Варяг II

Глава 20

Всё, что осталось от Бьёрна Веселого, так это: окровавленный топор, тело в шрамах и пустота внутри… Такая же холодная и мокрая, как берег в Хельхейме.

Он больше не смеялся в пылу битвы. Старое прозвище «Весельчак» было навсегда стерто из памяти. Слезы беззвучно текли по его грязным щекам, смешиваясь с потом и кровью. Это было отвратительно. И куда более пугающе, чем любой боевой клич.

Он тараном врезался в щиты дружинников Харальда. Его топор заработал, как заведенный — методично, словно мясницкий тесак: расколотый щит, рассеченная ключица, отрубленная кисть, еще сжимающая рукоять меча, выпущенные кишки…

Теплая и липкая кровь брызгала ему в лицо. Он чувствовал, как чей-то меч скользит по его рёбрам, чувствовал, как стрела впивается в плечо, цепляясь за сухожилие. Это была просто ещё одна боль. Просто ещё один кусок плоти, который скоро перестанет слушаться.

Воздух смердел железом, потом и испражнениями умирающих. Под ногами хлюпала грязь, замешанная на крови. Каждый вздох обжигал легкие дымом и смертью.

Рядом рубился Сигурд. Брат резал и колол с тихой, сосредоточенной яростью загнанного волка. Уже не для славы. Не для Вальхаллы. Просто чтобы забрать с собой на тот свет ещё несколько этих ублюдков в блестящих кольчугах. Его клинок нашел шею одного, пах другого. Распоротое предплечье Сигурда хлестало кровью, но он, казалось, этого не замечал. Его мир сузился до острия меча и глоток, которые просто нужно перерезать.

Харальд Прекрасноволосый, наблюдавший за этим с усмешкой из-за спин своих воинов, наконец, устал от зрелища. Его собственный меч, изящный и отточенный, мягко вышел из ножен.

— Они так всех моих воинов положат. — бросил он своему двойнику, Рагнару. — Мы разделаемся с этими псами лично!

Бьёрн встретил его удар, который мог бы раскроить надвое быка, а затем контратаковал. Харальд уклонился с кошачьей грацией, и его собственный клинок, быстрый как змея, прочертил глубокую борозду на боку Бьёрна. Свежая рана закричала, горячим ножом входя в самое нутро, но Бьёрн лишь хрипло выдохнул, ощутив во рту вкус крови, и развернулся, чтобы принять на свой топор удар Рагнара. Металл зазвенел, высекая сноп искр.

Сигурд, увидев открывшуюся спину Харальда, бросился на него, пытаясь отвлечь. Это была атака отчаяния, безрассудная и прекрасная. И она стоила ему всего.

Рагнар сделал шаг в сторону, будто отступая, и точным, почти небрежным уколом вонзил свой длинный меч Сигурду в живот, чуть ниже края кольчуги.

Тот захрипел, его глаза расширились от удивления, будто он не мог поверить в такую простоту собственного конца. И тогда, вместо того чтобы упасть, он рванулся вперёд, насаживая себя на сталь по самую рукоять.

— За Ульфа… — просипел он, и его зубы, жёлтые и острые, впились Рагнару в глотку.

Тот забился в немом ужасе, его красивое лицо исказила гримаса отвращения. Он отчаянно заорал, попытался оттолкнуть окровавленное лицо, бил его кулаками, чувствовал, как ломаются лицевые кости. Хруст ломающегося носа был громким и мокрым.

Но Сигурд впился мёртвой хваткой, его челюсти сошлись, вырывая кусок мяса из шеи. Они рухнули вместе. Рагнар, давясь собственной кровью и издавая булькающие, чудовищные звуки. Сигурд — с торчащим из живота мечом и полным ртом чужой плоти. Его остекленевший взгляд был устремлен в серое небо.

На Бьёрна навалились с копьями, почуяв в его одиночестве легкую добычу. Одно вошло ему в бедро, другое — в здоровое плечо. Он вырвал их из себя с мясом, ощутив тупую боль разрываемых мышц, и, держа в каждой руке по липкому от крови обломку, продолжил крушить. Он убил ещё троих, загоняя им в лица заостренные палки, пока кто-то не выбил наконец «Весельчака» из его онемевших, окровавленных пальцев.

Бьёрн упал на колени. Его тело было утыкано обломками древков, как подушечка для иголок. Из десятка ран сочилась и струилась кровь, пропитывая его штаны, смешиваясь с грязью. Дышать было больно. Каждый вдох давался с хрипом, будто внутри что-то было сломано навсегда. Да так оно и было!

