Вам же нравятся истории помрачнее

ВИЛЛИ-ЧУДИЛА

Родители Вилли считали своего сына странным, из-за его привычки разглядывать дохлых птиц, собирать мёртвых жуков и того взгляда, которым он мог часами провожать плывущие по небу облака. Но лишь Рокси не держала свои мысли при себе.

– Вилли-чудила, – назвала она его однажды вечером за ужином, пока Вилли изображал (во всяком случае, пытался) на картофельном пюре лицо клоуна с глазами из подливки.

Вилли было десять. Рокси исполнилось двенадцать, и у неё росла грудь – предмет её немалой гордости. Кроме тех случаев, когда на грудь пялился Вилли, что вгоняло его сестру в дрожь.

– Не зови его так, – велела мать, Шэрон.

– Но это правда, – ответила Рокси.

– Уверен, его так дразнят в школе, – заметил глава семьи, Ричард.

Иногда – довольно часто – семья говорила о Вилли так, словно его не было рядом. Но только не старик, также сидящий за столом.

– Тебя так дразнят в школе? – спросил Дедуля, потирая пальцем между носом и верхней губой – была у него такая привычка, после того, как он задавал или отвечал на вопрос.

Дедулю звали Джеймсом. Обычно во время семейных обедов он хранил молчание. Отчасти потому, что таков был его характер, отчасти потому, что прием пищи стал для него непростой работой с тех пор, как выпали почти все зубы. Он медленно ковырял свой ростбиф.

– Не знаю, – сказал Вилли. – Может, иногда.

Он рассматривал своего картофельного клоуна, коричневые губы которого кривились в усмешке, обнажая зубы из маленьких кусочков жира.

После ужина Шэрон и Рокси занялись приборкой. Рокси нравилось помогать матери мыть посуду. Конечно, такое разделение труда попахивало сексизмом, но зато они могли спокойно поговорить о важных вещах. Например, о Вилли.

– Он и правда чудной, – сказала Рокси, – Согласись же. Поэтому он и попал в класс для отстающих.

Шэрон оглянулась, убедившись, что они наедине. Ричард отправился погулять, а Вилли ушел в комнату Дедули, которого Рич иногда называл стариком, а иногда постояльцем. Никогда папой или отцом.

– Вилли не похож на других мальчиков, – произнесла Шэрон. – Но мы все равно его любим. Разве не так?

Рокси задумалась.

– Думаю, я люблю его, но не совсем. У него бутылка со светлячками в дедушкиной комнате. Вилли говорит, ему нравится смотреть, как они гаснут, умирая. Это стрёмно. Напоминает историю из книги «Детство маньяков-убийц».

– Следи за языком, – одёрнула её Шэрон. – Вилли иногда бывает очень милым.

Рокси никогда не замечала за братом того, что могла бы назвать милым, но решила не спорить. Она всё ещё думала о светлячках; об их маленьких огоньках, гаснущих один за другим.

– И дедушка следит за ними вместе с Вилли. Они все время проводят там вместе, разговаривают. Дедушка больше почти ни с кем не говорит.

– У твоего дедушки была нелёгкая жизнь.

– Вообще-то он не мой дедушка. Не родной, я хочу сказать.

– Ничуть не хуже родного. Дедушка Джеймс и бабушка Эльза усыновили твоего отца, когда он был совсем маленьким. То есть, твой папа не рос в приюте лет до двенадцати, прежде чем его усыновили.

– Папа говорил, что дедушка почти не разговаривал с ним после смерти бабушки Эльзы. Говорил, бывали вечера, когда они обменивались от силы полудюжиной слов. Но с тех пор, как дедушка стал жить с нами, они с Вилли болтают без умолку в дедушкиной комнате.

– Ну и хорошо, что они так сдружились, – сказала Шэрон, но при этом нахмурилась, опустив взгляд на мыльную воду в раковине. – Думаю, это помогает дедушке цепляться за жизнь. Он ведь очень стар. Ричард появился в их семье, когда Джеймсу и Эльзе было уже за пятьдесят.

