некрепко. Мне снилось, что двухместная коляска катится по подъездной дорожке к двери дома. Сперва я подумал, что коляска катится сама собой, как коляска-призрак, но, когда включилось внешнее освещение, я увидел, что её толкают близнецы. Они выглядели неотличимо друг от друга, и я подумал: «Неудивительно, что Алли одевает их в разные шорты и футболки». Их лица под светлыми шевелюрами казались какими-то странными. А может, причина была не в лицах, а в распухших шеях. Словно дети болели свинкой. Или ковидом. Когда они приблизились, я разглядел на их опухших руках множество красных точек, похожих на хлопья красного перца.

Скрип. Тишина. Скрип. Тишина. Скрип. Тишина.

Близнецы приблизились, и я увидел, что на каждом сиденье коляски извивается и сворачивается гремучая змея. По-видимому, они принесли мне змей в подарок. Или как наказание. За то, что меня не было рядом, когда умирал мой сын. Мой отъезд в Бостон для решения проблем с клиентом рекламного агентства оправдывал меня лишь частично. Я разозлился из-за интрижки Донны. Нет, я был в ярости. Мне хотелось отвлечься.

«Я никогда не желал ей смерти», пытался я сказать этим пустоглазым малышам, но, возможно, это было правдой только наполовину. Любовь и ненависть – тоже близнецы.

Очнувшись ото сна, я не сразу осознал, что не сплю, потому что продолжал слышать ритмичное поскрипывание. Опять вентилятор в гостиной – больше нечему – и я встал, чтобы выключить его. Не успел я дойти до двери, как скрип прекратился. Я прошёл по галерее, всё ещё скорее спящий, чем бодрствующий, и мне даже не пришлось включать свет, чтобы увидеть неподвижные лопасти вентилятора.

«Это сон», подумал я. «Он просто преследовал меня и после пробуждения».

Я вернулся в постель и почти сразу крепко заснул, на этот раз без сновидений.

Я опять проспал из-за того, что вставал посреди ночи. Во всяком случае, мне так казалось; не исключено, что ночная прогулка по галерее, чтобы выключить вентилятор, тоже была частью сна. Всерьёз я так не думал, но поручиться не мог.

В жаркий день я не пошёл бы на прогулку, но ночью к нам пришёл один из легендарных холодных фронтов с побережья залива. Они никогда не бывают слишком холодными – нужно пережить зиму в Мэне, чтобы ощутить настоящий холод – но температура снизилась до семидесяти[52] и подул освежающий бриз. Я испёк себе английский маффин, съел его, обильно намазав маслом, и отправился к распашным воротам.

Не пройдя и четверти мили, я заметил кружащихся в небе канюков – чёрных и красноголовых индюшачьих грифов. Эти уродливые неуклюжие птицы такие здоровые, что летают с трудом. Грег говорил, что если случается красный прилив,[53] то сотни стервятников прилетают пожирать мёртвую рыбу, выброшенную на берег. Но этим летом красного прилива не было – ощущение жжения в лёгких ни с чем не спутаешь – и птицы кружили не над пляжем, а над дорогой.

Я ожидал найти на дороге мёртвого кролика или броненосца. Может, чью-то сбежавшую кошку или щенка. Но оказалось, что птиц привлекло не животное. Это была Алли. Она лежала навзничь возле почтового ящика. Опрокинутая двухместная коляска валялась на подъездной дорожке. Детские шорты и футболки лежали на толчёных ракушках. Полдюжины канюков дрались над телом Алли, отталкивали друг друга, клевали её руки, ноги и лицо. Клевали – слабо сказано. Они разрывали её плоть своими громадными клювами. Я видел, как один красноголовый канюк весом фунтов пять, вцепился в её бицепс, заставив руку приподняться и шевелить кистью. Словно она машет мне рукой.

Через мгновение моё оцепенение от шока прошло, и я бросился на стервятников, размахивая руками и крича. Несколько птиц неуклюже взлетели. Остальные отступили вдоль дороги большими нелепыми прыжками. Но только не тот, что вцепился Алли в руку; он продолжал мотать головой, стараясь оторвать полоску плоти. Хотел бы я иметь в руках палку-змееловку Алли, а ещё лучше – бейсбольную биту, но вы же знаете поговорку, мол, будь желания лошадьми – нищие ездили бы верхом. Заметив опавшую пальмовую ветвь, я подхватил её и замахнулся.

– Прочь! – заорал я. – Убирайся, урод!

Сухие пальмовые ветви почти ничего не весят, но издают громкий треск. Канюк ещё разок дёрнул головой, но затем взвился в воздух и пролетел мимо меня, сжимая в клюве обрывок мяса Алли. Его чёрные глаза, казалось, стараются меня запомнить, как бы обещая: «Придёт и твой черёд». Я попытался ударить канюка, но промахнулся.

Я почти не сомневался, что Алли мертва, но присел рядом с ней, чтобы точно убедиться. Я уже стар и, говорят, память слабеет с возрастом даже у тех, кто не страдает болезнью Альцгеймера или деменцией – котелок уже не варит и всё такое. Но, думаю, мне никогда не удастся изгнать из памяти картину того, что птицы-падальщики сотворили с этой милой леди, притворяющейся, что её умершие дети по-прежнему живы. С женщиной, угостившей меня овсяным печеньем с изюмом. Её открытый рот с оторванной нижней губой производил впечатление, будто она скалится. Также канюкам досталась половина её носа и оба глаза. Пустые окровавленные глазницы уставились на меня в предсмертном ужасе.

Я отошёл к противоположной обочине и вытошнил свой английский маффин и утренний кофе. Затем, вернулся к ней. Я не хотел. Что я хотел, так это убежать обратно в дом Грега, так быстро, как позволят мои старые скрипучие ноги. Но если я так поступлю – канюки вернутся и продолжат свою трапезу. Некоторые из них кружили над головой. Другие устроились на ветвях австралийских сосен и на пальметто, как стервятники в фильме ужасов в стиле карикатур в «Нью-Йоркере». Телефон был у меня с собой, и я набрал 911. Сообщил о случившемся и сказал, что присмотрю за телом до приезда полиции. Вероятно, приедет и скорая, хотя какой от неё прок.

К сожалению, у меня не было ничего, чем можно прикрыть изуродованное лицо Алли, но я нашёл выход. Я поднял коляску, пододвинул её к плотной стене азалий и морского винограда вдоль обочины подъездной дорожки и взял одну из футболок, накинутых на спинки сидений. Я положил её на то, что осталось от лица Алли. Её ноги были раскинуты, а юбка задралась до бёдер. Из телефильмов я знал, что нельзя трогать тело до приезда полиции, но решил похерить это правило. Свёл её ноги вместе. Их тоже покрывали красные ранки, показавшиеся мне похожими на змеиные укусы. Взяв вторую футболку, я прикрыл ноги Алли от коленей и ниже. Одна футболка была чёрного цвета, другая – белого, но с одинаковой надписью: «Я – САМСЕБЕНЯШКА!»

Сев рядом с телом, я стал ждать полицию, жалея, что вообще приехал на Раттлснейк-Ки. На острове Дьюма-Ки, как считалось, обитали привидения – так поведал мне мистер Ито. Но, похоже, Раттлснейк ещё хуже. Хотя бы потому, что, в отличие от Дьюма-Ки, этот остров всё ещё существовал.

Дорожку к дому Алиты Белл усеивали крупные раковины. Я набрал несколько штук и всякий раз, стоило кому-то из канюков приблизиться, швырял в него ракушками. Попал только в одного, и он издал ласкающий слух вскрик.

Я прислушивался – не звучат ли сирены. Старался не смотреть на мёртвую женщину с закрытыми футболками лицом и ногами. Думал об овсяном печенье с изюмом и поездке в Провиденс десять лет назад. Мне тогда было шестьдесят два, и я собирался на пенсию. Ещё не знал, что буду делать на протяжении этих так называемых «золотых лет», но радость, что я всегда ощущал, занимаясь рекламным бизнесом – сочиняя правильный слоган, подходящий к правильной идее – почти померкла.

Вместе с двумя другими спецами из бостонского агентства, я прибыл на встречу с красноречивыми юристами из «Деббин и Деббин». Штаб-квартира компании находилась в Провиденсе, но офисы имелись во всех штатах Новой Англии. Их специальностью были автокатастрофы, увечья и бытовые травмы типа «поскользнулся и упал». «Деббины» хотели провести напористую рекламную компанию, охватив все телеканалы от Крэнстона до Карибу. «Что-то яркое», сказали они. «Что-то, заставляющее людей набирать 800». Я не слишком-то стремился на эту встречу, обещающую стать долгой и напряжённой. Юристы думают, что они умнее всех на свете.

Накануне вечером, я сидел в холле отеля «Хилтон», дожидаясь, пока ко мне присоединятся мои товарищи Джим Вулси и Андрэ Дюбоз. По плану мы собирались отправиться в «Олив Гарден» и устроить мозговой штурм, конечной целью которого было родить два хороших слогана. Не больше двух. Юристы думают, что умнее всех на свете, но также юристов легко поставить в тупик. Я набросал в своём блокноте: «ЗАЧЕМ ИМЕТЬ, ЕСЛИ МОЖНО ПОИМЕТЬ? ЗВОНИТЕ В «ДЕББИН И ДЕББИН!»

Вероятно, дохлый номер. Закрыв блокнот, я убрал его в карман пиджака и глянул в бар. Вот так. Иногда я думаю, что мог бы посмотреть в окно или в сторону лифтов – не идут ли Джим и Андрэ. Но я этого не сделал. Я глянул в бар.

Там сидела женщина, одетая в тёмно-синий брючный костюм. Её чёрные с белыми прядями волосы были уложены в короткую причёску, которую парикмахеры зовут, кажется, «голландский боб». Когда она поднимала бокал, делая глоток, её лицо лишь на четверть поворачивалось в мою сторону, но мне не нужно было видеть больше. Некоторые вещи мы просто знаем, правда? Наклон головы, изгиб челюсти, переходящий в подбородок, то, как постоянно слегка приподнято одно плечо, словно в шутливом пожатии. Жест, которым она откинула назад прядь волос: два пальца вытянуты, два прижаты к ладони. Время всегда может рассказать свою историю. Время и любовь.

«Это не она», подумал я. «Это не может быть она».

Но я с первого взгляда понял – это она и никто иной. Я не видел её больше двадцати лет, мы совсем не общались, последние лет двенадцать даже не обменивались открытками по праздникам, но я сразу узнал её.

Я с трудом поднялся на онемевшие ноги. Вошёл в бар. Сел рядом с незнакомкой, которая когда-то была мне самым близким человеком, целью моей страсти и любви. Эта женщина когда-то убила бешенного пса, защищая своего сына, но поздно, слишком поздно.

– Привет, – сказал я. – Угостить тебя выпивкой?

Она испуганно обернулась, собираясь сказать: «спасибо, но я занята» или «спасибо, но я не ищу компанию» … и увидела меня. Её рот округлился, словно идеальная «О». Она покачнулась вместе со стулом. Я поймал её за плечи. Мы смотрели друг другу в глаза. Её голубые глаза смотрели в мои.

– Вик? Это и правда ты?

– Тут не занято?

Джиму и Андрэ пришлось обойтись на мозговом штурме без меня, в итоге юристы одобрили поистине ужасный план рекламной кампании с участием позабытой звезды вестернов. Я же пригласил свою бывшую на ужин, но не в «Олив Гарден». Последний раз мы ужинали вместе через три месяца после развода. Тот ужин закончился яростной ссорой, она швырнула в меня тарелкой с салатом и нас попросили на выход. «Я больше не хочу тебя видеть», заявила она тогда. «Если что-то нужно – пиши».

И ушла, не оглядываясь. Рейган был тогда президентом. Мы считали себя старыми, но ещё не знали, что такое настоящая старость.

Тем вечером в Провиденсе не случилось никаких ссор. Мы много общались и ещё больше выпили. Она пошла вместе со мной в мой номер, где мы провели ночь. Три месяца спустя – достаточный срок, чтобы убедиться – это не какое-то подобие миража, позволяющего нам цепляться за прошлое – мы снова поженились.

Приехали аж три полицейских машины – возможно, многовато для одной мёртвой старушки. И да, машина скорой помощи тоже прибыла. С тела Алли Белл сняли детские футболки и, после того, как тело осмотрели медики и сделали фотографии, которые вряд ли кому-то понравятся, мою соседку засунули в мешок для трупов.

Показания у меня брал окружной полицейский по имени П. Зейн. Другой полицейский фотографировал и снимал видео, его звали Д. Канаван. Он со свойственным молодости любопытством рассматривал коляску и детскую одежду. Прежде чем я начал объяснять, Зейн сказал:

– Она вроде как местная знаменитость. Тронутая, но довольно милая. Слышал когда-нибудь песню «Рассвет Дельты»?

Канаван помотал головой, но я, будучи поклонником кантри вообще и Тани Такер в частности, знал, о чём говорит Зейн. Совпадение было не полным, но заметным.

– Это песня о женщине, продолжающей ждать своего давно умершего любовника, – сказал я. – Миссис Белл любила прогуливаться со своими близнецами, хотя их уже нет в живых. Они погибли давным-давно.

Канаван задумался, затем произнёс:

– Охренеть можно.

Я подумал: «Наверное, чтобы понять её, нужно самому потерять ребёнка».

К нам приблизился один из сотрудников скорой.

– Надо сделать вскрытие, но, полагаю, причиной смерти был инсульт или сердечный приступ.

– Готов поспорить, это сердечный приступ, – сказал я. – Она принимала таблетки от аритмии. Может, они до сих пор в кармане её платья. Или…

Подойдя к коляске, я поискал в сдвоенных чехлах на спинках сидений. В одном лежали две маленькие бейсболки «Тампа Рейс» и тюбик крема от солнца. В другом – бутылочка с таблетками. Врач скорой взял её и осмотрел этикетку.

– Соталол, – сказал он. – При учащенном и неровном сердцебиении.

Мне пришла в голову мысль, что Алли могла перевернуть коляску, пытаясь достать лекарство. А что ещё могло случиться? Не гремучую же змею она увидела.

– Полагаю, в ходе расследования вам придётся дать показания, – сказал офицер Зейн. – Вы ещё долго пробудете здесь, мистер Трентон?

– Да. Похоже, этим летом все сидят по домам.

– Это точно, – сказал он, смущенно поправив маску. – Пройдёмте с нами. Проверим, не оставила ли она дверь открытой. Если оставила – нам стоит её закрыть.

Я покатил коляску к дому, никто ведь не запрещал мне её трогать. Зейн положил таблетки в пакетик для улик.

– Иисусе, – произнёс Канаван. – Ума не приложу, как это визжащее колесо не свело её с ума. – Обдумав сказанное, он добавил: – Хотя, наверное, она и так была с приветом.

– Тем вечером, когда он принесла мне печенье, – сказал я, – я хотел смазать колесо, но забыл.

Дом, стоящий за стеной азалий и пальметто, не слишком походил на особняк. Скорее, это был летний домик, который в середине прошлого века, задолго до того, как богачи заинтересовались островами в заливе, сдавали в аренду рыбакам или семье отдыхающих за пятьдесят-семьдесят долларов в неделю.

Позади дома располагалась ещё одна постройка, но не столь крупная (и не столь вульгарная), чтобы претендовать на статус особняка. Гараж и дом соединялись крытым переходом. Я приложил ладони к стеклу и заглянул внутрь, разглядев обычный старенький «Шевроле Круз». Света, проникающего через окна, хватило, чтобы разглядеть два маленьких детских кресла, установленных бок о бок на заднем сиденье автомобиля.

Офицер Зейн для проформы постучал в дверь, затем потянул ручку. Дверь отворилась. Зейн велел Канавану идти за ним и снимать, чтобы, вероятно, у их начальства, включая окружного прокурора, не возникло никаких подозрений. Зейн спросил меня, пойду ли я внутрь. Я отказался, но, после того, как полицейские скрылись в доме, попробовал открыть боковую дверь гаража. Она тоже оказалась незапертой. Вкатив коляску в гараж, я оставил её возле машины. Вечером обещали грозу, и я не хотел, чтобы коляска намокла.

– Ведите себя хорошо, мальчики, – сказал я. Эти слова вырвались у меня раньше, чем я о них подумал.

Зейн и Канаван вернулись через десять минут. Канаван продолжал видеосъемку, пока Зейн перебирал ключи на связке в поисках подходящего ко входной двери.

– Весь дом нараспашку, – сказал он мне. – И окна тоже. Я закрыл изнутри заднюю дверь и выход во внутренний дворик. Похоже, хозяйка была доверчивая душа.

«Что ж», подумал я, «её дети были с ней – и только это её заботило».

Перепробовав несколько ключей покойной, Зейн закрыл дверь гаража. К тому времени Канаван уже выключил видеокамеру. Мы все вместе вернулись к дороге. Полицейские спустили свои маски ниже подбородка. А я свою опять забыл; не ожидал никого встретить.

– Ваш дом обслуживает Ито, верно? – спросил Зейн. – Японо-американец из Виллидж.

– Да, – ответил я.

– И дом миссис Белл тоже?

– Нет, только мой. Её обслуживает компания «Мир растений». Иногда я видел их пикапы. Может, пару раз в неделю.

– Но смотрителя у неё не было? Мало ли: прочистить водосток или подлатать крышу.

– Насколько мне известно – нет. Может, мистер Ито знает.

Зейн поскрёб подбородок.

– Должно быть, у неё руки росли откуда надо. Бывают такие женщины. Если она считала, что её дети живы спустя сорок лет после их гибели, это ещё не значит, что она не могла заменить прокладку в кране или оконное стекло.

– Но на то, чтобы смазать скрипящее колесо коляски её умений не хватило, – заметил Канаван.

– Может, ей так нравилось, – предположил я. – Или…

– Или нет, – сказал Канаван и рассмеялся. – Никто не любит скрипящие колёса. Говорят же: тише едешь – дальше будешь.

Зейн ничего не ответил. Я тоже промолчал, но подумал, возможно, детям нравился скрип. Может, он убаюкивал их после целого дня игр и купания. Скрип… тишина… скрип… тишина… скрип…

Скорая и две из трёх полицейских машин уже уехали, когда мы вернулись к месту, где я обнаружил тело Алли. Перед отъездом полицейские натянули между пальмами по обе стороны дорожки жёлтую полосу с надписью «НЕ ВХОДИТЬ». Мы прошли под ней, пригнувшись. Я спросил у офицера Зейна, что теперь будет с домом и кто оплатит ритуальные услуги.

Он ответил, что понятия не имеет.

– Наверняка у неё было завещание. Кому-то придётся поискать его в доме, а также другие документы и телефон. Её муж и дети мертвы, но должны же остаться какие-то родственники. Не могли бы вы нам помочь, мистер Трентон, пока мы будем разбираться? Вы и Ито присмотрите за домом, если не против? Нам потребуется некоторое время. Частично из-за бюрократических проволочек, а в основном потому, что у нас всего три детектива. Двое в отпуске, один болеет.

– Ковид, – вставил Канаван. – Я слышал, дела у Трис плохи.

– Я согласен, – сказал я. – Полагаю, вы беспокоитесь о том, как бы кто-нибудь не узнал, что дом пустует, и не воспользовался этим.

– Вот именно. Хотя гиены, способные ограбить дом умершего, обычно узнают о смерти из некрологов, а кто напишет его для миссис Белл? Она была одинока.

– Почему бы мне не написать о ней в «Фейсбуке»?

– Хорошо. А мы сделаем заявление для прессы.

– А что насчёт Супердеда? – спросил Канаван. – Может он осмотреть дом? Поискать завещание и, возможно, записную книжку.

– Знаешь, а это неплохая идея, – сказал Зейн.

– Кто такой Супердед? – спросил я.

– Энди Пелли, – сказал Зейн. – Наполовину пенсионер. Не хочет уходить в отставку. Иногда помогает нам, когда требуется.

– Создатель и член «клуба 10-42»,[54] – усмехнулся Канаван, чем навлёк на себя недовольный взгляд Зейна.

– Что это означает?

– Копы, которые не в силах расстаться со своим значком, – сказал Зейн. – Но Пелли хороший полицейский с богатым опытом, и он дружит с местным судьёй. Я уверен, он может получить распоряжение при чрезвычайных обстоятельствах, или как там оно называется.

– Значит, мне не придётся заходить в дом…

– Нет-нет, вам не положено, – сказал Зейн. – Эту работу возьмёт на себя Пелли, если согласится. Но спасибо за то, что позвонили. И за то, что отпугнули от неё этих грёбаных канюков. Они её пощипали, но могло быть намного хуже. Жаль, что всё это испортило вам утреннюю прогулку.

– Дерьмо случается. Кажется, так говорил Конфуций.

Канаван выглядел озадаченным, но Зейн посмеялся.

– Спросите мистера Ито, когда его увидите – не знает ли он родственников миссис Белл.

– Обязательно.