Харальд подошёл, его лицо выражало лишь лёгкое раздражение, будто его отвлекли от важного дела.

— Наконец-то ты осознал, что допустил серьезную ошибку. Всего этого не было бы, если бы ты признал меня своим конунгом. Если бы ты отказался от своей гордыни и власти… А так… Что посеешь, то и пожнешь.

Бьёрн взглянул на него с необыкновенной усталостью, которая простиралась дальше, чем все моря, что он когда-то пересекал. Его взгляд был где-то далеко, за пределами этого кровавого поля. Потом его правая рука дернулась к стреле, торчавшей из плеча. Он рванул. Древко вышло с противным скрипом разрываемой плоти, но зазубренный наконечник остался внутри. Левую руку, уже почти нечувствительную, он подставил под удар меча Харальда.

Замах, рассчитанный на шею, пришелся по запястью и отсек кисть. Но он был слабее и отклонился от первоначальной траектории. Харальд на мгновение опешил, глядя на культю, вместо отсеченной головы. И этого мгновения хватило, чтобы Бьёрн, уже падая вперёд, ткнул его в грудь, прямо в начищенную кольчугу, тупым обломком стрелы. Древко с сухим треском переломилось. Острым обломком он ткнул ещё раз, под мышку, в уязвимое место, туда, где пряталась жизнь этого ублюдка…

Харальд ахнул с недоумением, глядя на торчащий из-под руки окровавленный обломок, из-под которого уже сочилась алая струйка.

Бьёрн упал лицом в грязь. И последнее, что он увидел, было не лицо врага, а лицо жены. Ингвильд, улыбающаяся, стояла на пороге их дома и обнимала Акселя с Олафом.

— Ингвильд… — прошептал он, ощущая, как холод разливается внутри. — Мальчики… Я иду к вам…

Берсерк замолк. На площади стало на одного конунга меньше. Валькирии уже вовсю суетились и запрягали лошадей. Им нужно было встретить одного важного гостя и сопроводить его в Вальхаллу…

Я выполз на вершину мыса, как утопленник, выброшенный на берег стихией. Каждый мускул горел, горели лёгкие, горела рана на икре, и рука, перетянутая грязной тряпкой, ныла тупой, неумолимой болью. Я опёрся на подобранный в бою щит и осмотрелся.

Никого. Ни Астрид, ни Лейфа, ни Сигурда. Лишь груды тел и тишина, прерываемая треском догорающих кораблей и далёкими, затухающими криками.

Я подошёл к краю обрыва. Картина, открывшаяся мне, была одновременно ужасной и величественной. Бухта, некогда синяя и спокойная, была забита обломками драккаров. Десятки кораблей Харальда лежали на боку, торчали из воды обгорелыми остовами, усеивали дно, как скелеты гигантских рыб. Вода была густого, багрово-чёрного цвета от крови и гари. Это была победа. Дорогая, невообразимо кровавая, но победа!

На горизонте уцелевшая часть флота Харальда спешно отходила от берега. С одного из кораблей донёсся прощальный отчаянный рев боевого рога — сигнал к окончательному отступлению.

Мы отстояли Буян…

И мне нужно было срочно пробиться к причалам. Я почему-то был уверен, что Астрид где-то там…

Но взгляд на собственную израненную ногу и на бесконечную тропу, ведущую к городу, вселял в меня ледяное отчаяние. Дойти пешим ходом в моём состоянии было равносильно новому подвигу. А я порядком устал от них…

Но делать было нечего. Стиснув зубы, я заковылял в сторону дыма, поднимавшегося над поселением. Каждый шаг отзывался огненным импульсом в ране. Я спотыкался о тела и камни, скользил в лужах крови, чувствуя, как силы покидают меня.

Но в какой-то момент сквозь шум в ушах я различил другой звук — чёткий и ритмичный. Топот копыт…

Инстинкт самосохранения заставил меня отползти за ближайший валун. Я прижался к холодному камню, судорожно сжимая рукоять топора. Если это враг — устрою ему сюрприз.

Из-за поворота тропы показался всадник. Затем второй. Первого я узнал сразу — могучая стать, озорной взгляд и светлые длинные волосы. Эйвинд.

А второй… Померещилось. Мой друг просто вел еще одну кобылу под уздцы.

Не веря своему счастью, я выбрался из укрытия и встал на пути, едва не падая от слабости.

