Зови меня Лео. Том I

Глава 12. Каденции несовершенные, акт II

– Расскажи мне, какой она была? – спрашиваю я красавчика.

– Ты о ком?

– О сестричке твоей, вернее… как это называется… кузине, вот.

Пока мы всего лишь чинно и благородно прогуливаемся. Мимо шествуют такие же, как и мы, парочки. За некоторыми с озабоченным видом следуют дородные тетки. На слуг не похожи. Дуэньи? Едва завидев нас, так и морщатся. Кошёлки старые.

– Ты о Бете? – Лицо Дантеро омрачается. – Может, не будем о ней вспоминать?

– Как хочешь.

Но спустя несколько минут он, не выдержав, интересуется:

– А почему ты о ней вспомнила?

– Ты как думаешь?

Дантеро как-то грустно смеется.

– Понимаю. Да, ты действительно на нее похожа. Иногда это пугает.

– Значит, – догадываюсь, – ты пришел бы, даже если Лис не пропал? Так и так захотелось взглянуть на невесть откуда взявшуюся двойняшку Беты?

– Каюсь, – признается красавчик. – Но при ближайшем знакомстве ты совсем другая.

– Серьезно?

– Предельно серьезно. Ты… как бы выразится… ты – шторм, буря. А она была озером – прекрасным и обманчиво спокойным.

– В том озере немало сгинуло душ, я так понимаю?

– Это то, о чем мы в нашей семье не любим вспоминать.

– Значит Бета была не очень хорошим человеком? Ты извини, если я…

– Ничего, ничего, – отвечает Дантеро, посмотрев мне в глаза. – Я скажу так: Бета всю жизнь стремилась к свободе. И красота – ее оружие на пути к достижению цели. И вот это стремление и погубило ее.

– Ты любил ее?

– Очень. Мы были близки. Как брат и сестра. С детства вместе. Давай лучше сменим тему. Взгляни, – начинает он увлеченно, – вон там, за тем холмом – палаццо князя Эгельберта. А рядом – резиденция короля Вууденроха Кортука Второго. Сейчас во дворце столуются разнообразные царедворцы, приближенные князя, прихлебатели и прочий случайный люд. Сам король приезжал, если я не ошибаюсь, всего-то пару раз. А чуть позади, вон на той скале со скошенным словно топором краем – новый и совершенно дивный дворец барона Робаша, после князя самого богатого и влиятельного человека здесь. Даже боюсь представить, каких баснословных денег стоило возвести это чудо зодчества. Кстати, через пару недель барон дает пир по случаю его избрания в городской совет. Это давно должно было произойти, но из-за «песты» и последовавших скандалов, связанных, как ты понимаешь, с ребисом, барон на некоторое время впал в немилость. Но теперь снова всё хорошо, как мы видим. – Замечаю, что у красавчика в голосе пробивается ностальгия по былым временам. – Поговаривают, что будет пышное празднество, костюмированный маскарад, на котором соберется чуть ли весь свет Пагорга. Главное правило – инкогнито. Маски и всё такое. Разумеется, будет князь с княгиней Алией-Альбертиной, куда ж без них, граф Теоду ван Пеит-Паннота, Кляйвус ван Туррис, алхимик, члены совета Патрикус Корель, Мариуш Забава и остальные, казначей Элоиз ван Дурреник с дочерью Губертой, которую он тщетно пытается выдать замуж, рыцарь Фнуфт Шортля со своей сворой. Ему недавно кто-то неизвестный выбил чуть ли не все зубы, представляешь? – (Х-мм… кто же это может быть, интересно?) – Толстяк банкир Олаф Олла Шоирто Пятнадцатый, со стражей из числа смуглокожих едва одетых гаратов, ожидается даже сам дигник Утт с птахами и пташками, бурмистр Кортно Веннимейсто…

– Слушай, – перебиваю его, – хватит уже нудеть о своих графьях, банкирах и бурмистрах. Пойдем лучше куда повеселей. Ты обещал меня развлечь, а не усыплять рассказами о местных тузах. От этих имен голова кругом идет.