Я проводил полицейских до их патрульной машины и помахал им вслед рукой, пока машина не скрылась за поворотом. Затем я направился домой. Думал о Донне. Думал о Теде, нашем умершем сыне, которому сейчас – если бы не засорившийся игольчатый клапан – было бы за сорок, и он бы начал седеть. Я думал об Алли Белл, которая пекла вкусное овсяное печенье и сказала: «Я знаю, что их там нет. И всё же иногда они есть».

Я думал о двойной коляске, оставленной в тёмном гараже возле «Шеви Круз» с дешевыми покрышками. Я думал о том, как сказал: «Ведите себя хорошо, мальчики», хотя знал, что коляска пуста.

Как же всё это несправедливо. То, что случилось с близнецами Белл, с моим сыном, с моей дважды женой. Мир полон гремучих змей. Иногда на них наступаешь, но они не кусают. Иногда перешагиваешь, а они всё равно кусают.

К тому времени, как я вернулся домой, я уже проголодался. Нет, я просто умирал с голоду. Я взбил омлет из четырёх яиц и испёк себе ещё один английский маффин. Донна назвала бы мой голод здоровым жизнеутверждающим плевком в лицо смерти, но я, вероятно, просто хотел есть. Должно быть, я сжёг уйму калорий, когда нашёл мёртвую женщину на подъездной дорожке и разгонял канюков, желающих ею пообедать. У меня перед глазами так и стояло её изуродованное лицо, но я всё равно опустошил тарелку и на этот раз удержался от рвоты.

Поскольку погода стояла приятная, а не гнетущая жара («горячее, чем собачьи сопли», как любил выражаться мистер Ито), я всё-таки решил прогуляться… но не до распашных ворот, ведь этот путь проходил мимо места, где я нашёл Алли. Вместо этого, я пошёл к пляжу по дощатой дорожке от дома Грега. Начало дорожки с обеих сторон огораживали пальметто и пальмы, превращая её в зелёный туннель. Похоже, эта часть пришлась по нраву енотам, и мне приходилось огибать кучки их какашек. В конце дощатой дорожки стояла беседка. За ней деревья расступались, открывая широкую полосу пляжа, поросшего травой и тростником. Мягкий шум волн успокаивал. Над головой кружили чайки и крачки, подгоняемые ветром с залива. Виднелись и другие птицы, большие и маленькие. Грег был орнитологом-любителем и, наверное, узнал бы их. Я не узнавал.

На юге виднелись обширные заросли подлеска. Над ними торчало несколько пальм, выглядевших облезлыми и чахлыми, вероятно потому, что заросли сорняков высасывали бо̀льшую часть грунтовых вод, богатых питательными веществами. Должно быть, именно там Джейк и Джо попали в беду. Я видел дощатый настил у дома миссис Белл; если бы дети пошли по нему, а не затеяли игру в исследователей джунглей, им сейчас было бы за сорок, и они, возможно, возили бы собственных детей в той старой коляске. «Если бы» – слова, похожие на гремучих змей. Они тоже полны яда.

Оставив беседку за спиной, я направился на север вдоль широкого, влажного, блестящего на солнце пляжа. Позже днём полоса пляжа станет гораздо меньше, а к вечеру, когда начнётся прилив, почти совсем исчезнет. Мистер Ито говорил, что раньше такого не бывало, что виновато глобальное потепление, и к тому времени, как его сын Эдди доживёт до его лет, от пляжа останется лишь воспоминание.

Прогулка была приятной; слева – воды залива, справа – песчаные дюны. Дом Грега Акермана стоял последним в ряду домов на Ки; к северу от его участка начинались земли округа и снова появлялся дикорастущий подлесок, подходящий так близко к пляжу, что иногда приходилось наклоняться под ветками пальметто и перешагивать через большие скопления наупаки. Затем заросли кончились и пляж превратился в неровный треугольник, сплошь усеянный ракушками. То тут, то там я замечал акульи зубы, некоторые длиной с мой указательный палец. Несколько я подобрал, решив подарить Донне. Затем вспомнил, о, чтоб тебя, моя жена ведь умерла.

«Ещё один укус», подумал я.

Треугольник выглядел неровным, потому что протока Дейлайт резала пляж. Вода из Калипсо-Бей неслась навстречу прибою, сперва борясь с мягкими волнами залива, а затем, соединившись с ними, закручивалась в водовороте. Протока Дейлайт открылась после урагана; до этого, девяносто лет назад, она была закрыта. Я читал об этом в «Иллюстрированной истории южных островов», лежащей на журнальном столике в доме Грега. Напротив, над водой виднелся пятачок зелени – всё, что осталось от Дьюма-Ки, затопленного тем же ураганом, что открыл протоку.

Мне надоело собирать акульи зубы – наверное, сказались воспоминания о смерти жены – поэтому я сунул руки в карманы и стал просто разглядывать ракушечный пляж на оконечности Раттлснейк-Ки. В этот тупик охотники загнали уйму змей. Группа адвокатов зовётся коллегия, а группа гремучих змей – румба. Не помню, где я это вычитал. Разум – это не только ядовитая змея, подчас кусающая свой хвост, это ещё и любитель собирать всякий хлам. Фредди Кэннон выпускал свои пластинки на сорок пять оборотов с лейблом, на котором было написано «НЕ ВЫБРАСЫВАТЬ». Второе имя Джеймса Гарфилда – Абрам. Вот ещё несколько фактов, известных мне непонятно откуда.

Я стоял на пляже, ветер трепал мою рубашку, птицы кружили над головой, а зелёное скопление листвы, оставшееся от Дьюма-Ки, поднималось и опускалось вместе с волнами, словно дышало. Как сюда загнали змей? Ума не приложу. А после этого, как убивали тех змей, что не пытались спастись вплавь? Тоже не знаю.

Сзади послышался скрип. Затем ещё один. На моём затылке выступил холодный пот. Я не хотел оборачиваться, уверенный, что увижу двойную коляску с мёртвыми близнецами, распухшими от змеиных укусов. Но, поскольку отступать мне было некуда (как и гремучим змеям), а в призраков я не верил, то обернулся. Пара чаек – белые головы, чёрные тела, глаза бусинки – уставились на меня, словно спрашивая, какого чёрта я сюда припёрся.

От испуга я швырнул в чаек акульими зубами. Они были не такими большими, как ракушки, которыми я распугивал стервятников, но своё дело сделали. Чайки возмущённо вскрикнули и улетели.

Вскрикнули.

Но тот звук, что я слышал сзади – скрип, как у колеса, требующего смазки. Я постарался выкинуть из головы эту чушь и мне это почти удалось. Ветер принёс запах чего-то вроде керосина или бензина. Ничего удивительного: флоридские политики, начиная с губернатора штата и кончая городскими и поселковыми советами, больше озабочены бизнесом, чем сохранением хрупкой экосистемы побережья залива. Им плевать на природу и, в конце концов, они её потеряют.

Я поискал взглядом радужные пятна бензина или масла на поверхности крутящейся в водовороте воды, но ничего не увидел. Глубоко вдохнул – запах исчез. Пошёл обратно домой… так я теперь думал о доме Грега Акермана.

Не уверен, работают ли в большинстве своём повторные браки. Если где-то и есть статистика, мне она не попадалась. Наш брак работал. Из-за долгого перерыва? Мы не виделись долгие годы, даже перестали общаться. Или сыграл роль шок от воссоединения? Может, отчасти так и было. Или причина в том, что рана от гибели нашего сына успела затянуться? Интересно, всем ли парам удаётся преодолеть подобное?

Лично я думал о Теде всё реже, но, когда вспоминал его, испытывал почти такую же сильную боль, как и раньше. Однажды в офисе я вспомнил, как читал Теду перед сном «Заклинание чудовищ», призванное прогнать его страх темноты, и мне пришлось запереться в офисном туалете, сесть на унитаз и поплакать. Это случилось не спустя год, два или даже десять, а когда мне было за пятьдесят. Сейчас мне за семьдесят, и я до сих пор избегаю смотреть фотографии Теда, хотя раньше хранил их в своём телефоне. Донна говорила, что смотрит фото только в день рождения Теда – своего рода ритуал. Но она всегда была сильнее меня. Она была солдатом.

По-моему, большинство первых браков заключаются благодаря романтике. Уверен, есть и исключения – женитьба ради денег или чтобы как-то улучшить своё положение, но большинство людей руководствуются тем головокружительным, заставляющим терять голову чувством, что воспевают в песнях. «Ветер под моими крыльями» – отличный пример, как из-за вызываемых песней чувств, так и из-за следствия, о котором в песне не поётся: рано или поздно ветер стихает. Тогда вам приходится взмахивать крыльями, если не хотите разбиться о землю. Любовь некоторых пар столь крепка, что сохраняется и тогда, когда романтика угасает. Другие осознают, что крепкая любовь – это не про них. Вместо того, чтобы обсуждать, они спорят. На смену доверию приходят подозрения. В тени расцветают секреты.

А иногда браки распадаются из-за смерти ребёнка. С Алли Белл этого не произошло, но могло произойти, если бы её муж не умер вскоре после гибели близнецов. Я не испытывал сердечных приступов, только приступы паники. Я носил в портфеле бумажный пакет и дышал в него, когда паника подступала. Мало-помалу приступы прекратились.

Когда мы с Донной вновь поженились, наша любовь была зрелой, доброй и сдержанной. Не было споров из-за денег, терзающих многие молодые пары, только начинающие жить в браке; я хорошо зарабатывал в рекламном бизнесе, а Донна управляла одним из крупнейших школьных округов в южной части Мэна. В тот вечер, когда я встретил её в баре, она прибыла в Провиденс на конференцию школьных администраторов Новой Англии. Её годовой доход был поменьше моего, но вполне приличный. Мы оба имели 401(К).[55] Наши финансовые потребности полностью покрывались.

Секс был довольно неплох, хоть и не феерический (кроме, может, первого раза после нашего долгого разрыва). У Донны был свой дом, у меня – свой, так мы и жили. Расстояние не доставило особых проблем. Оказалось, что все эти годы мы жили в семидесяти милях друг от друга. Мы не проводили всё время вместе, это нормально. Нам и не требовалось быть всё время вместе. Это как дружить с хорошей подругой, с которой время от времени ещё и спишь. Мы работали над отношениями не так, как делают молодые пары, ведь у тех был ветер под крыльями. Пары в возрасте, особенно те, у кого в прошлом осталась ужасная тьма, должны махать крыльями. Что мы и делали.

Донна досрочно вышла на пенсию, и с 2010 года мы стали жить как обычная семья в моём доме в Ньюберипорте. Она так решила. Сначала я думал, что она хочет больше времени проводить вместе, и я был прав. Но причина была не только в её желании. Нам понадобилась неделя на обустройство, а потом, в одну солнечную октябрьскую субботу, Донна предложила мне прогуляться вдоль каменной стены, отделяющей мой участок от реки Мерримак. Мы держались за руки и пинали опавшие листья, слушая их треск и вдыхая коричный аромат, что они выделяют перед тем, как завянуть и начать гнить. Это был прекрасный день, с огромными пухлыми облаками, плывущими по голубому небу. Я заметил, что Донна как будто похудела. Она ответила, что так и есть. Это потому что у неё рак, сказала она.

Я боялся, что мысли о канюках, рвущих Алли, не дадут мне уснуть, поэтому порылся в аптечке Грега (ты всегда был немного ипохондриком, друг мой) и нашёл бутылочку «Амбиена» с оставшимися там четырьмя таблетками. Судя по этикетке, срок годности снотворного истёк в мае 2018 года, но я решил – какого чёрта, и проглотил пару таблеток. То ли они сработали, то ли помог эффект плацебо, но я проспал всю ночь, даже без сновидений.

На следующее утро я проснулся в семь утра, посвежевшим, и решил отправиться на свою обычную прогулку, понимая, что не смогу до конца своего пребывания здесь избегать места, где погибла Алли. Я надел шорты, кроссовки и спустился вниз, чтобы включить кофеварку. Подъездная дорожка ведет вдоль боковой стены во двор дома Грега. Окно у подножия лестницы смотрит на этот двор. Я сделал пару шагов, спустившись с лестницы, и замер, уставившись в окно.

Снаружи стояла коляска.

Я не поверил своим глазам. Не мог уложить это в голове. Подумал, не игра ли это теней, вот только под ранним утренним светом не было никаких теней… кроме той, что отбрасывала коляска. Она стояла там. Настоящая. Тень доказывала это лучше, чем что-либо ещё; несуществующие предметы тень не отбрасывают.

После первоначального оцепенения, я ощутил страх. Кто-то, какой-то мерзкий тип, притащил сюда эту коляску, чтобы напугать меня. Это сработало. Я и правда перепугался. Ума не приложу, кто мог это проделать? Уж точно не офицеры Зейн или Канаван. Мистер Ито, вероятно, уже слышал о смерти миссис Белл – слухи быстро расходятся в небольших поселениях – но он был не из любителей подобных розыгрышей, а его сын бо̀льшую часть времени проводил в волшебной стране по ту сторону экрана своего телефона. Я не знал кого подозревать, и в общем-то это было неважно. Важно, что кто-то пришёл к моему дому во то время, что писатели называют беспросветной тьмой.

Неужели я не запер дверь? Испуганный и потрясённый (разозлиться я ещё не успел), я не мог вспомнить. Не уверен, что вспомнил бы сейчас второе имя покойной жены, если бы меня спросили. Я подскочил ко входной двери – заперто. Проверил ту, что выходила во внутренний двор и к бассейну – она тоже закрыта. Подошёл к задней двери, ведущей в гараж, и она тоже оказалась на запоре. Значит, внутрь дома ночью всё же никто не пробрался. Вроде бы повод вздохнуть с облегчением, но я не мог.

«Должно быть, кто-то из копов оставил эту штуку», думал я. «Зейн запирал гараж, у него есть ключи».

Звучало логично, но невероятно. Зейн показался мне серьёзным надёжным человеком, отнюдь не тупым. К тому же, так ли уж нужен ключ от гаража? Скорее всего, нет. Замок на боковой двери, похоже, можно открыть проволочной вешалкой или кредитной карточкой.

Я вышел взглянуть на коляску. Пришло в голову, вдруг там лежит записка, вроде тех, что оставляют в жутких третьеразрядных триллерах: «Ты следующий» или «Возвращайся, откуда пришёл».

Записки я не нашёл. Нашёл кое-что похуже. Жёлтые шорты на одном сиденье, красные на другом. Не те, что были вчера. И футболки, накинутые на спинки, тоже другие. Мне не хотелось прикасаться к этим футболкам, да и прочитать надписи можно было, не трогая их: «ТРУЛЯЛЯ» и «ТРАЛЯЛЯ». Футболки близнецов, конечно же, но близнецы, носившие их, давно мертвы.

Что делать с этой про́клятой коляской – вот в чём вопрос и хороший вопрос. Теперь, когда её реальность не вызывала сомнений, мой первоначальный шок, за которым последовал страх, сменился любопытством и злостью – дерьмово утречко началось. В кармане шорт у меня лежал мобильный телефон. Я позвонил в окружное управление шерифа и попросил офицера П. Зейна. Диспетчер перевела меня в режим ожидания, затем, вернувшись, сообщила, что офицер Зейн выйдет на службу лишь в следующий понедельник. Я знал, что бесполезно спрашивать домашний номер полицейского, поэтому попросил диспетчера передать ему, что звонил Виктор Трентон, вместе с просьбой перезвонить.

– Постараюсь вам помочь, – ответила женщина-диспетчер, не слишком улучшив моё дерьмовое утро.

– Постарайтесь, – сказал я и завершил разговор.

Мистер Ито тоже не появится до понедельника, и я не ждал никого другого, но не собирался оставлять коляску у себя во дворе. Я решил отвезти её к дому миссис Белл и поставить обратно в гараж. В конце концов, этот путь совпадал с моей обычной прогулкой, и я мог бы проверить, не взломал ли какой-нибудь шутник или мерзавец дверь гаража. Но сначала я сделал несколько фотографий коляски там, где она стояла, чтобы позже показать их Зейну. Если, конечно, он заинтересуется. Возможно, он будет не слишком доволен, что я увёз коляску со двора, где её нашёл, но разве это улика преступления? Неужели Алли Белл забили до смерти коляской? Нет. Я просто верну её на место, туда, где мы её изначально поставили.

Я толкал коляску по дороге под лучами утреннего солнца. Похоже, «Амбиен» ещё продолжал на меня действовать, потому что, когда страх рассеялся благодаря прозаической обыденности (даже шорты и футболки были совершенно обычными, из тех, что можно купить в любом «Уолмарте» или на «Амазоне»), я ощутил некое одеревенение. Наверное, лежа в постели или на диване, я бы задремал. Но, поскольку я шагал по Раттлснейк-Роуд, то просто позволил своим мыслям плыть по течению.

Коляска без сидящих в ней четырёхлетних пацанов катилась легко, несмотря на скрипящее колесо («Надо бы его смазать, наконец», подумал я). Я толкал её левой рукой, правой ощупывая висевшие на спинках сидений футболки, то одну, то другую. Только потом я осознал, что делаю.

Я думал о мальчиках, пересёкших дорогу и продирающихся через заросли к пляжу. Когда их хлещут по лицам отлетающие ветки или колючки царапали руки, они не злятся и не орут свои мальчишеские обзывалки. Они не сердятся, не сгорают от нетерпения и не жалеют, что не пошли по дощатому настилу. Их полностью захватила общая фантазия – будто они исследователи джунглей в шапочках, которые отец сделал им из листов воскресного выпуска «Трибьюн» с цветными смешными картинками. Где-то впереди скрывается сундук с сокровищами, оставленный пиратами, или гигантская обезьяна, вроде Кинг-Конга – они видели этот фильм в четыре часа в передаче «Утренник Тампы», сидя, скрестив ноги, перед телевизором, пока мама не пришла смотреть вечерние новости с Томом Брокоу.

Героически продвигаясь вперёд, близнецы слышат треск, сперва негромкий, но становящийся всё громче и ближе. Сначала они не обращают на него внимания, а затем совершают роковую ошибку, решив идти дальше несмотря на звук. Джо думает, что это жужжат пчёлы и они могут найти улей с мёдом. Джейк спрашивает брата, мол, он что – хочет, чтобы его ужалили? Пусть не тупит. Они ищут сокровища, а мёд – не сокровище. Потрескивание доносится то слева, то справа. Нет проблем! Путь к пляжу прямо впереди. Братья уже слышат шум прибоя, и они предвкушают, как поплещутся в воде, прежде чем приступать к поиску золота в песке (или к постройке замка, если поиски окажутся безрезультатными). Они хотят искупаться, потому что день очень жаркий, как и тот, который пришлось выносить моему малышу. У него не было воды, в которой он мог бы искупаться, он сидел в раскалённом на солнце автомобиле вместе с мамой, потому что снаружи поджидало чудовище. Машина не заводилась, а чудовище не спешило уходить.

Близнецы не замечают ямку, скрытую путаницей ветвей. В тени этих зарослей также скрывается логово змей – румба гремучек. Джейк и Джо могли бы обойти это скопление зелени, но отважные исследователи так не поступают. Отважные исследователи идут напролом, прорубая заросли невидимыми мачете.

Так они и делают, а поскольку идут бок о бок, то вместе плюхаются в скопившуюся в яме воду. И оказываются среди змей. Их десятки. Некоторые ещё молоды – змейки – и хотя они способны укусить, но не могут (вопреки распространённому мнению) впрыскивать яд. Но их укусы всё равно болезненны. Большинство же гремучих змей взрослые, полные решимости защищать своё логово. Они выстреливают вперёд своими ромбовидными головами и глубоко вонзают клыки.

«Ой!», кричат мальчики. А ещё: «Нет!», «Что?» и «Как больно!».

Они получают множество укусов в лодыжки и икры. Джо опускается на колено. Змея жгутом охватывает его ногу и жалит в бедро. Джейк с трудом выбирается из заросшей кустами ямы со змеями, обившимися, словно браслеты, вокруг лодыжек. Треск змеиных погремушек заполняет весь мир. Когда Джейк пытается подтянуть брата к себе, змея в мгновение ока всаживает клыки в мякоть его маленькой ладошки. Джо растянулся на животе и змеи ползают по нему. Он пытается защитить хотя бы лицо, но безуспешно. Его кусают в шею и щеки, а когда он отворачивается в тщетной попытке уклониться – в нос и губы. Лицо тут же начинает опухать.

Джейк разворачивается и бредёт назад к дому Беллов по ту сторону дороги, волоча за собой обвивших лодыжки змей. Одна отпускает его. Другая начинает взбираться по ноге мальчика, так что та становится похожа на столб со спиральным узором из змеи. Почему Джейк убегает, ведь они с Джо были неразлучны? Потому что понимает – его брата-близнеца уже не спасти? Потому что он ослеплён паникой? Нет, даже отчаянная паника не заставила бы его бросить Джо в беде. Джейк хочет найти папу, если он дома, или маму, если папы нет. Он не паникует, а отправляется за помощью. Джейк срывает змею с ноги и успевает взглянуть в её оценивающие глазки-бусинки, прежде чем она впивается клыками в его запястье. Он отбрасывает змею и пытается бежать, но не может – яд разносится по телу, нарушая работу сердца, затрудняя дыхание.