– Не знала, что таким старикам позволяют усыновлять детей, – заметила Рокси.

– Не уверена, как точно всё это работает, – сказала мама.

Она выдернула пробку, и мыльная вода забулькала, утекая в сток. У них была посудомоечная машина, но сломалась, а Ричард никак не мог её починить. Когда Дедуля переехал к ним, с деньгами стало туго, ведь он получал лишь мизерную пенсию. Кроме того, Рокси знала, что родители уже начали откладывать деньги на её колледж. Но, вероятно, не на образование Вилли – он же учится в классе для отстающих и всё такое. Ему нравятся облака, мёртвые птицы и умирающие светлячки, а с учёбой дела обстоят неважно.

– Мне кажется, папа недолюбливает дедушку, – произнесла Рокси, понизив голос.

Мама ответила ещё тише, так что её едва можно было расслышать за последними всхлипами воды, уходящей в сток.

– Недолюбливает. Но знаешь что, Рокс?

– Что?

– Вот так и живут семьи. Вспомнишь, когда у тебя появится своя.

Рокси не собиралась обзаводиться детьми, но подумала, что окажись один из них похож на Вилли, у неё возник бы соблазн отвезти его в непроходимую чащу, выкинуть из машины и оставить там. Как поступила злая мачеха в сказке. У Рокси мелькнула мысль: не означает ли это, что она со странностями, но решила, что нет, не означает. Однажды она слышала, как отец сказал матери, мол, вершина карьеры Вилли – упаковка покупок в «Крогер».[16]

Джеймс Джонас Фидлер – он же Дедуля, он же дедушка, он же старик – покидал свою комнату (Шэрон называла её норой, Ричард – логовом) для еды, иногда сидел и курил (три сигареты в день) на заднем крыльце, но в основном пребывал в маленькой спальне в задней части дома, которая до прошлого года служила маминым кабинетом. Временами он смотрел небольшой телевизор, стоящий на комоде (три канала, кабельного нет). В остальное время он либо спал, либо молча сидел в одном из двух плетёных кресел, глядя в окно.

Но стоило появиться Вилли, дедушка начинал говорить. Вилли слушал, а когда задавал вопросы – получал на них ответ. Вилли понимал, что большинство ответов были неправильными, а большая часть дедушкиных советов – бесполезными. Он учился в классе для отстающих потому что это давало ему время подумать о более важных вещах, а не потому, что он был глуп. Но Вилли все равно наслаждался этими ответами и советами. Если это выглядело глупо – тем лучше.

Вечером, пока мать с сестрой сплетничали о них на кухне, Вилли вновь спросил Дедулю – чтобы убедиться, что рассказ совпадёт с предыдущими – какая погода была в Геттисберге?[17]

Дедуля потер пальцем под носом, словно нащупывая щетину, и пустился в размышления:

– Первый день – облачно и около 70 градусов.[18] Неплохо. На второй день переменная облачность и 81 градус. Все ещё неплохо. В третий день, день атаки Пикетта, было все 87; солнце било по нам, словно молот. И не забывай, на нас была шерстяная униформа. От всех разило потом.

Данные о погоде совпадали. Пока всё шло хорошо.

– Ты и правда был там, дедушка?

– Да, – без колебаний ответил Дедуля. Он провёл пальцем под носом, затем поковырял жёлтым ногтем в оставшихся зубах, извлекая застрявшие волокна ростбифа. – И выжил, чтобы рассказать эту историю. Многие не выжили. Хочешь, расскажу про Четвёртое июля, День Независимости? О нём часто забывают, поскольку битва к тому времени закончилась.

Дедуля не стал дожидаться ответа Вилли.

– Дождь лил, как из ведра. Грязь засасывала сапоги. Солдаты рыдали, как дети. Тут появляется Ли[19] верхом на лошади…

– На Страннике.

– Да, на Страннике. Он был к нам спиной. На шляпе и штанах виднелись пятна крови. Не его крови, Ли не ранили. Этот человек был дьяволом во плоти.

