Вам же нравятся истории помрачнее

ОТВЕТЧИК

1

Филу Паркеру посчастливилось – или не посчастливилось – трижды за свою жизнь встретить Ответчика. Первая встреча состоялась в 1937 году, когда Паркеру было 25, он собирался жениться, и был обладателем диплома юриста с ещё не высохшими чернилами. Кроме того, он оказался перед дилеммой, такой острой, что при одной мысли о ней слезились глаза.

Тем не менее, следовало поразмыслить и сделать тот или иной выбор. С этой целью, Паркер покинул свою бостонскую квартиру и приехал в маленький городок в Нью-Гэмпшире под названием Карри, где у его родителей был летний дом. Он планировал провести здесь выходные и прийти к какому-нибудь решению. Вечером в пятницу, запасшись упаковкой пива, Паркер сидел на террасе с видом на озеро. Он обдумал свою дилемму, поспал, проснулся в субботу утром с похмельем, но решение так и не пришло.

Субботний вечер Паркер провёл на той же террасе с видом на озеро, с литровой бутылкой имбирного пива «Олд Тайм». В воскресенье он встал без принятого решения, но и без похмелья – нет худа без добра, но этого недостаточно. Вечером ему предстояло вернуться в Бостон, где Салли Энн будет ожидать его решения.

После завтрака Паркер забрался в свой старый «Шевроле» и отправился покататься по дорогам Нью-Гэмпшира. Стоял чудный солнечный октябрьский день. Деревья окутались осенним пламенем, и Фил несколько раз останавливался полюбоваться расстилающимся вокруг пейзажем. Как он считал, нет ничего прекрасней Новой Англии в конце осени.

Ближе к полудню, он стал корить себя за бессмысленную трату времени. Он не решил свою проблему, под завязку накачавшись пивом, не решил её, неспешно потягивая имбирный эль, и созерцание осенней листвы тоже вряд ли поможет. И всё же Паркер подозревал, что его любование видами – нечто большее, чем просто общение с природой. То ли это часть решения, то ли попытка разума уклониться от выбора, который – так или иначе – определит дальнейшую судьбу и Паркера и его невесты.

«Такова доля взросления», подумал Фил.

Да, но сама идея выбора вызывала у него отторжение. Он осознавал, что иначе нельзя, но это не значит, что ему должно нравиться. Не похоже ли это на выбор тюремной камеры, в которой предстоит провести срок? Пожизненный срок. Преувеличение и звучит глупо… но всё-таки не совсем.

Дилемма Паркера, как и большинство подобных загвоздок, была проста и незамысловата: в каком месте заняться юридической практикой? Каждый выбор вел к дальнейшим разветвлениям.

Отец Фила являлся старшим партнёром в старой юридической фирме в Бостоне – «Уорвик, Лодж, Нестор, Паркер, Оллбертон и Фрай». Отец Салли Энн занимал такой же пост в той же фирме. Джон Паркер и Тед Оллбертон крепко дружили ещё со времен учёбы в колледже. Они женились с разницей меньше, чем в год, и были шаферами на свадьбах друг друга. Фил Паркер появился на свет в 1912, Салли Энн – в 1914. Они росли и играли вместе, сохраняя взаимную симпатию даже в тот сложный период ранней юности, когда мальчики и девочки зачастую публично выражают пренебрежение к противоположному полу, независимо от того, какие чувства испытывают в глубине души.

Их родители, вероятно, не слишком-то удивились, когда Фил и Салли Энн начали, как принято было говорить в те времена, водить компанию. Но никто из них и помыслить не мог, что чувства их детей выдержат испытание четырьмя годами разлуки, пока Салли Энн училась в Вассаре, а Фил – в Гарварде. Но так и случилось, к радости родителей и Фила с Салли Энн (ну ещё бы). Любовь не стала проблемой. Во всяком случае, в прямом смысле, хотя, как обычно бывает, сыграла свою роль.

Проблема была в Карри – этом маленьком городке вблизи от границы Мэна и Нью-Гэмпшира, где у Паркеров и Оллбертонов имелись летние дома у озера, по соседству.

Фил обожал Карри почти так же сильно, как он любил Салли Энн, но теперь, похоже, ему придётся делать выбор между ними. Он хотел обосноваться и вести дела в Карри, хотя круглый год там проживали лишь две тысячи жителей. В центре города, где сходились шоссе 23 и 111, имелись ресторан, пара заправочных станций, хозяйственный магазин, супермаркет «А&P» и мэрия. Ни бара, ни кинотеатра. Ради этих развлечений приходилось ехать в Норт-Конвей, находящийся довольно далеко. В Карри работала начальная школа (в те времена их называли «грамматическими»), но не средняя. Подростки из Карри с угрюмым видом тряслись в автобусе до средней школы Паттен-Хай, что в десяти милях.

А ещё в городе не хватало юриста. Фил мог бы стать первым и единственным. Но Паркеры и Оллбертоны полагали, что он спятил, если даже задумывается о практике в Карри. Джон Паркер разозлился не на шутку, узнав, что его сын не собирается присоединиться к фирме, в которой его дед в стародавние времена был старшим партнёром. У него в голове не вмещалось, как молодой человек, окончивший юридический факультет Гарварда с отличием, даже допускает возможность открыть практику в глухом захолустье Нью-Гэмпшира (иногда, после пары бокалов – омерзительном захолустье).

– Твоими клиентами будут фермеры, что судятся из-за заборов, поломанных коровами, – заявил Джон Паркер. – Твои главные дела будут связаны с браконьерством или ерундовыми авариями на 23-м шоссе. Ты ведь не всерьёз.

Но выражение его лица говорило, что он понимает – его сын способен такое выкинуть.

Тед Оллбертон разозлился ещё сильнее своего старого друга. Он имел для этого особую причину, помимо тех, что Джон уже высказал своему сыну. Ведь Фил мог необдуманно разрушить своё будущее не в одиночку, он собирался взять в заложницы дочь Оллбертона.

Фил продолжал упорствовать, и Оллбертон провел черту, глубокую и непререкаемую:

– Я запрещаю вам вступать в брак.

– Сэр, – сказал Фил, стараясь, чтобы его голос звучал ровно и (как он надеялся) вежливо, – я люблю Салли Энн, а она говорит, что любит меня. И она совершеннолетняя.

– Ты хочешь сказать, что она может выйти замуж без моего согласия. – Крупный широкоплечий Тед был приверженцем подтяжек (он называл их помочами). Его голубые глаза, обычно добрые, в этот день походили на кремни. – Это так, она может. И ты мне по душе, Фил. Всегда нравился. Но если ты поступишь по-своему, моего благословения этому браку не видать. А это, полагаю, очень расстроит Салли Энн. Честно говоря, я сомневаюсь, что она вообще согласится.

Глядя в эти кремневые глаза, Фил понял, что Тед Оллбертон по сути преуменьшает. Салли Энн определённо не согласится, у него не было в этом сомнений.

Сам Фил не был уверен, согласится Салли Энн или нет, особенно если отец откажется выделить ей приданое. Фил знал, что Салли понимает и разделяет его желания лучше, чем их старики, которые не хотели или не могли его понять. В какой-то мере, она хотела того же, что и он. Ведь она выросла в Карри, проводя тут всё лето, а иногда и снежное волшебное Рождество.

Она с охотой слушала заверения Фила, что Карри, да и всю южную часть Нью-Гэмпшира, ждёт подъём.

– Он уже постепенно начинается, – говорил Фил тем летом, когда ещё надеялся уговорить если не Оллбертонов, то хотя бы своих родителей. – Депрессия не закончится ещё лет семь… если только не разразится война. Мой отец уверен, что война грядёт, но я так не думаю. Рост начнётся и распространится из района Норт-Конвея. К 1950 построят больше дорог, а больше дорог означает больше туристов. Наплыв туристов хорош для бизнеса. Приезжие валом повалят из Массачусетса и Нью-Йорка, Салли, их будут тысячи. Десятки тысяч! Люди приедут купаться в чистых озёрах летом, любоваться листопадом осенью, кататься на лыжах зимой. Твой отец считает, что я буду прозябать и умру бедняком. А я думаю – он ошибается.

К сожалению, до 1950 было ещё далеко, даже до 1945. Шёл 1937, и Паркеру не удавалось переубедить родителей. Он не осмелился – пока – попросить Салли принять решение, которое могло привести к её разрыву с семьей. Всё это было ужасно несправедливо, но и ставить её в тупик перед своей дилеммой тоже казалось Филу несправедливым. Так что он сказал, что поедет в Карри на выходные и вернется с решением. Либо он сделает выбор в пользу фирмы на Коммонуэлс-Авеню, либо его удел – скромный офис в деревянном доме позади мэрии Карри и по соседству с заправочной станцией «Суноко». Принцесса или тигр. И пока он решил…

– Абсолютно ничего, – пробормотал Паркер себе под нос. – Боже ж ты мой!

Он направлялся по шоссе 111 обратно к озеру. Его желудок требовал перекусить, но делал это сдержанно и с уважением, будто тоже смущенный неспособностью сделать выбор.

Величайшим желанием Паркера было, чтобы его родители поняли – фирма просто не подходит ему, он будет там белой вороной. То, что фирма подходила его отцу и деду (не говоря уж о почтенном Теодоре Оллбертоне, эсквайре, и его отце) не делало её подходящей для Фила. Он всеми путями пытался донести до родителей, что престижная и доходная работа в двухэтажном каменном особняке на Коммонуэлс-Авеню не сделает его счастливым, скорее, наоборот. Повлияет ли его несчастье на личную жизнь? Более чем возможно.

– Чушь, – ответил ему отец. – Когда ты впряжешься, тебе понравится. Мне же понравилось – и тебе понравится. Новые интересные дела каждый день! Никаких мелких разборок из-за сломанных плугов и украденных фермерских телег!

Впряжешься. Ну и словечко! Оно преследовало Фила всю весну и лето. Словно речь о лошади. Впрягаешь её, заставляешь вкалывать, пока она не превратится в дряхлую клячу, после чего ей прямой путь на фабрику клея. По его мнению, метафора хотя и отдавала мелодрамой, была вполне правдоподобной.

Мама Фила, которая хотя бы чувствовала, что сын и правда несчастен, старалась быть добрее.

– Ты не можешь знать – подходит тебе фирма или нет, если не попробуешь. – Эти слова были для него самым разумным и привлекательным доводом в пользу фирмы. Потому что он знал сам себя.

Он очень старательно учился на юриста. Может, он не считался блестящим студентом, но нет ничего постыдного в том, чтобы быть просто хорошим. Вместе с тем, он не был бунтарём, как и Салли Энн. Будь иначе – они бы не расстраивались так от одной мысли поступить вопреки воле родителей; они же не подростки, чёрт возьми!

Если он согласится пойти в отцовскую фирму, подозревал Фил, ему придётся столкнуться с массой сложных задач, после чего, как он подозревал ещё сильнее, он впряжётся. Его идея стать главным юристом в сонном маленьком городке, который когда-нибудь станет процветающим, а то и превратится в настоящий город, будет увядать. Сперва медленно, затем, с появлением седины на висках, всё быстрее. Спустя пять лет, это будет скорее грёза, чем желание. Появятся дети и дом – заложники судьбы, требующие забот; с каждым годом, проклятье, с каждым месяцем, неделей, каждым чёртовым днём будет всё труднее повернуть назад.

Пожизненный срок.

Паркер представил, как признается Салли Энн, что выбрал Карри. Его родители наверняка помогут им поначалу (возможно), даже если Оллбертоны не станут. У него накопились кое-какие сбережения, у Салли тоже (немного). Будет трудно, но не невозможно (наверное). Скорее всего, Тед Оллбертон ошибался в том, что его дочь откажется выходить замуж без отцовского благословения; Фил надеялся, что в этом отношении он знает Салли лучше, чем её отец. Но что это будет за брак без благословения? Будет ли справедливо для них обоих, если всё начнется с неприязни вместо поддержки?

Мысли метались из стороны в сторону – глухомань или город, принцесса или тигр, когда Паркер перевалил через один из протяжённых холмов на шоссе 111. Ему бросился в глаза ярко-жёлтый знак с надписью от руки. «2 МИЛИ ДО ОТВЕТЧИКА» говорилось в ней. Фил улыбнулся, затем расхохотался в голос. «Вот бы такой человек и правда существовал», подумал он. «Я мог бы получить от него пару ответов».

Он поехал дальше и вскоре миновал ещё один знак. Этот был ярко-синим. «ОТВЕТЧИК ЧЕРЕЗ 1 МИЛЮ».

Преодолев очередной долгий подъем, Фил увидел в низине на обочине красное пятно. Вблизи стало ясно, что это большой пляжный зонт со свисающими по краям фестонами. Под ним стоял стол. За столом, в тени зонта, сидел человек. Филу эта сцена напомнила киоски с лимонадом, которые часто можно увидеть летом возле дорог. Но теми заправляли жизнерадостные детишки, часто забывающие добавить сахар в свой кислый до оскомины напиток, и сейчас была уже середина осени, а не лето.

Ещё более заинтригованный, чем прежде, Фил остановился и покинул свой драндулет.

– Привет!

– И вам привет! – довольно сдержанно отозвался Ответчик.

Он выглядел лет на 50. Редеющие волосы с сединой. Лицо покрывали морщины, но яркие глаза, не нуждающиеся в очках, смотрели с интересом. Одет Ответчик был в белую рубашку и простые серые брюки, на ногах черные ботинки. Руки с длинными пальцами он аккуратно сложил на столешнице. Возле ноги стояла сумка, напоминающая докторский саквояж. Он выглядел интеллигентным человеком, и Фил не заметил в нём никакой эксцентричности. Он больше напоминал Филу любого из дюжины юристов среднего звена в отцовской фирме: солидные респектабельные мужчины, которым не хватало лишь последней капли способностей, чтобы продвинуться до положения партнёра. Именно это ощущение уютной корпоративной нормальности делало столь любопытным появление здесь, в этом ничем не примечательном месте, человека под ярко-красным зонтом.