Джо перестаёт кричать.

Перед глазами у Джейка двоится, затем троится. Он уже не в силах идти, поэтому ползёт. Руки распухли, как перчатки на руках мультяшных героев. Джейк силится позвать брата по имени, но не может, потому что его горло…

Моё видение нарушил лязг и вой механизма открывающихся распашных ворот. Коляска пересекла луч фотоэлемента, управляющего воротами. Словно зомби, я миновал подъездную дорожку к дому Алли и ушёл гораздо дальше. Я заметил, что моя правая рука всё ещё ощупывает то одну футболку (ТРУЛЯЛЯ), то другую (ТРАЛЯЛЯ). Я отдёрнул руку, словно коснулся чего-то раскалённого. Погода пока стояла прохладная, но моё лицо покрылось испариной, и рубашка потемнела от пота. Я всю дорогу шёл шагом (во всяком случае, мне так показалось, точно не скажу), но я хватал ртом воздух, как после двухсотярдовой пробежки.

Я отодвинул коляску от фотоэлемента и ворота закрылись. Я гадал – что сейчас произошло, но, кажется, знал ответ. Мои коллеги по рекламному агентству рассмеялись бы – за исключением, может, Кэти Уилкин, чьё воображение простиралось дальше рекламных слоганов для туалетных чистящих средств – но я не находил другого объяснения. Я видел в фильмах и по крайней мере в одной документалке, как полицейские обращались за помощью к так называемым ясновидящим, чтобы отыскать тела людей, считающихся погибшими. Подобно тому, как ищейкам дают предмет одежды, по запаху которого они должны следовать, экстрасенсам предлагали вещи, предположительно важные для разыскиваемых людей. Чаще всего ни хрена у них не получалось. Но в нескольких случаях срабатывало. Или казалось так.

Дело в футболках. В прикосновении к ним. А мысли о Теде? Мои воспоминания, вторгшиеся в то видение, что я получил от футболок. Ничего удивительного, что в своём странном состоянии я думал о сыне. Тед погиб примерно в том же возрасте и в то же время, что и близнецы Белл. Тройняшки вместо двойняшек. Трагедия, взывающая к трагедии.

Когда я развернул коляску и отправился в обратный путь, краски моего видения стали тускнеть. Я уже сомневался, что пережил настоящий приступ ясновидения. Я ведь не мог знать, что именно произошло с близнецами Белл. Мой разум, по-видимому, добавил детали, такие, как скрытая в зарослях яма, в которую они свалились. Возможно, на самом деле всё было не так. К тому же, не стану отрицать, я был в крайне внушаемом состоянии из-за появления коляски.

Вот этого я не мог объяснить.

Я пролез вместе с коляской под жёлтой полицейской лентой и покатил её по извилистой подъездной дорожке к дому миссис Белл. Скрип, скрип, скрип. Открытая боковая дверь гаража лениво покачивалась от лёгкого ветерка. Ни на замке, ни на самой двери не имелось никаких повреждений. Может, её и открыли кредитной карточкой, но не взламывали.

Я изучил дверные ручки снаружи и изнутри. В центре наружной ручки находилась замочная скважина, куда офицер Зейн вставлял ключ, запирая дверь. Чтобы запереть дверь изнутри, ключ не требовался. Достаточно нажать кнопку в центре дверной ручки.

«Картина ясная», подумал я. «Это всё близнецы. Джейкоб и Джозеф. Они просто повернули внутреннюю ручку, отжали кнопку и дверь открылась. Пара пустяков. А потом они покатили коляску ко мне во двор: Джейк с одной стороны, Джо с другой».

Ну конечно же. И если вы поверите этому, то поверите и тому, что мы одержали победу во Вьетнаме, высадка на Луну – обман, убитые горем родители в Сэнди-Хук[56] – всего лишь актёры, а 9/11 устроили мы сами.

И всё же дверь гаража была открыта.

А коляска оказалась в четверти мили от него, возле моего дома.

Зазвонил телефон. Я вздрогнул. Это был офицер П. Зейн. Диспетчер из управления шерифа всё-таки дозвонилась до него.

– Здравствуйте, мистер Трентон. Чем могу помочь? – сегодня голос Зейна звучал по южному расслабленно. Возможно, в свой выходной он вёл себя, как простой человек.

– Я у дома миссис Белл, – сказал я и объяснил причину. Вряд ли стоит уточнять, что я пропустил ту часть, где у меня было видение, как мальчики упали в неприметную яму со змеями.

Когда я закончил, на минуту наступила тишина. Затем Зейн сказал:

– Поставьте коляску обратно в гараж, почему бы и нет. – В его голосе не было удивления и тревоги. Конечно, он-то не видел змей, ползающих по пронзительно орущему Джо Беллу. – Кто-то вас разыграл. Скорее всего, подростки, прокравшиеся на Раттлснейк-Роуд посмотреть, где умерла двинутая леди. Такая уж у неё репутация в Палм-Виллидж.

– Вы и правда так считаете?

– А кто ещё мог это сделать?

«Призраки», подумал я. «Призраки детей». Но я не собирался говорить этого вслух. Мне и думать-то об этом не нравилось.

– Наверное, вы правы. Они, судя по всему, открыли замок кредиткой или водительскими правами. Никаких следов взлома.

– Наверняка. Открыть такой замок проще простого.

– Легче лёгкого.

Зейн усмехнулся.

– Так и есть. Просто поставьте коляску на место и захлопните дверь. Ключи покойной у нас в участке. Энди Пелли их заберёт. Вы помните, я вам о нём говорил?

– Конечно. Супердед.

– Верно, – Зейн рассмеялся, – только не называйте его так в лицо. В общем, он упросил своего друга судью подмахнуть ту писульку насчёт чрезвычайных обстоятельств, чтобы заняться поиском ближайших родственников и опросить местных знакомых. Энди старый тёртый калач; он узнает всё, что нужно. Нам нужно найти кого-то, кто возьмёт на себя заботу об останках леди.

«Останки», подумал я, наблюдая, как дверь раскачивается туда-сюда на ветру. Слово-то какое.

– Полагаю, она не может просто полежать в морге, да?

– Так у нас его и нет. Она в похоронном бюро Пердомо на Тамиами. Послушайте, раз уж вы там, и гараж открыт, может, зайдёте посмотреть – не повредили ли вандалы автомобиль миссис Белл? Проколотые шины, разбитые или треснувшие стёкла и тому подобное. Тогда нам придётся отнестись к этому делу более серьёзно.

– Буду рад помочь. Извините, что потревожил вас в выходной.

– Не извиняйтесь. После завтрака я просто сижу на заднем дворе и читаю газету. Перезвоните мне, если с машиной что-нибудь случилось, и я тогда сообщу Энди. И, мистер Трентон…

– Почему бы вам не звать меня Вик?

– Хорошо, Вик. Если вы опасаетесь, что подростки, притащившие коляску к дому мистера Акермана, могут проделать это снова – а от детей, откалывающих такие номера, всякого можно ожидать – откатите её назад и заприте в своём гараже.

– Лучше оставлю её здесь.

– Тоже неплохой вариант. Удачного вам дня.

Закатывая коляску в гараж (пришлось приподнять переднюю часть, чтобы перевалить через порожек), я вспомнил, что не рассказал Зейну про шорты и футболки.

Кондиционера в гараже не было, и я покрылся потом сразу, как вошёл. Не считая того, что автомобиль следовало бы прогнать через ближайшую автомойку – бока и ветровое стекло покрывал налёт соли – «Шевроле Круз» Алли выглядел целым и невредимым. Я уставился на пустые детские кресла на заднем сиденье (конечно, пустые), но заставил себя отвести взгляд. Вдоль задней стены гаража громоздились картонные коробки. На каждой из них красовалась надпись маркером «ВЕЩИ ДЖ.»

У моей матери была поговорка: «Подглядывать – гаже, чем сплетничать», а отец любил передразнивать её другой поговоркой: «Любопытство убило кота, но удовлетворение вернуло его к жизни».

Открыв одну из коробок, я увидел паззлы с картонными кусочками, вырезанными в форме животных. В другой коробке я обнаружил книжки с картинками: Доктор Сьюз, Ричард Скарри, «Мишки Беренштейна».[57] Ещё в нескольких лежала детская одежда, в том числе шорты и парные футболки с разнообразными забавными надписями про близнецов. Вот откуда взялись шорты и футболки в коляске. Мне стало интересно, откуда неведомый шутник мог знать, что Алли раскладывала эти вещи на сиденьях, словно одевала невидимых кукол? Офицер Зейн сказал бы, что слухи об этом ходили. Но я не уверен.

Горе засыпает, но не умирает. Во всяком случае, пока не умрёт сам скорбящий. Этот урок я заново усвоил, открыв последнюю коробку. Её заполняли игрушки. Машинки «Матчбокс», конструктор «Плейстикс», фигурки из «Звёздных войн», настольная игра «Кэндиленд» и дюжина пластиковых динозавров.

У нашего сына тоже были машинки «Матчбокс» и игрушечные динозавры. Он их обожал.

У меня на глаза навернулись слёзы, а руки дрожали, пока я закрывал коробку. Мне хотелось скорее покинуть жаркий замерший гараж. И, возможно, Раттлснейк-Ки тоже. Я приехал сюда, чтобы перестать оплакивать свою жену и все те годы, что мы потратили впустую, пока были в разрыве, а не для того, чтобы разбередить давно затянувшуюся рану от ужасной гибели нашего мальчика. И уж точно не ради того, чтобы испытывать вспышки ясновидения, достойные страниц «Взгляда изнутри».[58] Я решил, что для уверенности потерплю ещё два-три дня, но если буду чувствовать себя так же – позвоню Грегу, поблагодарю его и попрошу мистера Ито присматривать за домом. Затем отправлюсь в Массачусетс, где в августе тоже жарко, но не безумно жарко.

На пути к выходу, я заметил кое-какие инструменты – молоток, отвёртку, пару гаечных ключей – на полке слева от двери. Там же стояла и старомодная маслёнка с металлическим корпусом, который надо сжать пальцами, и длинным носиком, напомнившим мне палку-змееловку Алли Белл. Хотя я не собирался толкать коляску до дома Грега, я решил хотя бы смазать скрипучее колесо. Если, конечно, в емкости осталось немного масла.

Я взял маслёнку и увидел на полке что-то ещё. Папку с надписью «ДЖЕЙК И ДЖО». Ниже, большими буквами: «СОХРАНИТЬ!».

Открыв папку, я нашёл внутри две бумажные шапочки, сделанные из цветных картинок воскресной газеты. Я и думать забыл про смазку скрипящего колеса, и не хотел прикасаться к этим самодельным шляпам. Прикосновение к ним могло вызвать ещё одно видение. В жаркой духоте гаража эта мысль казалась отнюдь не глупой, а более чем правдоподобной.

Я запер дверь гаража и пошёл домой. Добравшись до дома, включил телефон и набрал в поисковике «Утренник Тампы». Мне не хотелось этим заниматься, но после того, как я нашёл шапки, у меня не было выбора. Сири привела меня на трогательный сайт, созданный бывшим руководителем канала WTVT – филиала «Си-Би-Эс» в Тампе с незапамятных времён. На сайте размещался список местных программ с пятидесятых до девяностых. Утреннее кукольное шоу. Танцевальная вечеринка для подростков в субботу днём. И «Утренник Тампы» – дневной киносеанс, идущий по будням с четырёх до шести до 1988 года. Давным-давно, всего через три года после смерти моего сына, Джо и Джейк сидели, скрестив ноги, перед телевизором и смотрели, как Кинг-Конг карабкается на вершину Эмпайр-Стейт-Билдинг.

Теперь я не сомневался в этом.

После повторного брака мы прожили вместе десять лет. Девять их них, до того, как вернулся рак, были хорошими. Последний год… ну, мы старались сделать его хорошим, и первые шесть месяцев нам это удавалось. Потом боли стали усиливаться, проходя стадии от серьёзной к очень серьёзной, а затем к такой, когда ты больше не можешь думать ни о чём, кроме боли. Донна боролась изо всех сил, а мужества ей было не занимать. Однажды она столкнулась с бешенным сенбернаром, вооружённая лишь бейсбольной битой. Против рака, сжигающего её, у Донны не было никакого оружия, кроме собственной воли, и долгое время этого хватало. Под конец она превратилась в тень той женщины, которую той ночью в Провиденсе я затащил в постель, но для меня она оставалась красавицей.

Донна хотела умереть дома, и я выполнил её желание. Днём нам помогала одна сиделка, а другая проводила с Донной часть ночи, но чаще я ухаживал за ней сам. Я кормил её, а когда она не могла дойти до ванной – менял бельё. Я охотно выполнял эту работу, потому что столько лет было упущено. У нас на заднем дворе росло дерево, которое расщепилось – вероятно, от удара молнии – а потом вновь срослось, образовав дыру в форме сердца. Так же было с нами. Если метафора кажется вам излишне сентиментальной, ничем не могу вам помочь. Я говорю правду, как её понимаю. Как её чувствую.

Некоторым людям везёт в жизни меньше. Мы же сделали то, что смогли, с тем, что нам было дано.

Лёжа в постели, я смотрел на медленно вращающиеся лопасти потолочного вентилятора. Раздумывал о коляске со скрипящим колесом, о шапочках из газетной бумаги и игрушечных динозаврах. Но в основном думал о той ночи, когда умерла Донна – воспоминание, которого я обычно избегал. Теперь же оно казалось необходимым. В тот день налетел сильный северо-восточный ветер, его скорость достигала сорока миль в час, и валил снег. В три позвонила ночная сиделка из Льюстона и сказала, что не сможет приехать – дороги замело. Несколько раз мерцал свет, но, к счастью, не погас. Не знаю, что бы я делал, если бы пропал свет. В конце декабря Донну перевели с таблеток оксиконтина на морфиновую помпу. Она стояла на страже возле кровати и работала от электричества. Донна спала. В спальне похолодало – печь не справлялась с завывающим январским ветром – но впалые щеки Донны покрывала испарина, а немногие оставшиеся волосы, когда-то густые, теперь словно прилипли к хрупкому изгибу черепа.

Я понимал, что она на пороге смерти. Её онколог тоже это знал; он снял ограничитель с морфиновой помпы, и теперь маленькая лампочка всегда светилась зелёным. Он предупредил меня, что передозировка может привести к смерти, но не выглядел при этом обеспокоенным. С чего бы? Рак уже съел бо́льшую часть её тела и доедал остатки. Я сидел с Донной почти всё время на протяжении последних трёх недель. Я наблюдал, как двигаются её глаза под похожими на кровоподтёки веками, пока она смотрела свои предсмертные сны. Внутри помпы была емкость с морфином, и я подумал, что, если отключат свет, я достану из подвала отвёртку и…

Донна открыла глаза. Я спросил, как она себя чувствует, сильная ли боль?

– Неплохо, – ответила она. Затем: – Он хотел посмотреть на уток.

– Кто, дорогая?

– Тед. Он сказал, что хотел бы посмотреть на уток. Думаю, это были его последние слова, сказанные мне. Что за утки, не знаешь?

– Нет, не знаю.

– Ты помнишь каких-нибудь уток? Может, в зоопарке в Рамфорде, где мы с ним были?

Честно говоря, я не припоминал, чтобы мы водили Теда туда.

– Да, наверное, там. Я думаю…

Взгляд Донны был устремлён мимо меня.

– Боже мой! Как же ты вырос! Гляди-ка, какой высокий!

Я обернулся. Естественно, никого за спиной не оказалось, но я понимал, кого она видит. Порывы ветра завывали вокруг карнизов и бросали снег в закрытое окно спальни с такой яростью, что казалось, будто по ставням стучит гравий. Свет ламп померк, затем яркость вернулась. Где-то хлопнула дверь.

– Ты не мог ДЫШАТЬ! – закричала Донна.

Всё моё тело покрылось мурашками, с головы до пят. Волосы встали дыбом. Не стану утверждать наверняка, но мне так казалось. Не верилось, что у Донны остались силы кричать, но она всегда меня удивляла. До самого конца. Ветер ворвался в дом, словно грабитель, собирающийся перевернуть всё вверх тормашками. Я чувствовал, как он прорывается под закрытой дверью спальни. В гостиной что-то упало и разбилось.

– ДЫШИ, Тед! ДЫШИ!

Что-то ещё упало. Наверное, стул.

Донне каким-то чудом удалось приподняться, опираясь на руки, тонкие, как карандаши. Затем она улыбнулась и вновь опустилась на постель.

– Хорошо, – сказала она. – Я согласна. Да.

Похоже на разговор по телефону, когда слышишь реплики лишь одного из говорящих.

– Да. Хорошо. Слава богу, что ты… Что? – Она кивнула. – Я буду.

Донна закрыла глаза, продолжая улыбаться. Я вышел из спальни, чтобы запереть входную дверь, через которую уже намело дюймовый слой снега. Когда я вернулся, моя жена скончалась. Вы можете высмеять мысль, что наш сын пришёл проводить её из этой жизни, это ваше право. Но однажды я слышал голос моего малыша из его шкафчика для одежды, в то время, как он умирал в дюжине миль от меня.

Я никому об этом не рассказывал, даже Донне.

Эти воспоминания продолжали кружить в голове. Словно канюки. Словно гремучие змеи. Они клевали, кусали, не давали мне покоя. Около полуночи я выпил ещё две греговские таблетки «Амбиена» с истёкшим сроком годности, и стал ждать, когда же они подействуют. Продолжал думать о том, как Донна, уходя из этого мира, увидела Теда взрослым мужчиной. То, как и чем закончилась её жизнь, должно бы меня успокоить, но воспоминание о её смертном одре постоянно накладывалось на моё видение – как мальчики падают в яму со змеями, и как я, очнувшись, ощупывал их футболки с надписями «ТРУЛЯЛЯ» и «ТРАЛЯЛЯ». Чувствуя остатки их владельцев. Их останки.

«Что, если я увижу их в конце, как Донна увидела Теда?», подумал я. «Алли видела. Я уверен – она видела».

Видение Теда принесло успокоение Донне, когда она пересекала границу между жизнью и смертью. Успокоюсь ли я, увидев мальчиков? Я так не думаю. Их мать умерла. А я – посторонний человек. Кем ещё я мог быть? Кем я был для них?

Я не желал знать. Не желал, чтобы они меня преследовали, и мысль о том, что это возможно – вот, что не давало мне заснуть.

Я всё-таки начал дремать, когда услышал ритмичное поскрипывание. Оно началось ни с того ни с сего, и я не мог притвориться, что это вентилятор в гостиной Грега; звук доносился из ванной комнаты, соседствующей со спальней.

Скрип и скрип и скрип.

Я перепугался так сильно, как только может человек, живущий в доме в конце безлюдной дороги. Но если Донна, защищая своего сына, не побоялась схватиться с бешенным сенбернаром, вооружённая всего лишь бейсбольной битой, то я уж наверняка смогу заглянуть в ванную. Пока я включал ночник и вставал с кровати, мне даже подумалось, что звук мне померещился. Кажется, я где-то читал, что «Амбиен» может вызывать галлюцинации.

Подойдя к двери в ванную комнату, я прижался к стене рядом с ней, закусив губу. Повернул ручку и толкнул дверь. Скрип стал громче прежнего. Ванная комната была большая, и кто-то катал по ней коляску туда-сюда, туда-сюда.

Я протянул руку в дверной проём, ужасно боясь – как, думаю, любой на моём месте – что чья-то рука схватит мою. Нащупав выключатель, я возился с ним мучительно долго, хотя прошло, наверное, всего две-три секунды. Наконец, я щелкнул им; над головой зажглись флуоресцентные лампы, красивые и яркие. Чаще всего свет бесследно рассеивает ночные кошмары. Но не в этот раз. Я всё ещё не мог осмотреть всю ванную с того места, где стоял, но на противоположной стене видел большую тень, двигающуюся из стороны в сторону. По неопределённой форме тени трудно было с уверенностью сказать, что это та про́клятая коляска, но я знал – это она. И кто же её толкает? Мальчики?

Каким образом она ещё могла попасть сюда?

«Ребята», попытался сказать я, но издал лишь сухой шёпот. Я откашлялся и попробовал снова:

– Ребята, вас сюда не приглашали. Вам тут не рады.

Я осознал, что повторяю переиначенную версию «Заклинания чудовищ», которым когда-то успокаивал своего малыша перед сном.

– Это моя ванная, а не ваша. Это мой дом, а не ваш. Возвращайтесь туда, откуда явились.

И куда же это? В два детских гробика на кладбище Пальметто-Гроув? Неужели их мёртвые тела – их гниющие останки – с маниакальной страстью толкали коляску, роняя на пол куски мёртвой плоти?

Скрип и скрип и скрип.