Вилли взял стоявшую на подоконнике бутылку («Удовольствие от «Хайнц» гласила выцветшая этикетка) и покачал её из стороны в сторону, наслаждаясь сухим шелестом мёртвых светлячков. Ему представлялось, что так шумит ветер в траве на кладбище в жаркий июльский день.

– Расскажи про мальчика-знаменосца.

Дедуля опять потёр пальцем между носом и губой.

– Ты же слышал эту историю раз двадцать.

– Хотя бы концовку. То, что мне больше всего нравится.

– Ему было двенадцать. Он поднимался на холм рядом со мной, звездно-полосатый[20] флаг развивался высоко над ним. Нижний конец древка упирался в кружку, прицепленную к поясу. Эту кружку сделал мой друг, Мика Леблан. Мы преодолели полпути к Кладбищенскому холму, когда мальчишка получил пулю в горло.

– Расскажи про кровь!

– Его губы разошлись, но зубы были стиснуты. От боли, думаю. Меж зубов сочилась кровь.

– И она блестела…

– Всё верно, – палец быстро прошёлся под носом и вернулся к зубам, где застряло одно надоедливое волоконце. – Она блестела, как…

– …как рубины на солнце. И ты взаправду был там.

– Разве я не говорил? Я был тем, кто подхватил флаг Дикси, когда упал тот мальчик. Я бегом пронёс флаг ещё двадцать шагов, пока нас не завернули обратно, хотя мы были уже на расстоянии плевка от каменной стены, за которой укрылись парни в синем. Пока мы отступали, я нёс флаг вниз по склону холма. Я старался перешагивать через трупы, но это не всегда удавалось, их было слишком много.

– Расскажи про толстяка.

Дедуля потёр щеку – скрип – затем снова под носом – скрип.

– Когда я наступил ему на спину – он пукнул.

Лицо Вилли исказилось от беззвучного смеха, и он обхватил себя руками, как делал всегда, когда ему было весело. Всякий раз, когда Рокси замечала перекошенное лицо брата и то, как он обнимает сам себя, она знала – он странный.

– Вот, – дедушка, наконец, извлек из зубов длинное волоконце говядины. – Покорми светлячков.

Он отдал кусочек мяса Вилли, а тот бросил его на груду мёртвых светлячков в бутылку из-под «Хайнца».

– Теперь расскажи про Клеопатру.

– Что именно?

– Про баржу.

– Ага, баржа, значит? – Дедуля почесал желобок под носом ногтем – скрип! – Что ж, я не против. Нил был таким широким, что мы едва могли его переплыть, но в тот день гладь воды напоминала живот младенца. Я правил рулём…

Вилли в восторге подался вперёд.

Вскоре после того дня, когда Вилли за ужином соорудил из картофельного пюре клоунское лицо, он сидел на мокром после дождя бордюре. Вилли снова опоздал на автобус до дома, но ничего страшного. Его внимание приковал дохлый крот в канаве, и Вилли гадал – смоет ли его стремительный поток воды в канализационную решётку? Неподалёку проходили двое ребят постарше, шлепая друг друга по спине и обмениваясь пошлыми остротами. Увидев Вилли, они остановились.

– Смотри-ка, этот парень обнимает сам себя, – заметил один.

– Потому что ни одна девушка в здравом уме не станет, – ответил другой.

– Ну и урод, – продолжал первый. – Ты только посмотри на эти маленькие розовые глазки.

– А стрижка-то, – сказал второй. – Надо ж, как его обкорнали. Эй, мелкий раздолбай!

Вилли перестал обнимать себя и поднял взгляд.

– Твоя рожа подозрительно напоминает мою жопу, – сострил первый и принял «пятюню» от своего товарища.

Вилли снова взглянул на мёртвого крота. Того несло к канализационной решётке, но очень медленно. Вилли не верил, что крот доберется до цели. Во всяком случае, если снова не начнётся дождь.

Первый парень пнул Вилли в бедро, собираясь избить его.

– Да брось, – сказал второй. – Мне нравится его сестра. У неё классная фигура.

