Варяг II

Глава 16

Пир клокотал подобно лаве в жерле вулкана…

Грохот кубков, грубый мужской хохот, визгливые переборы струн в руках скальдов — все это сливалось в оглушительную симфонию силы и жизни.

Длинные столы, сбитые из грубых досок, буквально стонали под тяжестью различных яств: зажаренных до хрустящей золотистой корочки туш кабанов; гигантских лососей, запеченных в глине с травами, и гор окороков, от которых тянуло дымком и можжевельником. Там же присутствовали большие деревянные плошки с редисом и репой — к ним, в основном, охотно прикасались женщины. Мужчины же старались набираться звериной мощи, поглощая сочное мясо и горячий жир, будто чувствовали, что вскоре им предстоят трудные испытания.

В воздухе витали карамельные нотки: перебродивший мед, терпкое пиво и тепло от сотни накаленных тел — все это сахаром рассыпалось по залу.

Я сидел на почетном месте, по правую руку от Бьёрна, и чувствовал на себе тяжесть множества взглядов — любопытных, завистливых, враждебных. Слева от конунга восседал Лейф. Его молчаливая и напряженная мощь была красноречивее любых речей. Эйвинд устроился рядом со мной. Его хищные и веселые глаза выискивали в толпе самых складных и ядреных девиц. И судя по его довольной морде, он мысленно раздел каждую…

Бьёрн поднял свой массивный рог, и бурлящая праздность на миг успокоилась.

— Давайте выпьем за гостей! — прогремел он. — За Лейфа, сына Ульрика Старого, чья дружба для нас дороже западного серебра и южного шелка! И за Рюрика, чья голова, как я погляжу, полна не только песен, но и дельных мыслей! Он справился! Они приплыли к нам сквозь шторма и предательские козни недругов! И пусть теперь скальды сложат об их пути добрые песни, чтобы и потомки запомнили это великое приключение!

Седые бородатые мужики тронули струны и затянули торжественную вису, но я их не слушал. Мой взгляд скользил по лицам хёвдингов. Сигурда среди них не было, но его ядовитая тень, казалось, витала в дымном воздухе и отравляла мне все веселье. Я поймал взгляд Астрид. Она сидела рядом с Ингвильд. В ее синих бездонных глазах читалась тревога, которую она неумело скрывала под маской спокойного достоинства…

Когда последние аккорды песни смолкли, Бьёрн поднял кубок и приказал всем продолжать веселиться. Зал зашумел новой волной гомона и смеха, а конунг повернулся ко мне.

— Ну что, Рюрик? Альфборг позади. Говори, что видел. Говори как есть, без прикрас…

Я отхлебнул темного меда, давая себе секунду, чтобы собрать мысли в кулак.

— Земля как земля, конунг… Есть болезни, есть междоусобицы. Ярл Ульрик хоть и стар, но умен и проницателен. Его сын, Лейф — честный и верный своему слову воин. Он и его люди нам сильно помогли по дороге домой. Прошу это учесть.

— Хорошо. А что Торгнир? — спросил Бьёрн, отрезая себе кусок мяса от кабаньей ноги. — Он такой же славный парень, как и его родичи? Он изменил свои взгляды?

Я скривился, отмечая, как напрягся Лейф за спиной конунга. Но лукавить не стал.

— Увы, нет… Торгнир — змей, что греется у семейного очага, готовый ужалить того, кто протянет ему руку.

— Кхм… И что тогда делать с нашим союзом? — прямо спросил Бьёрн, отодвигая в сторону всю дипломатическую шелуху. — Если наследники Ульрика вцепятся друг другу в глотку, нам покоя это не прибавит.

— Думаю, это дело далекого будущего. Я подлатал Ульрика, и он сможет еще долго нести бремя власти. — неуверенно сказал я. — А сейчас у нас есть более насущные проблемы. По пути домой, недалеко от наших вод, мы видели корабль. Длинный черный драккар. Он рассекал волны с невероятной скоростью. На его парусе красовался знак в виде переплетающихся молний, бьющих прямо в центр щита. Ты знаешь, что это знак Харальда. Его личный штандарт.

Бьёрн практически никак не выдал своего волнения. Правда, его пальцы чуть сильнее сжали ломтик дикой свинины. Но это так… мелочи.

— «Дом Грома», — подслушав наш разговор, повторил Лейф. — Глаза и уши Прекрасноволосого уже здесь.

Бьёрн медленно кивнул, словно давно ожидал этого.

