Зови меня Лео. Том I

Глава 16. Птицы высокого полета

Позвольте представиться: Марго, а это мой спутник Аннибал[1]. Вот так просто, бал-маскарад позволяет оставаться инкогнито. Главное, чтобы были приглашения. А они у нас есть, что автоматом подтверждает наш статус птиц высокого полета. На приглашении каллиграфическим почерком выведено: Маргарита Валуа Наваррская, герцогиня Медичи и Аннибал де Коконас, граф Бурбон. Это я придумала. А что? Если и брать фальшивые имена, так в честь королевы, а красавчик побудет любимчиком высокопоставленной персоны. Всё равно никто здесь не знает, кто это на самом деле. Подумают, какие-то дальние родственники хозяина с Этнойи, или что тут у них ближе к исторической Франции.

Облачились в самые пышные наряды, которые только нашлись у Лизэ. Не стану утомлять описанием, но поверьте – нет ничего более неудобного, чем туго зашнурованный на груди корсаж, и причудливой шляпки, замысловато приколотой к волосам, и цепи из дутого золота, громко бряцающей при каждом движении, и комбинаций из тонкой и невесомой ткани с жемчужным ожерельем, которое, кажется, вот-вот рассыпется бусинками по полу. В довершении – ярко-красная бархатная маска. Прибавьте скрытую под этим всем воровскую поддёвку, то жарко просто невыносимо.

Дантеро под стать мне, расписной красавице. Но скрылся тщательней, нацепив что-то очень похожее на венецианскую вольту с инкрустациями и росписью золотом. Понимаю его, вдруг кто-то заподозрит в нем изгнанного из рая. С нами в карете Пегий в шутовском наряде и маске дурака. Он сидит напротив нас, дышит так, словно пытается сдуть с лица проклятую маску. К шее его мы привязали шелковую тесьму, к колпаку – бубенец. Будем вести его на поводу, как домашнюю собачку. Не знаю, как он к этому относится, да и плевать, если честно. Главное, чтобы не выкинул какой-нибудь фортель. Подозреваю, в чем кроется корень его проблем, но, думаю, распаленным вином и похотью дамам такие выкрутасы придутся по вкусу.

На козлах Петур с Баколаем. Петур нервничает, Баколай напротив, спокоен и высокомерен, как и полагается образцовому дворецкому. Это даже пугает.

Прибываем, выходим. Петур остается на месте. Условились, что через часок-другой он уедет под надуманным предлогом и присоединится к Чошу. Допустим, лошадей покормить, или госпожа просила привести, не знаю, болонку. Болонка успокаивает госпожу, знаете ли. Тут есть такая порода собак? У меня была болонка, прелестная, пушистая, правда злющая до ужаса. Сестричка говорила – какая хозяйка, такая и псина.

Баколай тут как тут – ручку подает, прямой, как палка, неприступный. Народу – кошмар просто. Глазеют, приветствуют, посмеиваются, сплетничают. Подтягиваются кареты, вываливаются на всеобщее обозрение сливки общества, сияющие драгоценностями, платьями, перьями, золотом, серебром. Что в наше время, что в неведомое – фиг один, чем больше у тебя денег, тем больше понтов. Мы кланяемся направо и налево, я уже поражаю всех своими белыми ровными зубками. Ха – у вас, дремучих, таких нет! Многие стыдливо прикрываются веерами, шепчутся. Завидуйте молча, мать вашу.

Баколай вручает камердинеру приглашения, вручную подписанные (или искусно подделанные) лично Робашом Дагобертом Пратац-Койтургским, бароном Рур. «А это кто с вами?» «о, это – шут», «шут?», «да, шут», «но…», «не волнуйтесь, он не кусается», «но позвольте…», «уверен, барон оценит его неприличные остроты и ужимки, коим позавидуют самые значимые комедианты». Заминка продолжается, сзади уже слышатся недовольные высказывания в наш адрес, но тут Пегий приходит на выручку. Собственноручно. Простите, но он пердит, звучно, крепко. А после рыгает, громко, раскатисто. Удивительно, но на публику сей смрадный во всех отношениях, поступок, производит буквально неизгладимое отношение. Некоторые чуть не давятся смехом, не забывая обмахиваться веером в надежде отогнать запашок. «Вот видите, – говорит Дантеро, – шутки очень неприличные, даже чересчур».