По другую сторону стола стоял складной деревянный стул. По-видимому, ожидающий посетителя. На столе стояли в ряд три маленькие таблички, обращённые к потенциальным клиентам.

«ОТВЕТЧИК», гласила табличка в центре.

«25 ДОЛЛАРОВ ЗА 5 МИНУТ», говорилось на табличке слева.

«ВАШИ ПЕРВЫЕ ДВА ОТВЕТА – БЕСПЛАТНО», обещала надпись на табличке справа.

– Это ещё что такое? – удивился Фил.

Ответчик взглянул на него с иронией, но без неприязни.

– Вы выглядите смышлёным юношей, – сказал он. – В колледже учились, судя по вымпелу на антенне вашего автомобиля. Гарвард, не иначе! Десять тысяч гарвардцев сегодня требуют победы!

– Верно, – улыбнулся Фил. – Ведь они знают, что честный Гарвард властвует над Йелем.[92]

Ответчик улыбнулся в ответ.

– Молодые люди, вроде вас – и девушки, они тоже – так привыкли задавать вопросы, что даже не задумываются над тем, что спрашивают. И поскольку этим утром дела у меня идут туго, я буду столь любезен, что не стану отвечать на ваш первый вопрос. А значит, для вас по-прежнему есть два бесплатных ответа, если вы захотите их получить.

Фил подумал, что даже если этот парень слетел с катушек, его слова вполне логичны. Он задал вопрос, ответ на который очевиден. За двадцать пять долларов этот человек готов в течение пяти минут отвечать на вопросы – вот что тут такое. И не поспоришь.

– Что ж… А не кажется ли вам, что двадцать пять «зелёных» за пять минут ответов – малость дороговато? Неудивительно, что ваш бизнес буксует.

– А что значит «дороговато»? Нет, не торопитесь с ответом, Ответчик тут я. Мои расценки зависят от места и потенциальных клиентов. Были случаи, я брал сотню долларов за пять минут, а в одном известном деле я заломил тысячу. Тысячу железных человечков! Да! Но, бывало, я брал всего десять центов. Можно сказать, я торгую по рыночным ценам. Ответы не всегда причиняют боль, юноша, но правильные ответы никогда не стоят дешево.

Фил открыл рот, собираясь спросить: «Вы что, серьёзно?», но тут же передумал. Он представил, как Ответчик говорит: «Конечно, серьёзно. И это был ваш второй бесплатный вопрос».

– Как мне узнать, что ответы, полученные от вас, будут правдивыми и верными?

– Сейчас – никак, но со временем вы поймёте, – сказал Ответчик. – И это…

– …был мой второй бесплатный вопрос, – закончил Фил. Он наслаждался игрой, улыбаясь во весь рот. – «Со временем» – о каком времени вы говорите? – Фил прикусил язык, но было уже поздно, вопрос задан.

– Сегодня, как вы выразились, бизнес буксует, поэтому я подарю вам ещё один, третий вопрос, – сказал человек за столом. – Ответ: как повезёт. Поможет ли это понять вам суть моей профессии – если такова была цель вопроса? Отнюдь. Видите, что я имел в виду, говоря о том, как легко задаются вопросы, не способствующие пониманию? Это обесценивает сам процесс задавания вопросов, согласны? Процесс вникания в суть дела.

Ответчик откинулся на спинку стула, сцепив пальцы позади шеи и разглядывая Фила.

– Я так давно в этом бизнесе, что меня, казалось бы, не должно удивлять, какие бесполезные вопросы задают умные люди. Но я всё равно удивляюсь. Такие несерьёзные. Такие ленивые. Я часто спрашиваю себя: понимают ли эти умные люди, какие ответы они ищут? Возможно, они просто безмятежно парят на волшебном ковре эго, строя предположения, часто оказывающиеся ошибочными. Это единственная причина, которая приходит мне в голову, чтобы оправдать их бесплодные вопросы.

– Бесплодные! Правда!

Ответчик продолжал, будто не слыша:

– Вас интересовало, как вам узнать – правильны ли мои ответы. Вы сказали, «правдивые и верные», как мило с вашей стороны. Поэтому я и подарил вам один ответ. Будь сейчас суета в канун Рождества, я бы ещё две минуты назад увидел, как вы садитесь в автомобиль и отправляетесь дальше.

Порывы ветра трепали фестоны по краям красного зонта и ерошили седеющие волосы Ответчика. На его лице, пока он смотрел на дорогу, застыло выражение глубокой меланхолии.

– Осенью дела идут неважно, а октябрь – самый застойный месяц. Сдаётся мне, осенью многие люди сами находят ответы на свои вопросы.

Он продолжал смотреть на черную ленту шоссе, вьющуюся среди пылающих от осенней листвы деревьев. Затем взгляд человека прояснился, и он вновь обратил его на Фила.

– Почему бы вам не спросить меня о чём-то конкретном?

Это предложение застигло Фила врасплох.

– Не понимаю, что вы имеете в виду.

– То, что вы и правда хотите знать – не обманщик ли я, – сказал Ответчик. – И если вы спросите меня про девичью фамилию вашей матери, или как звали вашу учительницу в пятом классе, в общем, что-то такое, чего я никак не могу знать, если только я не тот, за кого себя выдаю, то вы получите ответ. – Ответчик качнул головой. – Люди, не обладающие вашими умственными способностями, обычно задают такие вопросы. Люди поумнее – например, выпускники Гарварда – так не поступают. Возвращаясь к сказанному мной раньше: смышлёные люди оказываются в двойном затруднении – они не знают ответов, что им нужны, и не знают вопросов, которые следует задавать. Образование не прививает умственную дисциплину. Казалось бы – должно, но чаще бывает наоборот.

– Ну ладно, – произнес Фил язвительно. – Какая девичья фамилия у моей матери?

– Извините, – сказал Ответчик и постучал по табличке с надписью «25 ДОЛЛАРОВ ЗА 5 МИНУТ». – За этот ответ придётся заплатить.

– Вы водите меня за нос! – воскликнул Фил, больше в шутку. Но ему не было смешно, он чувствовал нарастающее раздражение. А может и то и другое.

– И в мыслях не было, – спокойно сказал Ответчик. – Вы сами себя водите за нос.

Фил хотел было вступить в спор, но передумал. Он понял, куда клонит собеседник. Похоже, это некий интеллектуальный вариант уличного развода с угадыванием карт.

– Интересно, сэр, но двадцать пять долларов – немалые деньги для парня, только-только закончившего колледж и подумывающего открыть своё дело. Так что я, пожалуй, поеду своей дорогой. Было приятно с вами пообщаться.

Направляясь к машине, Фил подумал – нет, он был уверен – что человек под красным зонтом остановит его, сказав: «Дела идут так себе, поэтому я могу уделить вам пять минут за двадцать долларов. А, к чёрту, пусть будет пятнадцать. Пятнадцать «зелёных» и по рукам». И, услышав это, Фил вернётся, сядет и заплатит, как миленький. Этот человек, вероятно, шарлатан и бессовестный торгаш, но будь что будет. В кошельке у Фила завалялись двадцатка, десятка и две бумажки по пять долларов. Даже если выкинуть часть денег на ветер, оставшихся хватит на приличный обед в придорожном ресторане и на полный бак бензина для его развалюхи. Фил счёл, что озвученные вслух вопросы – вместо крутящихся в голове – могут помочь решить его проблему.

«В одном самозваный Ответчик точно прав», подумал Фил. «Если хочешь получить верные ответы, надо задавать правильные вопросы».

Но всё, что он услышал от Ответчика:

– Будьте повнимательней на дороге.

Фил вернулся к автомобилю, обошёл слегка помятое переднее крыло и оглянулся. Он всё ещё надеялся на скидку, но Ответчик, казалось, перестал замечать Фила. Он смотрел в сторону Вермонта, напевал что-то себе под нос и чистил ногти щепочкой.

«Он и правда не собирается меня задерживать, – подумал Фил, ощутив новый приступ раздражения, – Ну и чёрт с ним, я уезжаю!»

Он открыл водительскую дверь «Шеви», помедлил, снова закрыл. Вынул бумажник, достал оттуда двадцатку и одну из пятёрок.

«Просто произнесу вслух свои вопросы, – думал он. – И я не собираюсь трепаться всем подряд, что я опустился до того, что пользуюсь услугами предсказателей во время Депрессии».

Кроме того, не жалко отдать двадцать пять долларов, чтобы посмотреть, как этот самодовольный сукин сын будет оправдываться, когда Фил таки спросит у него девичью фамилию своей матери.

– Передумали? – Ответчик засунул щепку, которой чистил ногти, в карман рубашки и потянулся к своему саквояжу.

Фил улыбнулся, протягивая деньги.

– Следующие пять минут тут я буду задавать вопросы.

Ответчик рассмеялся, тыча пальцем в Фила.

– Прекрасно, друг мой. Вы мне нравитесь. Но прежде чем взять ваши деньги, мы должны обговорить одно правило.

«Ну, вот и началось», подумал Фил. «Нора, через которую он собирается улизнуть».

Ответчик достал из сумки предмет, похожий на старомодный будильник «Биг-Бен». Когда будильник очутился на столе, Фил увидел, что на самом деле это огромный секундомер, с делениями от 5 до 0.

– Я не психиатр и не консультант. И, тем более, не предсказатель судьбы, хотя, уверен, таковым вы меня считаете. Правило такое: не пытайтесь задавать мне вопросы, содержащие «должен ли я..?» Никаких «должен ли я то» или «должен ли я это». Я отвечаю на вопросы, но не собираюсь решать ваши проблемы.

Фил, у которого уже вертелся на языке вопрос, должен ли он устроиться на работу в отцовскую фирму или открыть собственный офис в Карри, отдёрнул руку, протягивающую деньги. Затем, ему пришла в голову мысль: «Если я не могу построить свои вопросы так, чтобы обойти запрет на “должен ли я…?”, то что же я буду за адвокат в зале суда?»

– Я в деле, – заявил Фил, протягивая купюры, которые отправились в сумку Ответчика.

– Мне бы не хотелось называть вас «сынок». Может, представитесь?

– Фил.

– Фил…?

Фил ухмыльнулся.

– Просто Фил. Имени вполне достаточно, учитывая, что наше знакомство не продлится долго.

– Хорошо, Просто Фил. Дайте мне пару секунд, завести эту штуковину. Вижу, вы носите собственные часы; похоже, весьма качественные «Булова». Можете сверить их с моими, если желаете.

– О, я так и сделаю, – согласился Фил. – Я собираюсь потратить свои деньги с шиком.

– Так и будет. – Ответчик завел свой огромный секундомер, издающий клацающие звуки, напомнившие Филу часы, что стояли у него рядом с кроватью в студенческие годы. – Вы готовы?

– Да. – Фил присел на стул для клиентов. – Но, если вы не справитесь с моим первым вопросом, я тут же потребую вернуть деньги. Либо отдадите мне их добровольно, либо я заберу их силой.

– Звучит довольно круто! – признал Ответчик, но, вместе с тем, рассмеялся. – Спрошу ещё раз – вы готовы?

– Да.

– Итак, мы начинаем. – Ответчик щелкнул рычажком на задней крышке своих часов, и те начали тикать.

– Как вы сами предлагали: какова девичья фамилия моей матери?

Ответчик ни на секунду не смутился.

– Споран.

У Фила отвисла челюсть.

– Как, чёрт вас дери, вы это узнали?

– Не хочу тратить уже оплаченное вами время, Фил, но, должен заметить, что ответ на этот вопрос вам уже известен. Я знаю, потому что я – та-дам – Ответчик.

Филу показалось, словно он пропустил удар правой в челюсть. Он даже потряс головой, стараясь прийти в себя. Огромный секундомер Ответчика тикал под стать своим размерам. Стрелка приблизилась к цифре 4.

– Как зовут мою девушку?

– Салли Энн Оллбертон. – Никаких колебаний.

Фил начал побаиваться. Он убеждал себя, что для страха нет причин, стоит прекрасный октябрьский день, он моложе и, без сомнения, сильнее человека по другую сторону стола. Должно быть, всё это какой-то фокус, иначе и быть не может. Но жуткое ощущение не уходило.

– Времус летитус,[93] Фил.

Фил снова потряс головой.

– Ладно. Я пытаюсь решить, должен ли я...?

Ответчик погрозил ему пальцем.

– Разве я не говорил вам про эти слова?

Фил отчаянно пытался собрать мысли в кучку.

«Это некая пародия на суд», думал он. «Представь, что ты в зале суда. Он – судья. Твоя цепь вопросов пресеклась возражением. Как его обойти?»

– Можете ли вы ответить на вопросы о грядущих событиях?

Ответчик поднял глаза к небу.

– Мы уже выяснили это, не так ли? Я сказал, что со временем вы узнаете, были ли мои ответы правдивыми и верными. Такая формулировка предполагает знание будущего. Для меня нет ни будущего, ни прошлого. Всё происходит в настоящем.

«Что за хрень, годная для старушечьих гаданий», подумал Фил. Чёрная стрелка на огромном секундомере тем временем приближалась к 3.

– Если я сделаю предложение Салли Энн – согласится ли она выйти за меня?

– Да.

– Будем ли мы жить в Карри? В городке, куда ведет эта дорога.

– Да.

Чёрная стрелка достигла цифры 3 и миновала её.

– Будем ли мы счастливы?

– Это сложный вопрос, но ответ на него должен быть вам известен даже в столь юном возрасте. Будут взлёты и падения. Будут соглашения и разногласия. Но в какой-то мере, да – вы будете счастливы.

«Он каким-то образом узнал девичью фамилию моей матери», подумал Фил, «и имя Салли. Всё остальное – просто домыслы карнавального предсказателя. Но в чём смысл? Всё ради жалких двадцати пяти долларов?»

– Tempus по-прежнему fugit, – прервал раздумья Фила Ответчик.