— Аксель! — крикнул он своему верному хускарлу, и тот, как из-под земли, вырос рядом. — Удвой… Хотя нет! Утрой дозор у входа в залив! Пусть каждое судно, идущее с запада, встречают и сопровождают три наших самых быстроходных драккара. Без моего личного знака никого не подпускать к нашим причалам! Понятно?

— Понятно, конунг! — Аксель склонил голову и стремительно исчез в толпе.

Возвращаться к беззаботному веселью после такой новости было немыслимо, но викинги умели пить, предвкушая войну — с мрачной, яростной решимостью.

Я перевел дух, чувствуя жгучую сухость во рту, и вернулся к главному.

— Союз с Альфборгом возможен, конунг. Ярл Ульрик согласен. Но у него есть условия.

Все взоры устремились на Лейфа. Тот тяжело поднялся, его массивная фигура бросила на стол огромную, колеблющуюся тень.

— Мой отец, ярл Ульрик, предлагает Буяну союз и взаимную защиту. Скрепленную кровью и железом. В обмен он просит регулярные поставки зерна на все предстоящие зимы, ибо урожаи у нас, увы, скудные, а запасы тают на глазах. Также нам потребуется десяток ваших лучших кузнецов на полгода, чтобы перековать наши ржавые серпы в прямые смертоносные мечи. Мы дадим кров, пищу и все необходимое вашим мастерам. Это я лично гарантирую. И самое главное — Буянборг в обмен на нашу верность никогда не должен покушаться на власть наследников Ульрика в Альфборге. И тогда, когда придет Харальд, наши воины встанут плечом к плечу с вашими, под одним и тем же стягом!

Бьёрн внимательно слушал. Он смотрел куда-то поверх головы Лейфа, в дальний угол зала, взвешивая и рассчитывая все нюансы. Зерно — это жизнь, дыхание его народа. Кузнецы — это хребет, стальной позвоночник любой дружины. Но союз с Альфборгом накрепко запирал восточные подступы к Буяну, отрезая Харальду целое направление для удара. Это была дорогая, но разумная цена.

— Альфборг всегда был нашим братом, — медленно, внятно выговаривая каждое слово, начал Бьёрн. — Пусть и строптивым, своенравным братом. Голод брата — наш голод. Слабость брата — наша слабость. Я согласен. Пусть ваши амбары ломятся от нашего зерна, а ваши воины будут закованы в сталь, выкованную нашими мастерами!

Он поднял свой рог. Лейф поднял свой. Их взгляды скрестились на мгновение — взгляд старого, уставшего медведя и взгляд молодого, но уже опытного барса. Они выпили единым, долгим глотком, скрепляя договор не просто словом, а самой сутью своей воли. В зале грянули одобрительные, воинственные крики. Казалось, главная цель моей рискованной миссии была достигнута. Но в груди почему-то сидел холодный тяжелый камень. Паршивое предчувствие никуда не девалось.

Когда первый шум стих, я откашлялся, привлекая внимание. Все снова посмотрели на меня, и в этой тишине я услышал собственное громкое сердцебиение.

— Конунг Бьёрн, — начал я. — Когда-то, на этом же месте, у этого же очага, ты поставил мне условие. Стать бондом. Обустроить свою землю так, чтобы она кормила и защищала. Прославиться так, чтобы мое имя не резало слух. Я выполнил все. Я стал бондом. Я построил хутор, который… который кормил не только меня, но и моих друзей. Я заключил союз с Альфборгом, что укрепит теперь нашу общую мощь перед лицом врага. Я прошу у тебя того, о чем мы договаривались. Прошу руки твоей племянницы, Астрид. Здесь, перед лицом богов и всего твоего народа!

Тишина в зале сгустилась до белого шума. Потрескивание факелов и вой осеннего ветра за стенами тщетно пытались ее нарушить.

Бьёрн очень медленно повернул ко мне голову. В его мудрых глазах я увидел какую-то странную неподъемную грусть и тяжесть принятого решения. Мне сразу не понравился этот взгляд…

— Рюрик, — сказал он тихо. — Ты действительно сделал больше, чем я мог ожидать от любого другого мужчины. Ты стал не просто вольным бондом, ты стал ценным воином и мудрым советником. Но я не могу дать тебе согласие. Не сейчас.

По залу прошелестел сдавленный изумленный вздох. Астрид резко выпрямилась на своем месте, ее лицо побелело, как свежевыпавший снег, а в глазах вспыхнул огонь.

— Почему? — вырвалось у меня, и я почувствовал, как горячая кровь ударила в виски. — Я выполнил все условия!