Эйвинд осадил коня. Его лицо, покрытое сажей и кровью, расплылось в широкой, самой искренней ухмылке, какую я только видел.

— Я знал, что ты не помер! — прокричал он, спрыгивая с седла. — Такого как ты, просто так не убить, брат! Хелль меня подери, Рюрик! Ты выглядишь как дерьмо после пира троллей!

Он схватил меня в охапку, не дав упасть, и почти затолкал на седло второго коня. Боль пронзила всё тело, но это была ничтожная цена.

— Как… Как ты узнал? — просипел я, с трудом удерживаясь в седле. — Что мне нужна помощь?

Эйвинд уже вскакивал на своего коня. Он оскалился, сверкнув белками глаз на грязном лице.

— Тебе всегда она нужна, брат! Без меня ты бы уже давно сгинул, и не пытайся спорить!

— Серьёзно? — я попытался улыбнуться, но получился лишь болезненный оскал.

— Ага! — он тронул коня, и мы понеслись по тропе. — А так… Я встретил Астрид и Лейфа — они скакали с остатками людей Сигурда в сторону Буянборга. Они сказали, что ты погиб. — Голос его на мгновение стал серьёзным. — Но я не поверил. Не такой ты, чтобы так просто сдаться. Астрид… она попросила меня найти твоё тело. Чтобы предать огню. Сказала, что не успокоится, пока не будет уверена.

Сердце ёкнуло. Астрид и Лейф. Они были живы.

— Значит, она в порядке… — выдохнул я, впиваясь в гриву коня, чтобы не слететь на первом же повороте.

— Жива и невредима, хоть и в отчаянии была, — крикнул Эйвинд в ответ, пришпоривая коня. — Ну что, скальд, поскакали быстрее! Похоже, девушка ждёт твоего пламенного поцелуя!

Мы понеслись в сторону пылающего Буянборга бешеным галопом. Ветер свистел в ушах, смывая часть усталости. Я мчался к ней. К своей жизни.

Путь в город был устлан смертью. Мы натыкались на мелкие группы воинов Харальда — отставших, заблудившихся, тех, кого бросили на произвол судьбы. Это были уже не солдаты, а затравленные звери.

Все это сопровождалось короткими и жестокими стычками. Удар топора Эйвинда, мой сакс, вонзающийся в горло. Мы никого не щадили. Не было на это ни сил, ни желания. Они пришли сюда жечь наши дома. И они получили своё.

В какой-то момент я так устал, что даже не заметил, как мы вынеслись на центральную площадь Буянборга.

Я замер. Мой мозг отказывался принимать открывшуюся картину. Это было гигантское погребальное кострище. Дома стояли почерневшие, без крыш, некоторые ещё догорали, выбрасывая в небо чёрные клубы дыма. Воздух был густым и едким. Всюду лежали тела. В основном мужчины — наши и чужие, в ужасных, неестественных позах. Земля под ногами была липкой от запёкшейся крови.

И сквозь этот адский пейзаж мой взгляд выхватил знакомый, самый дорогой цвет — рыжий, как пожар на маковом поле…

Астрид стояла, окружённая несколькими уцелевшими воинами Лейфа. Их позы, их опущенные головы говорили о скорби больше, чем любые слова. Плечи Астрид подрагивали. Она плакала.

Я спрыгнул с коня. Острая боль в ноге отозвалась огненным взрывом, заставившим мир поплыть перед глазами. Я её проигнорировал. Заставил себя идти. Шаг. Ещё шаг.

— Астрид… — хрипло выдохнул я.

Она обернулась. Её прекрасное лицо было испачкано сажей, исчерчено слезами. Глаза, огромные и полные горя, расширились. В них промелькнуло неверие, затем — ослепительная, чистая надежда. Слёзы хлынули с новой силой. Она издала сдавленный, похожий на всхлип звук и бросилась ко мне.

Я поймал её в объятия, прижал к себе так сильно, как только мог, боясь, что это мираж, что она исчезнет. Я чувствовал биение её сердца, вдыхал её запах — смесь дыма, пота и её родного, цветочного аромата. Это был запах жизни. Запах дома.

— Ты вернулся ко мне… — шептала она, пряча своё лицо за моей шеей. — Слава богам! Ты живой! Я так боялась… Я думала, что больше никогда… никогда не смогу обнять тебя!

Я не мог говорить. Ком стоял в горле. Я просто гладил её волосы, её спину, целовал её мокрые глаза, её щёки, наконец — её губы. Этот поцелуй был клятвой. Подтверждением того, что мы выжили. Что мы вместе. Что так будет всегда!