Тиканье громадного секундомера, казалось, становится громче. Стрелка перевалила за цифру 3 и приближалась к 2. У Фила не было никаких разумных причин радоваться тому, что он услышал от Ответчика, поскольку это было именно то, что онхотел услышать, ведь так? И разве не он сам принял решение поселиться в Карри? Что, если вся эта история с перепутьем перед дилеммой была надуманной? А Салли? Разве Фил не знал, что она согласится выйти за него замуж, даже если условием будет переезд в захолустье Нью-Гэмпшира? Может, не был уверен на все сто, но на девяносто-то процентов точно.

Внезапно, Фил сменил направление.

– Скажите мне, где родился мой отец. Если сможете.

И опять Ответчик не колебался.

– Он родился в море, на корабле под названием «Мэрибелль».

Фил снова почувствовал себя так, словно получил удар по челюсти. Речь шла о старом семейном предании, его ценили и часто пересказывали. Дедушка с бабушкой возвращались в Америку из поездки в Лондон, где родились и провели юность их родители. Бабушка настояла на путешествии, хотя в тот момент была уже на восьмом месяце. Разразилась буря. Бабушка так страдала от морской болезни, что у неё начались схватки. На борту оказался врач и он принял роды. Никто не верил, что новорожденный Джон выживет, но его как следует укутали, кормили из пипетки – и он выжил. Благодаря этому, позже на свет появился и Филип Йегер Паркер, выпускник гарвардского юридического факультета.

Фила снова потянуло спросить человека по другую сторону стола – его руки аккуратно лежали на столешнице – как он узнал все эти вещи, но он сдержался. Вновь последует ответ: «Потому что я Ответчик».

Вопросы теснились у Паркера в голове, словно паникующие люди, пытающиеся выбраться из горящего дома. Стрелка секундомера прошла цифру 2. Тиканье становилось всё громче.

Ответчик ждал, сложив перед собой руки.

– Станет ли Карри процветающим городом, как я ожидаю? – выпалил Фил.

– Да.

«Что ещё? Что же ещё?»

– Отец Салли… и ее мать, надеюсь… они примирятся с нами?

– Да. В своё время.

– Сколько ждать?

Ответчик, казалось, что-то быстренько подсчитал, пока стрелка его часов приближалась к цифре 1. Он сказал:

– Семь лет.

У Фила упало сердце. Семь лет – это ж целая жизнь. Он мог убеждать себя, что Ответчик назвал число наугад, но больше не верил в это.

– Ваше время подходит к концу, Просто Фил.

Он и сам это понимал, но в голову не приходило ничего, кроме «Как долго я проживу?», а такой вопрос неизбежно тянул за собой «Как долго проживёт Салли Энн?». Хотел ли Фил это знать? Нет, он не хотел.

Но, вместе с тем, ему не хотелось терять оставшиеся сорок или пятьдесят секунд, поэтому Фил задал первый пришедший в голову вопрос:

– Мой отец уверен, что приближается война. А я считаю, что это не так. Кто их нас прав?

– Он.

– Америка будет участвовать?

– Да.

– Через какое время мы втянемся?

– Через четыре года и два месяца.

Оставалось около двадцати секунд, может, чуть больше.

– А я попаду на войну?

– Да.

– Меня ранят?

– Нет.

Неправильный вопрос. Он оставлял лазейку.

– Меня убьют?

Огромный секундомер добрался до нуля и сработал с громким звуком БРРРРРАНГ. Ответчик заставил его замолчать.

– Вы задали последний вопрос до сигнала, так что отвечу. Нет, Просто Фил, вас не убьют.

Фил откинулся на спинку стула и облегчённо вздохнул.

– Не знаю, как вы это проделываете, сэр, но было впечатляюще. Хотелось бы верить, что это розыгрыш, но вы ведь знали, что я появлюсь здесь и раскопали что-то обо мне, так что определенно заслуживаете свои двадцать пять «зелёных».

Ответчик лишь улыбнулся.

– Но я не знал куда именно направляюсь и по какой дороге… Как же вы узнали?

Нет ответа. Конечно, нет. Пять минут истекли.

– Знаете что? У меня странное чувство… Всё расплывается…

Филу казалось, что земля уходит из-под ног. Ответчик продолжал сидеть за своим столом, но словно отъезжал вдаль. Как на рельсах. Перед глазами Фила возникла серая пелена. Он поднёс руки к глазам, чтобы протереть их, и серость сгустилась в черноту.

Фил пришёл в себя, сидя за рулём своего «Шевроле» на обочине шоссе 111. На часах было 13:20.

«Я вырубился. Впервые за всю жизнь, но не просто так говорят, что всё когда-то случается впервые».

Да, вырубился. Слава богу, успел остановиться и выключить двигатель. Наверное, голодный обморок. В пятницу вечером Фил выпил шесть бутылок пива и, как он полагал, в пиве содержатся калории, и оно придаёт хоть какую-то сытость. Но ни вчера, ни сегодня он почти ничего не ел, вот и результат. Но разве когда теряешь сознание – в отличие от сна – видишь сны? А ведь он видел что-то сногсшибательное. Фил помнил каждую мелочь: красный зонт с фестонами, громадный секундомер (или, может, эта штука называется таймер), седеющие волосы Ответчика. Он помнил каждый вопрос и ответ.

Это был вовсе не сон.

– Нет, – произнёс Фил вслух. – Нет, это был сон. Должен быть. Во сне он знал девичью фамилию моей матери и место рождения отца, потому что я сам это знаю.

Он вылез из машины и не спеша подошёл к тому месту, где встретился с Ответчиком. Стола не было, как и стульев, но на мягкой земле остались отпечатки их ножек. Серая пелена начала возвращаться, и Фил дал себе пощёчину, сперва по одной щеке, затем по другой. После этого принялся топтать землю, пока следы не исчезли.

– Ничего не было, – сказал он пустому шоссе и пламенеющим деревьям. И повторил снова, – Ничего не было.

Паркер снова сел за руль, включил двигатель и выехал на шоссе. Он решил, что не стоит рассказывать Салли Энн о случившемся; она начнёт переживать и будет настаивать на визите к врачу. Всё из-за голода, и точка. Голод и самый красочный сон, что ему доводилось видеть. Пара гамбургеров, стакан колы и кусок яблочного пирога приведут его в норму. Не дальше чем в пяти милях, в Оссипи, наверняка есть какая-нибудь закусочная.

У этого странного дорожного казуса имелась и хорошая сторона. На самом деле, даже две. Фил скажет Салли, что решил открыть офис в маленьком городке Карри. Согласна ли она выйти за него замуж?

А родители пусть идут к чёрту!

Фил Паркер и Салли Энн Оллбертон поженились 29 апреля 1938 года в бостонской Старой Южной церкви. Тед Оллбертон привёл свою дочь к алтарю. Поначалу он упирался, но уступил дипломатичным уговорам его жены и нежным просьбам дочери. Как только мистер Оллбертон обрёл способность спокойно воспринимать предстоящую свадьбу Салли, он увидел ещё одну причину прогуляться до алтаря – бизнес. Джон Паркер считался старшим партнёром. И хотя Тед искренне не одобрял решения Фила отказаться от блестящей карьеры ради провинциального фермерского общества, нужно было думать о благополучии фирмы. В предстоящие годы между партнёрами не должно быть никаких разногласий. И вот, он выполнил свой долг, пусть и с застывшим на лице хмурым выражением. Наблюдая за церемонией, Тед припомнил две старые поговорки. В одной говорилось: «Молодые ноги не разбирают дороги». Другая гласила: «Жениться – не напасть, как бы после не пропасть».[94]

Молодые решили обойтись без медового месяца. Родители Фила неохотно открыли для него счёт на тридцать тысяч долларов, и он всеми силами стремился не тратить деньги впустую. Спустя неделю после свадьбы, Фил открыл маленький офис по соседству с заправкой «Суноко». Табличка на двери, нарисованная его молодой женой, оповещала: «ФИЛИП Й. ПАРКЕР. АДВОКАТСКОЕ БЮРО». На его письменном столе стоял телефон и лежал новенький ежедневник. Его страницы недолго оставались пустыми. В день открытия офис посетил фермер по имени Реджис Туми. Его внешность полностью соответствовала предсказаниям отца Фила: рабочий комбинезон, соломенная шляпа. Туми спросил, не снять ли ему грязные ботинки, но Фил сказал, что в этом нет нужды.

– Полагаю, вы с честью прошли через эту грязь. Присаживайтесь и расскажите, что вас сюда привело.

Туми сел. Свою соломенную шляпу он снял и держал на коленях.

– Сколько вы берёте? – прозвучало, как у янки: «беёте».

– Пятьдесят процентов от суммы иска, если удастся его выиграть. Если не удастся – двадцать пять долларов. – Фил всё ещё помнил маленькую табличку на столе Ответчика, и надеялся, что у него тоже найдутся ответы для самых разных людей. Включая того, что сидел перед ним.

– Кажись, всё по-честному, – сказал Туми. – Тут такое дело. Банк хочет лишить меня права собственности и продать мою ферму (мою феему) на аукционе. Но у меня есть бумага… – Он вытащил её из кармана комбинезона и положил на стол, – …и тут написано, что у меня есть девяносто дней отсрочки. А в банке говорят, что это ничего не значит, раз я не внёс последний платёж.

– А вы…?

– Выплатил всё, кроме десяти долларов. Жене, вишь ли, приспичило пройтись по магазинам, и мы оказались на мели.

Фил не поверил своим ушам.

– Хотите сказать, банк собирается отнять у вас ферму из-за нехватки десяти долларов?

– Так сказал банкир. Говорит, они выставят ферму на аукцион, но, сдаётся мне, у них уже есть на примете покупатель.

– Это мы ещё посмотрим, – заявил Фил.

– Прям сейчас у меня нет двадцати пяти долларов, адвокат Паркер.

Из другой комнаты, держа в руках кофейник, вышла Салли Энн, одетая в тёмно-синее платье с передником чуть более светлого оттенка. Её лицо, не нуждающееся в косметике, сияло. Светлые волосы зачёсаны назад. Туми остолбенел.

– Мы возьмёмся за ваше дело, мистер Туми, – сказала Салли. – И поскольку это первое наше дело – никакой оплаты, независимо от результата. Согласен, Филип?

– Целиком и полностью, – ответил Фил, хоть он и положил глаз на эти двадцать пять долларов. – Как зовут того банкира?

– Мистер Лэтроп, – сказал Туми, скорчив рожу, словно откусил кусок лимона. – Первый банк. Он там главный по кредитам и закладным.

Фил не стал откладывать визит в Первый банк Нью-Гэмпшира и, явившись туда, поинтересовался у мистера Лэтропа, как воспримет его начальство статью в «Юнион Лидер» о безжалостном банке, отбирающем в разгар Депрессии имущество у фермера из-за каких-то паршивых десяти долларов?

После дискуссии, страсти в ходе которой накалились, мистер Лэтроп всё-таки прозрел.

– Я всё же испытываю искушение затаскать вас по судам, – любезно сказал Фил. – Недобросовестное ведение дел… боль и страдания… финансовый подлог…

– Это возмутительно! – заявил мистер Лэтроп. – Вам никогда не победить.

– Может и так. Но ваш банк в любом случае понесёт убытки. Думаю, пятьсот долларов на счету мистера Туми позволят закрыть это дело за взаимным примирением сторон.

Лэтроп поворчал, но раскошелился. Туми на радостях был готов расстаться с половиной суммы, но Фил – с согласия Салли Энн – отказался. Он взял лишь двадцать пять долларов, потому что Туми настаивал. И вспоминал при этом Ответчика.

Новости быстро разлетелись и по Карри, и по окрестным городкам. Фил выяснил, что несколько банков используют одну и ту же уловку с недостаточной оплатой, чтобы наложить руку на фермерское имущество. Например, фермеру из близлежащего Хэнкока не хватило двадцати долларов за три месяца до погашения займа. Его лишили права собственности на ферму и продали её строительной компании за двенадцать тысяч. Фил обратился в суд и вернул фермеру восемь тысяч. Не полная стоимость фермы, но лучше, чем ничего. Да и шумиха в прессе сыграла на руку.

К 1939 году Фил отремонтировал свой маленький офис – новая черепица и свежая покраска. Он сиял, как лицо Салли Энн. Когда заправка «Суноко» закрылась, Фил купил её и нанял помощника, недавнего выпускника юридического колледжа. Салли Энн выбрала ему секретаршу (смышлёную, но почтенных лет и не красавицу), которая, кроме всего прочего, работала регистратором и помогала Филу сортировать дела.

К 1941 бизнес Паркера выбрался из минуса. Будущее представлялось радужным. Затем, спустя четыре года и два месяца после того, как Фил встретился с человеком, сидевшим под красным зонтом на обочине шоссе, японцы атаковали Пёрл-Харбор.

Незадолго до свадьбы, Салли Энн Оллбертон, взяв Фила за руку, привела его на заднюю лужайку дома Оллбертонов в Уэсли. Они сели на скамейку, стоящую на берегу пруда с золотыми рыбками, где совсем недавно растаял лёд. Салли залилась румянцем и старалась не смотреть Филу в глаза, но была полна решимости высказать то, что думает. У Фила мелькнула мысль, что в этот день она похожа на своего отца больше, чем когда-либо.

– Тебе следует запастись «французскими письмами»,[95] – сказала она, опустив взгляд на их переплетённые руки. – Понимаешь, о чём я говорю?

– Да, – ответил Фил. Он слышал, эти штучки называют также «английскими кепками», а студенты – «срамными мешочками». Он использовал их лишь раз, посещая один дом с дурной репутацией в Провиденсе. Та поездка до сих пор вызывала у него чувство стыда. – Но, почему? Разве ты не хочешь..?

– Детей? Конечно, я хочу детей, но не раньше, чем я буду уверена, что нам не придётся умолять родителей – моих или твоих – о помощи. Мой-то отец будет этому только рад, и выставит свои условия. Приструнит тебя, чтобы ты отказался от своих планов. Я такого исхода не хочу. И я на такое не пойду.