— Потому что Ульф, сын Сигурда, еще не вернулся из своего похода, — голос Бьёрна стал тверже, в нем зазвенела сталь власти. — Он — одна из сторон нашего… недавнего спора. Я не могу принять такое решение, не выслушав его, не дав ему слова. Я — конунг, а не деревенский старейшина, решающий ссоры на тинге. Я должен думать о мире между своими хёвдингами. Позже. Я обязательно обдумаю твое предложение. Когда Ульф вернется.

— Позже? — взорвалась Астрид, вскакивая с места. Ее голос клинком резанул дымный воздух. — Я не вещь, не лот на торгах, который можно отложить до лучших времен! Я — свободная женщина, дочь великого рода! И по древнему праву моих предков, праву, которое чтили еще деды наших дедов, я сама выбираю, кому быть моим суженым! Мой выбор сделан! Мой выбор — Рюрик! Я никогда, слышишь, НИКОГДА не выйду за Ульфа! Вы можете запереть меня в горнице, но вы не можете запереть мое сердце!

— Замолчи, девчонка! Довольно! — свирепо сказал Бьёрн, но было поздно.

Ее слова, как факел, упали в бочку с маслом.

— Уведите ее в покои, — приказал он своим дружинникам. — И заприте. Пусть остынет и вспомнит, что такое долг и уважение к старшим!

Рослые бородатые хускарлы стремительно направились к МОЕЙ Астрид. В этот миг во мне что-то щелкнуло. Струна лопнула. Плотина рухнула. Последняя капля ударилась оземь.

Все эти месяцы унижений, борьбы, крови, потерь — все это было для нее. Для этого мига, для этого права стоять рядом с ней. И сейчас это право у меня отнимали силой, прикрываясь грязной политикой.

Я встал, и скамья с грохотом отъехала назад, опрокинувшись на пол.

— Стойте, — сказал я, и в моем голосе зазвенела та самая сталь, что была в голосе Бьёрна.

Дружинники замедлили шаг. Они плотоядно и насмешливо ухмылялись, глядя на меня. Они были на голову выше, вдвое шире в плечах, закаленные в десятках боев. Я был для них выскочкой, ученым трэллом, возомнившим о себе невесть что.

— Не мешай им исполнять приказ, Рюрик, — предупредил Бьёрн, и в его тоне прозвучала опасная нотка. — Не усугубляй.

Но я уже не слушал. Моя рука сама потянулась к рукояти клинка. Лезвие с низким, шелестящим звуком вышло из ножен и холодно, смертельно блеснуло в отсветах огня. В зале ахнули, кто-то вскрикнул. Женщины отшатнулись.

— Тронешь ее — и умрешь, — тихо, но абсолютно четко произнес я, глядя в глаза ближайшему дружиннику.

Эйвинд, не говоря ни слова, без тени сомнения встал рядом со мной и обнажил свой боевой топор. Его простое и улыбчивое лицо вмиг сменилось маской хладнокровного воина.

Бьёрн медленно поднялся из своего кресла. Подлокотники заскрипели. Он был огромен, как гора. Его тень накрыла меня с головой, а запах кожи, пота и власти ударил в ноздри.

— Опусти клинок, Рюрик, — пророкотал он. — Сейчас же. Ты, видно, перебрал с медом. От усталости и пережитых битв голова пошла кругом. Я это понимаю. Поэтому прощаю тебя… Прощаю эту глупость. Но только один раз.

Я заглянул ему в глаза, но не обнаружил там ярости или возмущения. В них призраком пряталась почти отцовская мольба, мол: «Не дури, парень. Не ломай все из-за гордости. Не рушь хрупкое равновесие. Ты мне еще нужен. Ты нам всем нужен!»

Сердце упало бездну. Я понимал цену этого спектакля, этой публичной порки. Но это знание не делало боль в груди менее острой, не гасило унижение. Мой верный меч сейчас казался мне невероятно тяжелым, словно был выкован из свинца. Секунда растянулась в целую вечность. Затем я, спрятав свою ярость поглубже, с силой воткнул клинок в стол. Лезвие с глухим стуком вошло в твердое дерево и задрожало…

Астрид взглянула на меня. Ее глаза блестели в отсветах факелов, но на губах играла грустная и невероятно нежная улыбка.

— Все хорошо, Рюрик, — прошептала она. — Все будет хорошо. Я верю в это.

Я хотел сказать ей что-нибудь обнадеживающее, что-нибудь ласковое… Но не успел.