Тень на стене.

Собрав последние остатки мужества, я отлип от стены и вошёл в дверь. Скрип оборвался. Покинутая коляска стояла возле застеклённой душевой кабины. Теперь на сиденьях лежали две пары чёрных брючек, а на спинках – два чёрных пиджачка. Погребальные костюмы для вечного ношения.

Пока я, замерев в ужасе, пялился на коляску, которая невесть как оказалась в ванной комнате, вместо скрипа колеса раздался треск. Сперва он был негромким, как будто доносился издалека, но потом стал нарастать, превратившись в звук высохших косточек, перекатывающихся в дюжине тыкв. Я взглянул на шикарную ванну Грега, длинную и глубокую. Её до краёв заполняли гремучие змеи. Пока я смотрел, из извивающейся массы, из этой румбы в ванной, поднялась с мольбой крохотная ручка и потянулась ко мне.

Я сбежал.

В себя я пришёл благодаря коляске.

Она стояла посреди дворика, выложенного плиткой, как и раньше… только теперь она отбрасывала тень, освещённая не утренним солнцем, а на три четверти полной луной. Я не мог вспомнить, как сбегал в одних спортивных трусах вниз по лестнице или выходил через дверь во внутренний двор. Но, уверен, так и было, потому что, вернувшись, нашёл дверь открытой.

Коляску я оставил на месте.

Я поднимался наверх, вздрагивая при каждом шаге и убеждая себя, что это был сон (не считая коляски снаружи – она несомненно реальна), но понимал, что сам в это не верю. И это не просто видение. Это явление. Единственное, что удержало меня от того, чтобы провести ночь в арендованном автомобиле за запертыми дверями – чёткое ощущение, что явление закончилось. В доме снова никого не было, кроме меня. Скоро, сказал я себе, он совсем опустеет. Я не собирался оставаться на Раттлснейк-Ки, имея отличный дом в Ньюберипорте. Там мне придётся мириться лишь с воспоминаниями о покойной жене.

Как я и ожидал, ванная комната была пуста. Никаких гремучих змей в ванне, а на полу из искусственного мрамора не осталось следов колёс. Я вышел на галерею и осмотрел внутренний двор, надеясь, что коляска тоже исчезла. Увы, в этом не повезло. Она так и стояла в лунном свете, настоящая, как розы.

Но она хотя бы находилась снаружи.

Я вернулся в постель и, хотите верьте, хотите нет, заснул.

Утром коляска всё так же стояла на месте, но на этот раз с одинаковыми белыми шортами, лежащими на сиденьях. Только подойдя вплотную, я разглядел, что они не совсем одинаковые. У одних вдоль штанин шли красные полоски, у других – синие. На футболках красовались рисунки соро́к из мультика, одну из них звали ХЕКЛ, вторую – ДЖЕКЛ.[59] Я больше не собирался возвращать коляску к дому Алли Белл. За годы работы в рекламном бизнесе я научился узнавать бесполезное занятие, столкнувшись с ним. Вместо этого, я затащил коляску в свой гараж.

Вы можете спросить: не казалось ли мне всё, кроме неугомонной коляски, сном при утреннем ярком свете? Ответ прост: нет, не казалось. Я слышал скрип и видел движущуюся тень, пока близнецы неистово катали коляску по ванной комнате, размером почти с гостиную небольшой квартиры. Я видел ванну, заполненную змеями.

После девяти утра я позвонил в «Дельта Эйрлайнс».[60] Голос автоответчика сообщил, что все агенты по бронированию билетов сейчас заняты, и предложил мне подождать. Я терпеливо ждал, пока в трубке не зазвучала версия «Лестницы в небеса» группы «Сотня коматозников», сдался и перезвонил в «Америкэн». Та же история. «ДжетБлю» – то же самое. У «Саутвест» был рейс до Кливленда в четверг, но не стыковочный до Бостона. Впрочем, агент сказал, что возможны изменения. Из-за коронавируса все словно с ума посходили.

Я забронировал билет до Кливленда, рассудив, что если стыковочного рейса не будет, я смогу взять машину напрокат, доехать до Бостона, а потом на «Юбер» до Ньюберипорта. Часы уже показывали девять тридцать. Я не мог выкинуть из головы коляску, стоящую в гараже. Всё равно, что таскать горячую головешку в кармане.

Я зашёл с телефона на сайт «Херц»[61] и меня вновь поставили в очередь. То же самое на «Эйвис» и «Энтерпрайз». В «Баджете» агент покопался в компьютере и заявил, что в Кливленде у них нет свободных автомобилей для аренды в одну сторону. Оставалась «Амтрак» и междугородние автобусы, но к этому времени я уже истрепал себе нервы и устал держать телефон возле уха. В голове всё время вертелись коляска, футболки, детские чёрные погребальные костюмчики. Я надеялся, что свет жаркого августовского дня прогонит прочь эти мысли, но напрасно. Чем меньше у меня оставалось возможностей уехать, тем сильнее я хотел – я нуждался в этом – покинуть дом Грега и оказаться как можно дальше от дома Алли Белл. Место на берегу безмятежного залива, избранное мною, чтобы оправиться от потерь, теперь стало похоже на тюрьму.

Я налил себе чашку кофе, побродил по кухне, пытаясь представить, что делать дальше, но в голову не лезло ничего, кроме коляски (скрип), парных футболок (скрип) и чёрных погребальных костюмчиков (скрип). Гробы тоже были парными. Белые с позолоченными ручками. Я это знал.

Пока я пил чёрный кофе, в голову пришла мысль: ночные явления закончились, но проклятие никуда не делось.

Четверг. Я сосредоточился на нём. В четверг у меня рейс хотя бы до Кливленда. Остаётся три дня.

«Убраться бы с Ки до тех пор. Это меньшее, что мне нужно сделать. Смогу ли я?»

Сперва я думал, что смогу. Одна нога здесь – другая там. Схватив телефон, я нашёл номер «Курортного отеля Барри» в Палм-Виллидж и позвонил. Наверняка у них найдётся номер, где я могу провести три ночи; я ведь видел новости, там сказали, что этим летом мало кто путешествует. Так что, вероятно, они примут меня (скрип) с распростёртыми объятиями!

Всё, что я получил в ответ – короткое, но ёмкое сообщение: «Благодарим за звонок в "Курортный отель Барри". Мы закрыты до дальнейших объявлений».

Я позвонил в «Холидей Инн Экспресс» в Венеции,[62] и узнал, что отель работает, но новых постояльцев не принимает. «Мотель 6» в Сарасоте на звонки не отвечал. Набрав последний номер в поисках номера (пардон за каламбур – скрип), я дозвонился в «Дейз Инн» в Брадентоне. Да, ответили мне, есть свободные комнаты. Да, номер можно забронировать, при условии, что при заселении я согласен проверять температуру и носить маску. Я забронировал номер, несмотря на то, что Брадентон расположен в сорока милях и в двух округах отсюда. После этого я вышел наружу, проветриться, прежде чем начать собирать вещи. Я мог бы пройти через гараж, но предпочёл дверь во внутренний двор. Мне не хотелось вновь видеть коляску, а тем более смазывать её скрипучее колесо. Близнецам это может не понравиться.

Стоя у бассейна, я наблюдал, как пикап F-150, ослепительно блестящий на солнце, проехал подъездную дорожку и остановился во дворе, как раз там, где я оба раза находил про́клятую коляску.

Из автомобиля выбрался мужчина, одетый в гавайскую рубашку с рисунком попугаев, просторные шорты цвета хаки и соломенную шляпу, как у коренных жителей побережья Флориды. Его лицо покрывал загар и украшали огромные моржовые усы. Он увидел меня и взмахнул рукой.

Я спустился из патио во двор, на ходу протягивая руку. Как же я рад был видеть этого человека. Его появление прервало круговорот мыслей в моей голове. Возможно, помогла бы встреча с кем угодно, но я был уверен, что ко мне прибыл Супердед.

Вместо рукопожатия, он выставил локоть. Я коснулся его локтя своим, решив, что теперь так принято.

– Энди Пелли. А вы, как я понимаю, мистер Трентон.

– Верно.

– Ковидом не болеете, мистер Трентон?

– Нет. А вы?

– Чист, как стёклышко, насколько я знаю.

Я расплылся в дурацкой улыбке, и знаете почему? Потому что был счастлив его видеть. Так счастлив, что выкинул из головы мысли о чёрных костюмчиках, белых гробах и скрипучих колёсах.

– Вам известно, на кого вы похожи?

– О, боже, ну конечно. Мне то и дело об этом напоминают. – С улыбкой под усами и огоньком в глазах Пелли довольно сносно изобразил Уилфорда Бримли.[63] – «Квакер Оутс»! То, что надо!

Я в восторге рассмеялся.

– Отлично получилось! – пролепетал я; ничего не мог с собой поделать. – Это была превосходная рекламная компания, уж кому знать, как не мне…

– Потому что вы раньше работали в рекламном бизнесе. – На лице Пелли всё ещё сияла улыбка, но я заблуждался насчёт огонька в его голубых глазах. Это был оценивающий взгляд. Взгляд полицейского. – Вашим клиентом ведь были «Каши Шарпа»?

– Очень давно, – ответил я, подумав: «Он поискал меня в сети. Наводил справки. Зачем – я не знаю. Уж не подозревает ли он меня…».

– Я бы хотел задать вам несколько вопросов, мистер Трентон. Может, мы зайдём внутрь? Тут такая ужасная жара. Думаю, холода канули в прошлое, как и синие замшевые туфли.

– Конечно. И, ради бога, зовите меня Вик.

– Понял вас, Вик.

Я хотел отвести его по ступенькам в патио, но Пелли направился к гаражу, где и остановился, увидев коляску.

– Хмм, Престон Зейн сказал мне, что вы вернули коляску в гараж миссис Белл.

– Я так и сделал, но кто-то притащил её обратно. Снова. – Я был близок к тому, чтобы выложить как на духу, что понятия не имею, почему коляска преследует меня повсюду, словно противный запах (если бы запах ещё мог издавать скрипящие звуки), но в прищуренных на солнце глазах Пелли вновь появилось оценивающее выражение, и я прикусил язык.

– Хмм. Две ночи подряд. Ничего себе.

Его взгляд говорил, насколько неправдоподобно звучат мои слова, и спрашивал, нет ли у меня причин лгать и что-то скрывать. Я не лгал, но мне определённо было что скрывать. Потому что я не хотел, чтобы меня сочли психом. Или человеком, причастным к смерти Алли Белл, пресловутым «заинтересованным лицом». Но это же нелепо. Правда ведь?

– Почему бы нам не зайти внутрь и не включить кондиционер, Вик?

– Хорошо. Я заварю кофе, если вы…

– Не надо. В такую жару я от кофе исхожу потом. Но я не откажусь от стакана холодной воды. Может, даже с кубиком льда. Вы точно не больны? Выглядите немного бледным.

– Нет, не болен. – Не тем, о чём он подумал.

Пелли предпочёл не рисковать. Зайдя внутрь, он достал маску из кармана своих широченных шорт и нацепил её. Я принёс ему стакан холодной воды, а себе налил кофе. Подумал, не надеть ли свою маску, но решил воздержаться. Пусть он видит моё лицо. Мы присели за кухонный стол. Каждый раз, делая глоток воды, Пелли стягивал маску, а затем возвращал её на место. Усы выпячивались под маской.

– Как я понимаю, это вы обнаружили тело миссис Белл. Должно быть, вы испытали потрясение.

– Да. – Облегчение от того, что у меня появилась компания – ещё один человек в Про́клятом Особняке – сменилось настороженностью. Может, старина Пелли и состоит в «клубе 10-42», как назвал его Канаван, но и Зейн был прав – мозги у него на месте. Я так понял, мне предстоит не столько визит вежливости, сколько допрос.

– Буду рад поведать вам о том, как нашёл миссис Белл, но, раз уж вы здесь, меня тоже кое-что интересует.

– Правда? – Пелли смотрел прямо мне в глаза. В уголках его глаз виднелись «гусиные лапки» от улыбки, но сейчас он не улыбался.

– Офицер Зейн сказал, что вы здешний старожил.

– Да, живу тут целую вечность, – сказал Пелли, глотнул воды, вытерев усы огромной, как у фермера, ладонью, и вернул маску на место.

– Я слышал, что близнецы миссис Белл погибли от укусов гремучих змей. Любопытно, как толпа, устроившая после облаву на змей, избавлялась от них? Вы знаете?

– Ещё бы. – Пелли, похоже, расслабился впервые после приезда. – Я ведь участвовал в той охоте на змей. Участвовали все местные копы, кто был не на службе, ещё уйма парней и даже несколько девок. Собралось, наверное, человек сто. Может и больше. Как на обычную пляжную вечеринку, только никто не веселился. День был знойный, гораздо хуже, чем сегодня, но все мы облачились в длинные штаны, рубашки с длинными рукавами, сапоги, перчатки и маски, вроде той, что на мне сейчас. И вуали.

– Вуали?

– Некоторые как у пчеловодов, а другие из материи – тюля, наверное – что женщины носят на выходных шляпках. По крайней мере, носили в старые добрые времена. Потому что, понимаете ли… – Наклонившись к мне, Пелли стал похож на Уилфорда Бримли больше, чем раньше. – Змея, понимаете ли, иногда становится на дыбы. Если она сильно испугана, конечно. И вместо того, чтобы укусить и впрыснуть яд, она им плюётся. Если яд попадёт в глаза… – Он взмахнул рукой. – Это короткий путь к мозгу. Прости-прощай, ложись и помирай. – Почти без паузы Пелли добавил: – Вижу, ваш полуночный гость принёс и палку-змееловку миссис Белл.

Если он хотел застать меня врасплох – у него получилось.

– Что?

– Видел её в гараже, стоит у задней стены. – Он не сводил с меня взгляда, ожидая, что я отведу глаза или ляпну что-то не то. Я моргнул; не мог удержаться.

– Вы, наверное, её не заметили.

– Я… не заметил. Думаю… – Не зная, как закончить фразу, я просто пожал плечами.

– Сразу узнал её палку по маленькому серебряному колечку на ручке. Леди ходила с ней повсюду, во всяком случае на Ки. Многие жители Раттлснейк-Роуд и за разводным мостом в Виллидж тоже видели её.

– И коляску, – вставил я.

– Да, ей нравилось гулять с коляской. Иногда разговаривала с ней. Разговаривала со своими умершими мальчиками. Я сам это видел.

– Я тоже.

Пелли помолчал. Я подумал, не рассказать ли ему, как прошлой ночью мёртвые близнецы толкали коляску по моей ванной комнате.

– Вы спрашивали о змеях. – Он отпил воды и вытер усы ладонью. Подтянул маску. – Великая змеиная охота восемьдесят второго или восемьдесят третьего года. Надо бы уточнить. Может, вы уже уточнили, Вик?

Я покачал головой.

– В общем, те из нас, кому не хватило палок-змееловок, взяли бейсбольные биты, выбивалки для ковров, даже теннисные ракетки. Что только попалось под руку, лишь бы годилось хлестать по кустам, понимаете ли. А ещё мы запаслись рыболовными сетями. Здесь в них нехватки нет. Все острова возле западного побережья имеют вытянутую форму, а этот у́же других. С одной стороны – залив, с другой – Калипсо-Бей. В самой широкой точке, возле разводного моста, всего шестьсот ярдов. Эта оконечность, куда перебрались гремучки, когда в южной части острова началось строительство – примерно вдвое у́же. Отсюда можно увидеть и залив и бухту, верно?

– Если встать сбоку от дома – да.

– В то время этот дом ещё не построили. Здесь росли пальметто, пляжная наупака – змеи её обожали – и сосны. И уйма кустарников, названий которых я не знаю. Мы выстроились в ряд от залива до Калипсо, и пошли на север, продираясь сквозь кусты, таща следом сети и стуча по земле. Слух у змей так себе, но они чувствуют вибрации. Они знали, что мы приближаемся, и пытались сбежать. Листва колыхалась, особенно наупака. Наверное, им это представлялось землетрясением. Когда мы приблизились к концу Ки, где кончаются заросли, то увидели их. Эти ублюдки были повсюду. Казалось, будто земля шевелится. Мы не верили своим глазам. И этот их треск; я до сих пор его слышу.

– Словно высохшие косточки в тыкве.

Пелли смерил меня пристальным взглядом.

– Точно. Откуда вы знаете?

– Видел змей в зоопарке Франклин-Парка, – солгал я с честным лицом. – Это в Бостоне. А ещё в передачах о живой природе.

– Что ж, описание подходящее. Только придётся представить десятки тыкв, может, сотни. И целое кладбище костей.

Мне вспомнилась громадная ванна Грега. И маленькая ручка, поднимающаяся из извивающейся массы.

– Вы бывали на северной оконечности Ки, Вик?

– Ходил туда на днях.

Пелли кивнул.

– Я не ходил туда со времён охоты на змей, но часто видел этот участок, когда рыбачил. За последние сорок с лишним лет Ки сильно поменялся, домов понастроили чуть ли не один на другом, но северная часть сохранилась такой же, как тогда. Ракушечный пляж в виде большого неровного треугольника, так ведь?

– Совершенно верно.

Он снова кивнул. Опустил маску, сделал глоток воды, поднял маску.

– Вот там и скопились змеи, которым некуда было отступать, кроме протоки Дейлайт. Можно сказать, их припёрли спиной к воде, хотя у змей повсюду спина, знаете ли. Они сплошь покрыли пол-акра пляжа. Ракушек даже не было видно, разве что на секунду-две, когда они переползали с места на место, тряся своими погремушками. Они ползали друг по другу. Яда этих змей хватило бы убить половину населения Тампы, скажу я вам. Нам помогали пожарные из Палм-Виллидж, и ещё несколько со станции на шоссе 41 в Нокомисе. Здоровенные крепкие ребята. Ещё бы, ведь за спинами у них висели двадцатигаллоновые распылители «Смоукчейзер». Раньше такие называли индейскими насосами. Их обычно использовали при борьбе с лесными пожарами, которые у нас не редкость, но в тот день ёмкости были заполнены не водой. В них залили керосин. Когда мы собрали змей в кучу – большинство из них; люди находили улизнувших и месяцы спустя – на участке, окружённом водой, пожарные как следует опрыскали их. Затем мой старый, уже давно покойный друг Джерри Гант, начальник пожарной охраны Палм-Виллидж, зажёг пропановую горелку «Бензоматик» и швырнул её. Гремучек объяло пламя, и поползла вонь – боже, она была такой ужасной, что мне так и не удалось вывести её с одежды. Никто не мог. Стирать без толку. Одежду пришлось сжечь, как змей.

Некоторое время Пелли сидел молча, разглядывая свой стакан с водой. Нет, он не забыл зачем пришёл, но сейчас ему было не до того. Он снова видел тех горящих змей и чувствовал их вонь, пока они корчились в пламени.

– Некоторые змеи поплыли к Дьюма-Ки, остров тогда ещё был на месте. Может, единицы и доплыли, но бо́льшая часть утонула. Не знаю, видели вы водоворот там, где поток из бухты встречается с водой залива…

– Видел.

– Та водяная круговерть… водоворот… во времена, когда существовал Дьюма-Ки, был сильнее, потому что вода проходила через него с большим напором. Могу поспорить, глубина в этом месте футов шестнадцать, а то и больше. Вода промыла себе путь, знаете ли. К тому же, тогда был отлив, а при нём поток из бухты усиливается. Мы видели, как змеи крутились в том водовороте, некоторые продолжая гореть. Вот такой, Вик, была великая змеиная охота восемьдесят-какого-то года.

– Весьма занятная история.

– А теперь вы расскажите мне историю. Про то, как познакомились с Алитой Белл и как позже нашли её тело.

– Я её почти не знал, встречал всего пару раз. Живую, я имею в виду. Во второй раз она угостила меня овсяным печеньем с изюмом. Мы ели его за этим самым столом, запивая молоком. Я поприветствовал близнецов.

– Серьёзно?

– Наверное, звучит безумно, но я не чувствовал себя безумцем. Просто проявил вежливость. Потому что во всём остальном Алли показалась мне полностью нормальной. Вообще-то… – Я нахмурился, стараясь припомнить ту встречу, – она сказала, что знает – близнецов в коляске нет.

– Хмм.

А разве не добавила она: «И всё же иногда они есть»? Мне так казалось, но точно вспомнить я не мог. Даже если она так сказала, то она была права. Теперь я и сам в этом убедился.

– И кто-то прикатил сюда коляску. Не однажды, а дважды.

– Да.

– Но вы никого не видели.

– Никого.

– И ничего не слышали.

– Нет.

– И не заметили, чтобы свет включился от датчиков движения? Я знаю, Акерман их поставил.

– Не заметил.

– Палку-змееловку не вы принесли?

– Нет.

– Расскажите, как вы нашли миссис Белл.

Я рассказал, в том числе про то, как швырял ракушками – вероятно, больше, чем одной; я расстроился и позабыл детали – в канюков, чтобы отогнать их от тела.