Салли бросила на него быстрый взгляд, оценивая его чувства и реакцию, затем вновь опустила глаза.

– Для женщин есть вещица под названием диафрагма, но если я обращусь к доктору Грейсону, он всё расскажет моим родителям.

– Врач не в праве так поступать, – сказал Фил.

– Но он поступит. Итак… «французские письма». Ты согласен?

Фил подумывал спросить её, откуда ей известно о таких вещах, но решил, что не желает знать; некоторые вопросы лучше оставлять при себе.

– Согласен.

Теперь они встретились взглядами.

– Покупай в Портленде, Фрайбурге, Норт-Конвее, только не в Карри. А то люди будут сплетничать.

Фил расхохотался.

– Да ты хитрюга!

– Только когда это нужно, – ответила она.

Бизнес процветал, и время от времени они с Салли Энн обсуждали, не пора ли отказаться от «французских писем». Но первые годы Фил вкалывал, словно его же клиенты-фермеры, от рассвета до заката, часто бывал в суде или в дороге, и мысль завести малыша казалась скорее обузой, чем благословением.

Затем наступило седьмое декабря.

– Я пойду в армию, – заявил Фил в тот же вечер. Они с Салли Энн весь день слушали радио.

– Ты же можешь получить отсрочку. Тебе без малого тридцать.

– Мне не нужна отсрочка.

– Да, – сказала Салли, взяв мужа за руку. – Конечно, не нужна. Я разочаровалась бы в тебе, ответь ты иначе. Эти мерзкие подлые япошки! Кроме того…

– Что?

Её следующие слова – как и её совет купить «французские письма» подальше от Карри – напомнили Филу, как же она пошла в своего отца.

– Кроме того, это будет некрасиво. Пострадает твоя деловая репутация. Тебя сочтут трусом. Просто вернись ко мне, Фил. Пообещай.

Фил держал в памяти слова Ответчика, сказанные им в тот октябрьский день под красным зонтом: «вас не ранят и не убьют». У него не было причин верить, тем более спустя столько лет… но он верил.

– Обещаю. На все сто.

Салли обняла его за шею.

– Пойдём в постель. И забудь про эту чёртову резинку. Я хочу чувствовать тебя во мне.

Девять недель спустя, сидя в бараке на острове Пэррис, весь в поту и чувствуя боль в каждой мышце, Фил читал письмо от Салли Энн. Она сообщала, что беременна.

Утром 14 февраля 1944 года лейтенант Филип Паркер во главе своего подразделения из 22-го полка морской пехоты сошёл на берег атолла Эниветок. Флот три дня подвергал японцев бомбардировкам, и, по данным разведки, их осталось кот наплакал. В отличие от других сообщаемых флотской разведкой сведений, это казалось правдой. С другой стороны, никто не удосужился предупредить морпехов о крутых песчаных дюнах, на которые им придётся карабкаться, после того, как лодки Хиггинса[96] достигнут берега. Они столкнулись с япошками, но те были вооружены лишь винтовками, никаких страшных пулемётов «Намбу». Фил потерял шестерых из своих тридцати шести человек: двоих убитыми, четверых ранеными, впрочем, только один был ранен тяжело. К тому времени, как взвод добрался до вершины дюны, япошки скрылись в густом кустарнике.

22-ой полк морской пехоты продвигался на запад, встречая лишь редкое сопротивление. Один из солдат во взводе Фила получил пулю в плечо, другой упал в яму, сломав ногу. Этим потери после высадки и ограничились.

– Всё равно что по парку прогуляться, – сказал сержант Майерс.

Когда морпехи вышли к океану на дальней стороне атолла, Фил связался по рации с временным штабом морской пехоты, развёрнутым по ту сторону дюн, где они понесли основные потери. На юге всё ещё слышалась беспорядочная стрельба, но она начала стихать, пока морпехи поглощали свой обед.

«Пикник на морском побережье», подумал Фил. «Кто мог ожидать, что война окажется такой приятной?»

– Что говорят, лейтенант? – спросил Майерс, когда Фил убрал рацию в чехол.

– Джонни Уокер сообщает, что остров зачищен, – сказал Фил. Полковник Джон Т. Уокер вместе со своим коллегой, полковником Расселом Айерсом, командовал этой небольшой операцией.

– Что-то не похоже, – заметил рядовой первого класса Молоки. Он кивнул в сторону юга.

К трем часам дня стрельба прекратилась. Фил ожидал приказа, но не получил его. Выставив трёх часовых у края зарослей, он разрешил остальным солдатам отдохнуть. В восемь им приказали собраться и выдвигаться на восток, на соединение с основными десантными подразделениями. Морпехи ворчали, что скоро стемнеет, а им придётся продираться через густые заросли, но приказ – есть приказ, и они выступили. После того, как рядовой Фрэнкленд сломал ногу в очередной яме, а рядовой Гордон чуть не выколол глаз, налетев на ветку дерева, Фил связался по рации со штабом и попросил разрешения разбить лагерь на ночь, поскольку двигаться дальше по такой местности затруднительно.

– Охренеть как затруднительно, – уточнил рядовой первого класса Молоки.

Им дали разрешение. Лагерь разбили под навесом, но москиты всё равно не давали покоя.

– Хорошо хоть земля сухая, – сказал Майерс. – У меня раз была траншейная стопа, а это не для слабаков.

Фил заснул, несмотря на москитов и стоны рядового Фрэнкленда со сломанной ногой. Проснулся он перед самым рассветом, и увидел, как к северу от их маленького лагеря скользят в тумане чьи-то фигуры. Сотни фигур. Позже Фил узнал, что Эниветок был сплошь изрыт норами. Фрэнкленд мог сломать ногу в одной из них; возможно, японский пехотинец затаился на дне, наблюдая, как Рангелл и сержант Майерс помогают Фрэнкленду выбраться.

Майерс коснулся плеча Фила и прошептал:

– Ни слова, ни звука. Может, они нас не заметят. Я думаю…

И тут один из морпехов раскашлялся. Осветительные выстрелы рассекли серое утро – под навесом было ещё темнее – и вырисовали сгорбленные фигуры, закутанные в москитные сетки. Началась стрельба. Шестеро морпехов погибли, не успев даже проснуться. Ещё восемь были ранены. Лишь один успел выстрелить в ответ. Майерс обхватил руками Фила, Фил – Майерса. Они слышали, как пули свистят над головами или шлепают по земле вокруг них. Затем раздалась резкая команда на японском, что-то вроде: «дзенпо, дзенпо!» и японцы двинулись дальше, продираясь через кусты.

– Они контратакуют, – сказал Фил. – Только поэтому они нас не прикончили.

– Направляются к штабу? – спросил Майерс.

– А куда же ещё? Поднимайтесь-ка; ты, я, и те, кто не ранен.

– Вы спятили, – сказал Майерс. Его губы разошлись в усмешке и между ними блеснули зубы. – Мне это по нраву.

Фил насчитал всего шестерых солдат, способных преследовать японцев; может, ещё одного-двух. Впереди снова поднялась стрельба, сперва беспорядочная, затем непрерывная. Раздались взрывы гранат, и Фил услышал стрёкот страшного «Намбу». Подключились и другие пулемёты. Три? Четыре?

Оставшиеся морпехи из взвода Фила вынырнули из зарослей и увидели дюны, что доставили им столько проблем накануне. Дюны усеивали японские солдаты, движущиеся к почти незащищённому штабу, но морпехи Фила зашли к ним в тыл.

Грузный японец – возможно, единственный толстяк во всей армии, как позже подумал Фил – не мог угнаться за своими товарищами и отстал. К тому же он тащил пулемёт «Намбу» и был опоясан пулемётными лентами. Его немного опережал второй пулемётчик, не такой толстый.

Фил выхватил нож и бросился на толстяка-японца. Если ему удастся завладеть пулемётом – япошкам не поздоровится. Очень сильно не поздоровится. С этими мыслями, Фил вонзил клинок в шею японцу. Он убивал человека первый раз в жизни, но в горячке боя он едва ли об этом задумывался. Японец вскрикнул и упал лицом вниз. Второй пулеметчик, худой, обернулся и вскинул оружие.

– Лейтенант! Ложитесь! – заорал Майерс.

Но Фил не стал падать, вспомнив свой разговор с Ответчиком. «Меня ранят?» спросил он тогда. Ответчик сказал, что нет, но Фил понял, что неверно задал вопрос. Он спросил снова, как раз перед тем, как закончились его пять минут: «Меня убьют?». И получил ответ: «Нет, Просто Фил, вас не убьют».

И сейчас, на Эниветоке, Фил поверил в это. Может, потому что Ответчик знал девичью фамилию его матери и место рождения отца. А может, потому что у него не было другого выбора. Тощий японец открыл огонь из своего «Намбу». Фил успел заметить, как Майерс, весь забрызганный кровью, шатаясь, попятился назад. Дестри и Молоки упали по обе стороны от него. Фил слышал свист пуль, проносящихся рядом с его головой. Он чувствовал, как они дергают его за штаны и рубашку, словно кусает игривый щенок. Позже он насчитал больше дюжины дыр в одежде, но ни одна пуля его не задела, даже не оцарапала.

Он открыл огонь, ворочая ствол захваченного «Намбу» из стороны в сторону и сшибая японских солдат, будто кукол Кьюпи. Другие обернулись, на секунду ошеломлённые неожиданным нападением с тыла, и стали отстреливаться. Пули вспахали песок перед Филом, засыпав песком носки его ботинок, несколько рванули его одежду. Он услышал, что по крайне мере двое из его солдат тоже стреляют. Фил сорвал ещё одну патронную ленту с тела мёртвого япошки и снова открыл огонь, не замечая немалой тяжести «Намбу», не замечая, что пулемёт уже раскалился, не замечая, что он орёт во всё горло.

Теперь американцы вели стрельбу и с другой стороны дюны; Фил слышал выстрелы карабинов. Он пошёл вперёд, перешагивая через убитых японских солдат и продолжая стрелять из пулемёта. «Намбу» заклинило. Фил отбросил его в сторону, пригнулся, и пуля сбила с его головы каску, так что та подлетела в воздух. Фил не обратил на это внимания. Он поднял другой пулемёт и возобновил шквальный огонь.

Майерс вновь оказался рядом. Половина его лица залита кровью, кусок скальпа болтается на ходу.

– Так вам, сукины дети! – орал сержант. – Эй, сучки, добро пожаловать в Америку!

Это звучало настолько безумно, что Фил рассмеялся. Он продолжал хохотать, пока они взбирались на дюну. Тут он отбросил «Намбу» в сторону и задрал руки.

– Мы морпехи! Морпехи! Не стреляйте!

Японская контратака – какой бы они ни была – провалилась. Сержант Рик Майерс получил в награду Серебряную звезду (хотя, по его словам, он предпочёл бы получить обратно потерянный глаз). Лейтенант Филип Паркер стал одним из 473 солдат и офицеров, награждённых за время Второй мировой медалью Почёта.[97] И, хотя он не получил ни царапины, для него война закончилась. Фотография его изрешечённой пулями рубашки с солнцем, просвечивающим сквозь дыры, облетела все газеты в том месте, которое сражающиеся на фронте морпехи называли «миром». Фил стал настоящим героем, и провёл остаток службы в Америке, выступая с речами и продавая военные облигации.

Тед Оллбертон прижал его к груди и назвал воином. Более того – сыном. «Ну, старик учудил», подумал Фил, но охотно обнял тестя в ответ. Топор войны был зарыт.

Затем Фил увиделся со своим сыном, которому почти исполнилось три.

Иногда, лежа ночью рядом со спящей женой, Фил вспоминал худощавого японского солдата, которого встревожил предсмертный крик соотечественника. Он видел, как худой японец поворачивается. Он видел расширившиеся карие глаза под козырьком кепи, шрам в форме рыболовного крючка на щеке. Наверное, японец получил этот шрам ещё в детстве. Он видел, как японский солдат открыл огонь. Он вспоминал свист, с которым пули проносились мимо. Вспоминал, как пролетающие пули игриво дергали его одежду, словно не несли смерть или увечья на всю жизнь. Он вспоминал свою уверенность в том, что не умрёт, благодаря пророчеству – ну а как ещё это назвать – Ответчика. И в эти ночи Фил задавал себе вопрос: предвидел ли человек под красным зонтом будущее… или творил его? На этот вопрос Фил не находил ответа.

2

Во время своих поездок в рамках программы «Военный заём», включающей выступления в штатах Новой Англии и иногда в Нью-Йорке, Фил имел возможность пообщаться с отслужившими солдатами, и услышал массу историй о трудностях, возникших после возвращения домой. Один бывший морпех выразился кратко: «После четырех лет разлуки мы превратились в незнакомцев, спящих в одной постели».

Фил и Салли Энн не столкнулись с этой неловкой ситуацией, возможно, потому, что росли вместе с детства. Любовь между ними возникла как само собой разумеющееся. Однажды, во время соития, Салли Энн вскричала: «О, мой герооой!» и они оба чуть не упали с кровати от смеха.

Джейкоб поначалу стеснялся отца, прятался в объятиях матери и испуганно поглядывал на высокого мужчину, появившегося в его жизни. Когда Фил пытался взять сына на руки, тот упирался, иногда плакал. Затем бежал к матери, хватался за её ногу и лишь смотрел на незнакомца, которого должен был звать папой.

Однажды вечером, когда маленький Джейк сидел у ног матери, играя с кубиками, Фил сел напротив и покатил к нему теннисный мячик. Хотя Фил ничего такого не ожидал, к его радости, Джейк вернул мяч обратно. Мячик стал кататься туда-сюда. Салли Энн даже отложила книгу, чтобы посмотреть. Фил бросил мяч посильнее, с отскоком от пола, и Джейк ловко поймал его. Когда Фил засмеялся, Джейк стал смеяться вместе с ним. После этого их отношения наладились. Фил обожал всё в своём сыне – его голубые глаза, каштановые волосы, крепкое тело. Больше всего его восхищали способности малыша. Фил не мог предсказать, кем станет Джейк, когда вырастет, да и не имел такого желания. «Пусть это станет сюрпризом», думал он.