Гордо вскинув подбородок, девушка повернулась и пошла к выходу, опережая дружинников. Ее рыжая коса, как знамя, мелькнула в дверном проеме и исчезла.

Пир был безнадежно испорчен. Во всяком случае — для меня.

Когда последние гости разошлись по домам, ко мне приблизился один из старших хускарлов Бьёрна, тот самый, что отводил Астрид в ее импровизированный острог.

— Конунг зовет тебя.

Я молча кивнул, чувствуя пустоту и выгорание. Я последовал за ним по темным коридорам ярлова дома. Мы вошли в небольшую, но основательную горницу, служившую Бьёрну и кабинетом, и спальней, и последним убежищем. Он сидел за массивным столом, на котором была расстелена карта острова. Плотная дубовая дверь закрылась за мной с глухим стуком.

Бьёрн указал грубым жестом на стул напротив. Я сел, чувствуя, как хмель растекается по жилам. Конунг, по-видимому, решил начать с того, что давно бередило его душу. Он тяжело вздохнул:

— Я хочу извиниться перед тобой, Рюрик.

От этих слов мне стало не по себе. Обычно, конунги никогда не извинялись. Говорят, плохая примета. Да и репутация страдает…

— Мои люди… мои лучшие воины… не смогли уберечь твой хутор.

Холодная волна прокатилась по моей спине. Я ожидал, что хутору придётся туго, я ожидал нападений, порчи… Но в тоне Бъёрна сквозила какая-то предельная и постыдная окончательность. Будто он опускал топор на шею друга…

— Что? — тихо, почти беззвучно спросил я.

— Кто-то сжег его дотла. Дотла, Рюрик. А все мои воины, оставленные для охраны, погибли. Все. Включая Хакона… — Бьёрн тяжело вздохнул, и его плечи на мгновение сгорбились под невидимой тяжестью. — Говорят, там по Гранборгу еще чума прогулялась… страшная, черная… Много жизней унесла. Но твой хутор… его спалили намеренно.

Я вскочил, не в силах усидеть. Кулаки сами собой сжались в маленькие кувалды. Я вдруг увидел перед собой яркие и жуткие картины: пылающие бревна мельницы, которую я строил с нуля, обугленные столбы кузницы, где рождалась сталь по моим чертежам, и неподвижное, пронзенное тело старого Хакона, который стоял насмерть. Все, к чему я прикоснулся, все, что я создал с таким трудом и надеждой, обратилось в пепел⁈

— Ты прекрасно знаешь, кто это сделал, конунг… — прошипел я с яростью. — Ты знаешь!

— Знаю, — просто, без колебаний согласился Бьёрн.

— И ты ничего не сделаешь? Ничего⁈

— У меня нет доказательств. Прямых доказательств.

— У меня есть! — крикнул я, и эхо отозвалось в маленькой комнате. — Люди Лейфа сторожат одного пленника, как раз в одной из твоих каморок! Карка! Он несколько раз пытался убить меня! На острове, в Альфборге! И ему очень хорошо помогали! Он признался, что выполнял поручение Сигурда! Одного этого признания достаточно, чтобы ярл Гранборга ответил по всей строгости закона! Они многих наших парней положили! Моих друзей! Твоих воинов!

Бьёрн тяжело вздохнул, плеснул в деревянный кубок золотистой медовухи и с силой протянул мне напиток через стол. Я залпом осушил кубок, пытаясь унять волнение.

— Ты говоришь о чести и мести, как настоящий викинг, рожденный в этих фьордах! — сказал он, и в его голосе прозвучало сакральное уважение. — Я понимаю твою ярость. Я уважаю твое право на справедливость. Но Сигурд — мой родич… Плоть от плоти нашего общего рода. И он — ярл Гранборга. У него под началом два десятка хуторов и несколько сотен крепких преданных ему рубак. А на подходе, у самых наших вод, Харальд… Как думаешь, справимся мы без Сигурда и его людей, если я его прикончу? Начнется тихая, подлая смута… Хёвдинги Сигурда вряд ли будут гореть желанием сложить головы за меня, и, наверняка, при первой же возможности переметнутся на сторону противника. Мы ослабеем ровно наполовину как раз в тот миг, когда потребуется вся наша сила!

В голове зазвучали давно позабытыеи циничные термины из лекций по политологии: баланс сил, цена лояльности, стратегическая целесообразность, макиавеллизм. Все это было так мерзко, так далеко от простой и ясной правды мести. Я уже и не помнил, почему в прошлой жизни пошел учиться на политолога… Плыл по течению? Поступил туда, куда взяли, лишь бы откосить от армии?