Они пошли дальше. Вилли подождал, пока парни скроются из виду, оттянул прилипшие к заднице влажные штаны и направился домой. Мать и отец всё ещё были на работе. Рокси, по-видимому, проводила время с кем-то из подруг. Дедушка в своей комнате смотрел по телевизору какую-то викторину. Когда Вилли вошёл, дед оторвался от экрана.

– Да ты малость припадаешь на ногу, – сказал он.

– Чего?

– Хромаешь, то есть. Пошли, выйдем на заднее крыльцо. Я хочу покурить. Что с тобой стряслось?

– Один парень пнул меня, – сказал Вилли. – Я смотрел на крота. Он был мёртвый. Мне было интересно – унесёт его в канализацию или нет.

– Унесло?

– Нет. Если только после моего ухода, но я так не думаю.

– Пнули тебя, значит?

– Ага.

– Эхе-хе, – произнёс дедушка и на этом тема была исчерпана.

Они вышли на крыльцо. Присели. Дедуля закурил сигарету, сделал несколько затяжек и закашлялся.

– Расскажи про вулкан под Йеллоустоном, – попросил Вилли.

– Опять?

– Да, пожалуйста.

– Ну, он громадный. Может, самый большой в мире. И однажды он взорвётся. Когда это случится, разнесёт весь Вайоминг, а также часть Айдахо и большую часть Монтаны.

– И это ещё не всё, – напомнил Вилли.

– Не всё, – дедушка затянулся сигаретой и снова закашлялся. – Вулкан выбросит в атмосферу миллиарды тонн пепла. По всему миру погибнут посевы. Да что посевы – люди будут гибнуть повсюду. Интернета, которым все так гордятся – бдыщ и нету.

– Те, кто не погибнет от голода, задохнутся, – сказал Вилли. Его глаза заблестели. Он схватился за горло и издал жуткий хрип. – Это будет вымирание, вроде того, что погубило динозавров. Только на этот раз наша очередь.

– Верно, – сказал Дедуля. – Тому парню, что тебя пнул, будет не до пинков. Он будет оплакивать свою мамочку.

– Но его мамочка будет мертва.

– А то ж, – заключил Дедуля.

Зимой болезнь, пришедшая из Китая, которая поначалу была лишь одной из многих тем в вечерних новостях, превратилась в чуму, убивающую людей по всему миру. Больницы и морги были переполнены. Жители европейских стран сидели по домам, а выходя на улицу, надевали маски. В Америке некоторые тоже носили маски, в основном если шли в супермаркет. Это было не так здорово, как мощное извержение вулкана в Йеллоустонском национальном парке, но, по мнению Вилли, тоже неплохо. Он следил за количеством умерших в приложении на своем телефоне. Школы закрылись досрочно. Рокси плакала, потому что пропустила танцы в честь окончания учебного года, но Вилли было всё равно. Когда учишься в классе для отстающих – в конце года танцев не устраивают.

В марте того же года Дедуля начал сильно кашлять, иногда с кровью. Отец повёз его к врачу, где им пришлось долго ждать на парковке пока их позовут, потому что все боялись смертоносного вируса. И мать и отец были уверены, что дед подхватил вирус от Рокси или Вилли. Большинство детей, похоже, не болели, или переносили болезнь легко, но от них могли заражаться старики, а тех болезнь обычно сводила в могилу. Если верить новостям, нью-йоркские больницы использовали грузовики-рефрижераторы для хранения тел умерших. В основном стариков, таких, как дедушка. Вилли заинтересовался, как эти грузовики выглядят изнутри. Завернуты ли мертвецы в простыни или лежат в мешках для трупов? А что, если кто-нибудь был ещё жив, попав туда, но замёрз насмерть? Вилли решил, что из этого получилось бы классное телешоу.

Оказалось, дедушка не заразился вирусом. У него был рак. Врач сказал, что болезнь зародилась в поджелудочной железе, а потом перекинулась на лёгкие. Мама рассказала всё Рокси, пока они мыли посуду, а та – Вилли. В обычной ситуации она не стала бы так поступать; кухня после ужина напоминала Вегас: что там сказали – там и оставалось. Но Рокси не терпелось поведать Вилли-чудиле, что его любимый дедушка скоро сыграет в ящик.