– Я уже говорил всё это офицерам Зейну и Канавану.

– Я знаю. Это есть в их отчёте. За исключением того, что коляска оказалась здесь во второй раз. Это мы называем свежей информацией.

– Вряд ли смогу чем-то вам помочь. Я спал.

– Хмм. – Пелли опустил маску, допил воду, вернул маску на место. – Пит Ито говорил, что вы собираетесь пожить тут до ноября, мистер Трентон.

Я обратил внимание, что Пелли пообщался с мистером Ито. Также от меня не укрылось и то, что он обратился ко мне по фамилии.

– Мои планы изменились. Такое иногда происходит, когда найдешь мёртвую женщину, исклёванную канюками. На сегодня у меня забронирован номер в «Дейз Инн» в Брадентоне, а в четверг у меня рейс из Тампы в Кливленд. Как дальше добираться до своего дома в Массачусетсе мне ещё предстоит выяснить. Вся Америка сейчас – один большой бедлам.

Бедлам. Я сделал ударение на этом слове, хотя и не собирался.

– По всему миру бедлам, – сказал Пелли. – Почему вы вообще приехали сюда летом? Мало кто так поступает, если только у них нет бесплатных билетов в «Дисней Уорлд».

После разговора с Питом Ито, он наверняка знает. Да, это допрос, всё верно.

– Моя жена недавно умерла. Я пытаюсь смириться с потерей.

– И… как? Чувствуете какое-то облегчение?

Я пристально посмотрел на Пелли. Он больше не походил на Уилфорда Бримли. Он походил на серьёзную проблему.

– В чём дело, помощник шерифа Пелли? Или мне следует называть вас мистер Пелли? Я так понимаю, вы вышли на пенсию.

– Наполовину. Я больше не детектив, но числюсь полноправным помощником шерифа на полставки. И вам придётся отменить свои планы покинуть этот остров. – Послышался ли мне небольшой нажим в слове «покинуть»? – Уверен, деньги за билет вернут вам на карту. И за номер в гостинице тоже. Вы могли бы остановиться в «Барри» в Виллидж, но…

– «Барри» закрыт. Я звонил. Что «но»?

– Но вот что я вам скажу: мне будет спокойнее, если вы останетесь здесь, пока не произведут вскрытие тела миссис Белл. То есть, таково пожелание департамента шерифа округа, мистер Трентон.

– Не думаю, что вы вправе меня задержать.

– На вашем месте, я бы не стал проверять. Всего лишь дружеский совет.

И тут я услышал звук, слабый, но различимый: скрип и скрип и скрип.

Я сказал себе, что ничего не слышу. Это какой-то бред. Я же не герой рассказа «Коляска-обличитель».[64]

– Спрошу снова, мистер Пелли… помощник шерифа Пелли – в чём дело? Вы ведёте себя так, словно я подозреваемый в убийстве этой женщины.

Пелли и глазом не моргнул.

– Вскрытие покажет, какова была причина её смерти. Скорее всего, это снимет вас с крючка.

– Понятия не имел, что я на крючке.

– Есть кое-что, скажем так, усложняющее дело. Я нашёл это на кухонном столе миссис Белл, когда заглянул в её дом сегодня в шесть утра.

Пелли покопался в своём телефоне, затем передал его мне. На экране была фотография делового белого конверта. Надпись на нём аккуратным почерком гласила: Вскрыть в случае моей смерти. А ниже: Алита Мари Белл.

– Конверт не был запечатан, поэтому я заглянул в него. Переходите к следующей фотографии.

Я так и сделал. Записка из конверта была написана тем же красивым почерком. А дата сверху…

– Это же на следующий день после того, как мы ели печенье с молоком!

Скрип доносился снизу, из гаража. Как и полицейские в рассказе По, Пелли, похоже, его не слышал. Но в его возрасте слух, наверное, уже не тот.

– Правда?

– Да, и мы приятно побеседовали. – Я не собирался рассказывать о том, как Алли отправила Джейка и Джо поиграть в кабинет Грега, и как позже я нашёл кошачью корзину перевёрнутой, а игрушки – разбросанными. Это последнее, что стоит выкладывать моему остроглазому (но, возможно, тугоухому) собеседнику. Не стал я говорить и о том, что сам разговаривал с близнецами. «Привет, Джейк. Привет, Джо, как дела?»

Это всего лишь безобидное потакание печальной фантазии старой леди. Так я думал, но кто знает – не открыл ли я лазейку для призраков? Как это обычно происходит?

– Читайте дальше.

Я продолжил чтение. Записка была краткой и без формальностей.

Это моя последняя воля и завещание, отменяющее все предыдущие. Глупо звучит, потому что у меня никаких предыдущих и не было. Я пребываю в здравом уме, хотя нельзя сказать, что в здравом теле. Я оставляю этот дом, мой банковский счёт в «Фёст Сан Траст», инвестиционный счёт в ООО «Строим Будущее» и всё прочее мирское имущество ВИКТОРУ ТРЕНТОНУ, проживающему сейчас в доме 1567 по Раттлснейк-Роуд. Мой адвокат, с которым я не советовалась во время писания сего – Натан Резерфорд из Палм-Виллидж.

Подписано:

Алита Мари Белл

Ниже стояла ещё одна подпись, другим почерком: Роберто М. Гарсия, свидетель.

Я думать забыл про скрип в гараже (или, возможно, он смолк). Я перечитал предсмертное письмо Алли – другого слова не подберёшь – снова. А потом в третий раз. Затем толкнул телефон по столу, немного сильнее, чем хотел. Пелли поймал телефон загорелой морщинистой рукой, точно вратарь – хоккейную шайбу.

– Бред какой-то.

– Вы и правда так считаете?

– Я встречался с ней всего два раза. Три, если считать тот раз, когда нашёл её мёртвой.

– И вы не знаете, почему она оставила всё вам?

– Нет. И вот эта… эта записка, не будет иметь никакой силы в суде. Я бы сказал, что родственники миссис Белл выпрыгнут из штанов от ярости, но им не придётся этого делать, поскольку я не собираюсь посягать на их права.

– Роберто Гарсия владелец фирмы «Мир растений». Они обслуживали её участок.

– Да, я видел их пикапы на подъездной дорожке её дома.

– Бобби Джей живет здесь с незапамятных времён. Если он говорит, что видел, как миссис Белл всё это написала – а он видел, хотя она прикрыла текст рукой, когда он его подписывал – то у меня нет причин в этом сомневаться.

– Это неважно. – Голос мой звучал нормально, но лицо онемело, словно мне вкололи новокаин. Престранное ощущение. – Её адвокат свяжется с родственниками и…

– Я уже поговорил и с Нейтом Резерфордом. Знаю его…

– С незапамятных времён, я уверен. Вы проделали солидную работу, помощник шерифа Пелли.

– Я старался, – сказал он не без гордости. – Нейт был адвокатом миссис Белл с… – кажется, он вновь хотел сказать «с незапамятных времён», но решил, что надо бы знать меру, – …с прошлого века. После смерти её мужа и мальчиков, он взял на себя все её дела. Она в то время была, как говорится, на грани. И знаете что? Нейт сказал, что у неё не осталось родственников.

– У всех есть родственники. Донна, моя покойная жена, утверждала, что корни её семьи уходят вплоть до Марии Стюарт, известной, как королева…

– Королева Шотландии. Я ходил в школу, мистер Трентон, в те годы, когда на телефонах были диски с цифрами, а про ремни безопасности в машинах и слыхом не слыхивали. Я спросил Нейта, во сколько примерно оценивается состояние леди, но он отказался говорить. Но, учитывая недвижимость – очень дорогой участок от бухты до залива – это довольно-таки солидный куш.

Я встал, сполоснул кофейную чашку, наполнил её водой. Дал себе время поразмыслить. Заодно прислушался – нет ли поблизости коляски, но стояла тишина.

Я вернулся к столу и сел.

– Уж не предполагаете ли вы, что я каким-то образом заставил миссис Белл написать завещание… а затем… что? Убил её?

Пелли буравил меня взглядом.

– Думаю, вы сами это предположили, мистер Трентон. И, раз уж предположение прозвучало – вы это сделали?

– Боже правый, нет! Я всего лишь дважды пообщался с ней! Я потакал её безобидным фантазиям! А потом обнаружил её умершей. Скорее всего, от сердечного приступа – она жаловалась мне на проблемы с сердцем.

– Нет, я не верю, что вы убили миссис Белл, потому и не прошу вас сделать официальное заявление. Но вы наверняка понимаете, в каком положении находимся я и департамент шерифа в моём лице? Перед самой смертью леди составляет так называемое рукописное завещание, заверяет его, а человек – можно сказать, посторонний – нашедший её тело, становится единственным наследником.

– Должно быть, её чудачества касались не только детей, – пробормотал я, думая о песне, что упомянул офицер Зейн – «Рассвет Дельты».

– Может, si, может, no. [65] В любом случае, проводится вскрытие. После него мы что-нибудь да узнаем. И вам, конечно, придётся дать показания. На этот раз – официально.

Моё сердце замерло.

– Когда?

– Не раньше, чем через пару недель. Можно по видеосвязи. «ФейсТайм», «Зум», без понятия. Я еле научился пользоваться своим модным телефоном.

Ни на секунду в это не поверил.

– Как бы то ни было, лучше вам задержаться, Вик. – Теперь обращение по имени прозвучало, словно он расставляет ловушку. – Вообще-то, я вынужден на этом настаивать. Сейчас, когда в стране разбушевался ковид, в ваших же интересах остаться здесь, застегнуться на все пуговицы и надеть маску. Вы как считаете?

Возможно, тогда я начал понимать, что натворила Алита Белл, однако полностью картина вырисовалась лишь к вечеру.

А может, она ни при чём. Я вспомнил, как Донна в свой последний вечер смотрела мимо меня, как её умирающие глаза в последний раз засияли. «Боже мой! Как же ты вырос!»

Дети не могут строить планы и замыслы. Взрослые – другое дело…

– Вик?

– Хмм?

«Гусиные лапки» в уголках глаз Пелли стали чётче.

– Я уж решил, вы отключились.

– Нет, я здесь. Просто… размышляю.

– Да уж, поразмыслить надо как следует. И мне тоже. Прям как в каком-нибудь романе-загадке. Думаю, вам лучше придерживаться первоначального плана. Отдыхайте до сентября. Гуляйте по утрам или вечером, когда прохладно. Поплавайте в бассейне. Нам нужно разобраться в этом деле, если получится.

– Я подумаю.

Морщинки разгладились.

– Хорошо подумайте, а пока думаете – не покидайте округ. – Пелли встал и подтянул пояс шорт. – Не смею больше отнимать у вас время.

– Я вас провожу.

– Не стоит, я найду дорогу.

– И всё же я провожу, – повторил я, и Пелли воздел руки, как бы говоря: будь по-вашему.

Мы стали спускаться по лестнице в гараж. На полпути Пелли остановился и спросил, с тактичным сочетанием любопытства и сочувствия:

– От чего умерла ваша жена, Вик?

Вопрос прозвучал вполне естественно, не было причин полагать, что Пелли ещё в чём-то меня заподозрил, но я догадывался, что у него на уме. И не только на уме.

– От рака, – ответил я.

Он сошёл с последней ступени лестницы.

– Сожалею о вашей потере.

– Спасибо. Вы отвезёте коляску в дом миссис Белл? Вы можете положить её в кузов вашего пикапа. – Мне жутко хотелось избавиться от неё.

– Почему бы и нет, – согласился Пелли. – Могу отвезти. Но есть ли смысл? Если этот… шутник… решит продолжать над вами глумиться, то он снова притащит коляску обратно. Патрульная машина проезжает по Раттлснейк-Роуд раз или два за ночь, но остаётся полно времени. Да ещё несколько офицеров подхватили ковид. Может, проще оставить коляску здесь.

«Не верит он ни в каких шутников», подумал я. «Он считает, что это мои проделки. Оба раза. Он уверен в этом, хоть и не понимает, зачем это мне».

– Как насчёт отпечатков пальцев?

Пелли поскрёб свою сильно загорелую морщинистую шею.

– Можно попробовать, у меня в пикапе есть набор для снятия отпечатков. Но если придётся копировать какие-либо отпечатки, я могу напортачить. Руки уже не так тверды, как прежде.

Я бы так не сказал.

Пелли вдруг просиял.

– Знаете что? Я могу посыпать порошком хотя бы хромированные детали, и сделать несколько снимков на телефон, если что-то обнаружу. Нет смысла пробовать рукояти – они обтянуты резиной, а подлокотники сидений – тканью. Но эти металлические перекладины – да, отличное место для отпечатков. Зейн или Канаван прикасались к ним?

– Не уверен, но, думаю, только я. И Алли Белл, конечно.

Он кивнул. Мы пока стояли у подножия лестницы, в гараж не входили.

– Значит, я могу найти два набора отпечатков – ваши и миссис Белл. И то маловероятно. Люди обычно берутся за обрезиненные рукояти.

– Припоминаю, что я наклонялся и приподнимал коляску, чтобы перевалить через порог гаража. Так что я вполне мог схватиться за эти детали чуть ниже ручек. Возможно, вы не найдёте там отпечатки пальцев, но будут отпечатки ладоней.

Пелли снова кивнул, и мы вошли в гараж Грега. Пелли хотел выйти наружу, за своим набором для снятия отпечатков, но я остановил его, схватив за локоть.

– Смотрите, – сказал я, указав на коляску.

– Что с ней?

– Её переместили. Когда я привёз коляску со двора, то оставил её возле водительской двери своей машины. А теперь она стоит со стороны пассажира.

Значит, я и правда слышал скрип.

– А я вот не помню.

Его хмурый вид – вертикальная линия между бровей так углубилась, что казалась бездонной – подсказывал мне, что он помнит, но не хочет верить.

– Да ладно вам, Энди. – Я намеренно назвал его по имени – старый приём, что я использовал на рекламных конференциях, когда страсти накалялись. Я хотел, чтобы мы были заодно, если это возможно. – Вы столько лет проработали в полиции, что должны бы привыкнуть обращать внимание на любые мелочи. Коляска стояла в тени. Теперь она по другую сторону машины и на солнце.

Он задумался, покачивая головой.

– Не могу сказать с уверенностью.

Я хотел заставить его признать, что всё так, как я говорю, хотел сказать, что слышал скрип колеса, когда коляску передвигали, даже если Пелли этого не слышал, хотел дёрнуть его за руку, которую всё ещё держал. Вместо этого, я разжал свою хватку. Было трудно, но я переборол себя. Потому что не хотел, чтобы Пелли считал меня сумасшедшим… а такой вывод не заставит себя ждать, если он думает, что это я катаю коляску по ночам между домом миссис Белл и домом Грега. А тут в придачу странное рукописное завещание Алли Белл, подкинувшее ему пищу для размышлений. Поверил ли Пелли, что мы с Алли встречались всего пару раз и были едва знакомы? А я бы поверил?

Как я догадывался, вопросы ко мне только начинаются.

– Принесу свой маленький набор, – сказал Пелли. – Хотя особых надежд не питаю.

Минут через десять-пятнадцать Пелли уехал в своём пикапе, ещё раз напомнив, чтобы я не покидал пределов округа, мол, это очень плохая идея. Он пообещал, что после вскрытия со мной свяжутся либо он сам, либо один из штатных детективов.

День тянулся бесконечно. Я попытался подремать, но не смог заснуть. Несколько раз мне казалось, что я слышу скрип колеса, и я спускался в гараж. Коляска стояла на месте. Я не удивился. Когда я слышал скрип, сидя вместе с Пелли за кухонным столом, он казался реальным. Позже он стал восприниматься иначе. Игра воображения, скажете вы, но это не так. Не совсем так. Думаю, это что-то вроде поддразнивания. Верите или нет, дело ваше, но я верил.

Нет, я знал.

Однажды, услышав скрип (не настоящий, но кажущийся таковым в моей голове), я спустился в гараж и мне показалось, что я вижу тени змей на стене. Я крепко зажмурился, затем открыл глаза. Тени исчезли. Сперва они были, потом нет. Осталась лишь коляска, стоящая в солнечных лучах на цементном полу гаража и отбрасывающая свою обычную тень.

Около полудня, пообедав сэндвичем с куриным салатом, я подумал, не смазать ли то скрипучее колесо – на верстаке во второй половине гаража я приметил банку смазки «три в одном» – но отказался от этой идеи. Мне не нравилось даже думать о том, чтобы прикоснуться к коляске, но никаких истерик или фобий по этому поводу я не испытывал. Просто я вспомнил старую басню Эзопа о том, как мыши надели на кота колокольчик. Зачем? Они хотели слышать, как он идёт.

То же самое я чувствовал к коляске. Особенно после того, как Пелли посыпал порошком хромированные стержни и не обнаружил никаких отпечатков, даже случайных пятен и частиц пыли, которые ожидал найти.

– Думаю, её протёрли. Этот ваш шутник.

Он смотрел мне в глаза, говоря это.

Вечером я прошёлся вдоль Раттлснейк-Ки до разводного моста. Длинная прогулка для старика, но было о чём подумать по пути. Я начал с того, что попытался разобраться: не спятил ли я? Однозначный ответ – нет. Змеи в ванне и протянутая рука могли быть галлюцинацией, вызванной стрессом (в это не очень-то верилось, но я не исключал такую возможность). С другой стороны, коляска и правда была в ванной комнате. Я видел только её тень, но скрип колеса не вызывал сомнений. И когда коляска находилась в гараже, то перемещалась. Я это слышал. Не уверен, слышал ли Пелли, но он знал, что коляска переместилась, просто не хотел признаваться в этом мне (и, возможно, самому себе).

Разводной мост работал круглые сутки, без выходных. В тот вечер на нём дежурил старикан по имени Джим Моррисон (не из «Дорз», как он любил уточнить),[66] который был, наверное, старше и меня и Пелли. Мы слегка поболтали – о погоде, предстоящих выборах, о том, как из-за ковида опустели бейсбольные стадионы, где зрителей теперь изображают картонные макеты. Потом я задал вопрос о миссис Белл.

– Вы нашли её, верно? – спросил Джим. Мы разговаривали возле его маленькой будки, где перед телевизором стояло обшарпанное кресло и имелась туалетная кабинка. На Джиме был надет жёлтый жилет со светоотражающими полосами и красная кепка с надписью «РАТТЛСНЕЙК-КИ» на козырьке. В углу его морщинистого рта торчала зубочистка.

– Да.

– Несчастная леди. Несчастная старая душа. Она так и не смирилась с потерей своих мальчиков. Повсюду таскалась с коляской.

Прекрасный повод спросить то, что меня интересовало.

– Как считаете, она и впрямь верила, что мальчики в коляске?

Джим задумчиво почесал заросший щетиной подбородок.

– Точно не скажу, но, думаю, она верила, хотя бы иногда. Может, даже постоянно. Думаю, она заставила себя поверить. А это опасная штука, если хотите знать моё мнение.

– Что вы имеете в виду?

– Иногда лучше отпустить ушедших, залечить рану и жить дальше со шрамом.

Я ждал продолжения, но он молчал.

– Вы принимали участие в охоте на змей после гибели детей? Энди Пелли рассказал мне об этом.

– О да, я побывал там. До сих пор чувствую вонь горящих гремучих змей. И знаете что? Иногда мне кажется, что я их вижу, особенно ближе к вечеру. – Джим перегнулся через перила моста и выплюнул зубочистку в залив. – В сумерках, понимаете ли. Тогда реальность словно размывается, по крайней мере для меня. Моя жена говорила, что с такими-то идеями мне стоило бы стать поэтом. Но с появлением на небе звёзд я чувствую себя лучше. Сегодня я много чего увижу. Я работаю до полуночи, потом меня сменит Патриция.

– Не думаю, что в это время года будет много лодок, тем более ночью.

– О, вы удивитесь. Взгляните-ка туда. – Старик указал на недавно взошедшую луну, чьё отражение серебрилось в воде. – Людям нравится плавать при луне. Им это кажется романтичным. Когда луны не видать – другое дело, во всяком случае, летом. Тогда проплывают в основном катера береговой охраны. Или УБН.[67] Эти ребята всегда спешат. Можно подумать, от их гудков старый мост поднимется быстрее.

Мы ещё немного пообщались, пока я не сказал, что мне пора возвращаться.

– Хорошо, – ответил Джим. – Долгая прогулка для человека в годах. Но луна осветит вам дорогу.

Я пожелал ему доброго вечера и отправился домой через мост.

– Вик?

Я обернулся. Джим прислонился к стене своей будочки, сложив руки поверх жилета.

– Спустя пару недель после смерти жены, я спустился среди ночи попить воды и увидел её за кухонным столом, сидящую в своей любимой ночной рубашке. Свет не горел и в кухне царил полумрак, но это точно была она. Я готов поклясться в этом перед всемогущим Господом. Но тут я включил свет, и она… – он поднял руку, сжатую в кулак, и распрямил пальцы, – исчезла.