Но эта рефлексия сейчас была неуместна…

— Выходит, у нас нет выбора, кроме как простить его? — с беспомощной яростью выдохнул я.

— Пока да… Пока не разберемся с Харальдом. — Бьёрн посмотрел на меня прямо, без обиняков. — И ты это прекрасно понимаешь и без меня. Твоя голова умнее твоего сердца, Рюрик. Если Харальд победит, то нам нечего будет защищать или делить… Ни тебе, ни мне, ни Астрид. Я предлагаю тебе на время зарыть топор войны. Схоронить его поглубже. А после… после победы я дарую тебе право на Хольмганг против Сигурда. Лично. Я усыновлю тебя, введу в свою семью, дарую тебе новое имя и новый статус. Ты станешь мне родичем. И станешь ровней Сигурду. По закону. И тогда — дерись себе в радость! Тогда никто не посмеет встать между вами.

— Все это очень красиво звучит… — я горько усмехнулся, чувствуя, как меня тошнит от этой игры. — Но я уже убедился, что твои слова, конунг, твои прекрасные обещания, частенько расходятся с делом. Особенно когда на кону стоит «высший интерес».

— Это верно! — не стал спорить Бьёрн. — Я — конунг, а не святой. Но, боюсь, у тебя нет другого выбора… Ты и сам все прекрасно понимаешь. Мы все здесь — рабы обстоятельств, рабы долга… Но я готов поклясться перед лицом Одина и Тора, всем, что у меня есть, всем, что я люблю, что я сдержу свое слово… Но после войны.

— А что насчет Астрид? — робко спросил я. — Неужели тебе плевать на ее счастье? Она любит меня, а я люблю ее.

— Я вижу это, Рюрик. Каждый дурак видит это. И я согласен на вашу женитьбу. От всего сердца! Но только после того, как мы одолеем Харальда. Не хочу злить своего строптивого братца и его честолюбивого сына накануне решающей битвы. Только поэтому я тебе там отказал, в зале, при всех… Так-то я уже все для себя решил. В твою пользу. Мне такой зять — умный, смелый, упрямый — куда больше по нраву, чем этот зазнавшийся щенок Ульф!

Я закрыл глаза, чувствуя, как меня разрывает на части. Ярость, чистая и животная, боролась с холодным и безжалостным рассудком.

— Мне все это очень не нравится, Бьёрн…

— Понимаю.

— Но… видно, иного пути нет… Сейчас нет.

— Все именно так… — Бьёрн с облегчением вздохнул и развернул на столе одну из карт. На ней был схематично, но точно изображен Буянборг, извилистый фьорд и все подступы к нему. — А теперь мне нужна твоя голова, дорогой друг. Твоя странная, не от мира сего голова. Нам нужно придумать план. План обороны. Боги, а может, и иные силы часто нашептывают в твои уши интересные идеи… Есть какие-нибудь мысли? Пока Харальд не постучал к нам в дверь?

Я глубоко вздохнул, с силой отгоняя личное, отодвигая боль и ярость в самый дальний угол сознания. Теперь нужно было думать о выживании. О выживании всех. Я пододвинулся к карте, и мой палец лег на узкий вход в бухту.

— Есть…

На следующее утро Буянборг превратился в гигантский бурлящий котел деятельности. Приказ конунга мобилизовать всех, от мала до велика, кто мог держать молот, топор, пилу или просто таскать бревна, не обсуждался. Стон и грохот работ стоял над городом, заглушая даже крики чаек.

Я, Эйвинд, Лейф и сам Бьёрн стояли на самом высоком холме, глядя на узкий коварный проход в бухту.

— Идея с цепью хороша и испытана, — кивнул Бьёрн, щурясь на водную гладь. — Видал я такое в далеких землях. Но как ее выковать в столь короткий срок? Да и где я тебе столько железа найду?

— Не цепью, — поправил я. — Канатом. Нужно сплести несколько толстых смоленых корабельных канатов, перевив их для прочности стальной проволокой, которую мы сами и выкуем. А чтобы удержать… — я указал на два скалистых, поросших соснами мыса, обрамлявших вход в бухту. — Там, на самой кромке, нужно вбить в скальное основание массивные, кованые железные кольца-утки. А на нашем берегу — соорудить мощные вороты, лебедки с системой блоков. С их помощью мы натянем трос между мысами. Он будет висеть под водой, в пол-аршина от поверхности. Драккар Харальда, идущий на полной скорости, подняв парус, либо переломит себе киль, либо застрянет как рыба на крючке, подставив свой незащищенный борт под град наших стрел.