В конце 1944 года Джейк заупрямился, когда Салли хотела взять его на руки и уложить спать. «Хочу к папе», – сказал он. Возможно, это был не самый лучший вечер в жизни Фила, но лучшего он не мог припомнить.

«Станет ли Карри процветающим городом, как я ожидаю?» спросил Фил в тот давний день, который казался сном (хотя он по-прежнему помнил каждый заданный вопрос и каждый полученный ответ). Ответчик сказал ему, что станет, и оказался прав. Отчасти благодаря славе морского пехотинца, заслужившего медаль Почёта, но больше потому, что Фил назначал справедливую цену за свои услуги и был мастером своего дела (местные прозвали его «ловкий засранец»), после войны у него стало больше клиентов, чем он мог осилить.

Помощник, которого Фил пристроил к делу в 1939, погиб при бомбардировке Гамбурга, так что Фил нанял нового, потом ещё одного, а затем – по просьбе Салли – молодую женщину. Старые янки Карри были недовольны, но к 1950 в городе хватало новых людей с новыми идеями и новыми деньгами. В соседнем городке, Паттене, построили торговый центр; Фил со своими помощниками взяли на себя юридические формальности и получили хорошую прибыль. В Карри на замену начальной школы из пяти классов выстроили новую, восьмиклассовую. Фил купил прежнее здание по дешевке и превратил в свой новый офис: «Фил Паркер и партнёры». Оллбертоны часто приезжали в гости к дочери, внуку… и, конечно, к герою войны. По мнению Фила, Тед убедил сам себя, что на самом-то деле он всегда одобрял прозорливое решение зятя обосноваться в процветающем Карри.

Филу удалось отбросить всю прежнюю неприязнь, что он питал к своему тестю, видя ту неистовую и искреннюю любовь, что испытывает Тед к Джейку. На шестой день рождения, Тед подарил внуку маленькую бейсбольную перчатку и играл с ним на заднем дворе, бросая мячик разными хитрыми способами, пока не стемнело и Салли Энн не позвала их обоих в дом ужинать.

Как бы Фил не был загружен работой, он всегда старался вернуться домой до темноты и успеть поиграть с сыном. К восьми годам Джейк стоял уже в тридцати футах, а потом и в сорока, ловя и бросая мяч, как принято в бейсболе.

– Кидай, пап! – кричал Джейк. – Давай же!

Фил бросал не так сильно, как мог бы, сыну было всего восемь, но мало-помалу он стал наращивать силу бросков. Весной и летом, по выходным, они вместе слушали радио «Рэд Сокс». Иногда и втроём.

Однажды в ноябре, после игры в бейсбол несмотря на двухдюймовый слой снега, Салли Энн спросила Фила:

– Разве ты играл в бейсбол в детстве? Не припоминаю такого.

Фил покачал головой.

– Иногда после школы, но не часто. Играть-то я умел, но отбивать ни черта не получалось. Ребята дразнили меня Разиня Паркер.

– Я тоже никогда не занималась спортом, но Джейк… он и правда так хорошо играет, или дело в моём воображении и материнской гордости?

– Он хорош. Жду не дождусь, когда первый раз возьму его с собой на игру «Сокс».

Это случилось в 1950. Мальчик сидел на трибуне между Филом с одной стороны и Тедом с другой, с открытым ртом и позабытым пакетом попкорна на коленях, заворожённо уставившись на зелёный газон стадиона Фенуэй Парк.

Тед наклонился к нему и сказал:

– Когда-нибудь ты можешь оказаться там, Джейк.

Джейк поднял взгляд на деда и улыбнулся.

– Я уверен, что буду там, – сказал он.

В теплый не по сезону октябрьский день 1951 года, Фил съездил в недавно открытый магазин «Вестерн Авто» в Норт-Конвее и вернулся домой с подарком для всей семьи в багажнике автомобиля – телевизором «Зенит-Регент» с круглым, похожим на иллюминатор, экраном. Он также купил комнатную антенну – «кроличьи уши»; но с настоящей с антенной, вероятно, удастся поймать даже бостонские каналы. Фил предвкушал, как будет радоваться Джейк, узнав, что сможет смотреть «Странствующего Всадника», а не слушать радиопостановку.

Но мысли Фила занимало и кое-что ещё, возможно, более важное, чем новый телевизор. Утром он пообщался с человеком по имени Блэйлок Атертон, республиканцем, сенатором от штата Нью-Гэмпшир. Сенатор Атертон предстал весьма влиятельным и деятельным, и беседа получилась интересной. Фил раздумывал о том, что стоит обсудить эту встречу с Салли Энн, когда проехал мимо ярко-жёлтого знака, возвышающегося на обочине. Надпись «2 МИЛИ ДО ОТВЕТЧИКА» пробудила яркие воспоминания.

«Это не может быть снова он», подумал Фил. «Столько лет прошло». Но сердце подсказывало ему, что всё так и есть.

Миновав границу города Карри, Фил увидел ещё один знак, ярко-синий, сообщающий, что Ответчик в миле впереди. Фил преодолел холм на окраине города. В двухстах ярдах впереди стоял красный зонтик. На этот раз Ответчик расположился на большом пустыре неподалеку от новой начальной школы. Там, где через пару лет будет построена добровольная пожарная станция Карри.

Сердце Фила забилось чаще, новый телевизор и Блэйлок Атертон позабылись. Фил съехал на обочину и вышел из машины. Прежний драндулет «Шевроле» остался в прошлом, теперь это был новенький «Бьюик». Фил захлопнул его дверцу и на секунду замер, потрясённый тем, что увидел. Словно поражённый громом.

Паркер постарел, но Ответчик – ни капельки. Он выглядел точно так же, как в тот октябрьский день четырнадцать лет назад. Его редеющие волосы не поредели ещё больше. Глаза были всё такими же ярко-голубыми. Белая рубашка, серые брюки, чёрные ботинки – ничего не изменилось. Руки с длинными пальцами, как и раньше, покоились на столешнице. Поменялись лишь надписи на табличках, стоящих по бокам от центральной, провозглашающей его Ответчиком. На той, что слева, было написано: «50 ДОЛЛАРОВ ЗА 3 минуты». Справа: «ВАШ ПЕРВЫЙ ОТВЕТ – БЕСПЛАТНО».

«Похоже, даже магия подвержена инфляции», подумал Фил. Ответчик оживился и взглянул на него с интересом.

– Мы с вами знакомы? – спросил он и хихикнул. – Не отвечайте! Ответчик тут не вы, а я. Дайте-ка подумать. – Он приложил палец к переносице, став похожим на персонажа из сказки. – Понял. Вы Просто Фил. Вас интересовало, выйдет ли девушка за вас замуж и переедете ли вы в эту деревеньку, хотя и так знали ответы на эти вопросы.

– То были бесплодные вопросы, – произнёс Фил.

– Да, были. Всё верно. Присаживайтесь, Просто Фил. Если вы, конечно, не прочь снова иметь со мной дело. В противном случае, вы можете езжать своей дорогой. Свобода делает Америку великой, во всяком случае, так говорят.

Поблизости прозвучал громкий звонок. Двери начальной школы распахнулись и оттуда, словно после взрыва, вынеслись вопящие дети с ранцами для учебников и коробками для завтраков. Среди них, вероятно, был и сын Фила, но в царившей суматохе Фил не мог его рассмотреть – многие мальчишки носили бейсболки «Рэд Сокс». Два школьных автобуса стояли наготове, для тех детей, кто жил дальше чем в миле от школы.

Фил опустился на стул для клиентов. Он подумывал спросить этого странного придорожного дельца: является ли он человеком или некой потусторонней сущностью, но, видимо, за время между своими двадцатью пятью и тридцати девятью годами он успел кое-что понять, поэтому захлопнул рот, прежде чем истратил свой бесплатный вопрос. Конечно же, Ответчик не был человеком. Ни один человек не выглядел бы точно так же спустя четырнадцать лет, и ни один человек не мог обещать Филу, что тот уцелеет под пулемётным огнём в упор на Эниветоке.

Вместо вопроса, Фил сказал:

– Похоже, ваши услуги подорожали.

– Для некоторых клиентов, – сказал Ответчик.

– Значит, вы меня ждали.

Ответчик улыбнулся.

– Вы хотите выведать информацию, избегая при этом вопросов. Знаю я такие уловки.

«Ну, ещё бы», подумал Фил. «Настоящий мастак».

Мимо пустыря, где в будущем вырастет пожарная станция, проходили школьники и, хотя дети по природе своей любопытны, те немногие, кто бросал взгляд в эту сторону, не проявляли никакого интереса.

– Они ведь нас не видят, да?

– Очередной вопрос, на который вы и так знаете ответ, друг мой. Конечно, не видят. У реальности есть складки, и сейчас мы укрылись в одной из них. Вы истратили ваш бесплатный вопрос. Если хотите задать другие, придётся заплатить. И я не принимаю чеки, если вам это интересно.

Чувствуя себе, словно во сне, Фил достал бумажник из кармана брюк. В нём лежали три двадцатки и десятка (была ещё сотенная купюра на непредвиденный случай, спрятанная под водительскими правами). Он протянул десятку и две двадцатки Ответчику, и они исчезли. Ответчик взял свой саквояжик – тот же самый – и извлёк из него всё тот же громадный секундомер. На этот раз деления были только от 0 до 3, но при заводке раздался знакомый трещащий звук.

– Надеюсь, вы готовы, Просто Фил.

Фил тоже на это надеялся. На этот раз его не мучили никакие дилеммы, он был вполне доволен течением его нынешней жизни, но, как он полагал, любому человеку любопытно заглянуть в будущее.

– Я готов. Приступайте.

Ответчик отозвался так же, как при первой встрече в 1937:

– Итак, мы начинаем. – Он щелкнул рычажком на задней крышке своих огромных часов. Часы начали тикать, а одинокая стрелка двинулась от 3 к 2.

Фил вспомнил свой разговор с Блэйлоком Атертоном, в котором прозвучало не предложение, но возможность предложения. Пробный шар, так сказать.

– Если мне предложат, должен ли я выдвинуть…

Ответчик укоризненно погрозил пальцем.

– Вы забыли, что я говорил насчёт этих слов? Я – Ответчик, а не советчик.

Фил не то чтобы забыл, просто он по роду деятельности привык строить вопросы подобным образом, топтаться вокруг да около. Бесплодные вопросы, и правда.

– Хорошо, тогда спрошу: буду ли я выдвигать свою кандидатуру в Сенат США?

– Нет.

– Нет?

– Ответ не изменится, сколько бы раз вы не переспрашивали. Между тем, времус летитус.

– Причина в том, что Салли не захочет, чтобы я баллотировался?

– Нет. – Единственная стрелка на секундомере перевалила через цифру 2.

– Атертон собирается дать шанс кому-то другому?

– Да.

– Ублюдок, – сказал Фил, но был ли он на самом деле разочарован? Да, но не так уж сильно. Он был по-прежнему увлечен своей юридической практикой. И его совершенно не привлекала мысль покинуть Нью-Гэмпшир и переехать в Вашингтон; он как был деревенским парнем, так, вероятно, им и останется.

Как и четырнадцать лет назад, Фил попробовал резко сменить тему.

– Понравится ли Салли и Джейку телевизор?

– Да. – На лице Ответчика мелькнула краткая улыбка.

Подумав о Джейке, Фил задал следующий вопрос. Он произнёс его прежде, чем сообразил, что, возможно, не хочет знать ответ.

– Станет ли мой сын профессиональным бейсболистом?

– Нет.

Стрелка часов миновала цифру 1 и устремилась к нулю.

– А просто спортсменом?

– Нет.

Это разочаровало Паркера сильнее, чем известие о том, что ему не светят выборы в Сенат, но должен ли он удивляться? Спорт – это пирамида, вершину которой достигают только те, у кого талант от бога.

– Будет ли он играть в колледже? – Уж это-то Джейку по плечу.

– Нет.

Фил, словно азартный игрок, угодивший в черную полосу, но продолжающий попытки отыграться, спросил:

– Ну, а в средней школе-то? Конечно…

– Нет.

Фил уставился на Ответчика, сбитый с толку и начинающий волноваться. Точнее, его начал охватывать страх. «Не спрашивай», подумал он. Вспомнилась одна из любимых поговорок матери: «Не подглядывай в замочную скважину, и не расстроишься».

Стрелка дошла до нуля и часы Ответчика издали свой рокочущий звук БРРРРРАНГ за мгновение до того,как Фил задал последний вопрос:

– С моим сыном всё будет в порядке?

– Извините, я не могу ответить на этот вопрос. Вы немного запоздали, Просто Фил.

– Да?

Ответа не последовало. Конечно, ведь его время истекло.

– Ладно, наверное, я опоздал. Но я же могу попробовать ещё раз, правда? – Ответа не было, так что Фил ответил сам. – Конечно, могу. На табличке написано: «за три минуты», а не только три минуты. – Фил опустил голову, роясь в бумажнике и выуживая сотенную купюру из-под водительских прав. – Так что позвольте мне… ага, вот она.

Подняв взгляд, он увидел, что надписи на табличках изменились. Теперь они гласили: «200 ДОЛЛАРОВ ЗА 3 МИНУТЫ» и «НИКАКИХ БЕСПЛАТНЫХ ОТВЕТОВ».

– Постойте-ка, – сказал Фил. – Это не то, что было написано раньше. Вы водите меня за нос.

Как и раньше, Ответчик сказал:

– Возможно, вы сами себя водите за нос.

И, как и в прошлый раз, Ответчик стал отдаляться, словно уезжая по рельсам. Накатила серая пелена. Фил пытался бороться, но безуспешно.

Он очнулся за рулём «Бьюика» от стука в окно пассажирской двери.

– Папа? Папа, проснись!