– Я слышал голос своего сына после его смерти. – После слов Джима я счёл вполне подходящим поделиться этим воспоминанием. – Голос доносился из шкафа. И я тоже готов поклясться.

Джим лишь кивнул, пожелал мне спокойной ночи и вернулся к себе в будку.

Первую милю или около того обратного пути мне встречалось немало домов, сперва обычных, но чем дальше – тем больше и изысканнее. В некоторых из них горел свет, на подъездных дорожках, усыпанных ракушками, стояли автомобили, но в большинстве домов было темно. Их владельцы приезжали после Рождества и уезжали перед Пасхой. Конечно, теперь многое ещё зависело от ситуации с ковидом.

Когда я прошёл распашные ворота на северной оконечности Ки, немногочисленные новомодные особняки скрылись за пальметто и азалиями, охватившими дорожку с обеих сторон. Слышно было лишь стрекотание сверчков, шум прибоя с пляжа со стороны залива, пение козодоя и звук моих шагов. К тому времени, как я добрался до жёлтой полицейской ленты, перекрывающей подъездную дорожку к дому миссис Белл, уже почти стемнело. Луна стояла довольно высоко и могла бы освещать мне путь, но её заслоняла листва, вольготно разросшаяся в тёплом климате Флориды.

Только я миновал подъездную дорожку Алли, раздался скрип. Его источник находился футах в тридцати-сорока позади меня. У меня по коже пробежали мурашки. Язык прилип к нёбу. Я замер, не в силах сделать и шагу, не то что бежать (с моими старческими суставами я бы всё равно далеко не убежал). Кажется, я понял, что происходит. Они ждали меня у подъездной дорожки своего дома. Ждали, когда я пройду мимо, чтобы проводить до дома Грега. Что мне больше всего запомнилось в этот момент: странное ощущение в глазах. Они словно распухали в глазницах. Помнится, я подумал, что они могут лопнуть и я ослепну.

Скрип прекратился.

Теперь я слышал другой звук: удары собственного сердца. Словно приглушенная барабанная дробь. Козодой замолчал. Сверчки тоже стихли. С моего виска по челюсти стекала капля холодного пота. Я сделал шаг вперёд. Он дался мне нелегко. Затем ещё один. Уже легче. Третий, ещё легче. Я пошёл дальше, но с таким чувством, будто двигаюсь на ходулях. Преодолел около пятидесяти футов к дому Грега и снова услышал скрип. Я становился и скрип прекратился. Двинулся вперёд на своих невидимых ходулях – скрип возобновился. Это был звук колеса коляски. Её толкали близнецы. Они двигались с места, когда я шёл вперёд и замирали, когда я останавливался. И они, я в этом уверен, проделывали это с ухмылками. Для них это была прикольная шутка над новым… новым кем? Кем именно я для них являлся?

Боюсь, ответ мне известен. Алли Белл завещала мне свой дом, деньги и ценные бумаги. Но она оставила мне не только это. Так ведь?

– Ребята, – произнёс я. Мой голос звучал неузнаваемо. Я смотрел прямо перед собой, и голос был словно чужим. – Ребята, шли бы вы домой. Вам уже пора баиньки.

Никакого ответа. Я ждал прикосновения холодных рук. Или что увижу десятки змей, извивающихся на освещённой луной подъездной дорожке. Змеи тоже будут холодными. Пока они не укусят. Когда они впрыснут яд, начнётся жар, распространяясь до самого сердца.

Никаких змей. Змей нет. Даже если б я их увидел – они не настоящие.

Я двинулся с места. Коляска следом. Скрип и скрип и скрип.

Я встал. Коляска остановилась. До дома Грега было уже рукой подать, я видел его громаду на фоне неба, но легче мне от этого не становилось. Они могли войти вслед за мной. Они уже входили.

«Взгляни на нас. Взгляни на нас. Взгляни на нас».

«Покатай нас. Покатай нас. Покатай нас».

«Одень нас. Одень нас. Одень нас».

Я сходил с ума от мыслей, крутящихся в голове, как одна их тех песен, что постоянно всплывают в памяти. Например, «Рассвет Дельты». Но я мог остановить близнецов. Я знал, как заставить их исчезнуть, хотя бы на время.

Они тоже знали.

«Взгляни на нас. Покатай нас. Одень нас».

Я не решался обернуться, но кое-что всё-таки мог сделать. Если мне хватит смелости. Мой телефон лежал в кармане шорт. Я достал его и включил фронтальную камеру, так что на экране я видел своё испуганное лицо, в лунном свете бледное, как у покойника. Я поднял телефон над плечом, чтобы посмотреть себе за спину, не поворачивая головы. До этого я и не замечал, как сильно дрожат у меня руки, и постарался держать телефон крепче.

Джейкоба и Джозефа позади не было, как и коляски… но были их тени. Две тени человеческих фигур и угловатая тень двухместной коляски, в которой их возила мать. Не сказал бы, что эти бесплотные тени на экране смотрелись страшнее, чем если бы я увидел их воочию, но всё же они приводили меня в ужас. Я нажал большим пальцем на кнопку, в полной уверенности, что ничего не получится, но раздался характерный щелчок.

«Взгляни на нас. Покатай нас. Толкни нас».

Я переключил телефон с камеры на диктофон.

«Взгляни на нас. Покатай нас. Толкни нас».

На мой взгляд, их тени выглядели слишком длинными для теней четырехлетних детей, и я снова вспомнил предсмертные слова Донны: «Как же ты вырос! Гляди-ка, какой высокий!».

ВЗГЛЯНИ НА НАС ПОКАТАЙ НАС ТОЛКНИ НАС!

Я снова пошёл. Скрип преследовал меня, сперва близко, потом постепенно отдаляясь. Когда я добрался до дома Грега, он уже стих, но шум мыслей – не голосов, а мыслей – раздавался в моей голове громче прежнего. Хотя мысли принадлежали мне, меня словно заставляли их думать.

Коляска вернулась во двор; кто бы сомневался. Она отбрасывала угловатую тень, такую же, как я видел на экране телефона. Футболки всё так же были аккуратно накинуты на спинки сидений; «ХЕКЛ» на одной, «ДЖЕКЛ» на другой. Я не знал, как мне унять бурю в голове. Коснулся спинок сидений. Коснулся футболок. Шумные, повторяющиеся без конца мысли пропали. Я втолкнул коляску обратно в гараж, вышел наружу и подождал. Круговорот мыслей не возвращался. Но он, без сомнения, ещё вернется. В следующий раз мысли будут звучать громче и настойчивее. В следующий раз они захотят большего, чем просто прикосновение.

В следующий раз они захотят покататься.

Я запер все двери – можно подумать, от этого будет какой-то толк – и включил все лампы в доме. Затем за кухонным столом проверил телефон. Увидел пропущенный звонок от Натана Резерфорда, но меня ожидали дела поважнее, чем разговор с адвокатом Алли Белл. Я рассмотрел сделанную фотографию. Она немного размылась, потому что мне так и не удалось справиться с дрожью рук, но тени мальчиков и коляски можно было рассмотреть. Их ничто не отбрасывало. Дорога была пуста. Затем я открыл голосовые заметки и включил последнюю запись. Секунд двадцать я слушал ритмичное поскрипывание несмазанного колеса коляски. Потом звук стих.

Я подумал, не связаться ли с Энди Пелли, потому что я был уверен – после нашего разговора он взял на заметку изменившееся положение коляски. У меня осталась его визитка. Я мог бы отправить ему по электронной почте фотографию и запись, но он наверняка отвергнет и то и другое. Скажет, это тени от пальметто. Он может думать иначе, но скажет именно так. А звук скрипящего колеса? Он заподозрит, что я сам его записал, толкая коляску туда-сюда по гаражу. Скорее всего, он не станет так говорить, но подумает. Он же коп, а не охотник за привидениями.

Но, возможно, пусть всё идёт своим чередом. Я получил эмпирическое доказательство. Я уже знал, что происходящее – реально, но сомнения – не померещилось ли мне, всё равно оставались в глубине души.

Сидя за кухонным столом, я обхватил голову руками и погрузился в размышления. «Немного сбоит старый моторчик», ответила Алли, когда я спросил, всё ли с ней в порядке. Но что, если она была больна гораздо серьёзнее, чем утверждала? И знала об этом. Может, у неё была не просто аритмия, а хроническая сердечная недостаточность. Или даже рак, типа глиобластомы, что равнозначно смертному приговору.

Допустим, она смирилась со своей смертью, но не со смертью своих мальчиков? В конце концов, они же умерли однажды, но вернулись. Или она их вернула. А затем…

– Допустим, она встретила меня, – сказал я.

Да, допустим.

Я перезвонил Натану Резерфорду, представился, и начал с места в карьер: мол, я не претендую на имущество Алли Белл.

Думаю, в его хихиканье крылось больше цинизма, чем удивления.

– Тем не менее, мистер Трентон, похоже, вы стали его новым владельцем.

– Чушь собачья. Поищите её родственников.

– Она утверждала, что их нет. После смерти мужа и малышей Джей – так миссис Белл их называла – она осталась последней веточкой на древе семьи. Это единственная причина, не дающая опротестовать жалкое подобие завещания. Её наследство оценивается в немалую сумму. Семизначную, может, даже восьмизначную. Должно быть, вы её обворожили, сэр.

«Э, нет», подумал я. «Это меня обворожили. Но я не собираюсь сидеть сложа руки».

– Я оказался в отвратительном положении, мистер Резерфорд. Я обнаружил её тело, и теперь, пока не будут получены результаты вскрытия, я выгляжу как человек с мотивом для её убийства. Вы же понимаете?

– А у вас были основания полагать, что вы станете наследником? Может, вы видели ту бумажку, на которой миссис Белл написала завещание, незадолго до её смерти?

– Нет, но помощник шерифа Пелли сказал мне, что нашёл конверт с завещанием незапечатанным. Окружной прокурор, если он захочет раскрутить дело, заявит, что у меня мог быть доступ к завещанию.

– Пройдет время и всё уладится, – сказал Резерфорд. Это могло означать что угодно. Его голос звучал спокойно, как, вероятно, при общении с неуравновешенными клиентами. Во всяком случае с теми, у кого есть деньги, а у меня их теперь гораздо больше, чем накопилось на пенсионном счете. – Если завещание никто не оспорит, и оно вступит в законную силу, вы можете сделать с полученными деньгами всё, что пожелаете. Можете продать дом и раздать деньги на благотворительность, если будет такое желание.

Адвокат не стал уточнять, что о себе и своих близких тоже не грех позаботиться, но его тон наводил на эту мысль. Я услышал всё, что хотел. Резерфорд хотел обсудить предстоящий извилистый правовой путь, но я больше беспокоился о своих склонных извиваться видениях. Снаружи уже стемнело и мне становилось жутковато. Я поблагодарил адвоката и положил трубку.

Неужели Алли составила завещание, а затем покончила с собой, приняв убойную дозу дигоксина или соталола?

«Нет», подумал я. «Малышам Джей это не понравилось бы. Я могу оказаться в окружной тюрьме, где от их “взгляни на нас покатай нас одень нас” не будет никакого толка. Следствие установит, что смерть Алли – несчастный случай. А я тем временем побуду здесь… как и они».

– Потому что они хотят, чтобы я остался, – прошептал я.

Приняв душ, я надел спортивные шорты, закрыл дверь в ванную комнату и прилёг на огромную двуспальную кровать Грега Акермана. Будучи более-менее современным холостяком, он наверняка делил её со всеми своими милашками. Моя милая покоится в земле. Как и мой сын.

Я неосознанно скрестил руки на груди, словно защищаясь, и уставился в потолок. Дело не в ней, а в них. Они хотят, чтобы я остался. Они хотят, чтобы я подчинялся им. Они хотят, чтобы я заменил им мать, и тогда им не придётся уходить туда, куда уходят беспокойные призраки. Им нравилось здесь, на Раттлснейк-Ки. И чтобы я поселился в доме Алли, если не хочу терпеть в голове круговерть сумбурных повторяющихся мыслей и слышать за спиной скрип колеса детской коляски. Чтобы я ел на кухне Алли, спал в кровати Алли. И катал бы близнецов в коляске.

В конце концов, я бы встретился с ними.

«Мне незачем оставаться», подумал я. «У меня есть арендованная машина, заправленная под завязку. Я могу уехать, подальше от них. Сомневаюсь, что шериф округа объявит меня в розыск, хотя какой-нибудь судья может выписать мне предписание вернуться до окончания следствия… Резерфорд мог бы узнать точно и, надо полагать, он теперь мой адвокат, и я бы подключил его. А пока юристы выясняют отношения, Джей и Джо будут слабеть. Потому что их мать умерла, и кроме меня у них никого нет.

Да, всё так. И я был напуган, уж можете мне поверить. В фильме Скорсезе «Злые улицы» звучит фраза, которая всегда находила во мне отклик: «Не пытайся поиметь бесконечность». Но в придачу я разозлился. Меня загнали в клетку, припёрли к стенке. Не Алли – в глубине души я верил, что она ни при чём – а пара её детишек. Пара мёртвых детишек, если точнее.

Мне недоставало тайного оружия для борьбы с ними, вроде креста и чеснока от вампиров (а если я был прав – ими близнецы и являлись), или обряда изгнания бесов. Но у меня оставался мой разум, и я был чертовски стар, чтобы позволить Плохишу и тому, кто Ещё Хуже мной помыкать.

Если не Алли устроила ловушку, в которую я угодил, то как они с этим справились? Большинство мальчишек – напомню, у меня был один – с трудом могут спланировать поход в уборную.

Я провалился в сон, вспоминая слова Донны за минуту до того, как её не стало: «Как же ты вырос! Гляди-ка, какой высокий!»

Скрип. Скрип. Скрип.

Мне не пришлось просыпаться в темноте, потому что я не выключал свет. На этот раз скрип колеса коляски раздавался не в ванной комнате, а где-то дальше. Кажется, в той части дома, которую Грег с важным видом величал «гостевыми покоями». Они представляли собой небольшую гостиную на первом этаже и спальню со смежной ванной комнатой на втором, куда вела винтовая лестница.

Коляска оказалась в гостевой спальне. Настоящая коляска, вероятно, по-прежнему стояла в гараже, но призрачная тоже была реальна, как и близнецы, настойчиво толкающие её взад-вперёд по комнате.

В голову снова просачивались мысли. Сперва они звучали негромко, затем всё громче, словно невидимая рука повернула регулятор. «Взгляни на нас, покатай нас, одень нас. Взгляни на нас, покатай нас, одень нас! ВЗГЛЯНИ НА НАС, ПОКАТАЙ НАС, ОДЕНЬ НАС!»

Лежа на спине, я сцепил руки перед грудью, прикусил губу и старался заставить мысли – их мысли, мои мысли – остановиться. С тем же успехом я мог пытаться остановить заход солнца. Я всё ещё мог думать о чём-то другом – не знаю, как долго это продлится – и, похоже, у меня было лишь три варианта действий: лежать и сходить с ума, пока эти уховёртки выедают меня изнутри; спуститься в гараж и дотронуться до коляски, что заставит эти мысли на время замолчать; или вступить с близнецами в противостояние. Именно это я и решил попробовать.

«Эти дети не смогут свести меня с ума», подумал я.

А ещё я думал: «Покатай нас, катай, катай, катай. Мы – твои, а ты – наш».

Я встал и направился по галерее в гостевые покои. Едва я прошёл полпути, скрип прекратился. Но я не остановился, как и мысли – «покатай нас, толкай нас, одевай нас, мы – твои, ты – наш». Я не стал медлить у приоткрытой двери. Задержись я хоть на секунду, чтобы задействовать ту часть своего разума, что ещё способна мыслить самостоятельно – и я убежал бы, поджав хвост. Что я собирался делать, войдя в комнату? Я не имел понятия. Велю близнецам отправляться домой, иначе я их отшлёпаю? Вряд ли это сработает.

Увиденное заставило меня замереть на месте. Коляска стояла посреди комнаты. Джейкоб и Джозеф лежали на кровати для гостей. Они уже не выглядели детьми… и в то же время оставались ими. Под покрывалом угадывались фигуры взрослых высоких мужчин, но головы, гротескно распухшие, принадлежали детям. Яд гремучих змей так обезобразил их лица, что они стали похожи на хэллоуиновские тыквы. Губы почернели. Лоб, щёки, шеи испещрены змеиными укусами. Глаза запали, но взгляд оставался чертовски живым и осознанным. Они с ухмылками пялились на меня.

«Сказку на ночь! Сказку на ночь! Сказ…»

И тут они исчезли. Вместе с коляской. Мгновение назад близнецы требовали сказку на ночь. А мгновение спустя комната опустела. Но углы покрывала словно откинули с двух сторон аккуратными треугольниками, а когда я приехал из Массачусетса, постель была идеально заправлена. Я сам видел.

Мои ноги вновь превратились в ходули. На них я вошёл в комнату и осмотрел кровать, на которой недавно лежали мальчики. Я не хотел садиться на неё, но пришлось, потому что задрожали колени. Сердце всё ещё бешено колотилось, и я слышал со стороны, как ловлю ртом воздух.

«Вот так и умирают старики», подумал я. «Когда меня найдут – скорее всего, Пит Ито – в заключении судмедэксперта будет стоять: сердечный приступ. Им будет невдомёк, что меня до смерти напугали двое мертвецов с детскими головами».

Но близнецы ведь не желали мне смерти, так ведь? Теперь, когда не стало их матери, я последняя ниточка, связывающая их с миром, где они хотели бы остаться.

Я протянул руку, притронулся к откинутому треугольником покрывалу и понял, что эта кровать не нравится близнецам. У них есть свои кровати в доме дальше по дороге. Прекрасные кровати. Их мать сохранила обстановку в комнате такой же, какая была в день их смерти, сорок с лишним лет назад. Им нравились те кровати, и когда я буду жить там, то буду укладывать их спать и читать перед сном «Винни Пуха», как читал Теду. Но я, конечно, не стану читать им «Заклинание чудовищ», ведь они сами были чудовищами.

Отдохнув, я встал и медленно побрёл по галерее к себе. Может, сон ко мне и не придёт, но не думаю, что этой ночью снова услышу скрип коляски. Явление окончено.

Вопрос о том, чтобы сохранить автомобиль, в котором погиб мой сын, никогда не стоял. Мы не оставили бы машину, даже если бы пёс не повредил её в дюжине мест, пытаясь прорваться внутрь. Эвакуатор доставил машину к нашему дому. Донна отказалась даже смотреть на неё. Я её не винил.

В Касл-Роке не было своей свалки. Ближайшая – у Андретти, в Гейтс-Фоллз. Я позвонил им. Они приехали, забрали «Пинто» – машину смерти – и пропустили её через давилку. Получился куб, усеянный яркими кусочками стекла – то, что осталось от окон, задних фонарей и фар. Я сделал фото. Донна не стала его смотреть.

У нас начались разногласия. Она хотела еженедельно посещать вместе со мной Хармони-Хилл, где похоронен Тед. Я отказался, как она отказалась смотреть на сплющенный куб машины смерти. Я сказал, что для меня Тед дома, и так будет всегда. Донна ответила, что это звучит высокопарно и напыщенно, но по сути – чушь. Она сказала, что я боюсь. Боюсь сломаться. И в этом она была права. Думаю, она видела это в моих глазах, каждый раз, как смотрела на меня.

Она ушла от меня, не наоборот. Однажды я вернулся из поездки в Бостон, а её уже не было. Нашёл лишь записку с обычными словами, о которых вы, наверное, догадываетесь: «Больше так не могу… хочу начать новую жизнь… перевернуть страницу…» бла-бла-бла. Единственной по-настоящему оригинальной была строчка, нацарапанная под подписью, как запоздалая мысль: «Я всё ещё люблю тебя, а также ненавижу, и ухожу, пока ненависть не победила».

Наверное, излишне говорить, что я чувствовал к ней то же самое.

Помощник шерифа Зейн позвонил мне следующим утром, пока я завтракал «Райс Чекс» – без особого удовольствия, просто ради поддержания сил. Зейн сообщил, что получены результаты вскрытия. Алита Белл, жена Генри, мать Джейкоба и Джозефа, скончалась от сердечного приступа.

– Медэксперта удивило, что она протянула так долго. У неё сосуды были на девяносто процентов закупорены, и это ещё не всё. На сердечной ткани обнаружены рубцы, значит, она перенесла несколько инфарктов. Небольших, как вы понимаете. Он также сказал… впрочем, не имеет значения.

– Нет, договорите. Пожалуйста.

Зейн откашлялся.

– Он сказал, что даже не очень серьёзные сердечные приступы, которые можно и не почувствовать, наносят ущерб восприятию. Это в какой-то мере объясняет, почему она верила, что её дети живы.

Я подумал, не сказать ли ему, что знаю – её дети живы (или наполовину живы), хотя у меня никогда не было сердечных приступов. Я едва успел прикусить язык.

– Мистер Трентон? Вик?

– Просто обдумываю ваши слова, – сказал я. – Я так понимаю, это снимает меня с крючка расследования?