Лейф взглянул на меня с нескрываемым суеверным удивлением.

— Ты кто такой, Рюрик? — спросил он. — Скальд, лекарь, воин, дипломат… а теперь побратался с Локи? Тебе Один на ушко шепчет свои божественные премудрости? Или ты сам из его свиты?

— Не Один, — мрачно ухмыльнулся я. — Просто я видел, как подобное делают… на далеком юге. И это работает.

Бьёрн не стал вдаваться в подробности происхождения моих скудных знаний.

— Делайте.

И пошло, поехало. Сотни людей бросились выполнять приказ. Одни, под крики мастеров, рубили в окрестных лесах вековые сосны на бревна для воротов и лебедок. Другие, обливаясь потом, таскали с кораблей самые толстые якорные канаты. Третьи, под руководством Торгрима и его подручных, дни и ночи напролет раскаляли в горнах железные детали и с невероятным усилием вытягивали их в длинные гибкие, но прочные прутья для армирования каната.

Следующей моей идеей, вызвавшей сначала хохот, а потом изумление, были «Рогатки». Не детские, а огромные, на прочных деревянных станинах. Я набросал на пергаменте чертеж торсионной метательной машины, использующей не упругость плеч, как обычные баллисты, а скрученные в жгуты воловьи жилы и конский волос.

— Они будут бить каменными ядрами втрое дальше и гораздо точнее любого лука или пращи, — объяснял я группе скептически настроенных, закаленных в боях хускарлов. — Им не нужна богатырская сила лучника. Нужна только точность расчета и сноровка заряжающих.

На создание первого прототипа ушло два дня лихорадочной работы. Когда первое каменное ядро, с оглушительным, рвущим барабанные перепонки треском вырвавшись из «ложки», пролетело над всем заливом и с мощным всплеском шлепнулось в воду далеко за его серединой, даже самые заядлые скептики онемели, а потом разразились восторженными, дикими криками. Бьёрн, наблюдавший за испытанием, хлопнул меня по спине. На меня будто бревно упало. Я едва устоял на ногах.

— Говорил же! Голова! Золотая, драугр меня подери, голова! Делайте еще! Десять штук! Двадцать! Расставить по всему периметру гавани!

Но главным козырем в будущей войне должен был стать усовершенствованный «греческий огонь» — «Пламя Суртра». Я помнил его рецепт, опробованный когда-то в тайной пещере, недалеко отсюда. Теперь нужно было наладить массовое, пусть и кустарное, производство. Мы выделили для этого отдельную, самую дальнюю от жилья и хорошо охраняемую кузницу. Смертоносную смесь варили в огромных медных котлах, соблюдая строжайшие меры предосторожности — одна искра, и от всей мастерской остались бы лишь одни угольки. Потом адский бульон разливали в глиняные горшки и небольшие, плотно закупоренные бочки. Для метания мы сконструировали простейшие, но эффективные катапульты на базе тех же торсионных «рогаток» и приспособили большие железные «сифоны» с мехами, которые могли выбрасывать сгустки жидкого огня на расстояние до пятнадцати метров.

По всему периметру Буянборга, на самых вероятных подступах к деревянным стенам, мы рыли «волчьи ямы» — глубокие, с заостренными кольями на дне, тщательно маскируя их хворостом и дерном. Перед самыми воротами, на пути предполагаемой атаки, вбили в землю под острым углом ряды заостренных бревен, чтобы тормозить и сминать боевой порядок нападающей пехоты.

Работа кипела день и ночь, при свете факелов и луны. Я перемещался от одной группы к другой, объясняя, показывая, исправляя на ходу, чертя схемы прямо на земле. Ко мне привыкли. Сначала смотрели как на шамана или одержимого, потом — как на странного, но невероятно эффективного мастера. Слухи о «гениальном рабе-скальде, которому сами боги открыли тайны мироздания», неслись по городу и окрестностям быстрее, чем весенний паводок.

Прошло пять дней. Пять дней каторжного, изматывающего труда. И Буянборг был неузнаваем. Из мирного, шумного торгового поселения он превратился в грозную, ощетинившуюся крепость. Усталость валила с ног, в мышцах гудела ноющая боль, но в глазах людей, помимо изнеможения, читалась твердая, ясная надежда. Они видели, что готовятся не просто умереть славной смертью в бою, а победить. И это знание творило чудеса…

Под вечер мы с Эйвиндом и Лейфом, как выжатые лимоны, сидели на широком, просмоленном крыльце дома Бьёрна. Кости ныли, спина гудела, но на душе было легко и спокойно — почти мирно… Мы сделали все, что было в человеческих силах. Дальше дело оставалось за волей богов и яростью стали.