Фил огляделся, поначалу не понимая, где он. Или когда. Затем увидел в окне своего сына, уставившегося на него. С Джейком был его друг Гарри Уошберн, они оба носили одинаковые бейсболки «Рэд Сокс». Фил, наконец, сообразил; сейчас не 1937, а 1951. И он не юноша с ещё не просохшим дипломом юриста, а ветеран войны, достаточно значимый в Нью-Гэмпшире, чтобы считаться достойным кандидатом в Сенат США. Муж. Отец.

Фил потянулся и открыл дверь.

– Привет, малой. Я, наверное, задремал.

Джейк не проявил к этому особого интереса.

– Мы опоздали на автобус, потому что играли за школой. Отвезешь нас по домам?

– А что бы вы делали, не окажись я здесь?

– Пошли бы пешком, конечно, – сказал Джейк. – Или попросили бы миссис Кин подвезти. Она классная.

– А также красивая, – добавил Гарри.

– Что ж, забирайтесь. Я купил кое-что в Норт-Конвее, что вам, ребятки, понравится.

– Правда? – Джейк сел на переднее сидение, Гарри назад, – Что?

– Увидите.

Фил взглянул на то место, где стояли стол и зонтик Ответчика. Затем открыл бумажник и нашёл за водительскими правами стодолларовую купюру. Если только всё увиденное ему не приснилось – а Фил знал, что это не так – Ответчик, видимо, положил купюру на место. «Или, может, я сам это сделал».

Фил поехал домой.

Телевизор привёл всех в восторг. «Кроличьи уши» ловили только WMUR из Манчестера (изображение подчас – вернее, часто – рябило), но, подключив кабель антенны, Паркеры настроили два бостонских канала, WNAC и WHDH.

Фил и Салли с удовольствием смотрели вечерние передачи, такие, как «Час Рэда Скелтона»[98] и «Театр звёзд Шлица», но Джейк не просто наслаждался телевизором, он относился к нему со всей страстью первой любви. После школы он смотрел «Ежедневный Утренник», где всю неделю крутили одни и те же старые фильмы. Он смотрел «Сельскую Гулянку Джека и Пэта». Он смотрел «Бостон Блэки». Он не отрывался от экрана даже во время рекламы сигарет «Кэмел» и чистящего средства «Баб-О». По субботам Джейк с друзьями собирались, словно на службу в церкви, чтобы посмотреть «Кролика-крестоносца», «Маленьких негодников» и тысячи других старых мультиков.

Поначалу Салли Энн казалось это забавным, затем она забеспокоилась.

– Он пристрастился к этой штуке, – пожаловалась она Филу, даже не подозревая, что этот родительский возглас будет повторяться грядущими поколениями. – Он больше не хочет играть с тобой в мяч, когда ты возвращаешься домой, а хочет смотреть какую-нибудь старую дрянь про Хопалонга Кэссиди, хотя видел её уже раза четыре.

Джейк, впрочем, иногда ловил или отбивал мяч, который бросал ему отец за гаражом, но это случалось всё реже и реже. В те времена, когда у них ещё не было телевизора, Джейк ждал Фила на крыльце с перчаткой и битой наготове.

По правде говоря, Фила не так сильно беспокоили изменившиеся интересы сына, как Салли. Когда Ответчик сказал, что Джейк никогда не будет бейсболистом – даже в средней школе – разум Фила (как и любого родителя на его месте) сперва переключился на ожидание чего-то ужасного. Теперь же ему казалось, что причина более прозаична: Джейк просто перестал интересоваться бейсболом, как сам Фил в своё время, примерно в возрасте Джейка, потерял интерес к урокам игры на пианино.

Вдохновлённый сериалами, такими, как «Одинокий рейнджер» и «Дикий Билл Хикок», Джейк попробовал писать свои собственные вестерны. Название каждого заканчивалось восклицательным знаком – «Расстрел в Ларами!» или «Перестрелка в Каньоне Мертвеца!». Рассказы были безвкусными, но не такими уж плохими… во всяком случае, по мнению отца автора. Может, когда-нибудь Джейк станет писателем, а не игроком «Бостон Рэд Сокс». Фил считал такой оборот замечательным.

Как-то вечером позвонил Блэйлок Атертон с вопросом: не думал ли Фил выдвинуть свою кандидатуру в Сенат? Может, не в этот раз, но в 1956. Фил ответил, что рассматривает такую возможность. Он признался Атертону, что Салли Энн не в восторге от этой идеи, но обещала поддержать его, если он примет решение.

– Что ж, не раздумывайте слишком долго, – сказал Атертон. – В политике нужно просчитывать всё наперёд. Tempus fugit, знаете ли.

– Я это уже слышал, – заметил Фил.

Однажды субботним утром в феврале 1952, Гарри Уошберн вбежал в кабинет Фила, где тот просматривал документы предстоящего судебного процесса. Фил встревожился, заметив полоску крови на веснушчатой щеке Гарри и ещё больше крови на его руках.

– Гарри, ты что – поранился?

– Не я, – ответил Гарри. – У Джейка пошла носом кровь и никак не останавливается. Он заляпал всю свою футболку с Роем Роджерсом. Сверху донизу.

Фил думал, что Гарри преувеличивает, пока не убедился сам. На круглом экране «Зенита» Энни Оуикли вела перестрелку с плохим парнем, но четверо или пятеро мальчишек не обращали внимания на экран, сгрудившись вокруг Джейка. Его любимая футболка – субботняя футболка для просмотра ковбойских фильмов – и правда вся пропиталась кровью. Как и колени его джинсов.

Джейк увидел отца и сказал:

– Она не унимается. – Голос его звучал гнусаво и глухо.

Фил велел остальным ребятам продолжать смотреть фильм; всё в порядке, всё тип-топ. Он старался, чтобы голос звучал ровно, но количество натекшей из носа сына крови его ни на шутку испугало. Отведя Джейка на кухню, отец усадил его и велел задрать голову повыше, затем завернул в полотенце несколько кубиков льда и прижал к переносице мальчика.

– Держись, Джейк. Сейчас кровь остановится.

На кухню влетела Салли Энн, вернувшаяся из магазина. При виде залитой кровью футболки Джейка, она раскрыла рот для крика. Фил покачал головой, и она не стала кричать. Опустившись на колени рядом с сыном, Салли Энн спросила, что случилось.

– Вы играли в ковбоев, и кто-то из твоих приятелей ударил тебя по носу?

– Нет, кровь просто пошла. На пол тоже попало, но я хотя бы не запачкал твой голубой ковёр.

– Меня тоже испачкало кровью, – сказал Сэмми Диллон. Он и Гарри пробрались на кухню, остальные мальчики толпились позади. – Но я всё смыл.

– Молодец, Сэмми, – сказала Салли Энн. – Думаю, тебе и остальным лучше пойти по домам.

Ребята охотно согласились, задержавшись у двери кухни, чтобы напоследок взглянуть на своего забрызганного кровью друга. Когда они ушли, Салли Энн наклонилась и прошептала Филу:

– Не похоже, чтобы она останавливалась.

– Остановится, – сказал Фил.

Кровь не остановилась. Кровотечение замедлилось по сравнению с первоначальным потоком, залившим всю футболку, но кровь продолжала сочиться. Семейный врач Паркеров был в отпуске, поэтому они отвезли сына в Норт-Конвей, где дежурный врач по фамилии Ричмонд заглянул Джейку в ноздри с помощью маленького фонарика и кивнул.

– Мы это мигом исправим, молодой человек. Папа с мамой пусть подождут снаружи, пока мы провернём наши делишки.

Салли хотела остаться, но Фил, догадываясь, какие предстоят «делишки», решительно взял её за руку, вывел в приёмную и закрыл за собой дверь. Это не очень-то помогло, потому что вопли Джейка, когда ему прижгли что-то в носу, разнеслись по всем концам маленькой больницы. Фил и Салли Энн со слезами на глазах прижались друг к другу, ожидая, когда всё закончится. Наконец, закончилось… но не совсем.

Доктор Ричмонд выглянул из кабинета с лацканом белого халата, испачканным кровью Джейка. Он улыбнулся.

– Смелый парень. Без шуток. Джейкоб, могу я минутку поговорить с твоими родителями?

Доктор отвёл их в смотровую.

– Вы замечали у сына синяки?

– Конечно, несколько на руках, – сказал Фил. – Он же мальчишка, доктор Ричмонд. Наверное, ушибся, лазая по деревьям или что-то в таком роде.

– И на груди тоже синяки. Любит подраться?

– Нет, вовсе нет, – сказал Фил. – Иногда они с друзьями дерутся, но в шутку.

– Я собираюсь сделать анализ крови, – сказал доктор Ричмонд. – Просто чтобы расставить точки над i, вы же понимаете…

– Боже мой, – произнесла Салли Энн. Позже она скажет Филу, что она поняла, прямо тогда она и поняла.

– Проверим уровень лейкоцитов и тромбоцитов. Чтобы исключить что-то серьёзное.

– Док, это же просто кровотечение из носа, – сказал Фил.

– Приведи его сюда, Фил, – сказала Салли Энн. Её кожа побледнела вокруг глаз и рта – в следующем году Филу предстояло очень часто такое видеть.

Фил привёл Джейка в смотровую и, когда того убедили, что забор крови – сущие пустяки по сравнению с прижиганием носа, Джейк закатал рукав и стоически вытерпел процедуру.

Через неделю позвонил семейный врач Паркеров. Он сказал, что ему жаль приносить дурные вести, но, похоже, у Джейка острый лимфолейкоз.

Здоровье Джейка, раньше казавшееся таким крепким, быстро покатилось под гору. Через восемь месяцев после начала болезни, которую тогда называли «белокровие», у Джейка наступила ремиссия, подарившая его родителям несколько недель мучительной надежды. Затем произошёл крах. Джейкоб Теодор Паркер умер в больнице Портсмута 23 марта 1953 года, в возрасте десяти лет.

Всю церемонию прощания с Джейком Салли держала голову на плече мужа. Она плакала. Фил не плакал. Он истратил все слёзы, пока Джейк лежал в больнице. Салли до последнего надеялась на ремиссию – молилась об этом – но Фил знал, что Джейк умирает. Ответчик почти что сказал ему об этом.

Позже Фил спрашивал себя: ощутил ли он запах джина в дыхании жены? Если и так, то не обратил на это внимания. Паркеры принадлежали к поколению выпивки и курева. Салли Энн с шестнадцати лет не отказывала себе в удовольствии выпить лёгкий коктейль с родителями или друзьями, и когда Фил возвращался домой с работы – его всегда ждал коктейль, а то и парочка, перед ужином. Иногда Фил выпивал банку-другую пива, пока они смотрели телевизор. Салли пила джин с тоником. Лишь позже Фил понял, что один бокал превратился в два, а иногда и в три. Но Салли неизменно поднималась в шесть, готовила Джейку школьный обед и завтрак для всех троих. Это поколение в придачу было «Женщины готовят – мужчины едят».

Фил заметил неладное на поминках. Не заметить было невозможно. Салли на кухне рассказывала миссис Кин историю о том, как Джейк потерял первый молочный зуб. Как она обмотала ниткой этот шатающийся зуб и привязала другой конец к дверной ручке спальни.

– Я как хлопну дверью – зуб сразу и выскочил! – сказала Салли, но «зуб» прозвучало как «суп», и Фил увидел, как миссис Кин – красивая, как сказал про неё Гарри в тот день, когда Фил второй раз встретился с Ответчиком – старается шаг за шагом отойти от его жены. Отстраниться от её дыхания. Салли не отставала, начав рассказывать какую-то другую историю. В руке она держала бокал, содержимое которого расплескивалось через край на пол.

Фил взял жену под руку и сказал, мол, с ней хотят повидаться её родные (он это выдумал). Салли пошла с ним, но, оглянувшись через плечо, заявила:

– Да, тот суп так и выскочил! Божечки, ну и зрелище было!

Миссис Кин сочувственно улыбнулась Филу. Первая улыбка из многих последующих.

Фил успел довести Салли до двери в гостиную, прежде чем её ноги подкосились. Бокал выпал из руки. Фил подхватил его, и в памяти всплыло краткое, но, Боже, такое яркое воспоминание, как он ловил брошенный Джейком мяч за гаражом. Фил поволок Салли сквозь толпу собравшихся в гостиной, держа её почти что на весу. Его мать мельком взглянула на них и бросила: «Уводи её отсюда». Фил кивнул в ответ.

Бессмысленно было пытаться отвести её наверх, в спальню, поэтому Фил отнёс жену в гостевую комнату и уложил среди пальто скорбящих. Она тут же захрапела. Вернувшись, Фил рассказал гостям, что Салли убита горем и некоторое время не хочет никого видеть. Ему сочувственно кивали, шептали соболезнования – Боже, их было так много, что Фил поймал себя на мысли, что лучше бы кто-нибудь рассказал пошлый анекдот про фермерскую дочку. Но Фил был уверен, есть люди (одна из них – миссис Кин, другая – его мать), понимающие, что его жену свалило с ног отнюдь не только горе.

Это была первая ложь о её пьянстве, но далеко не последняя.

Фил предположил, что они могут попробовать завести ещё одного ребёнка. Салли согласилась, но вяло, без всякого интереса. Иногда ему хотелось схватить её за плечи – сильно, чтобы причинить боль и оставить синяки, чтобы достучаться до неё – и объяснить, что она не единственная, кто потерял ребёнка. Но Фил сдерживался. Он прятал гнев в душе, зная, что она скажет: «У тебя есть работа. У меня ничего нет».

Кое-что у неё, впрочем, было. Джин «Гиблис» и сигареты «Кул». По две пачки в день. Она хранила их в маленькой сумочке из крокодиловой кожи, похожей на кошелёк. В 1954 Салли Энн забеременела. Фил посоветовал ей бросить курить. А она посоветовала ему держать свои советы при себе, какими бы доброжелательными они ни были. На четвёртом месяце у неё случился выкидыш.

– Больше никаких попыток, – сказала Салли Энн Филу, лежа на койке в больнице Норт-Конвея. – Мне уже сорок. Я слишком стара, чтобы заводить детей.