– Ты права, – со вздохом отвечает Дантеро. – Не буду, а то и мне скоро тоскливо станет.

– Жалеешь, что потерял возможность бывать в высшем свете?

– Откуда ты… Кто-то уже рассказал, да?

– Об этом много говорят, Данте. Сочувствую.

– Не стоит. Правда, бывая здесь, я начинаю скучать по былым подвигам, но разумом понимаю, что возврата к прежнему не будет, даже если предоставится такая возможность. Я сам изменился, и необратимо.

– Так-так, а что раньше было?

– Признаюсь честно – был повесой. Ловеласом хоть куда. Ночным гулякой, беззаботным, как весенний ветер!

– Да что ты говоришь?

– Ты мне не веришь?

– Ну, на мордашку-то ты и правда ничего…

– Не только на мордашку. Поверь.

– Только не надо вот этого!

– Чего именно?

– Типично мужского бахвальства. Парни вроде тебя часто рассказывают, как они пили с друзьями до утра, как дрались с превосходящим числом соперников, как совершали глупости, навроде: «я проснулся, едва пропели петухи, в постели с обнаженной незнакомкой, имени которой хоть убей не вспомню, но несмотря на то, что голова моя буквально раскалывалась от тяжкого похмелья, а во рту будто кошки насрали, я схватил ее, такую желанную, такую беззащитную, бесстыдно нагую и любил все утро напролет…» ну и так далее.

– Было, было, не скрою. А что такого-то?

– Насчет этого у моей бабушки есть теория, что всё это – завуалированная форма восхваления своих сексуальных способностей. Ну, мужских способностей, понял? Которая происходит бессознательно. Только потому что мужские особи такие. Вот прямо как самцы павлинов распушают хвост. Для чего они это делают? Чтобы самке понравиться. Но в реальности все гораздо прозаичнее, увы. И павлин может оказаться всего-то обычным петухом, у которого только и есть, что хвост. А что толку от хвоста? Ничего, как от козла молока.

Красавчик с удивлением смотрит на меня и спрашивает:

– У твоей бабушки есть теория? Кто она, твоя бабушка?

– Философ. Ну, дедушка тоже был философом, так вот и бабушку научил философствовать. Хотя… лучше бы он этого не делал. А что?

– Нет, ничего, – немного растерянно отвечает Дантеро. – Под таким углом на это я еще не смотрел.

– Ну, согласись, ведь этом есть что-то, правда?

– Выглядит так, будто мы обезьяны, только и умеющие, что бить себя в грудь и орать.

– Так и есть, поверь.

– Но если самки на это ведутся, ума у них тоже никак не больше.

– К сожалению.

Мы смотрим друг на друга и… внезапно начинаем смеяться. Окружающие обращают на нас внимание и шепчутся.

– А ты необычная, – говорит он.

– Я такая. Иногда это отторгает поклонников.

– Меня не отторгнет, поверь.

– Посмотрим.

Тем временем мы подходим к некоему подобию площади, со статуями полуобнаженных девушек и юношей, аккуратно подстриженными кустиками и вычурными скамейками, где больше всего народу. Тут же раскинулась небольшая сценка с картонными декорациями, изображавшими наспех намалеванные горы с угрюмым черным замком посередине. За ширмой пара виолистов старательно пиликает нечто возвышенно-тревожное, маленький вертлявый лысеющий антрепренер в местами облезлом бархатном камзоле, размахивая руками, держит перед немногочисленными зеваками речь:

– Итак, любезные дамы и господа! Прошу минуточку внимания! Сейчас вашему вниманию предстанет третья, заключительная часть пьесы несравненного Кресцеглорио Леогериуса из Тарабар-Трантабали, известной как «Приключения пресветлого рыцаря Грогара в Долине Смерти»! Мы уже успели стать свидетелями чудовищнейшего предательства со стороны мнимого друга, барона Фрейра, отдавшего Грогара в лапы свирепых людоедов, для того, чтобы обманом и колдовством завладеть сердцем красавицы Миранды; с замиранием сердца следили за тем, с какими трудностями сталкивался наш рыцарь с верным слугою Лунгой, спасаясь от лютого чудовища в дебрях колдовского края; как победил, наконец, его! Как, рискуя жизнью, спас от смерти девочку-сиротку! И теперь, дамы и господа, эпичное завершение истории – схватка с самим колдуном, сиречь отродьем тьмы! Внимайте же! Спешите! Только сегодня и только для вас!

На сцену выходит, видимо, главный герой – щеголь в шоссах, между ног его выпирает балетный бандажик, с кривым реквизитом в руке, отдаленно напоминающим меч, и плохо приклеенными усиками. За ним трусцой выбегает горбатый карлик в дурашливом колпаке, затем выползает некое уродливое подобие Мефистофеля с корпспэйнтом[1] на всю рожу. Все трое начинают с ужимками и театральными вздохами задвигать друг дружке выспреннюю мутотень. Ничего не понятно, но забавно.

– Что-то рыцарь на рыцаря не похож, – замечаю я.

– Вообще-то, Грогар и не рыцарь вовсе, – говорит Дантеро.

– А кто?

– Он был форнолдским вельможей.

– То есть он реально существовал?

– Еще как! Лет пятьдесят назад эта история основательно так прогремела. К сожалению, теперь уже трудно установить, истина это, или нет. А такие, с позволения сказать, писаки, как этот Леогериус, те еще извращенцы. Но! Скажу тебе по великому секрету, милая Лео, я лично общался с человеком, утверждавшим, что он водил знакомство со стариком Лунгой.

– Лунга – это слуга? Карлик? Как вон тот, на сцене?

– Лунга не был карликом, как не был дураком.

– И то, что с ними приключилось, вовсе не об этом, я права?

– Да.

– И что же с ними приключилось на самом деле?

– Это долгий рассказ, потом как-нибудь расскажу. Лучше всего для этого подходит ночь.

– А день чем хуже?

– Повесть ведь страшная. Ночью будет интереснее. Ночью должно пугаться.

– Хорошо, я скажу мальчикам. Соберемся и будем тебя слушать. Если они не упьются вусмерть или не уснут со скуки.

– О каких мальчиках речь, что-то не пойму?

– О мальчиках Буна.

– А они-то с какого боку здесь? Не хватало еще этих болванов. Я имел в виду только нас двоих.

– Только нас двоих? Лунной ночью? И при свечах?

– Можно и так, я не против.

– Ты не думал, что в таком случае нам будет не до рыцаря Грогара с его карликом-слугой?

– Ночь-то длинная. И Лунга – не карлик, еще раз повторяю.

– Да сдался мне твой Лунга!

– А мне твои мальчики! Давай лучше угостимся чем-нибудь.

Прикупив сладостей, мы двигаемся дальше, как вдруг навстречу идет тот самый пышноусый рыцарь, меч которого я стянула, чтобы потом бросить на крыше. Усы стали еще больше, а рожа краснее. Мне показалось, или краснота имеет четко выраженные контуры? Нет, наверное показалось. Он важно вышагивает под руку с двумя девицам. Опускаю голову, раскрываю веер, обмахиваюсь.

– О! – восклицает этот ублюдок. – Данте!

– Приветствую тебя, Фнуфт! – кланяется в ответ Дантеро. – Как ты?

– Твоими молитвами, негодяй! Ты что здесь делаешь? А это кто с тобой?

Черт, черт, черт! Надо смываться, пока он меня не узнал. Прикрываясь веером, делаю в ответ реверанс, и, с видом простушки-скромницы шепчу на ухо красавчику:

– Делаем ноги!