Астрид вышла из дома с большим глиняным кувшином, из которого тянуло холодом и душистым медом. Она разлила напиток по нашим кубкам, и ее пальцы на мгновение дотронулись до моей руки — будто бабочка мягко коснулась крылышком. Девушка игриво подмигнула мне, и в ее глазах плескалось веселое понимающее озорство. После той ночной беседы с Бьёрном я нашел способ, через верную служанку Ингвильд, передать ей суть нашего молчаливого договора. Она поверила. Не Бьёрну, а мне. Мы условились прилюдно держаться как малознакомые люди, но по ночам, когда город затихал, я часто стоял в тени под ее резным окошком, и мы шептались о будущем, о звездах, медленно плывущих в черном небе, о нашей жизни, о любви, которая сильнее всех преград. Эти тихие, украденные у судьбы минуты были тем чистым родником, что давал силы идти дальше.

— Спасибо, госпожа, — формально, слегка склонив голову, кивнул я, принимая кубок.

— Не за что, скальд Рюрик, — так же официально, но с легким, едва уловимым подтекстом ответила она, и в уголках ее губ заплясали улыбчивые ямочки.

Из дома, тяжело ступая, вышел Бьёрн. Астрид подала кубок и ему. Он с облегчением опустился на лавку рядом с нами, с наслаждением сделал большой глоток и взглянул на поселение, раскинувшееся внизу в ослепительных золотых и багряных тонах умирающей осени.

— Красиво! — верно подметил он. В голосе конунга прозвучала непривычная тоска. — Нельзя допустить, чтобы такую красоту разрушили огнем и железом.

— Никто и не собирается ее рушить, конунг, — буркнул Лейф, сжимая свой кубок. — Мы ее защитим.

Мы сидели молча, наслаждаясь редкой минутой покоя, слушая, как ветер играет в листве и срывает с кленов последние, багряные листья. Но тут мой взгляд уловил едва заметное движение на дальнем тракте, том самом, что вел из глухих лесов прямо к владениям Сигурда.

— Пыль. — коротко бросил я, указывая пальцем в ту сторону.

Все, как по команде, повернули головы. Вдали, по извилистой дороге, медленно, но неуклонно двигалась к городу темная, плотная масса. Приглядевшись, я различил знакомые очертания знамен с гербом Сигурда и тусклый, но массовый блеск шлемов и наконечников копий.

— Полторы-две сотни, не меньше, — оценивающе произнес Эйвинд, заслонившись ладонью от заходящего солнца. — Вся его дружина в сборе. Идет не с визитом вежливости, а с демонстрацией силы.

— Вряд ли. — возразил Бьёрн. — Он собрал всех, кого смог, только потому, что я попросил его об этом.

Мы молча наблюдали, как отряд, не сбавляя шага, приближается к деревянным стенам. Вскоре мы услышали мерный, гулкий топот сотен ног по бревенчатой мостовой и увидели, как Сигурд в своих парадных, но не скрывающих мощи доспехах, в сопровождении десятка своих самых свирепых хускарлов, останавливается прямо перед двором Бьёрна.

Его взгляд, холодный и цепкий, как у коршуна, сразу нашел меня в нашей небольшой группе. Хищная ядовитая усмешка исказила его лицо.

— Бьёрн! Брат мой! — крикнул он с притворной радостью. — Прости, что задержался! Рад видеть тебя в здравии и в кругу семьи! И… гостей твоих вижу. — Он кивнул на Лейфа, демонстрируя свое знание. А затем его глаза, словно два отравленных кинжала, снова впились в меня. — А это что за птица диковинная здесь расселась? Выскочка-трэлл, место которому у стойла моего коня…

Бьёрн опередил меня. Он поднялся с места и его глаза гневно сверкнули в лучах заходящего солнца.

— Объяснись, Сигурд, к чему этот спектакль? Рюрик — мой человек. И мой друг. Потому и сидит рядом со мной. Хватит языком чесать да людей честных понапрасну позорить.

Сигурд фыркнул, но перешел к сути, ради которой, видимо, и явился.