Так что пришлось вспомнить про «французские письма». В канун Нового года Фил обнаружил, что в пачке из дюжины резинок, которую он купил в Норт-Конвее после Пасхи, осталось всего три штуки. Салли Энн с готовностью задрала ночную рубашку и впустила его в себя, но, когда Фил увидел её взгляд, направленный в потолок, он понял, что она просто ждёт, пока он кончит и слезет с неё. Это не способствовало интимной близости.

Лишь однажды, в 1957, Фил поспорил с ней из-за выпивки. Он настаивал, что ей нужно поехать на один из курортов-«вытрезвителей», чтобы бросить или хотя бы сократить количество выпиваемого алкоголя. Он нашел такой курорт в Бока-Ратоне, достаточно далеко от Нью-Гэмпшира, так что никто не узнает. Он мог бы сказать, что она уехала навестить друзей. Фил был готов даже на развод, если она этого захочет, но ей нужно прекратить пить.

Салли Энн посмотрела на него. Она теперь располнела, лицо приобрело нездоровый цвет, глаза потускнели, а волосы слиплись. Особенно Фила поразили глаза. Они были пусты.

– Зачем? – спросила она.

Вернувшись домой вечером 8-го ноября 1960 года, Фил обнаружил, что Салли Энн нет. На кухонном столе лежала записка: «Ужин в духовке. Я уехала в ЗД посмотреть результаты выборов».

Она не приглашала Фила присоединиться, да ему и не нравился бар «Зелёная дверь» в Норт-Конвее. Когда-то давно, когда они с Салли только поженились, это было приятное местечко. Теперь же бар превратился в притон.

В полицейском отчёте говорилось, что миссис Паркер вышла из «Зелёной двери» примерно в 00:40 9-го ноября, вскоре после того, как Кеннеди объявили победителем. Бармен перестал подавать ей алкоголь в одиннадцать, но позволил остаться и досмотреть результаты выборов.

Она возвращалась домой по шоссе 16; её маленький «Рено Дофин», разогнавшись, съехал с дороги и врезался в опору моста. Смерть наступила мгновенно. По результатам вскрытия, уровень алкоголя в крови составил 0,39. Узнав о смерти дочери, Тед Оллбертон перенёс сердечный приступ. Он скончался в реанимации пять дней спустя. Похороны, следующие друг за другом, почти заставили Фила жалеть, что он вернулся с атолла Эниветок.

Через три недели после смерти жены, Фил приехал к добровольной пожарной станции, построенной на пустыре. Уже стемнело, окна в пожарной станции не светились. Между выкрашенными в красный цвет дверями устроили рождественский вертеп: Иисус, Мария, Иосиф, волхвы, различный скот. Ясли находились – насколько помнил Фил – как раз на том месте, где когда-то стоял красный зонт, прикрывающий маленький столик Ответчика.

– Явись и поговори со мной, – воззвал Фил в ветреную темноту. Из кармана пальто он вынул пачку банкнот. – У меня тут восемьсот, может, даже тысяча долларов. И есть несколько вопросов. Вопрос первый: это был несчастный случай или она покончила с собой?

Ничего. Лишь пустырь, пустая пожарная станция, промозглый восточный ветер и группа дурацких гипсовых изваяний со скрытой подсветкой.

– Вопрос второй: почему? Почему я? Знаю, это звучит, как жалость к себе, пусть так, но мне и правда интересно. Друг Джейка, этот хренов болван Гарри Уошберн, по-прежнему жив, он помощник сантехника в Сомерсворте. Сэмми Диллон тоже жив, так почему не мой мальчик? Был бы Джейк жив – и Салли осталась бы жива, верно? Ну же, скажи мне. Я, наверное, даже не хочу знать, почему я, я хочу знать: почему вообще? Ну же, приятель. Появись, заведи свои часы и возьми мои деньги.

Ничего. Конечно.

– Ты не настоящий, правда ведь? Ты был лишь плодом моего сраного воображения. Так что пошёл на хер, и я туда же, и весь мир в придачу!

Следующие три года Фил не вылезал из глубочайшей депрессии. Он работал, всегда вовремя появлялся на судебных заседаниях, выигрывал одни дела, проигрывал другие, но ему всё было безразлично. Иногда ему снился Ответчик, и в некоторых из этих снов Фил прыгал на стол, сбивая с него тикающий секундомер, и смыкал руки на горле Ответчика. Но тот рассеивался, словно дым. Ведь таким он и должен быть – просто дымом.

Этот период жизни Фила завершился появлением Обгоревшей Женщины. Её звали Кристин Лакасс, но Фил всегда думал о ней, как об Обгоревшей Женщине.

Ранней весной 1964 года в кабинет Фила вошла его секретарша, выглядящая бледной и расстроенной. Филу показалось, что глаза Мари блестят от слёз, но он не был уверен, пока она не смахнула их тыльной стороной ладони. Фил спросил, всё ли с ней в порядке.

– Со мной – да. Но к вам посетительница, и я хотела предупредить вас, прежде чем впускать её. У неё ожоги, очень сильные. Её лицо… Фил, её лицо просто ужасно.

– Чего она хочет?

– Говорит, что собирается отсудить у корпорации «Нью Инглэнд Фридом» пять миллионов долларов.

Фил улыбнулся.

– Это ведь шутка, да?

Компания «Нью Инглэнд Фридом» вела свой бизнес в шести штатах, простирающихся от Преск-Айла до Провиденса. В послевоенные годы, которые, как полагал Фил, уже закончились, НИФ превратилась в одну из крупнейших строительных компаний на севере страны. Она строила жилые комплексы, торговые центры, промышленные предприятия, даже тюрьмы.

– Пригласи её ко мне, Мари. Спасибо, что предупредила.

Но никакое предупреждение не могло подготовить ко встрече с женщиной, вошедшей в кабинет с помощью двух тростей. По левой стороне её лица Фил догадался, что ей от сорока до пятидесяти. Правая сторона лица представляла собой сгусток плоти, расплавленной огнём и затвердевшей. Пальцы правой руки, сжимавшей трость, походили на когти. От женщины не укрылось выражение лица Фила; левая сторона её рта растянулась в улыбке, открыв немногие оставшиеся зубы.

– Прелесть, не так ли? – произнесла она. Голос звучал резко. Как воронье карканье. Фил понял, что огонь, который сжёг ей лицо, не пощадил и голосовые связки. Ей повезло, что она вообще может говорить.

Фил не собирался отвечать на риторический или откровенно саркастический вопрос.

– Присаживайтесь, мисс Лакасс, и поведайте, чем я могу вам помочь.

– Миссис. Я вдова, знаете ли. А насчёт того, чем вы можете помочь – вы можете подать в суд на чёртову НИФ. – Она произнесла название, как «Нёфф». – Пять миллионов, ни пенни больше, ни пенни меньше. Хотя, вряд ли вы на это пойдёте, готова поспорить. Я побывала у полудюжины других адвокатов, включая Фелда и Пилсбери в Портленде. Но ни один из них не захотел связываться со мной и моим делом. НИФ чересчур велика для них. Можно мне выпить стакан воды, пока вы меня не выгнали?

Фил позвонил Мари и попросил её принести миссис Лакасс стакан воды. Тем временем, Обгоревшая Женщина запустила здоровую руку в маленький кармашек на уровне талии. Она достала пузырёк с таблетками и протянула Филу.

– Откроете, ладно? Я могла бы сама, но это чертовски больно. Мне нужно две таблетки. Нет, три.

Фил открыл коричневый пузырёк, вытряхнул оттуда три таблетки и передал женщине. Мари принесла воду и миссис Лакасс запила таблетки.

– Это морфин, знаете ли. От боли. Говорить больно. Всё болит, но говорить – хуже всего. Есть тоже не очень-то приятно. Доктор говорит, эти таблетки сведут меня в могилу за год или три. А я говорю, что не умру, пока не доведу своё дело до суда. Я на том твёрдо стою, адвокат Паркер. О, начинают действовать. Хорошо. Я бы выпила ещё одну, но, боюсь, стану заторможенной, буду путать всё на свете.

– Скажите, чем я могу вам помочь? – сказал Фил.

Миссис Лакасс задрала голову и разразилась ведьмовским хохотом. Фил заметил, что часть её шеи приросла к плечу.

– Помогите мне засудить этих уродов на хер – вот чем вы можете помочь. – И после этих слов она рассказала свою историю.

Кристин Лакасс вместе с мужем и пятью детьми жили в посёлке Морроу-Эстейтс, выстроенном НИФ к югу от Норт-Конвея. Свет в доме постоянно мерцал, а от электрических розеток иногда шёл дым. Рональд Лакасс работал дальнобойщиком, хорошо зарабатывал, но большую часть времени проводил вне дома. Кристин Лакасс подрабатывала, делая на дому причёски женщинам; её фен и сушилка постоянно замыкали. Как-то раз возник пожар в электрощитке, и почти на неделю блок из четырёх домов остался без электричества. Кристин, тогда ещё не ставшая Обгоревшей Женщиной, жаловалась управляющему, но тот лишь пожал плечами и свалил вину на «Нью-Гэмпшир Пауэр энд Лайт».

– Я-то лучше знала, в чём дело, – сказала миссис Лакасс Филу, потягивая воду. – Не вчера родилась. От скачка напряжения не сгорают электрощитки в четырёх домах. Сперва перегорели бы предохранители. В других блоках Морроу-Эстейтс тоже возникали проблемы с освещением и электричеством, но не такие серьёзные, как у нас.

Ничего не добившись от управляющего, она позвонила в офис НИФ в Портсмуте, поговорила с тамошним сотрудником, но тоже безрезультатно. Покопавшись в библиотеке, она нашла информацию о крупных шишках компании, в том числе номер бостонской штаб-квартиры НИФ, дозвонилась туда и потребовала соединить с президентом компании. Ей ответили, мол, он слишком занят, чтобы разговаривать с домохозяйкой из какой-то глухомани в штате Нью-Гэмпшир. Её переключили на другого служащего, вероятно, более высокопоставленного и больше зарабатывающего, чем сотрудник в Портсмуте. Она рассказала этому парню из Бостона, что иногда, когда мерцает свет, стена её маленького домашнего салона нагревается и за ней слышится жужжание, словно из улья. И она чувствует запах горелого. Служащий заявил, что она, по-видимому, использует фен и сушку, рассчитанные на более высокое напряжение сети. Миссис Лакасс поинтересовалась напоследок, есть ли у его матери живые дети, и бросила трубку.

Перед Рождеством НИФ разукрасила весь Морроу-Эстейтс гирляндами.

– Это сделала компания? – уточнил Фил. – Не местная Ассоциация домовладельцев?

– Не было у нас никакой Ассоциации домовладельцев, – ответила миссис Лакасс. – Ничего похожего. После Дня Благодарения у всех в почтовых ящиках оказались листовки от НИФ. Там говорилось, что они украсят посёлок «в духе сезона».

– Вроде как по доброте душевной, – сказал Фил, делая пометку в блокноте.

Обгоревшая Женщина вновь разразилась своим ведьмовским смехом и ткнула в сторону Фила корявым полурасплавленным пальцем.

– А вы мне нравитесь. Выгоните меня, как все остальные, но вы мне нравитесь. Другие даже не записывали то, что я говорила.

– У вас не сохранилась та листовка?

– Моя сгорела, но полно других таких же.

– Мне понадобится одна. Или нет, лучше все. Расскажите теперь о пожаре.

И она рассказала. Её муж то Рождество встречал дома. Под ёлкой лежали подарки. За две ночи до праздника, когда дети уже улеглись в кроватки (надеясь увидеть во сне засахаренные сливы)[99], их дом и соседний загорелись. Кристин разбудили крики снаружи. В доме всё было в дыму, но огня она не заметила. Из окна спальни она увидела, как Рона Даффи, соседка, катается в снегу, пытаясь потушить горящую ночную рубашку.

– Их дом полыхал, как бенгальский огонь. Я разбудила Рональда и велела ему выводить детей, но он не справился. Я выскочила за дверь и стала забрасывать Рону снегом. – Миссис Лакасс небрежно уточнила: – Она умерла. Двое её детей остались в Ратленде с её бывшим мужем, им повезло. Моим не повезло. Я так и не узнала, что с ними случилось. Наверное, Ронни задохнулся в дыму раньше, чем добрался до детей. Я вернулась в дом, чтобы спасти их, но тут в гостиной на меня обрушилась половина чёртова потолка. Дом сгорел, не успела я и глазом моргнуть, адвокат Паркер. Я еле выползла наружу, вся в огне. И знаете, что творилось целый год, пока я лежала в больнице?

– Они перекладывали с больной головы на здоровую, пока головы не кончились, – сказал Фил. – Как-то так?

Скрюченный палец вновь ткнул в его сторону. Женщина хрипло хихикнула. Фил подумал, что так, наверное, смеются проклятые в аду.

– В НИФ заявили, что пожар – вина компании, делавшей проводку. Те, в свою очередь, сказали, что власти штата проверяли и рождественские гирлянды, и исходные документы на проводку, так что им и отвечать. Власти утверждали, что проводка, указанная в документах, не совсем та, что установлена в уцелевших домах, то есть инженерная компания смухлевала ради экономии денег. Инженерная компания оправдывалась, что они получали заказы от компании «Нью Инглэнд Фридом». Угадайте, что придумали в «Нью Инглэнд Фридом»?

– Если чем-то недовольны – подавайте на нас в суд, – предположил Фил.

– Если чем-то недовольны – подавайте на нас в суд. Слово в слово. Огромная старая корпорация против женщины, похожей на пережаренного цыплёнка. Ладно, решила я, увидимся в суде. Они предложили мне сорок тысяч долларов, чтоб решить дело миром, но я отказалась. Я хочу пять миллионов, по одному за каждого из моих детей, которым было от трёх до четырнадцати. Моего мужа они могут получить бесплатно; он должен был их вытащить. Ну что, мне пора проваливать?