Всё в порядке, поднимаемся. Баколай остается у входа, как и положено слугам. Сам потом решит, куда деваться, просил за него не беспокоиться. Кокетливо, двумя пальчиками, приподнимаю кончик юбки, чтоб не волочился по лестнице, держу под руку красавчика, который ведет за собой Пегого, глазеющего по сторонам, словно он очутился на луне.

Заходим. Играет легкая ненавязчивая музыка. Куча слуг шмыгает туда-сюда. Встречает нас хозяин – тучный кривоногий коротышка с рыжей редкой бороденкой. Маской Робаш пренебрег. Каждого приветствует, расточает комплименты, красный, как рак. Гипертонией страдает, похоже. Или запорами. Кланяемся ему и мы. К счастью, наши персоны его занимают мало, так как позади нас семенит его окаянное высокопреосвященство дигник Утт в сопровождении целого выводка притворно хихикающих юношей и девушек в легких пастушьих нарядах, с цветами в волосах. Лица всех открыты, может, так вера требует, не знаю. А я-то думаю, кто это кряхтит позади меня. Смотрю, так желавший моей смерти старикашка с тех пор приосунулся. Надо же, захворал, сердешный. Что там Сандра про него говорила? Мочиться больно? Так тебе и надо, ёкарный бабай.

Располагаемся в сторонке, наблюдаем. Пегий уже где-то раздобыл кубок с вином, снял маску, уселся на пол позади нас, привалился спиной к стене, сидит, потягивает и причмокивает от удовольствия.

– Смотри, не нажрись, – исподтишка огрызаюсь на него.

– Не волнуйся, госпожа, – говорит, а вернее шипит он в ответ. – Дурак сыграет свою роль как надо.

– Мне нужно, чтобы дурак сделал дело, а не развлекался.

– Дурак и дело сделает как надо. Сколько раз я пёрну, рыгну, плюну, высморкаюсь, сколько вина выпью, сколько каплунов съем на дело никак не повлияют, поверь.

– Кроме как пердеть и сморкаться, больше ни на что не способен?

– Могу показать…

– Не надо, спасибо!

– Я талантливый.

– Да что ты говоришь?

– Он правду говорит, – шепчет Дантеро, бросая свой конец веревки. – Пегий – уникальный человек.

– Зачем ты его отпустил?

– Пускай действует по-своему усмотрению. Поди не маленький.

– А если смоется?

– Не смоется.

– Что-то не верится мне в его экстраординарные способности, – говорю я, скептически рассматривая нашего взломщика, бесцеремонно почесывающего причинное место.

– Когда увидишь, поверишь.

– Твои слова и богу в уши.

– Отличная поговорка, как раз к месту. Но чу! Вот и князь.

Ох, князь Эгельберт бесподобен, как ни крути. Прямо рок-звезда. Чем-то напоминает Джима нашего Моррисона[2] – такая же сумасшедшинка сквозит во всем облике. Длинные волнистые волосы рассыпаны по плечам, голубые глаза с озорным блеском. Узенькая черная маска. Вместе с дамой, уступающей ему по всем параметрам, впрочем, тоже вполне себе. Поэтому она скрыла внешность за чем-то несуразным, с перьями во все стороны? Чтобы скрыть кислую физиономию? Не потому ли, что Эгельберт, не стесняясь, рассылает всем красоткам воздушные поцелуи? И мне досталось. Вот же кобель, сразу опротивел.

– Это князь Эгельберт с княгиней Алией-Альбертиной, – подсказывает Дантеро.

– А фаворитка где?

– Ты о ком конкретно? Их у него много.

– Которую Сандра упоминала.