— Прошу прощения… Так… С языка сорвалось… Но я привел свои войска, как ты и просил. И есть еще одно важное дело, братец. Слыхали новость? Говорят, в Альфборге творится неладное! Старого Ульрика, того, с кем ты тут союзы водишь, сместил младший сынок! Запер отца в почетной темнице, в его же горнице, и теперь травит потихоньку, чтобы старик поскорее издох и не мешал властвовать! Теперь там всем заправляет Торгнир! Тот самый, что с Харальдом, поговаривают, шашни водил!

Лейф мгновенно побледнел, а затем вскочил, с грохотом опрокинув тяжелую дубовую скамью. Его рука по старой привычке схватилась за рукоять меча.

— Ты лжешь! Этого не может быть! — с болью в голосе проревел он. — Мой брат — подлец, но отцеубийцей он не станет!

Сигурд проигнорировал Лейфа и торжествующе посмотрел на меня, а затем и на Бьёрна…

— Но ничего страшного, братец! Не печалься! Скоро прибудет мой сын с победами и добычей… И мы сообща исправим ошибку этого выскочки-скальда! — Он ядовито ухмыльнулся. — Посылать травника с корзиной трав и сладкими речами к Ульрику было изначально плохой идеей! Видишь, к чему это привело? К братоубийственной смуте и хаосу! Надо было слушать меня и брать Альфборг силой и железом, пока он был слаб! Тогда бы сейчас у нас была надежная крепкая рука на востоке, а не это змеиное гнездо, готовое предать нас в любой миг!

Лейф стоял, тяжело дыша, его могучее тело напряглось, как у тигра перед прыжком. Союз, за который мы заплатили кровью Эйнара, гибелью людей на острове, за который я чуть не заплатил собственной душой, — все это висело на волоске. И Сигурд пришел вовремя, чтобы окончательно его оборвать, мастерски посеяв семена сомнения и страха.

Бьёрн оставался спокоен, но его холодные глаза сузились до щелочек.

— Вести бывают разными, Сигурд, — холодно заметил он. — И источник у твоих вестей может быть… сомнительным. Лейф здесь, и он — законный представитель своего отца, ярла Ульрика. Пока ярл жив и владеет своим умом, наш союз в силе. А насчет Торгнира… мы разберемся, когда придет время и у нас появятся точные факты.

Сигурд усмехнулся, презрительно фыркнув.

— Жив? А надолго ли, Бьёрн? Говорят, старик уже не встает с постели, бредит и плюётся желчью. А Торгнир не теряет времени зря! Он рассылает гонцов к самому Харальду Прекрасноволосому, предлагая тому Буян на блюдечке в обмен на войско против родного брата! Ты думаешь, он остановится на этом? Ты веришь в честь и благородство Торгнира?

Лейф не выдержал. Он сделал резкий шаг вперед.

— Я поеду в Альфборг. Немедленно. Сегодня же! Я вырву правду из глотки моего брата-предателя, даже если мне придется перерезать ему горло!

— И попадешь в ловушку, как мышонок в западню, — холодно и резко парировал я, вставая и преграждая ему путь взглядом. — Торгнир только этого и ждет. Он узурпировал власть, и твое появление будет для него не семейным визитом, а сигналом к твоей же немедленной казни. Ты ему сейчас не брат, ты — главный претендент на престол, которого нужно устранить.

— Но я не могу сидеть здесь сложа руки, пока моего отца травят, как старого пса! — взревел Лейф, и в его глазах стояли слезы бессильной ярости.

— Ты должен, — твердо сказал Бьёрн. — Ты здесь как полномочный посол и наш союзник. Твое место сейчас здесь, с нами. Позже мы отправим своих лазутчиков и узнаем настоящую ситуацию из первых уст. А потом, на свежую голову, решим, что делать. У тебя есть почти полсотни воинов. Они нам пригодятся в грядущей битве. Будь с нами, Лейф! А я в долгу не останусь!

Сигурд наблюдал за этой сценой с нескрываемым злорадным удовольствием. Он достиг своего — посеял раздор и неуверенность. А самое главное — подгадил мою репутацию.

Викинги тем временем перешли на повышенные тона. Эйвинд бил себя в грудь. Сигурд хищно скалился. Бьёрн тщетно пытался сохранить спокойствие. А Лейф брызгал слюной, пытаясь доказать всем свою правоту.

Я отвернулся и посмотрел на залив, где темнела натянутая под водой стальная петля, затем перевел взгляд на побережье, где уставились в небо деревянные шеи новых «рогаток», взглянул на людей, которые, не покладая рук, продолжали работу даже в сгущающихся сумерках.

Я делал то, что должно… Я старался изо всех сил… Но хватит ли этого теперь?