А не дурак, подхватывает на лету! Коротко рассмеявшись, словно услышав очаровательную в своей наивности остроту, Дантеро так же шепотом спрашивает:

– Почему?

– Это тот, кому я зубы выбила лопатой! А после окунула в дерьмо.

Представляю, каких усилий стоит красавчику удержаться от изумленного возгласа.

– Кто это со мной? – почесывая затылок, повторяет Дантеро, но я прихожу на выручку, снова сделав реверанс (надеюсь, у меня это получается неплохо, благо в детстве на танцы ходила, пригодилось):

– Мое имя Аделаида, мой господин.

– Аделаида, надо же, – говорит сукин сын, внимательно разглядывая меня. – Где-то я тебя видел, Аделаида. Лицо смутно знакомо. Мы определенно встречались.

Видимо, от него так просто не отделаться. Что ж, будем импровизировать.

– Не думаю. Я бы точно запомнила такого статного рыцаря, как вы. Я недавно здесь. Приехала сюда… из Вууденроха,

– Точно, точно, из Топорья, это пригород Прикрата, – поддакивает Дантеро, включаясь в игру.

– …вместе с тетушкой Альгердой, – продолжаю я, – виконтессой Гриб и ее сыном, моим славным кузеном Патриком. Мы остановились погостить в…

– В Горио, – приходит на выручку Дантеро. – Аделаида с тетушкой и кузеном остановилась у Стуфа Руроха. Он прадедушка Аделаиды по женской линии. Приехали по случаю особого торжества – достопочтенному Стуфу Храброму стукнуло ни много ни мало сто лет!

– Ну что ты говоришь, добрый кузен Дантеро? – поправляю его я. – Не преувеличивай, дедушке всего лишь восемьдесят.

– И то возраст! – говорит он.

– Да, дедушка еще хорош!

– Еще как! Крепок старик!

– Кто такой Стуф Рурох? – недоверчиво глядя на нас, интересуется Фнуфт.

– Ты не знаешь Стуфа Руроха? Престарелого Стуфа Одноглазого? Стуфа Беспалого? Как же так?

– В первый раз слышу.

– Стуф – легендарный наемник, участвовавший в компаниях форнолдского короля Блейддуна против гаратов почти пятьдесят лет назад. Неужто не слышал? Ну, ты меня удивляешь, Фнуфт. Мне казалось, нет человека, не знающего, как именно старый Стуф потерял глаз.

– И палец тоже, – вворачиваю я.

– Да, и палец тоже.

– И как же он их потерял? – с недоверием интересуется Фнуфт.

– О! – восклицает Дантеро. – Так их съел этот…

– Берсерк, – подсказываю я. – У гаратов это такой воин. Особая каста воинов-магов, впадающих в ярость. В жуткое неистовство, знаете ли!

– Да-да, любезная Аделаида, да! И как же я забыл! Так вот, Стуф, потеряв меч и вообще всякое оружие, не растерялся, и вцепился в горло берсерка и душил его, не ослабив хватку даже после того, как злодей вырвал ему глаз и сломал, а потом и оторвал один палец. Причем берсерк всё съел немедля, только представь себе, старина Фнуфт! Но радовался он недолго, так как спустя пару минут издох. Стуф его задушил-таки.

– А ты не выдумываешь, часом? И что ты забыл в Горио?

– По чистой случайности, – говорю я, – от няни, присматривающей за дедушкой, мы узнали о дальнем родственнике, проживающем здесь. Дело в том, что Дантеро мой… как бы сказать… Он потомок сводного брата троюродного дядюшки самого Стуфа, умершего еще в молодом возрасте… Я называю его кузеном для простоты.

– Мы очень дальние родственники, Фнуфт, очень. Но познакомиться вот захотелось.

– Я бы сказал чрезвычайно дальние, – усмехается Фнуфт. – Ты хоть знаешь, Аделаида, кто он, и кто его дядя Георг, и вся эта семейка вместе взятые? С кем ты спуталась?