– Кажется, имя она не называла. Впрочем, по ходу действия выяснится. А почему это тебя так интересует?

– Да мне вообще-то плевать. Я просто поддерживаю разговор.

– Понимаю, нет таких девушек, которым бы не запал в душу его высочество.

– Я уже поняла, что он редкостный мудак.

– Хм… Даже не буду спрашивать, что это значит.

– Это значит, что он мудак!

– Что-то ты совсем не в духе.

– Прости, меня высший свет утомляет. И пахнет тут так, что голова разболелась.

Правда, от всех духами так и прет. Приторный удушливый запах.

– Выйдем на балкон, проветримся? – предлагает Дантеро. – Всё равно, пока официальная часть, потом, видно, будет обед с речами и прочими скучными вещами, а затем танцы и развлечения. Так что, можем пока уединится, в качестве, так сказать, влюбленной парочки.

– Ладно, пошли.

Наконец-то воздух. Полегчало. Дантеро придвигается, смотрит, а глаза такие влажные, так и поедает меня, негодник.

– Лео… – начинает он.

– Только не начинай, прошу тебя. Не до этого. Давай просто постоим.

– Волнуешься?

– Есть немного.

Он обнимает меня сзади.

– Ты дрожишь, – говорит он.

– Ты тоже, – отвечаю я и расслабляюсь. В его мягких объятьях так хорошо. И вид отсюда на округу шикарный. Обомшелые черепичные крыши домов в Пагорге, замки, башенки, река, вьющаяся меж густо поросших деревьями холмов, горы вдали. По речке плывут разномастные кораблики, в лесах белеют (и чернеют) домики, а за массивом видна охваченная пылью проплешина – вотчина Блуда, язва на теле столь дивного края.

Живописно, ничего не скажешь. Но это сказка, скрывающая гниль.

– Я же не Пегий, чтобы ни о чем не беспокоиться, – говорит Дантеро.

– Если честно, я ему даже немного завидую.

– Всё получится, Лео, обязательно. Должно получиться.

Так мы стоим еще какое-то время. Наслаждаемся.

– Данте!

– Чего, милая?

– Ты тоже думаешь, что Теоду что-то затевает?

– Трудно сказать. Граф человек странный, противоречивый. Может, да, может, нет.

– Давай-ка вернемся, а то пока мы здесь прохлаждаемся, глядишь, они и умыкнут нашу вещицу.

– Согласен.

А в столовой торжественное пиршество, видимо, в самом разгаре. Густые наваристые супы сменяются блюдами с мясом и дичью. Столы битком набиты яствами: хлеб, вино, разнообразные колбасы.

Поднимается Робаш, и, прочистив горло, говорит:

– Друзья, минуточку внимания! Прежде чем продолжить наше застолье, я предлагаю вам особый напиток, придуманный и приготовленный моим добрым другом Кляйвусом ван Туррисом.

Высокий сутулый бледный мужчина лет шестидесяти, в черном одеянии, сильно смахивающем на рясу, с черной академической шапочкой, поднимается и слегка кланяется.

– С каких это пор, дорогой Робаш, Кляйвус стал виноделом? – небрежно кинув на стол обглоданную куриную (или фазанью, черт его знает) косточку, спрашивает князь.

– Я всегда интересовался виноделием, ваше высочество, – отвечает алхимик.

– Правда, что ли? Хм… Ну давай, Кляйвус, удиви нас.

Робаш хлопает в ладони, входят с десяток слуг с графинами и наполняют всем кубки. Нам тоже досталось. Не знаю, как будет выкручиваться Дантеро со своей маской, но я пить не буду. Ни к чему мутить голову перед делом. Только понюхаю.

Напиток с виду, да и по-запаху тоже – вино, как вино. Но с такой очень специфической ноткой, не могу сказать, какой. То ли специя какая добавлена, то ли химоза. Подумалось даже – а что, если Кляйвус накрошил туда ребису? По щепоти на бочечку. Чтоб вштырило, конкретно так. Он ведь алхимик, эксперименты у этих товарищей в крови.