– Нет, вам всё равно не следует уезжать. Вы обнаружили тело.

– Но, раз это был сердечный приступ и не более того…

– Да, но отчёт токсикологической экспертизы будет готов только через пару дней. Нужно выяснить, что она ела перед смертью. Просто расставим все точки над i, вы же понимаете.

Я подумал, что не всё так просто. Наверное, Энди Пелли хочет убедиться, что объявившийся, как из-под земли, наследник Алли Белл не скормил ей что-нибудь этакое. Может, дигоксин в яичнице на завтрак. Тем временем, Зейн продолжал что-то говорить, и мне пришлось попросить его перемотать назад.

– Я говорю: есть загвоздка. Своеобразная. Есть тело, но нет указаний по его погребению. Энди Пелли считает, что этим должны заняться вы.

– Подождите-ка. Я что – должен организовать похоронную церемонию?

– Ну, не совсем церемонию, – сказал Зейн, немного смутившись. – Не думаю, что придёт кто-нибудь, кроме дежурных на мосту и, может, Ллойда Сандерленда – он живёт на другой стороне.

«А я думаю, что придут её дети», подумал я. «Хотя их никто не увидит. Кроме, возможно, их приёмного отца».

– Вик? Мистер Трентон? Вы ещё на связи?

– Да, я тут. Я знаю её адвоката. Теперь это и мой адвокат, во всяком случае, пока всё не устаканится. Я лучше позвоню ему, когда начнётся рабочий день.

– Хорошая идея. Так и сделайте. Удачного вам дня.

Хорошо бы.

Мне не хотелось доедать остатки хлопьев, вкус которых я почти не чувствовал. Я ополоснул тарелку в раковине («взгляни на нас»), поставил её в посудомойку («одень нас») и задумался, что дальше. А то я не знал.

«Возьми нас на прогулку. Покатай нас!»

Я боролся с мыслями – отчасти с моими, это было хуже всего – пока одевался, а затем сдался. Зашёл в гараж и взялся за ручки коляски. Послышался облегчённый вздох, мой или их, я не разобрал. Сутолока в голове прекратилась. Я подумал, не сходить ли с коляской до распашных ворот, но понял, что это плохая идея. Джейкоб и Джозеф уже вклинились в моё сознание. Чем чаще я буду делать то, что они хотят, тем легче им будет управлять мной.

То, что я увидел в гостевой спальне, так и стояло перед глазами: мужские тела, детские головы, распухшие от яда. Близнецы выросли, будучи мёртвыми, но при этом остались прежними детьми. У них была сила взрослых мужчин, но простые и эгоистичные желания маленьких детей. Они обладали могуществом, и это плохо. Потому что в придачу они были психопатами.

Однако, принимая всё это, я испытывал к близнецам некоторое сочувствие. Они упали в яму со змеями. Их закусали до смерти. Кто бы не сошёл с ума от такого конца жизни? И кто не захочет вернуться и вновь обрести детство, которого лишился, даже если для этого придётся сделать кого-то своим пленником?

Я немного покатал коляску взад-вперёд по бетонному полу гаража, словно пытаясь убаюкать капризного ребёнка. Мог ли на моём месте оказаться кто-то другой, подумал я, и решил, что вряд ли. Я идеальный вариант. Одинокий человек, страдающий от своего собственного горя.

Отпустив ручки коляски, я подождал, вернётся ли «взгляни на нас покатай нас одень нас». Нет, не вернулось. Я вышел из гаража, желая почувствовать тепло утреннего солнца на лице. Задрал голову и закрыл глаза. Свет, проходящий сквозь веки, окрасил всё кроваво-красным. Я постоял так немного, словно молясь или медитируя, в поисках решения проблемы, выходящей за рамки реальности. И которой я не мог ни с кем поделиться.

Я должен проводить Алли в последний путь, потому что больше у неё никого нет, во всяком случае, на этом свете. Но разве я не такой же? Мои родители скончались, старший брат умер, жена мертва. Кто похоронит меня? И что предпримут эти чёртовы близнецы – если, конечно, они добьются своего и я останусь с ними, как мужская версия девушки из «Рассвета Дельты» – когда я умру? Учитывая мой возраст и статистику смертности, это не заставит себя ждать. Может, они ослабеют и просто развеются? Я могу похоронить Алли, но кто похоронит меня?

Открыв глаза, я увидел палку от змей Алли, лежащую на камнях двора, на том самом месте, где всегда стояла, возвращаясь, коляска. Мелькнула мысль, что это может оказаться очередной иллюзией, как ванна, полная змей, но нет. Палка не была видением или явлением. Близнецы не клали её сюда. Они управляли коляской.

Я поднял палку. Настоящая, никаких сомнений. Стальная трубка грела мою руку. Пролежи она на брусчатке и на солнцепёке подольше – нагрелась бы так, что в руку не возьмёшь. Но кто же принёс её из гаража, ведь кроме меня здесь никого не было?

Сжимая палку в руке, я понял, что мои родители, брат и жена – не все близкие мне люди, умершие раньше меня. Я не упомянул ещё одного. Того, кто тоже умер в детстве ужасной смертью.

– Тед?

Наверное, это прозвучало в лучшем случае жалко, а в худшем – безумно: старик, зовущий по имени своего давно умершего сына в пустом дворе огромного до нелепости дома на флоридском острове. Но я так не считал, поэтому повторил:

– Тед, ты здесь?

Ничего. Лишь палка-змееловка, безусловно настоящая.

– Ты можешь мне помочь?

В конце дощатого настила у дома Грега стояла ветхая беседка. Я пошёл туда, держа змееловку на плече, как солдаты былых времен носили винтовки… и, хотя у палки не было штыка, на конце имелся опасный на вид крюк. На полу беседки валялись несколько заплесневелых спасательных жилетов, вряд ли способных спасти кому-нибудь жизнь, и древняя доска для сёрфинга, украшенная россыпью енотового дерьма. Я сел на скамейку, скрипнувшую под моим весом. Не нужно быть Эркюлем Пуаро, чтобы понять – Грег не слишком много времени проводил на пляже; он владел особняком на побережье залива, стоимостью шесть или восемь миллионов, а эта беседка выглядела, как заброшенный сортир где-то в глухомани прихода Божер, штат Луизиана. Но я пришёл сюда не критиковать архитектуру. Я пришёл поразмыслить.

А, чушь собачья. Я пришёл сюда, чтобы попытаться вызвать своего умершего сына.

Есть разные способы призыва духов, если допустить, что умерших не унесло туда, куда они отправляются, потеряв интерес к нашему миру; я заранее поискал кое-что в Интернете. Можно воспользоваться спиритической доской, но её у меня не было. Можно взять зеркало или свечи, и то и другое достать не проблема… но после того, что я увидел на экране мобильного телефона прошлой ночью, я не решился попробовать. В доме Грега были духи, но те, в существовании которых я не сомневался, настроены не слишком дружелюбно. В итоге я пришёл в эту захудалую беседку с пустыми руками. Я сидел и смотрел на нетронутый следами пляж и на залив, не отмеченный ни одним парусом. В феврале или марте пляж и залив были бы полны народом. В августе здесь был только я.

Пока я не почувствовал его.

Или кого-то.

Или мне просто хотелось так думать.

– Тед?

Ничего.

– Если ты слышишь меня, малыш, мне бы не помешала небольшая помощь.

Но Тед уже не был малышом. Минуло четыре десятка лет с тех пор, как Тед Трентон погиб в раскалённой на солнце машине, осаждаемой бешенным сенбернаром во дворе фермерского дома, таком же пустынном, как северная оконечность Раттлснейк-Ки. Мёртвые могут взрослеть. Я никогда раньше не задумывался над этим, но теперь знал.

Но это происходит только если они сами хотят. Позволяют себе повзрослеть. Очевидно, они могли частично расти и в то же время не расти – этот парадокс привёл к появлению жутких гибридов, увиденных мной на двуспальной кровати в гостевой комнате: мужеподобные существа с распухшими от яда детскими головами.

– Ты мне ничего не должен. Я пришёл слишком поздно. Знаю. Признаю. Но… – Я замолчал. Кажется, будто человек способен сказать всё, что угодно, когда он наедине с собой, согласны? Только я не был до конца уверен, что я один. И я не был уверен в том, что хотел сказать, пока не произнёс это.

– Я горевал по тебе, Тед, но я отпустил тебя. Донна со временем тоже отпустила. В этом нет ничего плохого, правда же? Забвение – вот что было бы плохо. А если цепляться слишком крепко… думаю, это порождает чудовищ.

Я держал палку-змееловку на коленях.

– Если ты принёс её для меня, значит, мне и правда нужна помощь.

Я подождал. Ничего не происходило. Но что-то витало в воздухе – то ли чьё-то присутствие, то ли надежда испуганного до полусмерти старика, которого вынудили вспомнить старые горести. Всех змей, что его когда-либо кусали.

Затем вернулись мысли, прогнав те ласковые чувства, что могли бы посетить меня.

«Одень нас, покатай нас, взгляни на нас. Взгляни на нас, одень нас, покатай нас!»

Детки хотели меня. Они хотели стать моими детьми. И, самое ужасное, они уже стали моими мыслями. Когда твой разум обращён против тебя – это билет в психушку вне очереди.

Мысли перебил – хотя бы частично – звук клаксона автомобиля. Я обернулся и увидел человека, машущего мне рукой. Всего лишь силуэт на краю двора, но очертания тонких ног под широченными шортамипозволили мне безошибочно определить, кто нанёс мне визит. Я махнул в ответ, прислонил палку-змееловку к перилам беседки и направился обратно по дощатой дорожке. Энди Пелли встретил меня на полпути.

– Доброе утро, мистер Трентон.

– Вик, вы забыли?

– Точно, Вик. Вот, проезжал мимо и решил заодно наведаться.

«Хрена лысого ты проезжал мимо», подумал я. А затем: «Покатай нас, одень нас, взгляни на нас, мы ждём тебя».

– Чем могу помочь?

– Я хотел сообщить вам о результатах вскрытия.

– Офицер Зейн уже опередил вас.

Трудно было понять, нахмурился ли Пелли, потому что его лицо, включая кустистые усы, скрывала маска, но его не менее кустистые брови сошлись вместе, так что, думаю, он хмурился.

– Что ж, это хорошо. Хорошо.

«Хрена лысого ты считаешь, что это хорошо», подумал я. А затем: «Покатай нас, покатай нас, тебе станет легче и ты сам это понимаешь».

Мы пошли к дому. Дорожка была слишком узкой, чтобы идти бок о бок, поэтому я шёл первым. От мыслей – моих мыслей, от которых я не мог отвязаться – у меня уже трещала голова.

– Конечно, я ещё должен дождаться, что скажет токсиколог.

Мы сошли с дощатого настила и миновали стоящий во дворе пикап Пелли; я по-прежнему шёл впереди. Пелли приехал не для того, чтобы поделиться со мной результатами вскрытия. Я понимал это, как понимал и то, что мне необходима ясная голова, чтобы общаться с ним.

– Так объяснил офицер Зейн. И мне всё равно придётся задержаться на время следствия. У вас есть ко мне какие-то вопросы, помощник шерифа? А то я сидел в той беседке, размышлял и наслаждался покоем. Медитировал, так сказать.

– Вы скоро вернётесь к этому занятию. Хочу прояснить лишь пару вещей, вот и всё.

Мы зашли в гараж, где было немного прохладнее, чем снаружи. Я приблизился к коляске. Чем ближе я подходил, тем интенсивнее становились мысли: «ОДЕНЬ НАС! ПОКАТАЙ НАС! ВЗГЛЯНИ НА НАС!».

На секунду мне показалось, что я их вижу, но не в чудовищном облике, а как детей, какими они были в день смерти. Всего лишь на секунду. Когда я взялся за ручку коляски, видение пропало… если вообще было. И безумные мольбы в моей голове прекратились. Я слегка катнул коляску туда-сюда.

«Просто не знаю, куда деть руки, Энди. Не обращай внимания».

– Я немного навёл о вас справки, – сказал Энди.

– Я догадывался.

– То, что случилось с вашим маленьким сыном – ужасно. Просто ужасно.

– С тех пор прошло много лет. Энди, вы ведёте это дело? Если вообще есть дело. Его поручили вам? Потому что я в этом сомневаюсь.

– Нет-нет, – ответил Пелли, подняв руки в жесте «как вы могли такое подумать?». –Но вы же знаете, как оно бывает: можно уволить человека из полиции, но не вытравить полицию из человека. Наверное, в вашей профессии похожая картина. Рекламный бизнес, не так ли?

– Вы отлично это знаете. И нет ничего похожего. В тех редких случаях, когда я смотрю обычное телевидение, а не через Интернет, я выключаю звук во время рекламы. Получается, вы тут никто и звать никак, верно?

– Я бы так не сказал. Просто… я любопытен. У нас здесь чудной случай. Не в смысле чудный, а в смысле причудливый. Уж вы-то понимаете.

Коляска проезжала несколько футов вперёд, потом несколько футов назад. Детей надо укачивать, чтобы они не плакали.

– Почему Алли оставила всё вам? Вот что меня напрягает. И я уверен, вы знаете ответ.

И правда, я знал.

– Не знаю.

– И почему вы раз за разом прикатываете эту коляску от её дома? Ведь кроме вас некому? В это время года тут больше никого нет.

– Это не я.

Пелли вздохнул.

– Расскажите мне, Вик. Почему ж нет? Если анализ на токсины окажется отрицательным, вы выйдете сухим из воды, что бы ни сделали.

Вот оно что. Он всё же думает, я убил миссис Белл.

– Поделитесь со старым дураком. Всё останется между нами.

Мне разонравился этот подражатель Уилфорду Бримли, отвлёкший меня в тот момент, когда я пытался нащупать некую тонкую нить. Скорее всего, ничего бы у меня не вышло, но теплее от этого мои чувства к Пелли не становились, поэтому я сделал вид, что обдумываю его просьбу.

– Покажите мне свой телефон, – попросил я.

Даже его моржовые усы не могли скрыть улыбку. Я затруднялся определить её природу, но готов был поспорить, это улыбка из разряда «ты подловил меня, приятель». Из кармана мешковатых шорт появился телефон, и да, запись разговора была включена.

– Наверное, случайно нажал.

– Ну конечно. А теперь выключите.

Пелли не стал возражать.

– Теперь мы и правда наедине. Утолите же моё любопытство.

– Хорошо. – Я выдержал театральную паузу – так обычно делают перед тем, как представить клиентам заказанную ими рекламную компанию – а затем озвучил две лжи, за которыми последовала чистая правда.

– Я понятия не имею, кто и почему постоянно перемещает эту коляску. Это раз. Я понятия не имею, почему Алли Белл составила своё сумасбродное завещание. Это два. А вот и три, помощник шерифа Пелли: я не убивал её. Результаты расследования убедительно доказывают, что смерть наступила от естественных причин. И когда придёт отчёт токсиколога – он это подтвердит.

Я надеялся, так и будет. Только бы близнецы-призраки не влезли в голову Алли и не заставили её каким-то образом наглотаться сердечных препаратов, чтобы они могли переметнуться к чуть более здоровому носителю. Если подумать, заключение токсикологической экспертизы, говорящее о том, что Алли проглотила слишком много таблеток, не в интересах близнецов, и так оно и есть… но они были всего лишь детьми.

– А теперь, полагаю, вам пора. – Я прекратил катать коляску. – И заберите с собой эту штуку.

– Мне она не нужна, – ответил Пелли и, похоже, сам удивился горячности в своём голосе. О, да, он понимал, что с коляской что-то не так. Он направился к выходу из гаража, но на пороге обернулся. – Я с вами ещё не закончил.

– О, ради бога, Энди, займитесь чем-нибудь полезным. Отправляйтесь на рыбалку. Наслаждайтесь отдыхом на пенсии.

Пелли забрался в свой пикап, завёл мотор и газанул так резко, что оставил чёрный след покрышек на покрытии двора. Я подумал, не вернуться ли в беседку… по крайне мере до тех пор, пока не вернутся мысли-уховёртки.

Не совсем подходящее слово – «уховёртки». Скорее, змеи. Две змеи в моей голове и, если я не делаю того, что они хотят, они впрыскивают яд из своих бездонных запасов.

В какой-то мере я понимал подозрения Пелли и не винил его за это. У адвоката Алли, Резерфорда, наверняка тоже были подозрения. Всё это так несправедливо. Хуже всего было моё нынешнее незавидное положение. То, что вызывает неприятные ощущения днём, ночью приводит в ужас. Ночью они становятся сильнее. Как там говорил Джим, дежурный на мосту? «В сумерках, понимаете ли, реальность словно размывается».

Это правда. А с наступлением ночи граница между реальностью и совершенно иным уровнем существования может совсем исчезнуть. Одно было ясно – попытка связаться с моим умершим сыном оказалась неудачной. Старый коп нарушил заклинание. Лучше я просто посижу немного, глядя на залив. Попытаюсь выкинуть Пелли с этим его «я с вами ещё не закончил» из головы. Подумаю о том, что делать дальше, пока я ещё способен думать.

Вернувшись к беседке, я заглянул внутрь и остолбенел. Кажется, Пелли не единственный, кто со мной ещё не закончил. Тед – или кто-то другой – всё-таки пытался со мной связаться. Палка-змееловка больше не опиралась на перила, а лежала на полу беседки. Груда старых спасательных жилетов отодвинута в сторону. На половой доске остриём крюка змееловки – у меня не было в этом сомнений – нацарапаны две буквы. Третья буква осталась недописанной.

Я рассматривал эту надпись и тут понял, что должен сделать. Ответ всё это время был у меня под самым носом. Джейкоб и Джозеф, Хекл и Джекл, Плохиш и Ещё Хуже – были не так всесильны, как мне казалось. В конце концов, после смерти матери у них осталась только одна связь с миром живых.

Две нацарапанные на доске буквы: КО. Третья, начатая, но не законченная, угадывалась по наклонным штрихам: Л.

Кол… Коляска.

Если есть возможность покончить с чем-то, то сделай это как можно быстрее.

Так рассудил бы в подобной ситуации Макбет, а он был смекалистым типом. Я полагал, что может – может – мне удастся разобраться с парочкой гибридных гарпий, если я буду действовать быстро. Если же я облажаюсь, и змеемысли зароются в мой разум ещё глубже, у меня останется лишь два пути: самоубийство или существование в качестве приёмного отца близнецов. Или в качестве их раба.

Я вернулся к дому и заглянул в гараж, как бы прогуливаясь: «взгляните на меня, ничто в этом мире меня не волнует».

Сразу же оживились мысли. Мне уже нет нужды объяснять, что это были за мысли. Взявшись за ручки коляски, я покатал её взад-вперёд, прислушиваясь к адскому скрипу. Если мне не суждено избавиться от близнецов, то я смажу это несчастное колесо. Обязательно! И это ещё не всё! Наброшу парные футболки на спинки сидений! Положу на сиденья разноцветные шорты! Поселюсь в доме миссис Белл (впоследствии он станет домом Трентона) и буду разговаривать с ними. Буду укладывать их спать и читать перед сном книжки. «Ночная кухня», «Сильвестр и волшебный камушек», «Вельвет». Покажу им картинки!

– Как дела, ребята?

«Хорошо, хорошо».

– Хотите покататься?

«Да, да».

– Прекрасно, почему бы и нет? Мне только нужно уладить пару дел. Я скоро вернусь.

Войдя в дом, я нашёл свой телефон на кухонном столе. Проверил по нему местное расписание приливов и отливов, и мне понравилось то, что я увидел. Прилив шёл на убыль и вскоре после одиннадцати вода окажется в низшей точке. Уже скоро.

На мне по-прежнему были спортивные шорты и футболка без рукавов. Я стянул и уронил футболку на пол, сбросил сандалии и поспешил наверх. Там я надел джинсы и толстовку. Натянул бейсболку «Ред Сокс». У меня не было ботинок, но на первом этаже в шкафу я обнаружил пару резиновых сапог. Они принадлежали Грегу и были мне великоваты, поэтому я снова поднялся наверх и надел три пары носков, чтобы ноги не болтались. Под конец я уже вспотел, несмотря на работающий кондиционер. На улице, в августовскую жару, я вообще изойду потом.

Энди Пелли рассказал, как они загнали змей на северную оконечность Ки, где те змеи, что не сгорели – утонули. Но он также упомянул, что некоторые могли улизнуть от цепи охотников. Я не знал, способны ли братья Джей призвать тех, что остались. Может и не могли, а может, за сорок лет змеи исчезли окончательно, но на всякий случай я оделся, чтобы защититься от них. В одном у меня сомнений не было: Флорида – самое подходящее для змей местечко.

Под раковиной я нашёл пару резиновых хозяйственных перчаток. Я натянул их и с широкой улыбкой на лице вернулся в гараж. Уверен, услышь кто-нибудь, как я разговариваю с пустой коляской, меня сочли бы таким же чокнутым, как Алли Белл. Но никого поблизости не было. Кроме близнецов, конечно же.