Первый раз после смерти Салли – может, и после смерти Джейка – Фил ощутил неподдельный азарт. А также возмущение. Ему понравилась идея выступить против компании-тяжеловеса. Не из-за денег, хотя его доля от пяти миллионов – солидный куш. И не ради рекламы, ведь у него и так полно дел, которыми он мог заниматься… или хотел заниматься. Причина в другом. У него появился шанс схватить за горло того, кто не рассеется, как дым.

– Нет, – сказал Фил. – Вам не пора проваливать.

Паркер неустанно преследовал компанию «Нью Инглэнд Фридом» следующие пять лет. Его отец с неодобрением говорил, что у Фила комплекс Дон Кихота, и что он пустил на самотёк другие дела. Фил допустил, что это правда, но заметил, что ему больше не нужно копить деньги, чтобы отправить сына в Гарвард. Джон – теперь уже старик Джон – на этот счёт больше ни словом не обмолвился. А вдова Теда Оллбертона считала, что понимает Фила и была согласна с ним на все сто.

– Ты занимаешься этим, потому что не можешь засудить рак, забравший Джейка, – сказала она.

Фил не возражал – возможно, в её словах и была доля правды – но в реальности он вёл это дело, потому что никак не мог выбросить из головы Ответчика. Иногда, страдая бессонницей, Фил твердил себе, что поступает глупо; Ответчик не виноват ни в его несчастьях, ни в беде Обгоревшей Женщины. Всё так и есть, но было кое-что ещё: когда Филу позарез нужны были ответы, человек под красным зонтом не появлялся. И ему, как и миссис Лакасс, хотелось возложить ответственность хоть на кого-то.

Незадолго до того, как миссис Лакасс слегла с пневмонией, Фил призвал НИФ в окружной суд Бостона. Он выиграл дело. НИФ подала апелляцию, что было ожидаемо, но Кристин всё-таки одержала эту условную победу, прежде чем пневмония унесла её осенью 1967 года. Фил видел, как она угасает с каждым днём, и понял, как и в случае с Джейком, что надежды нет. Он подключил к делу брата Рональда Лакасса. Тим Лакасс не стремился к расплате, не обладал пылкой страстью Обгоревшей Женщины: он просто дал добро Филу продолжать дело и следил за его ходом из своего дома в Северной Каролине. Он отказался оплачивать издержки, но уж конечно был бы рад свалившимся с неба или принесённым ветром из Бостона или Нью-Гэмпшира деньгам. Сгоревшая Женщина не оставила наследства. Фил упорно продолжал дело, оплачивая расходы из собственного кармана. НИФ дважды предлагала пойти на мировую. Сперва за триста тысяч, потом за восемьсот. Шумиха доставляла им très[100] много проблем. Тим Лакасс по телефону убеждал Фила взять деньги. Фил отказался. Он хотел получить все пять миллионов, потому что этого хотела миссис Лакасс. По миллиону за каждого ребёнка. Были трудности. Были отсрочки. НИФ проиграла в Первом округе и подала повторную апелляцию. Но когда Верховный суд отказался рассматривать дело, компания оказалась в тупике. Окончательный расчёт за рождественские гирлянды – соломинку, сломавшую спину верблюду – и паршивую проводку, которая, как доказал Фил, исследовав другие строения и объекты, построенные этой же компанией, была стандартной практикой НИФ, составил 7,4 миллиона долларов, присуждённых истцу – Тиму Лакассу. Плюс немалые судебные издержки. НИФ, изначально не верившая, что не сможет справиться с сельским адвокатом из захолустья, могла бы сэкономить два с половиной миллиона, если б сдалась раньше.

Тим Лакасс пригрозил подать в суд, узнав, что Фил решил разделить выигранную сумму пополам.

– Давай, попробуй, – сказал Фил. – Твои три-точка-семь миллионов растают, как снег в апреле.

Тим Лакасс в конце концов согласился, и в один из дней 1970 года Фил повесил на стену кабинет фотографию в рамке, которая первой встречала его каждое утро, когда он приходил на работу. Фото запечатлело Рональда и Кристин Лакасс в день их свадьбы. Мускулистый жених ухмылялся. Кристин в белом свадебном платье выглядела просто великолепно.

Под фотографией Фил собственноручно вывел заглавными буквами шесть слов:

ВСЕГДА ПОМНИ – ДРУГИМ БЫВАЕТ И ХУЖЕ

После окончательного решения по иску против «Нью Инглэнд Фридом» – делу, которое сделало Фила звездой в юридической сфере – он мог получить любую работу, какую только пожелал бы. Вместо этого он сбавил обороты и, поскольку его финансовое положение улучшилось, он мог позволить себе заниматься делами на общественных началах. В 1978 году, за четырнадцать лет до появления «Проекта Невиновность»[101] он добился повторного судебного разбирательства и по итогу освобождения человека, отсидевшего двенадцать лет из своего пожизненного срока в тюрьме штата Нью-Гэмпшир.

В жизни Фила, конечно, по-прежнему оставалась дыра на месте Джейка и Салли. Работа юриста не могла её заполнить, поэтому он стал активнее участвовать в общественной жизни. Стал попечителем публичной библиотеки Карри и здесь же устроил первый книжный фестиваль. Снимался в социальной рекламе для телеканалов Нью-Гэмпшира, в рамках ежегодной акции по сбору донорской крови. Один вечер в неделю посвящал работе в «Продуктовом банке»[102] Норт-Конвея (помня о том, что другим может быть хуже), и ещё один вечер работал в приюте для животных «Харвест-Хиллз» во Фрайбурге. В 1979 году он купил там щенка породы бигль. Следующие четырнадцать лет Фрэнк сопровождал его во всех поездках, сидя бок о бок.

Фил больше не женился, но у него была подруга в Маултонборо, которую он время от времени навещал. Её звали Сара Кумбс. Фил занимался её правовыми делами и выплачивал взносы за дом. Они с Фрэнком не всегда оставались на ночь, но Сара на всякий случай держала в кладовке пакет собачьего корма «Гейнс-Бургер». С годами визиты Фила случались всё реже; обычно он возвращался с работы домой и разогревал в микроволновке ужин, приготовленный ему домработницей и помощницей по хозяйству. Подчас – не всегда, но бывало – его ошеломляла пустота дома. В таких случаях Фил подзывал Фрэнка, чесал пса за ухом и приговаривал, что другим бывает и хуже.

Единственным общественным занятием, от которого Фил отказался, был пост второго тренера команды Карри в Малой бейсбольной лиге. Это было слишком близко к сердцу Просто Фила.

Время шло, история рассказывалась. В основном всё было неплохо. Жизнь оставила шрамы, но не уродующие. Да и что такое шрамы, в конце концов, если не зажившие раны?

Фил начал прихрамывать и обзавёлся тростью. Мари вышла на пенсию. Он начал страдать от артрита в руках, ногах и бёдрах. Мари умерла. Он объявил о том, что уходит на пенсию, и городок (Карри был уже на грани превращения в небольшой город) устроил ему сногсшибательную вечеринку. Фил получил уйму подарков, в том числе табличку с гравировкой: «ГРАЖДАНИН КАРРИ №1». Звучали речи, кульминацией которых стало обращение Фила к собравшимся, почти заполнившим актовый зал новой средней школы. Он произнёс скромную речь, но остроумную, а главное – краткую. Ему до жути хотелось отлить.

Бигль по кличке Фрэнк мирно скончался осенью 1993 года. Фил похоронил его на заднем дворе, собственноручно выкопав могилу, хотя его суставы протестующе скрипели при каждом взмахе лопаты. Он засыпал могилу, трамбовал землю и прикрыл её дёрном, после чего произнёс прощальное слово, тоже короткое: «Я любил тебя, старина. И до сих пор люблю». В тот год Филу стукнуло восемьдесят один.

В 1995 Фил впервые в жизни стал страдать от мигрени. Он записался на прием к доктору Барлоу, которого всё ещё считал «новым доктором», несмотря на то, что ходил к нему лечить артрит уже лет десять. Барлоу спросил, не двоится ли у Фила в глазах при головной боли. Фил ответил, что да, и признался, что иногда, когда приступы боли проходят, он не помнит, как оказался в той или иной части дома. Доктор Барлоу отправил его в Портсмут на МРТ.

– Новости не радостные, – сказал новый доктор, изучив результаты. – У вас опухоль мозга. – Затем добавил, словно поздравляя: – Довольно редкое явление в вашем возрасте.

Барлоу порекомендовал обратиться к неврологу в массачусетской больнице. Поскольку Фил больше не водил автомобиль, кроме как по городу, он нанял молодого парня по имени Логан Фиппс, чтобы тот отвёз его. Логан всю дорогу болтал о своей семье, друзьях, девушке, погоде, работе на полставки и желании вернуться в школу. И ещё бог знает о чём. Всё это входило в одно уже малость глуховатое ухо Фила и вылетало из другого, но он время от времени кивал. В этой поездке он понял, что начал отдаляться от жизни. Ничего особенного. Напоминало отрыв купона в супермаркете – медленно, но верно, по перфорации.

Невролог осмотрел Фила и изучил снимки его старого мозга. Он сказал, что может удалить эту мерзкую опухоль при операции, что напомнило Филу старую песню, где девушка заявляла, что смоет мужчину со своих волос.[103] Салли часто напевала её в душе, намыливая свои волосы, но Фил никогда не принимал на свой счёт. Спросив у невролога, какие шансы, что он перенесет операцию и не превратится в овощ, Фил услышал ответ – пятьдесят на пятьдесят. Фил отказался, сказав, что ему очень жаль, но для его возраста эти шансы не слишком велики.

– Ваши головные боли могут значительно усилиться, прежде чем… – Невролог пожал плечами, не решаясь сказать «прежде чем наступит конец».

– Другим бывает и хуже, – сказал Фил.

3

Ветреным осенним днем в октябре 1995 года Фил в последний раз сел за руль автомобиля. Не драндулет «Шевроле» и не «Бьюик», а «Кадиллак Севиль», со всеми его шикарными штучками-дрючками.

– Дай Бог, чтобы я никого не задавил, Фрэнк, – сказал он псу, которого уже не было рядом. Голова на время перестала болеть, но в пальцах рук и ног поселился холодок – что-то вроде онемения – предвещающий потерю чувствительности.

Он ехал по городу со скоростью двадцать миль в час, прибавив до тридцати, когда удалился от центра. Несколько машин обогнали его, сигналя клаксонами.

– Нажрись дерьма и сдохни, – напутствовал Фил водителя каждой из них. – Гавкни, если согласен, Фрэнк.

На шоссе 111 поток машин поредел и сошёл на нет. Удивился ли Фил, проехав мимо ярко-жёлтого знака с надписью: «ДО ОТВЕТЧИКА 2 МИЛИ»? Нет, ничуть. Иначе зачем он рисковал своей жизнью и жизнями всех, кто попался ему по пути? И он не верил, что чёрная гниль, распространяющаяся по его мозгу, посылает ему ложные видения. Вскоре он достиг следующего знака, ярко-синего: «ОТВЕТЧИК ЧЕРЕЗ 1 МИЛЮ». И наконец, перевалив через холм на окраине Карри, Фил увидел впереди красный зонтик и стол под ним. Фил остановил автомобиль и выключил двигатель. Взяв трость, он не без труда выбрался из-за руля.

– Посиди здесь, Фрэнк. Мне не потребуется много времени.

Удивился ли Фил при виде Ответчика, который ни капли не изменился? Те же яркие глаза, те же редеющие волосы, та же одежда. Нет, ничуть. Фил заметил лишь одно изменение, хотя с его зрением, когда в глазах двоилось, а то и троилось, трудно быть уверенным. На столе Ответчика осталась лишь одна табличка. Она гласила: «ВСЕ ОТВЕТЫ БЕСПЛАТНО».

Фил с ворчанием и гримасой уселся на стул для клиентов.

– Ты всё такой же.

– Как и ты, Просто Фил.

Фил рассмеялся.

– Что за шуточки? – Глупый вопрос, подумал он, но почему бы и нет? Сегодня все вопросы бесплатны.

– Это правда. Внутри ты не изменился.

– Как скажешь, хотя я сомневаюсь. По-прежнему носишь свои огромные часы в сумке?

– Да, но сегодня они мне не понадобятся.

– Пятничная халява?

Ответчик улыбнулся.

– Сегодня вторник, Просто Фил.

– Знаю. Это был бесплодный вопрос. Знаком с такими?

– Я знаком со всеми разновидностями вопросов. Ещё есть?

Филу больше не хотелось спрашивать «почему я?», это, как выразился бы Ответчик, ещё один бесплодный вопрос. Это он, потому что всёслучилось с ним. Другой причины нет. Сколько ещё он проживёт Фила тоже не интересовало. Может, он и увидит снегопад, но не таяние снега весной. Ему не давала покоя лишь одна вещь.

– Есть ли «потом»? Будем ли мы существовать после смерти?

– Да.

Серая пелена начала наступать, постепенно смыкаясь вокруг них. Ответчик отдалялся. Тоже неспешно. Фил не тревожился. Голова не болела, и это радовало, а листва – та, что он ещё мог разглядеть – была прекрасна. В конце осени деревья словно пылают. И, поскольку все ответы бесплатны…

– Мы окажемся в раю? Или в аду? Или нас ждёт переселение душ? Останемся ли мы сами собой? Сохраним ли память? Увижу ли я вновь жену и сына? Всё ли будет хорошо? Или ужасно? Будут ли там сны? Печаль, радость, другие чувства?

Ответчик, почти растаявший в серой пелене, произнёс лишь одно слово:

– Да.

Фил очнулся за рулём своего «Кадиллака», с удивлением осознавая, что по-прежнему жив. Он чувствовал себя неплохо, можно сказать, хорошо. Не болела ни голова, ни руки или ноги. Он завёл двигатель.

– Как считаешь, Фрэнк, смогу ли довезти нас домой в целости и сохранности? И никого не задавив по дороге? Гавкни разок, если «да», два раза – если «нет».

Фрэнк гавкнул один раз, что означало «да».

Это означало да.

Посвящается Джонатану Леонарду [104]