Она медленно, неохотно отстранилась. Её лицо снова исказилось от боли. Она посмотрела куда-то через моё плечо, и слёзы снова потекли по её щекам.

— Рюрик… — её голос дрогнул. — Посмотри…

Она указала рукой в сторону круга воинов. Я обернулся.

И застыл. Сердце со скоростью болида ударило в ребра.

Под стеной полуразрушенного дома лежала Ингвильд. Её тело, хрупкое и изящное даже в смерти, накрывало собой двух маленьких, белоголовых мальчиков — Акселя и Олафа. Она упала, пытаясь их защитить, прикрыть своими руками, своим телом. Даже смерть не разомкнула этого последнего, материнского объятия. Они лежали все вместе, как спящее семейство, в луже уже почти чёрной крови. Картина была настолько чистой, настолько пронзительной в своей жестокости, что не оставалось сомнений — они умерли в один миг.

— Она защищала их… — тихо, разбито сказала Астрид. — До самого конца… Я уверена, никто не мог к ним подступиться, пока она была жива…

Я не находил слов. Что можно сказать перед лицом такого ужаса? Какие утешения могут быть? Я хотел что-то сказать, обнять её крепче, взять часть её горя на себя.

Но Астрид снова указала рукой. На сей раз — в самый центр площади.

Там рядом друг с другом лежали Бьёрн и Сигурд.

Они пали, как герои древних саг. Гора тел вокруг них говорила о том, что они забрали с собой в Вальхаллу не один десяток душ.

Лицо Бьёрна, застывшее в суровом, почти спокойном выражении, казалось, смотрело куда-то вдаль, за горизонт. Он нашёл своё утешение.

Сигурд же застыл в оскале последней, невысказанной ненависти к миру, отнявшему у него всё. Даже в смерти они были разными — мудрый правитель и яростный воин. Но в последний миг они были братьями.

Я смотрел на них, на убитую семью Бьёрна, на груды тел, на дымящиеся руины своего дома. И чувствовал, как внутри меня что-то ломается, опустошается и перерождается во что-то твёрдое, холодное и тяжёлое…

В этот момент я пытался найти нужные слова, хотел поддержать людей вокруг, но глаз зацепился за странное движение в глубине пылающих улиц. Сквозь пелену дыма медленно выплыли две фигуры.

Сейдмад и Вёльва.

Они казались призраками, явившимися из иного мира. На их плечах, неподвижные и зловещие, сидели два ворона. Прямо птицы Одина! Хугин и Мунин.

Птицы бесстрастно взирали на мертвецов, на горящие дома. Их блестящие чёрные глаза, казалось, впитывали в себя всё горе и всё отчаяние, витавшее над этой площадью.

Вёльва остановилась передо мной. Её костлявая, высохшая рука медленно поднялась и простёрлась над моей головой.

— Конунг Бьёрн пал. Земля пропиталась его кровью и кровью его сыновей. Древо Иггдрасиль содрогнулось, приняв его душу.

Её слепые глаза видели всё…

— А это значит, что ты, Дважды-рождённый, вскоре взрастишь трон из костей и пепла. Ты возведёшь его на фундаменте из нашей скорби и нашей надежды. — старуха сделала многозначительную паузу. — Но знай, изгнанник из иного века… Тень от твоего посоха будет длиннее и страшнее тени от меча. Ты спасёшь Буян знанием, которого не было в этом мире… и познаешь цену, которую не платил ещё никто.

Ставр сделал шаг вперёд. Его мрачный взгляд скользнул по телам Бьёрна, Ингвильд и детей. Затем он посмотрел на меня. В его глазах плескалась бездонная древняя скорбь.

— Всеотец наблюдает за тобой, — отчётливо произнёс колдун. — Провидец всё видит. Он забрал к себе твоего ярла. Он принял его жертву и расчистил тебе путь. Но помни… Власть — это не дар, Рюрик… Это жертва. Та, что принесена здесь, — лишь начало. Но главный вопрос в том… готов ли ты принести себя в жертву? Всего себя? Свою душу, свои идеалы, свою «истину»? Ради общего блага? Ради тех, кто будет жить в тени твоего трона? Ради всех нас?

— Я…

Ставр резко перебил меня, взметнув палец перед моим носом.

— Ответишь на предстоящем тинге. Сейчас слова ни к чему… Но будь уверен, боги уже сделали свой выбор…