– Папа спросил: может, деду лечь в больницу? – рассказала она Вилли. – А доктор ответил: если вы хотите, чтобы он протянул ещё полгода, а не загнулся через пару недель – забирайте его домой. Он сказал, больницы – это отстойник микробов, и все, кто там работает, вынуждены носить скафандры, как в фантастическом фильме. Поэтому дедушка по-прежнему с нами.

– Эхе-хе, – сказал Вилли.

Рокси толкнула его локтем.

– А тебе не грустно? Он ведь твой единственный друг, да? Если только ты не подружился с кем-нибудь из таких же чудил в школе. Которая, – Рокси издала печальный трубный звук – вау-вау, – теперь закрыта, как и моя.

– Что будет, когда дедушка не сможет дойти до туалета? – спросил Вилли.

– О, будет ходить под себя, пока не умрёт. Всё будет делать в постели. Ему придётся носить подгузники. Мама говорит, его бы положить в хоспис, но мы не можем себе этого позволить.

– Эхе-хе, – произнёс Вилли.

– Я думала, ты будешь плакать, – сказала Рокси, – Ты и правда грёбанный чудила.

– Давным-давно дедушка был полицейским в месте под названием Сельма, – заявил ей Вилли. – Он избивал чернокожих. Говорит, ему это не особо нравилось, но приходилось. Потому что приказ – есть приказ.

– Ну да, конечно, – ответила Рокси. – А по-настоящему давным-давно у него были острые уши, ботинки с загнутыми носками, и он трудился в мастерской Санты.

– Неправда, – возразил Вилли. – Санта Клаус не настоящий.

Рокси схватилась за голову.

Дедуля не протянул ни года, ни шести месяцев, ни даже четырёх. Он быстро сдавал. К середине весны он был прикован к постели и носил под ночной рубашкой памперс для взрослых. Менять памперсы, конечно, стало обязанностью Шэрон. Ричард заявил, что не выносит вони.

Когда Вилли предложил помочь, если мама покажет ему, как это делается, она взглянула на него, как на психа. Она надевала маску, заходя к деду поменять подгузник или покормить его едой, измельчённой в блендере. Её беспокоила не возможность заразиться, вируса у дедушки не было. Всё только из-за запаха. Она называла его смрадом.

Вилли вроде как нравился этот смрад. Он не любил его – это уж чересчур, но ему нравился запах – смесь мочи, «Викса» и постепенно разлагающегося дедушки. Запах интересовал его, как наблюдение за дохлыми птицами или тем, как мёртвый крот совершает своё последнее путешествие к водостоку – что-то вроде похорон в замедленном темпе.

Хотя в дедушкиной комнате стояли два плетёных кресла, теперь занято было лишь одно. Вилли придвигал его ближе к кровати и разговаривал с Дедулей.

– Насколько близок ты сейчас? – спросил Вилли однажды.

– Довольно близок, – ответил дедушка. Он провёл дрожащим пальцем под носом. Его палец пожелтел. Кожа по всему телу стала жёлтой, потому что дед страдал не только от рака, но и от «желтухи». Ему пришлось бросить курить.

– А это больно?

– Когда кашляю, – ответил дедушка. Его голос стал низким и отрывистым, как собачее рычание. – Таблетки кое-как помогают, но когда кашляю – такое чувство, словно меня на куски разрывает.

– И когда ты кашляешь, то чувствуешь вкус собственного дерьма, – беззастенчиво сказал Вилли.

– А то ж.

– Тебе грустно?

– Неа. Всё путём.

Снаружи Шэрон и Рокси, согнувшись в три погибели, возились в саду, так что Вилли мог видеть лишь их торчащие пятые точки. Это было прекрасно.

– Ты будешь знать, когда придет смерть?

– Узнаю, если буду в сознании.

– О чём бы ты хотел думать в последний момент?

– Не уверен. Может, о мальчике-знаменосце под Геттисбергом.