– А может, хотите прогуляться? – Я постарался придать голосу завлекательную интонацию. Постарался продать идею, как мы обычно говорили. – Такие большие мальчики наверняка могут пройтись ножками, да?

«Нет! Катай нас, катай!»

– Если я возьму вас на пляж, обещаете хорошо себя вести?

«Да! Покатай нас, покатай!»

Следующая мысль пробрала меня до печёнок:

«Отвези нас на пляж, папочка!»

– Ладно, – сказал я, подумав: «Лишь один мальчик может меня так называть, мелкие вы засранцы». – Поехали.

Мы пересекли двор под палящими лучами августовского солнца – скрип и скрип и скрип. Я потел, как свинья, в своей толстовке, чувствуя, как капли пота скатываются по бокам за пояс джинсов. Коляска катилась по дощатому настилу, доски трещали под колёсами. Пока всё шло довольно легко. На пляже будет сложнее. Я могу забуксовать. Надо бы держаться поближе к воде, где песок влажный и плотный. Это может помочь. А может, и нет.

Я прокатил коляску через беседку, подобрав по пути палку-змееловку и положив её между широко расставленными ручками коляски.

– Вам весело, ребята?

«Да! Да!»

– Точно не хотите вылезти из коляски и прогуляться? – Пожалуйста, нет.

«Катай нас! Катай нас!»

– Хорошо, но держитесь крепче. Здесь небольшой бугорок.

Я мягко спустил коляску по единственной просевшей ступеньке, ведущей от беседки к линии наупаки и морской травы на пляже. Затем мы оказались на песке. Катить коляску под уклон было нетрудно, а у кромки воды песок стал твёрже. Пряжки моих сапог позвякивали на ходу.

– Ваааау! – воскликнул я. По моему лицу струился пот, а в глотке пересохло. – Вам весело, ребята?

«Да! Катай нас!»

Я уже научился различать их по голосам. Это был Джо. Джейк молчал. Меня это насторожило.

– Джейк? Тебе весело, здоровяк?

«Да-а-а…»

Мне не понравилось сомнение в его голосе. И ещё кое-что – они словно отделялись от меня. Становились сильнее. Ещё сильнее, чем раньше. Отчасти благодаря коляске, но отчасти из-за меня. Я открылся им. Мне пришлось. Выбора не было.

Я развернул и покатил коляску на север. Маленькие птички – я называл их пичугами – то расхаживали по песку перед нами, то вспархивали и улетали. Резиновые сапоги звенели пряжками и шлёпали по воде. В брызгах от колёс, там, где вода залива встречалась с сушей, играла крошечная радуга. Ехать по песку, пусть даже плотному, было всё же труднее, чем по доскам настила. Вскоре я начал хватать ртом воздух. Я сохранял неплохую форму, никогда не пил сверх меры и не курил, но возраст за семьдесят давал о себе знать.

Джейк: «Куда ты нас везёшь?»

– О, просто немного покататься. – Мне хотелось остановиться и отдохнуть, но я боялся, что колёса завязнут в песке, даже если я замедлю ход. – Вы же хотели покататься, вот я вас и катаю.

Джейк: «Я хочу назад».

Это прозвучало уже не с сомнением, а с подозрением. И Джо подхватил подозрение от брата, как при жизни, полагаю, подхватывал от него простуду.

Джо: «Я тоже хочу назад! Я устал! Солнце такое жаркое! Надо было надеть кепки!»

– Мы уже почти… – начал я, но тут из зарослей наупаки и пальметто полезли змеи. Дюжины змей, здоровенных, хлынули на пляж. Я колебался лишь секунду – ещё немного и коляска завязла бы. Я толкнул её прямо на змей, и они пропали. Как те, что мне привиделись в ванне.

Джейк: «Назад! Вези нас обратно! МЫ ХОТИМ ДОМОЙ!»

Джо: «Мне тут не нра-а-вица!» Он расплакался. «Не люблю змеек!»

– Мы же кладоискатели. – Меня мучала одышка. – Может, мы даже встретим Кинг-Конга, как в фильме. Как насчёт такого, маленькие негодники?

Впереди виднелся заваленный ракушками треугольник, которым заканчивался Раттлснейк-Ки. За ним начиналась протока Дейлайт с её неустанным водоворотом. Энди сказал, что водоворот сильно углубил дно протоки. Я уже забыл, какая там глубина; футов шестнадцать, кажется. Но эти кучи ракушек между мной и водой могли создать мне проблему. Колёса коляски наверняка увязнут в них, кроме того, там ползали несколько змей, в чью иллюзорную природу мне не верилось. Они походили на настоящих. Остались после великой охоты на змей? Новенькие? Не имеет значения.

Джейк (не упрашивая, а приказывая): «Верни нас обратно! Верни нас, а не то пожалеешь!»

«Я уже жалею», подумал я. Чтобы произнести это вслух мне не хватало воздуха. Моё сердце исступленно колотилось. Я боялся, что в любую секунду оно может лопнуть, как слишком раздутый воздушный шарик.

К моему ужасу, близнецы стали воплощаться. Их тела взрослых мужчин были слишком велики для сидений коляски, но, каким-то образом, разместились в них. Распухшие детские головы повернулись, глядя на меня чёрными и злобными глазами, на щеках и лбах краснели точки змеиных укусов. Близнецы словно подхватили апокалиптическую разновидность ветрянки.

Пара ползущих ко мне змей были настоящими, никаких сомнений. С сухим шуршанием их тела, извиваясь спиралью, прокладывали путь по ракушкам. Погремушки на хвостах потрескивали – как сухие косточки в пустой тыкве.

Джейк: «Кусайте его! Кусайте хорошенько!»

Джо: «Кусайте его! Остановите его! Заставьте его вернуть нас обратно!»

Когда змеи атаковали, я ощутил, словно в резиновые сапоги попадают пульки из пневматики. Или, может, градины. Коляска всё-таки застряла, колёса завязли в ракушках. Сидящие в коляске муже-дети извернулись, глядя на меня, но, кажется, не могли выбраться. Во всяком случае сейчас. Одна из гремучек обвила сапог на моей правой ноге, её голова поднималась всё выше. Раз уж коляска всё равно застряла – села на мель, можно сказать – я переключился с неё на палку-змееловку. Я ткнул ей вниз, надеясь, что не пораню случайно сам себя, и понимая, что сейчас не время колебаться. Зацепил изгиб змеи крюком и забросил змею в воду. Другая змея вцепилась в мой левый сапог. На мгновение я взглянул в её чёрные глаза, уставившиеся на меня, и понял, что точно такие же глаза смотрят на меня с детских лиц существ, сидящих в коляске. Затем я ударил палкой и вонзил остриё крюка позади треугольной головы. Подняв палку вместе со змеёй, я получил от неё удар хвостом по плечу, возможно, в попытке освободиться. Не вышло. Я взмахнул палкой. На мгновение на фоне неба мелькнуло корчащееся тело, и змея шлепнулась в воду.

Коляска раскачивалась из стороны в сторону, а сидящие в ней существа – видимые, но эфемерные – пытались выбраться. Пока им это не удавалось. Коляска была их связью с миром живых и со мной. Я не мог больше толкать её, поэтому отбросил палку-змееловку и перевернул коляску. Услышал крик близнецов, когда они упали на ракушки, а потом они исчезли. Я хочу сказать, хотя я больше не видел их («взгляни на нас, взгляни на нас»), они всё ещё оставались здесь. Я слышал крики Джейка и плач Джо. Он рыдал так же, как, наверное, когда его облепили гремучие змеи и он понял, что его слишком короткой жизни пришёл конец. Этот плач вызвал у меня жалость – думаю, так же плакал мой сын, когда они с Донной чуть не изжарились заживо в «Пинто» – но я не остановился. Я должен был закончить начатое, если только смогу.

Задыхаясь, я поволок коляску к протоке. Туда, где крутился водоворот.

Джейк: «Нет! Нет! Ты должен заботиться о нас! Катать нас! Одевать нас! Нет!»

Его брат испустил лишь крик ужаса.

Мне оставалось двадцать футов до кромки воды, когда вокруг меня всколыхнулись языки пламени. Они были не настоящими и не обжигали, но я ощутил запах керосина. Такая сильная вонь, что я закашлялся. Кашель сменился тошнотой. Груды ярких белых ракушек пропали, вместо них я видел ковер из горящих змей. Они тоже были не настоящими, но я слышал, как со звуком попкорна трескаются от жара огня их хвостовые погремушки. Змеи тыкались в меня своими иллюзорными головами.

Наконец, я добрался до воды. Я мог бы бросить коляску здесь, но этого недостаточно. Вдруг им удастся вытащить эту про́клятую штуку, как они каким-то образом перемещали её от дома миссис Белл к дому Грега. Я слышал истории о том, как мужчины и даже женщины – слабые женщины – иногда могли приподнять автомобиль, под которым застряли их дети. А женщина по имени Донна Трентон однажды вступила в бой со 150-фунтовым[68] сенбернаром, имея в руках лишь бейсбольную биту… и победила. Если она справилась, то справлюсь и я.

Коляска весила не 150, а, возможно, фунтов 30. Если бы существа в ней обладали реальным весом, я бы никогда не смог поднять коляску даже до пояса. Но призраки веса не имели. Я поднял коляску за стойки над задними колёсами, взвалив её на правое бедро, от чего суставы отчётливо заскрипели. Развернувшись в другую сторону, я швырнул коляску, как самый неуклюжий в мире спортивный снаряд.Она шлёпнулась всего лишь в пяти футах от края ракушечного пляжа. Не слишком далеко, но течение из Калипсо-Бей усиливалось из-за отлива. Коляску, переворачивая с боку на бок, потянуло к водовороту. Близнецы снова появились в ней. Может, там им и место. Я успел ещё раз взглянуть на эти жуткие лица, прежде чем их утащил поток. Когда я вновь увидел коляску, она тонула, сиденья скрылись под водой. Её пассажиры пропали. Футболки одну за другой унесло водой. Я ощутил в голове последний всплеск гнева: это был крик Джейка Белла, самого сильного из братьев. Во время следующего круга на водяной карусели над водой остались лишь ручки коляски. Затем она исчезла полностью, не считая бликов от солнца на глубине трёх-четырёх футов.

Пламя тоже пропало. Как и горящие змеи. Осталась только вонь керосина. Вода принесла к моим ногам пару голубых шорт. Я взял палку-змееловку, подцепил их крюком и забросил подальше в залив.

У меня в спине что-то хрустнуло. Я нагнулся, пытаясь облегчить боль. Когда я выпрямился и взглянул через протоку Дейлайт, то увидел нечто большее, чем скопление плавающей зелени. Там был Дьюма-Ки. Он выглядел не менее реальным, чем рука, тянущаяся из ванны со змеями, или жуткие гибриды, лежащие на кровати в комнате для гостей. Я видел пальмы и розовый дом, стоящий на сваях. Ещё я видел высокого мужчину, одетого в джинсы и простую белую рубашку из хлопка. Он помахал мне рукой.

«Боже мой!», сказала Донна за несколько секунд до смерти. «Как же ты вырос! Гляди-ка, какой высокий!»

Я помахал в ответ. Кажется, он улыбнулся, но я не мог быть уверен, так как глаза мои наполнились слезами, превратившимися в жидкие линзы, вчетверо усиливающие яркость солнца. Когда я вытер слёзы, Дьюма-Ки как ни бывало, и мужчины тоже.

Мне потребовалось всего десять минут, чтобы прикатить коляску на дальний конец Ки. Может, пятнадцать – я был слишком занят, чтобы следить за временем. Обратный путь к беседке и дощатой дорожке занял три четверти часа, потому что у меня постоянно ныла спина. Я раздевался на ходу, снимая перчатки, толстовку, резиновые сапоги. Сел на песок, чтобы стянуть джинсы. Боль при этом была не такая сильная, как при ходьбе, но приятного мало. Вставать тоже было больно, но теперь я хотя бы двигался налегке. И ужасающая круговерть мыслей в голове прекратилась. На мой взгляд, боль в спине, что не проходит до сих пор – справедливая плата за это. Остаток пути я шёл в одних шортах.

Оказавшись в доме, я нашёл в аптечке Грега «Тайленол» и выпил три таблетки. Они не убили боль, но хотя бы смирили её. Я проспал четыре часа сном праведника, без сновидений. Когда я проснулся, спина так одеревенела, что мне пришлось разработать пошаговый план – а), б), в) – чтобы приподняться, опустить ноги с кровати и, наконец, встать. Я принял горячий душ, он немного помог. Я не мог растереться полотенцем, поэтому обсох на воздухе.

Спускаясь по лестнице – шаг за шагом – я подумывал позвонить Пелли, но мне не хотелось с ним говорить. «Не больше, чем с грёбаным человеком на грёбаной Луне», как сказала бы Донна.

Вместо этого я набрал номер Зейна. Он спросил, чем может мне помочь, и я сказал, что хочу сообщить о пропаже коляски.

– Может, кто-то из вашего департамента – Пелли, к примеру – наконец-то забрал её?

– Хмм. Не думаю. Я уточню и перезвоню вам.

Так он и поступил. Никто из окружного офиса шерифа, по словам Зейна, не забирал коляску. Да и зачем?

– Наверное, тот, кто дважды привозил её к моему дому, в конце концов решил оставить коляску себе, – предположил я.

Зейн согласился. На этом и закончилась история с про́клятой коляской.

Май 2023

Прошло почти три года. Я вернулся в Ньюберипорт и больше не испытываю никакого желания посетить Солнечный штат. Даже Джорджия слишком близко к нему.

Токсикологическая экспертиза тела Алиты Белл не выявила ничего подозрительного, так что я был свободен, как ветер. Натан Резерфорд позаботился об организации похорон Алли. Мы с ним присутствовали на церемонии. Кроме нас: Зейн и Канаван, старый приятель Алли по имени Ллойд Сандерленд (вместе со своей собакой) и несколько дежурных с разводного моста.

Энди Пелли тоже заявился. Он подошёл ко мне, пока я за стаканом пунша ждал своей очереди сказать прощальное слово. Сквозь его усы пробивался запах виски. Маска не могла приглушить его.

– Я всё-таки думаю, что ты вышел сухим из воды, братец, – сказал он и, немного пошатываясь, направился к двери, прежде чем я успел что-либо ответить.

Показания я дал по «Зуму» из дома Грега. Особых вопросов ко мне не возникло. Более того, судмедэксперт похвалил меня за то, что я отгонял стервятников от тела покойной до прибытия властей.

Не свалился, как снег на голову, ни один родственник, желающий оспорить бумажку с завещанием Алиты Белл. Путь этого клочка до окончательного утверждения в суде был долгим, но к июню 2022 всё имущество Алли стало моим. Невероятно, но это правда.

Я выставил недвижимость на продажу, понимая, что вряд ли кто-то заинтересуется изрядно обветшавшим, несмотря на все старания и умения Алли, домом. А вот участок, который он занимал – совсем другое дело. Его купили в октябре 2022 почти за семь миллионов долларов. От залива до бухты, знаете ли – участок высшего класса. Скоро здесь выстроят очередной новомодный особняк. Остальные активы Алли составляли шесть миллионов. После уплаты налогов, пошлин и прочих хлопот, которыми неизбежно обрастает любая сделка с крупной недвижимостью, тринадцать миллионов превратились в четыре с половиной. Миленькое наследство, если забыть про жутких детей, идущих вместе с ним.

Я положил полмиллиона на свой пенсионный счёт – скажем так: за оказанные услуги и сорванную спину, которая, наверное, будет болеть до самой смерти. Остальное я передал в «Продуктовый Межцерковный Банк»[69] в Сарасоте – они, как сказала бы Донна, выпрыгнули из штанов от счастья, когда на них свалились эти деньги. Ещё одно исключение – восемь тысяч долларов, отправленные адвокату Резерфорду.

Затраты на похороны Алли.

Я оставался в доме Грега до окончания расследования, когда дело Алиты Белл было официально закрыто. Всё это время меня не тревожили ни видения, ни скрип колес. Каждое утро первым делом, ещё до того, как поставить вариться кофе, я проверял двор и гараж – не появилась ли коляска. Не только горе оставляет шрамы. Пережитый ужас тоже. Особенно сверхъестественный ужас.

Но близнецы сгинули с концами.

Как-то раз я попросил мистера Ито показать мне место, где Джейкоб и Джозеф попали в беду во время своей роковой прогулки к пляжу через заросли. Он согласился, и, немного поискав, мы нашли ту яму. Честно говоря, мистер Ито чуть сам в неё не свалился. Яма заросла наупакой и ромашками, огромными, словно мутанты, так что было трудно определить её размеры – мне показалось, что она такой же длины, как роскошная ванна Грега, и почти столь же глубокая.

У меня оставались ключи от дома миссис Белл, но я зашёл туда лишь один раз. Меня съедало любопытство, что за видение или галлюцинацию – выбирайте сами – я видел на ракушечном пляже, когда тащил коляску к воде: пламя, ковер из горящих змей, вонь керосина. Близнецы погибли до великой охоты на змей, откуда же они могли знать о ней?

Дом не изменился с тех пор, как Алли покинула его, вывозя близнецов-призраков на последнюю прогулку (во всяком случае – свою). В раковине стояла тарелка, на ней лежали нож и вилка. Дно коробки с пшеничными хлопьями, лежащей на столе, прогрызли в поисках пропитания какие-то мелкие животные. Я заставил себя зайти в спальню мальчиков. Думал, Алли сохранит её такой, как она была при жизни Джейка и Джо, и оказался прав. Тут стояли две кровати близнецов. На простынях и наволочках рисунки мультяшных динозавров. У Теда были точно такие же. Понимание этого ужаснуло меня и в то же время успокоило.

Я закрыл дверь в спальню. Снаружи на ней была надпись разноцветными буквами-наклейками: «КОРОЛЕВСТВО БЛИЗНЕЦОВ».

Я не знал, что ищу, но, найдя – сразу понял. В кабинете Генри Белла тоже всё сохранилось, как при жизни хозяина. Слева от пишущей машинки «Ай-Би-Эм Селектрик» аккуратно сложены жёлтые блокноты, справа – папки. С каждой стороны, словно пресс-папье, стояли фотографии в рамках: Джо – напротив блокнотов, Джейк – напротив папок. На стене висела фотография Алли, она выглядела на ней молодой и потрясающе красивой.

На другой стене висели три чёрно-белых фотографии в рамках, посвящённые великой охоте на змей. На одной запечатлены люди, разгружающие грузовики, надевающие ранцы «Смоукчейзер», которые в те дремучие времена называли индейскими насосами, и облачающиеся в защитное снаряжение. На второй фотографии люди, выстроившиеся цепью, прочёсывали заросли, выгоняя змей на север острова. На третьем фото – треугольный участок ракушечного пляжа, где тысячи змей горели и гибли в пламени. Я знал, что призраки Джейка и Джо завелись в этом доме задолго до того, как перебрались в мой. Возможно. Алли даже привозила их сюда и показывала фотографии.

«Видите, мальчики? Вот что стало с плохими змейками, которые сделали вам больно!»

Я ушёл. С радостью. И больше не возвращался.

И ещё кое-что.

Уилл Роджерс[70] однажды сказал, что земля – единственный товар, который больше не производят. А во Флориде земля – на вес золота, особенно после пандемии. И хотя землю не получится просто взять и создать, нельзя сбрасывать со счетов рекультивацию.

В округе заговорили о восстановлении Дьюма-Ки.

Ассоциация агентов по недвижимости (в неё вошёл и тот агент, через которого я продал дом миссис Белл), обратилась в компанию, занимающуюся рекультивацией, чтобы обсудить эту возможность. На встрече с участием уполномоченных лиц округа и под председательством управляющего округом, несколько экспертов из компании «Ленд Голд» представили презентацию в «ПауэрПойнт» в комплекте с теоретической идеей восстающего из глубин моря Дьюма-Ки. По их словам, это не так уж дорого и сложно реализовать; достаточно снова перекрыть протоку Дейлайт, что уменьшит поток воды. Ещё год или около того земленасыпных работ – и дело в шляпе.

Обсуждение продолжается и сейчас, пока я пишу. Защитники окружающей среды подняли крик, а я каждые два месяца перечисляю деньги в недавно появившуюся организацию «Спасём протоку Дейлайт», но в конечном итоге это ничего не изменит, потому что во Флориде – особенно в местах, облюбованных богачами – деньги решают всё. Если перекроют протоку, то в процессе работ наверняка найдут некую ржавую коляску. Хотелось бы верить, что к тому времени жуткие существа, что катались в этой коляске, уже исчезнут.

Я почти в этом уверен.

Если я ошибаюсь, то, надеюсь, они потеряли ко мне интерес. Если же я ошибаюсь и в этом, когда-нибудь наступит ночь, когда я услышу скрип колеса приближающейся коляски. И да поможет мне Бог.

Да поможет мне Бог!

Вспоминая Джона Д. Макдональда