Гости опрокидывают кубки залпом и принимаются взахлеб нахваливать. Тут и аромат, и нотки сливы, и свежесть только созревшего винограда, и такой тонкий букет, и то и сё. Подхалимы. Вот княгиня ради этого сняла свою маску, но отнеслась к напитку с отчетливым презрением. И пить не стала. Крыса. Знаю я такой тип людей.

Робаш краснеет от удовольствия, Кляйвус непроницаем. Между первой и второй промежуток – и пошла следующая порция.

– Я назвал это вино, дорогие мои друзья, амброзией, – говорит Робаш, торжественно осушая свой золотой кубок с топовым бухлишком. – Как известно, псовы божества пили исключительно некую амброзию, как вы помните.

– Остроумно, – довольно кивая, говорит князь. – Что скажете, ваше преосвященство?

– Богохульство, – шумно всасывая кусочек рыбы с трехзубой вилки, кою держит одна из пташек, отвечает дигник Утт. Другой пастушек тут же вытирает ему губы платочком.

На секунду повисает мертвенная тишина.

– Шутка, кхе, – разряжает обстановку дедок.

Все выдыхают.

– Понимаю, – говорит князь. – Как там сказано у пророка нашего? Вино сотворено на радость нам. Только кем, интересно?

Смешки по рядам.

– Вот теперь вы богохульствуете, ваше высочество, – замечает дигник.

– Жизнь сама по себе – богохульство, вы не находите?

– Жить надо в гармонии с душой. Тогда и не будет тянуть на крамолы.

– Отлично сказано, ваше преосвященство! Как там в писании? «пей в радости сердца вино твое. И благоволит Таб к делам твоим».

– Аминь, ваше высочество!

– Так выпьем!

Слуги послушно наполняют кубки.

– Неплохо, неплохо, – оценивает, покатав во рту винцо, князь. – Не подаришь мне пару-тройку бочонков, а, толстячок?

– Всенепременно, мой господин, всенепременно.

Тут раздается женский писк.

– Что такое, Генриетта? – спрашивает Робаш у девушки, сидящей неподалеку.

– Простите, порезалась, – глядя на чуть окровавленный пальчик, отвечает она. – Хотела кусочек отрезать вот от этой ветчинки…

– Как же так, милая? – притворно вздыхает князь. – Осторожнее надо.

Сосед Генриетты, молодой парень, сидит, потеет и как-то странно смотрит на нее.

– Ты почему, Анри, не присматриваешь за сестрицей? – шутливо грозится ему Робаш.

Анри не реагирует, не сводя жадных глаз с пальчика. Кровь течет на стол – кап, кап, кап…

– Кто это? – тихонько интересуюсь у Дантеро.

– Это детки Робаша.

И тут Анри схватывает ручку сестры и проглатывает палец. Генриетта визжит.

– Отпусти, отпусти! – кричит она. – Что ты делаешь?!

Раздается хруст и… братик откусывает палец сестре. И жадно проглатывает, причем спешно, помогая пропихнуть внутрь пальцем. Точно вкусняшку, которую вот-вот отнимут. Совершенно звериное поведение, глаза обезумевшие напрочь. Генриетта воет не своим голосом, выставив на всеобщее обозрение культю, из который брызжет кровь. Между прочим среднюю. Эдакий кастрированный fuck. Как символично.

Анри, сняв маску, по-свински слизывает кровь со стола. Спятил окончательно, пухлая будка вся в крови и жире.

Народ вскакивает. Дамы падают в обморок, возгласы, причитания, плач, кто-то даже смеется.

Ищу, кто бы это мог быть. Нахожу мужчину с залысинами и проседью в ухоженной бородке. Мужчина в маске орла. Смеется в кулачок.

– А это кто? – показываю глазами на типа в маске орла.

– Граф Теоду собственной персоной.

– Ему, как я посмотрю, весело.

– Как же иначе, – риторически замечает Дантеро. – Что худо Робашу, то добро Теоду, как говорят в народе.