– О, это такая печальная история! – качаю головой, смахивая воображаемую слезу. – Мы с тетушкой Альгердой так плакали, так плакали!

– Так плакали… – кривится Фнуфт. – Нет, вы представляете, девочки? Она, видите ли, плакала! Может, тебе, простушке, Дантеро и наплел что-то такое, но только на самом деле речь идет о ведьме, изменнице и шлюхе! И поделом твоей Бете, как и всем вам! И вообще, что здесь, в садах князя, делает простолюдин? Может, тебе пора идти… не знаю, в поле, землю пахать?

– Так ведь страда, какая вспашка? – не к месту спрашивает девка слева – швабра с дрожащими синюшными губами.

– А ты помолчала бы, Катрин! Не с тобой говорю. Так о чем это я? А, о тебе, простолюдин. Шел бы ты отсюда, простолюдин!

Дантеро не подает виду, молодец. Приветливо улыбаясь, он говорит:

– Вижу у тебя все зубы на месте. А я слышал, ты их лишился, поговаривают даже, тебе их выбила та самая рыжая ведьма, сбежавшая прямо с плахи. Наговоры, наверное. Ты же знаешь, как завистливы люди, Фнуфт.

– О бедняжка, какой ужас! – отзываюсь я.

Фнуфт вздрагивает, мрачнеет. Но тут голос подает глупышка справа, что прижимается к горе-рыцарю. Судя по узкому лбу, пухлым губам и полным обожания взглядам, которые она бросает на спутника, ума у нее с горошину.

– Это вставные, Аделаида, представляешь? – вроде как по секрету, а деле на всю улицу, говорит она и начинает натурально ржать. – Ни одного не осталось, ха-ха! Не считая коренных!

С лица Фнуфта сходит багровый след лопаты. Он отталкивает глупыху, а швабра, меж тем, шипит ему в ухо:

– А я говорила тебе, что она дура набитая! Нет, упрямился ты, возьмем ее с собой, повеселимся!

– Умолкни, стерва! – срывается на визг глупыха и бросается на соперницу, но Фнуфт встает между ними. Так они и толкаются, негодуя и пыжась исцарапать друг дружку.

– Так, всё, дорогие мои, успокаиваемся, успокаиваемся! – обливаясь потом, стонет Фнуфт. – Люди же смотрят! Что они подумают о нас?

Я не выдерживаю, и полным презрения и отвращения голосом выдаю:

– Какое позорное и недостойное рыцаря поведение! Постыдились бы, господин Фнуфт, разгуливать в общественном месте под руку с дамами легкого поведения!

– Это кто тут дама легкого поведения? – тут же агрится глупыха, хватает с подноса словно нарочно проходящего мимо слуги какое-то пирожное и швыряет в меня. Пригибаюсь, пирожное летит мимо и находит цель, украсив комками крема грозный фейс какой-то солидной матроны. Матрона взвизгивает и, закатив глаза, готовится упасть в обморок, к ней подскакивают люди, зовут на помощь, кто-то уже начинает грозно коситься на нас. Швабра при этом выпячивает глаза и начинает как-то странно хихикать. Видимо стрессанула, кретинка. Фнуфт с самым несчастным видом озирается, матрона все-таки лишается чувств, со всех сторон раздаются гневные возгласы о том, как нынче развращена молодежь, да что эта самая молодежь себе позволяет и так далее.

– Упс! – говорю я, хватаю под руку еле сдерживающего смех красавчика и мы вместе смываемся, оставив незадачливого рыцаря с его скудоумными шалавами на растерзание толпы.

Уединяемся в укромной беседке на высоком берегу реки. Уже вечер, солнце касается верхушек гор по ту сторону Пага, озолотив всё вокруг.

– Это было что-то, милая Лео! Ловко же мы обошлись с беднягой Фнутфом!

