Змейские чары

Вечны только чернила

Тень на черном струящемся фоне стояла неподвижно и смотрела на Киру. Ей хотелось увидеть лицо Дьюлы, хотелось понять, что он испытывает, но пятно в форме человека хранило все свои чувства в глубокой тайне. Тишина сводила с ума, и Кира заговорила первой:

— Не хочу умереть в своей постели от истощения.

Он вздрогнул и вновь промолчал.

— Эта история… твоя история… я хочу узнать, чем она закончится. Хочу увидеть, как ты одержишь победу над Дракайной и освободишь свою любимую. Я знаю, тебе не нужна обуза в таком нелегком путешествии, но ты же сам сказал, что обязан мне. Возьми меня с собой!

— Если я не преуспею, ты не вернешься, — тихо сказал Дьюла. — Твоя судьба может оказаться страшнее смерти. И моя тоже.

— Нет ничего страшнее смерти, — резко ответила Кира, и внезапно собственный голос ее испугал, показавшись незнакомым. — Возьми…

— Не надо просить трижды, — по-прежнему тихо перебил граманциаш. — Я понял. Я выполню твою просьбу.

Он повернулся спиной — плоский черный силуэт приобрел подобие объема, едва заметные переливы цвета обрисовали знакомые очертания потрепанного кафтана, взлохмаченной шевелюры — и поднял руку. Что-то загрохотало у них под ногами, и в кружении появилась мерцающая тусклым светом прямоугольная дыра, словно люк в полу. Дьюла подошел к ее краю, приостановился.

— Идем. В любом случае здесь тебе оставаться нельзя.

— Почему? — спросила Кира, повинуясь внезапному любопытству, хотя, конечно, ничто в мире не заставило бы ее остаться в одиночестве на дне огромной чернильницы.

— Этого места не существует, — объяснил Дьюла. — Я вымарал змеев и их логово из Книги — и теперь мы за ее пределами, в Нигде. Если задержимся, сами растворимся в чернилах. Идем, я объясню все остальное по пути.

И он объяснил, но сперва пришлось взять его за руку — совершенно черную, словно нарисованную руку, которая ощущалась живой, плотной и теплой, — и шагнуть прямо в тусклый свет, в пустоту. Последовал тошнотворный миг падения сквозь грязновато-белую круговерть, похожую на метель за окном. Метель в середине зимы, когда кажется, что в целом мире не осталось ничего живого, кроме стаи волков во главе с Пастырем…

Рука чернокнижника крепко сжимала ее ладонь, а голос как будто звучал внутри головы. Он говорил странные вещи, которые тем не менее казались понятными и даже смутно знакомыми.

а что же парит над страницей чья

это рука с пером побывавшим в

сбивающей с толку

внешней в черниль

ности за преде

лами вечнос

ти

— Ты вымарал змеев из Книги… из мира, — повторила Кира. — По моей просьбе…

Вокруг продолжалась неземная метель, но они уже не падали, а спускались по слишком широким ступенькам, будто предназначенным не для людей. Граманциаш по-прежнему держал ее за руку — крепко, до боли.

— Ты можешь то же самое сделать с кем угодно?

— Не совсем, — ответил Дьюла. — И, строго говоря, я не должен так поступать. Вымарывая что-то или кого-то, я порчу страницы собственной книги… Со змеями вышло и вовсе так, что я залил их чернилами. У меня не было другого выхода.

Кира начала кое-что понимать.

Чернила. Чернила на страницах!

Она остановилась на краю очередной ступеньки, свободной рукой схватила его за абсолютно черное запястье.

— Хочешь сказать, что… страницы, которые ты… — Она знала, о чем хочет спросить, но произнести это вслух оказалась не в силах. Сердце колотилось в груди, волосы на затылке встали дыбом. Не хотелось верить, что кто-то мог добровольно пойти на такой шаг.

— …испортил, — мягко договорил граманциаш. — Страницы, которые я испортил, — они из моей собственной Книги. Они в некотором роде я. Это на мне отражается, ты верно поняла — я меняюсь. Потому что мир есть Книга, и каждый человек в нем буква или слово — но вместе с тем еще одна книга. Он и есть та самая Книга. Да, наверное… трудно понять.

— Вовсе нет! — возразила Кира. — Это все объясняет!

«Quod est inférius…» — сказал кто-то.

Темный силуэт перед нею кивнул.

— У каждого граманциаша есть выбор. Можно жить скромно и тихо, тогда места хватит очень надолго — на сотни, если не тысячи лет. Сиди на одном месте, ни с кем не воюй, ни в кого не влюбляйся… на твоих страницах будут сплошные многоточия. И лишь когда их окажется негде ставить, ты вернешься в Школу — точнее, в ее библиотеку, — чтобы остаться там до конца времен. На дальней полке, покрываясь пылью.

— Но то, что сделал ты…

Черный силуэт пожал плечами. Воображение Киры дорисовало кривую улыбку на незримом лице.

— Сколько времени прошло?

— Четыре тысячи, — сказал он, — восемьсот пятьдесят девять дней.