Вилли был немного разочарован, что последняя мысль деда будет не о нём.

– Можно мне будет посмотреть?

– Если будешь здесь, – сказал дедушка.

– Потому что я хочу это увидеть.

Дедуля не ответил.

– Как думаешь, ты увидишь белый свет?

Дедушка потискал верхнюю губу, задумавшись над ответом.

– Возможно. Это из-за химической реакции в мозгу, когда он отключается. Люди, считающие, что это открывается дверь в счастливую загробную жизнь, просто обманывают сами себя.

– Но загробная жизнь ведь есть. Не так ли, дедушка?

Джеймс Джонас Фидлер вновь провёл пальцем по сморщенной коже под носом, а затем показал в улыбке немногие оставшиеся у него зубы.

– Ты будешь удивлён.

– Расскажи, как ты увидел сиськи Клеопатры.

– Нет. Я слишком устал.

Однажды вечером, неделю спустя, Шэрон подала на ужин свиные отбивные, сказав, что семья должна наслаждаться ими – смаковать каждый кусочек, как она выразилась.

– Некоторое время отбивных не будет. Бекона тоже. Фабрики по переработке свинины закрываются, поскольку большинство работников слегли с вирусом. Цены взлетят выше крыши.

– «День, когда не умрет ни одна свинья!» – воскликнула Рокси.

– Что? – не понял отец.

– Есть такая книга. Я писала по ней доклад. Получила «четыре с плюсом». – Она засунула кусочек отбивной в рот и повернулась к Вилли. – Читал в последнее время какой-нибудь букварь для первоклашек?

– Что такое букварь? – спросил Вилли.

– Оставь его в покое, – велела мама.

Отец увлекся изготовлением скворечников. Местный магазин сувениров брал их на реализацию и несколько штук даже купили. После ужина Ричард отправился в свою маленькую мастерскую в гараже, сколотить еще один скворечник. Мать и Рокси удалились на кухню, мыть посуду и сплетничать. Работа Вилли состояла в уборке со стола. Покончив с ней, он направился в комнату дедушки. Джеймс Фидлер теперь выглядел как скелет с обтянутым кожей черепом. Вилли пришло в голову, что насекомые, что проберутся в его гроб, не найдут там ничего съедобного. Запах больничной палаты висел в воздухе, но смрад разложения от деда почти исчез.

Дедушка поднял руку, приглашая Вилли подойти. Когда Вилли сел рядом с кроватью, дедушка велел ему наклониться ближе.

– Вот и всё, – прошептал он. – Мой великий день.

Вилли придвинул кресло и заглянул в глаза дедушки.

– Ну и как оно?

– Хорошо, – вздохнул Дедуля. Вилли на миг показалось, что дедушка отдаляется и растворяется в воздухе. Однажды он видел такое в кино. – Ближе.

Вилли не мог ещё ближе придвинуть кресло, поэтому он склонился над дедом так низко, будто собирался поцеловать его иссохшие губы.

– Я хочу посмотреть, как ты уйдёшь. Хочу быть последним, кого ты видишь.

– Я хочу посмотреть, как ты уйдёшь, – повторил дедушка. – Хочу быть последним, кого ты видишь.

Его рука взметнулась и с удивительной силой обхватила шею Вилли. Ногти впились в кожу. Дед потянул.

– Ты же хотел встретиться со смертью? Открой рот.

Через несколько минут Вилли остановился за дверью кухни, прислушиваясь.

– Завтра мы отвезём его в больницу, – сказала Шэрон, с трудом сдерживая слёзы. – Мне всё равно, сколько это будет стоить. Я так больше не могу.

Рокси что-то сочувственно пробормотала.

Вилли вошёл в кухню.

– Тебе не придётся вести его в больницу, – сказал он. – Он только что умер.

Мать и сестра обернулись и уставились на Вилли с одинаковым выражением на лицах – смесью шока и зарождающейся надежды.

– Ты уверен? – спросила мама.

– А то ж, – ответил Вилли, потирая пальцем кожу между носом и губой.