Вечная Маша

Глава 6

Дождь бил в иллюминаторы лаборатории, превращая ночь в мерцающий калейдоскоп. На столе передо мной лежал отчёт о «Проекте Игла» — триста страниц сухого текста, подписанных директором НИИ-42. Маша, развалившись в кресле с видом кошки средневекового монарха, щёлкала семечки, выплёвывая шелуху в вакуумную колбу.

— Ты понял, да? — спросила она, тыча задней ногой в экран с графиками. — Эти умники раскопали про мой камень. Хотят его «изучить», «оптимизировать»… Ага, как Борман. Помнишь, я тебе про него рассказывала?

— Тот, что хотел тебя распилить?

— Он. В итоге сам распался на атомы. Нельзя, меня пилить, много визгу и трупов. — Она швырнула семечку в стену, где та застряла в бетоне, как бетонобойная пуля. — Но эти… — кивок в сторону отчёта, — хитрее. Хотят не уничтожить, а использовать. Вечная энергия, самовосстановление тканей… Мечта любой власти — бессмертные солдаты.

— Что будем делать? — спросил я, глотая ком в горле.

— Что и всегда. — Она встала, и вдруг её тень на стене стала похожа на ту, что я видел в подвале — огромную, с рогами и крыльями. — Покажешь им камень.

Окрестности Кёнигсберга, январь 1945 года

Снег хрустел под сапогами, как кости. Маша, в форме медсестры с выцветшим крестом на повязке, вошла вслед за Борманом в знакомое до боли подземелье. Стены светились тусклым зелёным — фосфор из костей жертв, которые добавляли в древний бетон.

— Вы уверены, фройляйн, что источник здесь? — Борман обернулся, в его глазах плавала жадность государственного мужа.

— Абсолютно. — Она улыбнулась, поправляя платок. Волосы под ним были пепельными — после бомбёжки Дрездена. — Мои предки строили это святилище. Камень дарует жизнь… и смерть, оба варианта вечные.

Мартин Борман

Когда они вошли в подвал, Борман достал нож.

— Ваша кровь, мадемуазель…

— Моя кровь не нужна. — Маша шагнула к камню, положив ладонь на шершавую поверхность. — Ему нужна жизнь.

Она дернула скрытый рычаг. Потолочная балка рухнула бесшумно и точно ровно через три секунды. Маша как раз успела сделать два шага в сторону, а Борман — нет. Для всего мира рейхсляйтер пропал без вести, его несколько раз потом "обнаруживали" в Аргентине. Прости, Аргентина.

— Думал, я не вижу тебя насквозь, малыш? — шептала она, выбираясь на поверхность. — Идиоты. Камень не воскрешает — он перезаписывает. И только меня.

— Вот и ваш вечный двигатель, — Маша пнула куб ногой. Учёные из спецлаборатории НИИ-42 попятились. Камень пульсировал красным, как раскалённое железо.

— Но… где подключение? — пролепетал директор.

— Здесь. — Она схватила его за руку, прижав к поверхности. — Попробуйте.

Крик длился ровно до тех пор, пока тело директора не начало рассыпаться, словно песочный замок. Маша вытерла ладонь о брюки:

— Кто следующий?

Учёные бежали.

— Зачем? — спросил я, когда гул шагов стих.

— Чтобы помнили. — Она села на камень, вдруг ставшая хрупкой, как девочка из 1919 года. — Я к ним прихожу с помощью, а не они требуют от меня работы. Они всё равно вернутся. Как королевские алхимики, как идиот Брюс, как нацисты из Аненербе, как НКВД в тридцатых и МГБ в пятидесятых. — Голос её дрогнул. — Лезут и лезут, учу и учу уму-разуму… Ну не доходит, что я вернусь, а они уже нет. Хотя иногда мне кажется, что единственный способ остановить это — найти свою «иглу».

— А если… — я подошёл ближе, — мы её найдём вместе?

Она рассмеялась, и эхо смеха раскатилось по подвалу, сдвигая пыль столетий:

— Племяш, ты даже не представляешь, что просишь.

Но в её глазах — тех самых, что видели падение Священной римской империи и запуск первого «Союза» — мелькнула искра. Та самая, что зажигается перед прыжком в бездну.

На следующее утро мы летели в Архангельск, где в секретном архиве пылилась совершенно секретная папка с отметкой «Камень Вечности — 2-я экспедиция, 1923 г.».

Маша, перекрасившая волосы в ядовито-розовый (сама, без перерождения, просто краской) напевала песню Вертинского про голубой тюльпан.

А камень в нашем подвале светился чуть тусклее, будто затаив дыхание.