– Да, окунули еще разочек в… ну, ты понял, куда именно.

– А ты, оказывается, изрядная выдумщица! Виконтесса Гриб, надо же!

– Ты тоже не отставал. Берсерк, видишь ли, сожрал глаз и палец, пока его душили – вот это бред так бред!

Заливаемся смехом.

– Если честно, мне жалко старину Фнуфта, – говорит красавчик, когда мы стихаем. – Остаться без зубов…

– А чего его жалеть? Ты знаешь, что он хотел со мной сделать? Заколоть, как свинью – это его слова, между прочим. Я была с лопатой, босая, в одном лишь платье, а он с мечом и в доспехах.

– А итог? – восхищенно выгнув бровь, интересуется Дантеро. – Можно поподробней?

– Итог? Ну… окунула его в кучу навоза, приложила лопатой, сперла меч и была такова.

– Сперла меч? Я не ослышался?

– Да, у него был с собой полуторник. Бастард.

– И где же меч?

– Спрятала.

– Ты знаешь, что за полуторник сперла, как ты говоришь?

– Нет.

– Это фамильное оружие, принадлежавшее его великому предку, герою, воевавшему за независимость Пагорга и Вууденроха сто лет назад.

– Печалька. Ну и поделом ему. Будет знать, как честных девушек обижать.

– От всей души поддерживаю. Фнуфт – редкостный подлец. Задира, похабник, скандалист. Но при этом отличный дуэлянт. И верный пес князя Эгельберта. Он и его закадычный приятель Мариуш Забава – две настоящие занозы в заднице. Особенно это касается Фнуфта. Поэтому ему всё прощается. Если ты и с ним справилась…

– Да я вообще талантливая девушка, на все руки мастерица, – говорю я и придвигаюсь к нему вплотную. – Мы так и будем трепаться, или ты меня поцелуешь, наконец? Обними меня, ну?

Красавчик определенно побаивается меня. Хоть обнимает, но как-то сдержанно. Беру инициативу в свои руки и впиваюсь в его губы. Скованность не проходит, губы неподатливые. А еще щетина колется.

– Нет, ты что сейчас делаешь? – спрашиваю его.

– Целую тебя, вроде как, – пожимает он плечами.

– Ты же хвастался, что ловелас.

– Не хвастался, а говорил, как есть. Я не обманывал тебя, Лео.

– А целоваться не умеешь.

– До сих пор никто не жаловался.

– Если ты имел дело с чушками, наподобие тех двух Фнуфтовых подстилок, то ничего удивительного. Так, расслабься, не укушу.

Я обнимаю его и снова сливаюсь в долгом поцелуе. Уже лучше. Но все равно, до идеала далеко.

– Где твой язык? – сердито спрашиваю, едва оторвавшись от него, соприкасаясь носами и удерживая в своих объятиях. Выглядит это со стороны, наверное, забавно. – Почему он у тебя как колодка?

– Э… – растерянно оправдывается он. – Такое вообще в первый раз. Так целоваться мне еще не приходилось.

– Не надо пытаться мусолить мне рот! – командую я. – Поцелуй – это нежное покусывание губ, это игра языков, это ласка, понимаешь? Ну, расслабься же! Губы расслабь, а не ягодицы! Начинаем, и обними покрепче! Что ты как тетёха, в самом-то деле!

– Извини, но у меня уже голова кружится.

– Что, давно интима не было?

– Близости? Если подумать, то никогда. Всё, что было до этого – шалости, ничего более…

– Хватит болтать, целуй меня. По-настоящему!

И он, наконец, начинает меня целовать.

__________

Пьеса несравненного Кресцеглорио Леогериуса из Тарабар-Трантабали, известной как «Приключения пресветлого рыцаря Грогара в Долине Смерти» – https://author.today/work/220350

[1] Корпспэйнт – дословно: трупный раскрас, черно-белый грим, используемый исполнителями музыки в стиле black-metal.