Между тем, совершенно по-идиотски ржущего Анри уводят, схватив под белы ручки. Робаш заламывает руки, топчется около дочери, мешая лекарям, льет слёзы.

– Вот это да! – хлопнув кубком по столу во всеуслышание говорит князь. – Это что за дичь, барон? Тоже часть представления?

– Не знаю, не знаю! – плачет Робаш. – Какое-то помрачение, помрачение!

– Он, случаем, не «пестой» заражен? Может, ему того – голову с плеч? А? Пока не поздно.

– Что вы говорите, мой господин, что вы говорите! Это происки врагов! Ему подсыпали яд в кубок! Точно яд! И я подозреваю, кто это может быть. Я подозреваю! Кляйвус, ну вы-то хоть скажите! Хоть что-нибудь!

Кляйвус, аккуратно вытерев губы салфеткой, говорит:

– Спешу успокоить, это точно не «песта». К сожалению, здоровье юного Анри оставляет желать лучшего. Так что, ничего удивительного здесь нет. Я займусь им, с вашего позволения. Прошу, продолжайте, не стоит прерывать такой замечательный праздник.

Генриетту вместе с голосящей мамашей тоже уводят.

– На кого вы намекаете, барон? – развалившись в кресле, интересуется князь.

– Не буду говорить, я приличный человек.

– Когда Таб хочет покарать, он карает детей! – полным презрения голосом чеканит Теоду.

– Ну, знаете!.. – вскидывается Робаш.

– Так, господа, успокоились! – обнаруживает командирскую жилку князь. – Теоду! Еще слово – и вы пожалеете! Извинитесь немедленно!

Теоду поднимается.

– Ладно, я погорячился, – сухо поклонившись, говорит граф. – Искренне прошу прощения. Признаться, увиденное так впечатлило меня, что я опрометчиво поддался эмоциям. Еще раз, прости меня, старина Робаш.

Барон какое-то время дуется, но, выслушав камердинера, заметно оживляется и благосклонно кивает. Наверное, камердинер доложил, что всё хорошо. Пальца нет, но доченька в порядке. Палец в брюхе сыночка, но он тоже в порядке.

– Ну вот и отлично! – подытоживает князь. – Может, продолжим веселье? Ну не печалься, барон, подумаешь, останется Генриетта без пальчика. Отныне она будет Генриетта беспалая, ха-ха!

Все дружно ржут. Нет, ну не мразота? Чувствую, что этого хлыща я уже начинаю ненавидеть.

Барон уже багровый. Сидит, пыхтит, только что дым из ушей не валит.

– Давай, неси игрушку! – не унимается князь. – Чем ты там хотел похвастать? Не только же алхимическим вином и людоедскими наклонностями твоего наследника. И какая муха его укусила? Так-то Анри всегда любил закладывать за воротник. Но чтобы такое… Он не с Блуда берет пример, нет? – Народ рофлит, как припадочный. – Ладно, ладно, не злись. Ты же знаешь меня! Я просто дурачусь. По-дружески, всего лишь по-дружески. Тащи свой магический артефакт. Как он там называется? Ты помнишь, Алия, сладенькая?

– Спроси лучше у Марии, – тут же крысится княгиня. – Или у Матильды, Марты, Эклозии, с кем ты там еще таскаешься…

– Опять начинаешь?

– Ну тебя!

– Умоляю тебя, пупсик! Ради нашего ребеночка, не волнуйся ты так. – Князь целует супруге ручку. – Ребеночку нужно спокойствие. – Чмок, чмок, чмок. – Так, барон, хватит дышать так, будто это ты рожать собираешься в скором времени, ха-ха! Неси свое «Сердце Альвы»! Хоть одним глазком взглянуть на чудо чудодейственное.

__________

[1] Марго со своим спутником Аннибалом – Маргарита Наваррская и Аннибал де Коконас – герои романа Александра Дюма-отца «Королева Марго».

[2] Джим Моррисон (Jim Morrison, 1943 – 1971) – рок-музыкант, лидер и вокалист группы «The Doors».